жьей  Головы он вскоре
выстроил удобный двухкомнатный дом позади нашего строения, с двумя  хорошими
каминами,  такими же, как наши.  Я  был  рад  каминам, так  как  рассчитывал
проводить малую  толику  времени перед ними  в  предстоящие  длинные  зимние
вечера. Нет на земле ничего, что давало бы такое ощущение  покоя  и прочного
мира, как  веселый огонь в широком камине, когда наступят зимние холода и по
прерии начнут проноситься идущие с севера снежные бури.
   Среди  прочих вещей я привез с  собой на запад дробовое  ружье и теперь с
началом  перелета на  юг гусей и уток очень хорошо охотился.  Каждый раз  за
мной шло несколько индейцев посмотреть, как я бью пернатую дичь. Видеть, как
птица падает от  выстрела,  доставляло им  такое  же  удовольствие,  какое я
испытывал  при  попадании.  Один  раз  я  убил   на  лету  одинадцать  диких
уток-свистух из пролетавшей  стаи, и зрители пришли в дикий восторг.  Но мне
не удавалось  уговорить  их принять,  убитую птицу:  они не  ели ни птиц, ни
рыбы;  особенно  нечистой  считалась  у  них   рыба.  Им  нравилась   только
ни-тап-и-вак-син  -  настоящая  пища,  под которой  они  подразумевали  мясо
бизонов и других жвачных.
   В ноябре многие из племени собственно черноногих спустились с севера, где
они проводили лето на берегах реки Саскачеван и ее притоков, а вслед за ними
пришли каина или  блады, тоже племя черноногих. Каина разбили лагерь в одной
миле вниз по течению от пикуни, а пикуни поставили свои палатки  примерно на
полмили выше  нашего  форта. Вокруг нас  расположилось 9000-10000  индейцев,
считая  женщин и  детей,  и торговцы  были  заняты  все дни  напролет. Шкуры
бизонов еще не достигли высшего качества  - шерсть отрастает до полной длины
только  около  первого  ноября, -  но  шла  оживленная закупка  шкур бобров,
вапити,  оленей и  антилоп. Из  бакалейных товаров  индейцы покупали в общем
только  чай, сахар и  кофе, которые обходились им  в среднем по  доллару  за
мерку в одну пинту.  Одеяло  с обратной  тройной проборкой  стоило  двадцать
долларов или  за него давали четыре  полномерных (с головой и хвостом) шкуры
бизона; ружье, стоимостью в пятнадцать долларов, продавалось за сто; виски -
очень слабое - шло по пять долларов за кварту; даже пакетик красно-оранжевой
краски стоил  два доллара. Торговля была, несомненно, прибыльной. Собственно
говоря, в ассортименте торговцев не было ни одного  предмета, который не был
бы  для  индейцев роскошью. Торговцы рассуждали  примерно так: индейцам  эти
товары  не  нужны,  но раз уж они хотят их получить, то пусть платят  за них
такую цену,  какую  я  потребую.  Я  рискую  в этом деле жизнью  только ради
большой прибыли.
   Конечно,  Ягода  не  рассчитывал  один  обслужить  покупателей  всех трех
лагерей.  В  Форт-Бентон  все  время приезжали группы  индейцев  со  шкурами
бизонов и мехами; собственно,  большая часть торговли шла через Форт-Бентон.
Тем не менее и у маленького форта на реке Марайас дела шли отлично.
   Зима  в тот  год наступила  рано, в первой половине ноября.  Озера и реки
замерзли, несколько раз уже выпадал снег; северо-восточные ветры сметали его
в сугробы в лощинах  и на подветренной стороне холмов. Вскоре бизоны  начали
держаться  подальше от  реки,  где  были  большие  лагеря.  Немногочисленные
животные,  конечно,  часто  забредали  и  сюда, но большие  стада оставались
вдали,  в прерии к северу  и к  югу от нас. Когда выпал снег, они во  всяком
случае перестали приходить на водопой,  так как получали  достаточно  воды в
виде   снега,  поедаемого  вместе  с  травой.  Как  бы  ни  была   сурова  и
продолжительна  зима,  бизоны оставались жирными,  пока  получали воду таким
способом. Но когда с началом таяния снега всюду в прерии возникали маленькие
озера воды, бизоны начинали пить ее и быстро  худели. Так как бизоны  уже не
подходили близко  к реке,  индейцы были вынуждены, чтобы  добыть необходимое
мясо  и шкуру, отправляться  в двух-трехдневные вылазки, разбивая лагерь  на
месте охоты. Несколько  раз  за зиму я отправлялся  с ними в  компании своих
друзей Хорькового Хвоста и Говорит  с Бизоном. На охоту брали  с  собой лишь
несколько  палаток,  в  которых  устраивались  жить  по  пятнадцать-двадцать
человек. Группу  охотников  сопровождало небольшое число  женщин  -  сколько
требовалось, чтобы готовить пищу.
   Как правило, охотники все вместе выходили каждое утро  и, увидев  большое
стадо  бизонов,  приближались  к  нему  как можно  осторожнее, пока  наконец
встревоженные животные не  бросались  бежать.  Тогда  начиналась грандиозная
погоня, и если все  шло хорошо, охотники убивали много  жирных самок бизона.
Почти  у  всех пикуни  были  какие-нибудь  ружья: кремневые  или  пистонные,
гладкоствольные или нарезные.  Но во  время  погони многие индейцы, особенно
если  под  ними были  резвые, обученные  лошади,  предпочитали  пользоваться
луками и  стрелами,  так  как  можно выпустить  две или три стрелы  в разных
бизонов за то  время, что тратится  на  перезарядку ружья, хотя  эти  старые
гладкоствольные ружья  заряжались быстро.  Охотник  держал несколько пуль во
рту. Разрядив ружье, он тотчас же высыпал порцию пороху из рога или фляги на
ладонь, а потом  в дуло.  Затем, вынув пулю  изо рта, он  бросал  ее  поверх
пороха,  раза два резко  ударяя по  стволу, чтобы утрясти заряд,  и  насыпал
порох на полку или вставлял  пистон - в зависимости  от системы  ружья.  При
такой зарядке ружье нужно было держать дулом кверху, иначе пуля выкатывалась
из него.  При выстреле охотник нажимал на курок в  то мгновение, когда ружье
опускалось до уровня цели. Некоторые  охотники - меткие стрелки -  верхом на
исключительно быстрых и выносливых  лошадях часто убивали за  одну погоню по
двадцать  и  более  бизонов. Однако среднее число убитых  животных на одного
человека, по-моему, не  превышало  трех.  После такой охоты  главный  лагерь
представлял собой  подобие  бойни. Вьючные  лошади  шли  цепочками,  одна за
другой, нагруженные  мясом  и шкурами,  а  некоторые охотники  перебрасывали
одну-две шкуры  или большие пласты  мяса через седла и  садились сверху. Все
было залито кровью: лошади, тропа, одежда и даже лица охотников.
   Я бывал  на нескольких охотах в такую  холодную погоду, что шкура бизона,
застывая,  стояла  коробом,  как только  отделялась  от туши  под ножом;  но
индейцы  свежевали свою  добычу голыми  руками. На  мне бывало надето  очень
теплое  белье, рубашка из толстой фланели, замшевая рубашка, жилет и пиджак,
короткая верхняя  куртка  из шкуры бизона  и штаны из такого же материала, и
все  же  временами я мерз, а на щеках и носу у меня были болячки  от частого
примораживания. Индейцы надевали  на себя только две рубашки, два одеяла или
леггинсы из  кожи  бизона,  меховые шапки,  перчатки  из  бизоньей  шкуры  и
мокасины без носков. Но они никогда не  мерзли  и не дрожали от  холода. Они
приписывали  свою  невосприимчивость   к   холоду   благоприятному   влиянию
ежедневного  купания:  они купались всегда, даже  если для этого приходилось
прорубать отверстие во льду. И они заставляли купаться своих детей, малышей,
начиная  с  трехлетнего  возраста,  вытаскивая сопротивляющихся из  постели,
чтобы отнести их под мышкой и окунуть в ледяную воду.
   Во время таких кратковременных охот не бывало ни азартных игр, ни танцев.
Отряд  охотников всегда сопровождал какой-нибудь знахарь, и вечера проходили
в  молитвах  Солнцу  об успехе охоты и в  пении песен, которые можно назвать
охотничьими,  особенно  песни о волке -  самом удачливом из охотников. Спать
все ложились рано.
   Возможно читателю приходилось видеть на северо-восточной равнине круги из
камней или небольших валунов; диаметр  этих кругов  составляет от двенадцати
до  двадцати футов  и  даже  более.  Эти камни применялись как  грузы, чтобы
придавить нижний край шкур, покрывающих палатку, и этим предохранить  ее  от
опрокидывания в сильный ветер. Когда лагерь  снимался с места, камни  просто
скатывали  с  кожи.  Часто такие круги находят на расстоянии многих  миль от
воды.  У  читателя  может  возникнуть  вопрос:  как  люди  на  этих стоянках
ухитрялись  утолять свою  жажду; они растапливали снег.  Лошади их  ели снег
вместе с травой; топливом служил навоз бизонов. Круг из камней - это признак
давнишнего лагеря  зимних охотников. Некоторые из лагерей такие древние, что
верхушки камней едва виднеются в траве,  так как постепенно в течение многих
сезонов дождей под действием собственного веса камни погрузились в почву.
   К  концу ноября закупка шкур  бизонов  шла полным ходом; было убито много
тысяч  бизонов, и женщины все время занимались дублением шкур,  требующим не
малой затраты сил и времени.  Я часто слыхал  и читал,  что индейцы-мужья не
жалеют  своих  жен,  что индианки  проводят  жизнь в  тяжелой  неблагодарной
работе. Эти утверждения весьма  далеки от истины, если говорить о кочевниках
северной прерии.  Правда,  женщины  собирают топливо  для  очага  палатки  -
вязанки сухих ивовых  прутьев или сучьев  упавших тополей. Они также готовят
пищу и,  кроме  дубления  шкур бизона, превращают  еще шкуры оленей, вапити,
антилоп, горных баранов  в  мягкую  замшу для домашнего употребления.  Но ни
одна  индианка  не  страдает  от  чрезмерной работы; если  им  хочется,  они
отдыхают; они знают, что и  завтра будет день, и все, что нужно  делать, они
делают без спешки. Муж никогда не вмешивается в дела жены, так же как она не
вмешивается в  его  обязанности, в добычу шкур,  мехов  и мяса -  основы  их
жизни.
   Большинство  индианок  - почти все  - от природы  трудолюбивы и  гордятся
своей работой. Им доставляло удовольствие наполнять  одну за  другой кожаные
сумки отборным сушеным мясом и пеммиканом, выделывать мягкие шкуры бизонов и
замшу для домашнего употребления или на продажу, вышивать удивительные узоры
из  бус  или  крашеных  игл  иглошерста  [иглошерсты - род крупных  грызунов
семейства  дикобразовых] на верхах мокасин, платьях, леггинсах и сбруе. Если
шкуры шли в продажу, то  женщины  получали свою  долю  из выручки.  Если муж
решал купить себе спиртное  - что ж, это  его дело,  но жена  покупала  себе
одеяла,  красную  и  синюю  шерсть, оранжевую краску, бусы,  пестрые  ситцы,
разные другие предметы обихода и украшения.
   Ягода и часть  его  людей в  течение  зимы  совершили несколько поездок в
Форт-Бентон. В одну из них Ягода привез свою мать, которая жила там со своей
подругой  Женщиной Кроу. Старшая миссис Ягода была чистокровной индианкой из
племени манданов, но с очень светлой кожей и каштановыми волосами. Она  была
высокая, стройная, красивая женщина, очень  гордая и важная, но с  добрейшим
сердцем.  Ко  мне она была очень  добра, ходила за  мной, когда  я  болел, и
давала мне диковинные  горькие лекарства; она заботливо убирала разбросанные
мною вещи,  стирала и чинила мою одежду, шила мне красивые мокасины и теплые
перчатки. Она не  могла  бы  смотреть  за  мной лучше,  будь она моей родной
матерью. Я знал, что никогда не смогу отплатить  ей за все, что она для меня
сделала. Когда я заболел горной лихорадкой и у меня вечерами начинался бред,
она принялась ухаживать за  мной  и благополучно  выходила  меня. Ее подруга
Женщина  Кроу была также  добра  ко мне. У этой  женщины  была романтическая
история. Как-то вечером мы сидели у огня, и она рассказала мне историю своей
жизни.


ГЛАВА VI
   ИСТОРИЯ ЖЕНЩИНЫ КРОУ

   Ис-сеп-а-ки  - Женщина  Кроу, как ее  звали черноногие,  была из  племени
арикара, которое во  времена Кетлина, посетившего эти племена в  1832  году,
жило на довольно значительном расстоянии от манданов, ниже их по течению, на
берегах Миссури. Как и манданы, племя арикара жило  в деревне, состоявшей из
покрытых землей хижин, похожих на холмики,  окруженной высоким крепким тыном
из тополевых бревен, вбитых в землю стоймя. Арикара входят в разбросанное по
обширной территории  семейство пауни, или кэддо, но они  давно оторвались от
своих родичей. Они могут разговаривать с кроу, родственными жителями деревни
гро-вантров.  Язык арикара, как и язык  племени  манданов, чужеземцу изучить
чрезвычайно трудно. Временами между племенами кроу и арикара устанавливались
хорошие  отношения,  но  бывали долгие  периоды, когда  они  воевали  друг с
другом.
   Женщина Кроу рано вышла замуж. Должно быть, девушкой она была красавицей,
так как даже в старости, когда я знал ее, несмотря на морщины и седину,  она
все еще была хороша. У Женщины Кроу были очаровательные  глаза, искрящиеся и
насмешливые,  а  характер у  нее  был удивительно счастливый.  После  многих
злоключений  она наконец нашла у своей подруги миссис Ягоды тихое пристанище
и  достаток,  которые были ей теперь обеспечены до конца жизни. Вот что  она
рассказала мне, когда мы сидели перед камином в тот далекий зимний вечер.
   "Мы были  очень счастливы, мой молодой муж и  я, так  как  по  настоящему
любили друг  друга. Он  был хороший  охотник,  и всегда  наша палатка бывала
снабжена мясом и  шкурами. Я  тоже усердно  трудилась, летом сажая и поливая
росшие на небольшом клочке земли бобы, кукурузу и  тыквы, а  зимой выделывая
множество  шкур бизона  и  замшу  для  дома. Мы были  женаты уже  два  года;
наступило лето, и по  какой-то причине все бизоны, за исключением нескольких
старых быков, ушли от реки и оставались вдали от нас в прерии.  Мужчины наши
не  любили охотиться в прерии, так как  племя наше невелико;  мужчины наши -
храбрый народ, но что могут сделать несколько человек против большого отряда
многочисленных врагов?  Итак, некоторые довольствовались тем, что  сидели  в
безопасности  дома  и  ели  жесткое мясо  бродивших  вблизи  быков.  Другие,
похрабрее, составили отряд,  чтобы отправиться туда,  где находились большие
стада. Мой муж и я отправились с этим отрядом. Муж не хотел, чтобы я ехала с
ним,  но  я  настояла  на  этом. С  того  дня,  как  мы  поженились,  мы  не
расставались ни на одну ночь. Я поклялась всюду следовать за ним. Весь  день
наш отряд ехал на юг по покрытой зеленой травой прерии. К вечеру мы  увидали
много  групп  бизонов. Их  было  так много,  что равнина казалась темной. Мы
спустились в небольшую долину и расположились  лагерем у  речки, окаймленной
тополями и ивами.
   Лошади наши были  не очень сильны,  так как их всегда на ночь  загоняли в
ограду деревни, а днем они  паслись все на той же  земле и скоро вытоптали и
съели  всю  траву; поэтому они  не  могли окрепнуть. То тот,  то другой враг
всегда  по ночам бродил крадучись  вокруг  деревни, и  нельзя  было  пустить
лошадей пастись снаружи и переходить на места, где корм хороший.
   Из лагеря у речки мы каждое  утро выходили на охоту. Женщины следовали за
мужчинами, внимательно осматривавшими местность, чтобы затем преследовать ту
группу бизонов, к которой легче всего  можно было приблизиться. Затем  после
погони  мы  подъезжали  к  тому  месту, где лежали эти  большие  животные, и
помогали свежевать их  и разрубать мясо. Вернувшись в  лагерь,  мы бывали до
вечера заняты разрезая  мясо  на тонкие пласты  и развешивая его вялиться на
ветру  и  солнце.  Так  наш отряд  выезжал  на охоту  три дня, и  лагерь наш
окрасился в красное. Издалека был  виден его  красный цвет, цвет вялившегося
мяса. Мы были совершенно счастливы.
   Я  гордилась  своим мужем.  Он был всегда  впереди:  первым  он  настигал
бизонов, последним  прекращал погоню;  он  убивал  их больше, чем  любой  из
отряда, и всегда жирных  превосходных животных.  И  он был  так  щедр.  Если
кому-то не удавалось убить бизонов, он подзывал его и дарил ему одного, а то
и двух из убитых им.
   На четвертый  день мы выехали вскоре после восхода солнца, и невдалеке от
лагеря мужчины устроили  погоню  и сбили много  бизонов.  Мой  муж застрелил
девять штук. Мы  работали вовсю, свеживая их и  разделывая мясо для укладки,
чтобы  везти  его  домой,  как вдруг увидели,  что  те  наши  люди,  которые
находились на дальнем конце участка охоты, поспешно сели на лошадей и быстро
поскакали к нам с криками: "Враги, враги!" Затем мы тоже увидели нападающих,
много  мужчин  на  лошадях,  быстро скакавших  на  нас.  Их длинные  военные
головные уборы развевались по  ветру;  они пели военную песню - она  звучала
грозно. Врагов было так  много, а наших мужчин  так мало...  бесполезно было
сопротивляться. Все сели на лошадей; наш предводитель крикнул:
   - Скачите  к  лесу  близ  лагеря, -  это наш  единственный  шанс. Смелее,
скачите, скачите быстрее.
   Я нахлестывала свою лошадь изо всех сил  и била ее пятками  по бокам. Муж
ехал  рядом со  мной и  тоже хлестал ее,  но  несчастное животное  не  могло
скакать быстрее, а враг все приближался. Внезапно муж мой вскрикнул от боли,
взбросил кверху  руки  и свалился на землю. Увидев это, я остановила лошадь,
слезла  и, подбежав к нему,  подняла и положила его голову к себе на колени.
Он  был при  смерти; кровь  струей бежала у него  изо  рта; но  он с  трудом
сказал:
   - Возьми мою лошадь. Скачи быстрее, ты можешь оставить их позади.
   Но  я не хотела. Если  он умрет, я тоже  хотела умереть. Пусть враг убьет
меня тут же, рядом с ним. Я  слышала  топот  копыт приближающихся лошадей и,
накрыв голову плащом, склонилась над моим мертвым мужем. Я  ждала, что  меня
застрелят   или  поразят  палицей,  и  радовалась  этому,  так   как  хотела
последовать  за  дорогой тенью. Но  нет,  они  пронеслись мимо, и я  слышала
выстрелы,  крики и звуки военной песни, когда  они поскакали дальше. Немного
спустя я снова  услышала лошадиный топот и,  подняв голову, увидела высокого
человека, мужчину уже в летах, смотревшего на меня сверху.
   -  Ага, - сказал он, -  хороший выстрел. Он  был  далеко, но ружье мое не
дрогнуло.
   Это был индеец кроу, и я могла говорить с ним.
   - Да, ты убил моего дорогого мужа. Теперь сжалься надо мной, убей и меня.
Он засмеялся.
   - Как,  -  сказал  он, - убить такую  хорошенькую молодую женщину! Нет. Я
возьму тебя к себе домой, и ты станешь моей женой.
   - Я не хочу быть твоей женой. Я убью себя, - начала было я, но он прервал
меня.
   - Ты  поедешь  со  мной  и  сделаешь, как  я скажу, - продолжал он,  - но
сначала я должен оскальпировать моего врага.
   - Нет, - крикнула  я,  вскочив на ноги, в  тот момент как  он спешился. -
Нет, не скальпируй его. Позволь мне похоронить  его, и я сделаю все, что  ты
велишь. Я буду работать на тебя, буду твоей рабой, только дай мне похоронить
это бедное тело, чтобы волки и птицы не тронули его.
   Он снова засмеялся и сел в седло.
   - Пусть  будет, как ты говоришь, - сказал  он. - Я поеду  за лошадью  для
тебя, и ты тогда сможешь отвезти тело в лес около лагеря.
   Так и  сделали. Я закутала моего дорогого в шкуры бизона и привязала тело
ремнями  к  площадке, которую устроила  на  дереве  около  речки. Я  была  в
страшном горе. Прошло много-много времени,  много зим, пока  я оправилась  и
почувствовала, что стоит жить.
   Человек,  взявший меня  в плен,  был вождем;  он  владел большим  табуном
лошадей, отличной палаткой, множеством дорогих  вещей. У него было пять жен.
Эти  женщины уставились на меня,  когда  мы приехали  в лагерь.  Первая жена
указала мне место у входа и сказала?
   - Положи там свой плащ и вещи.
   Она не улыбнулась, не улыбались и остальные его жены.  У  всех жен  вождя
был  сердитый  вид,  и  они никогда  не  относились  ко  мне  дружески!  Мне
поручалась вся  самая  тяжелая работа; меня  заставляли  счищать  мездру  со
свежих  шкур,  которые  они затем  дубили. В этом  состояла моя каждодневная
работа,  если я не была занята сбором сучьев. Как-то вождь спросил меня, чью
бизонью  шкуру  я очищай от мездры,  и я сказала ему.  На  другой день  и  в
следующие  дни он задавал мне тот же вопрос, и я говорила ему, какой  из жен
принадлежит шкура бизона, над которой я тружусь. Тогда он рассердился и стал
ругать своих жен.
   - Больше вы не будете поручать ей делать  за вас