яющие общество,
сторонники закона и порядка. Преступники боятся их больше, чем судов и тюрем
восточных штатов, так  как  Комитет всегда вешает убийц и разбойников. Кроме
того,  не думайте,  что люди, которых вы видели за игорными  столами  у Кено
Билля, отчаянная  публика, как вы их  назвали. Правда, они  здорово играют и
здорово пьют, но в общем это честные, смелые парни с добрым сердцем, готовые
поддержать до конца друга в  справедливой борьбе и  отдать нуждающемуся свой
последний доллар.  Но  я вижу,  что  эта  небольшая  переделка  со стрельбой
расстроила вас. Идемте, я покажу вам кое-что повеселее.
   Мы пошли дальше по улице и подошли к довольно  большому дому из сырцового
кирпича. Через открытые  двери и  окна слышались звуки  скрипки  и гармонии.
Мелодия  была из самых веселых, какие  мне доводилось слышать. Много  раз  в
последующие  годы  я  слышал  эту  мелодию  и  другие  танцевальные  мотивы,
исполняемые  вместе  с  ней;  эту  музыку  привезли из-за моря  на  кораблях
Людовика  XV, и из поколения  в поколение  отцы обучали ей сыновей на  слух.
Французы-путешественники  исполняли  эту  музыку  по  всему   беспредельному
течению  Миссисипи  и  Миссури,  и  наконец  она   стала  народной   музыкой
американцев на Дальнем Северо-Западе.
   Мы подошли к открытым дверям  и заглянули внутрь. "Алло, Ягода, заходи" и
"Bon soir, monsieur  Berry,  bon  soir  entrez, entrez" [Добрый вечер, месье
Ягода, добрый вечер, входите, входите (франц.).]  кричали нам танцующие.  Мы
вошли и уселись  на скамью у стены.  Все  женщины в зале были индианки, как,
впрочем,  все  женщины  в Монтане в те времена, если  не считать  нескольких
белых веселых девиц на приисках в Хелине и Вирджиния-Сити; но о них лучше не
говорить.
   У индианок, как я заметил еще утром,  когда видел их на набережной,  были
приятные  лица  и хорошие фигуры; они  были  высокого  роста, платья  на них
сидели  хорошо, несмотря  на  отсутствие  корсетов;  на  ногах  у  них  были
мокасины.  Эти  женщины были совсем  не  похожи  на приземистых,  темнокожих
туземных обитательниц  восточных  лесов,  которых я  встречал  в  Штатах.  С
первого  взгляда можно было видеть,  что это гордые, исполненные достоинства
женщины.  Но все  же  они были весело возбуждены, болтали и смеялись,  как и
собравшиеся  вместе белые женщины. Это  меня удивило.  Я читал,  что индейцы
неразговорчивый, мрачный, молчаливый  народ и редко улыбаются; не может быть
и речи о том, что бы они смеялись и шутили свободно, не стесняясь, как дети.
   -  Сегодня,  -  сказал  мне  Ягода,  -  танцевальный   вечер,  устроенный
торговцами и трапперами. Хозяина нет дома, а то бы я вас представил ему. Что
касается остальных, - он сделал  широкий  жест,  - то все они сейчас слишком
заняты,  чтобы  начинать  церемонию  представления.  Женщинам я вас  не могу
представить,  так  как  они  не  говорят  по-английски.  Однако  вы   должны
потанцевать с ними.
   - Но если они не говорят на нашем языке, как я их приглашу на танец?
   - Подойдите к кому-нибудь из них, к той,  которую  вы выберете, и скажите
"ки-так-стай пес-ка" - не потанцуете ли со мной?
   Я никогда не был застенчивым или робким. Только что окончилась кадриль. Я
смело  подошел к  стоявшей ближе  всех женщине,  повторяя  все  время  слова
приглашения, чтобы не забыть  их, вежливо  поклонился и сказал: "Ки-так-стай
пес-ка?"
   Женщина  засмеялась, кивнула, ответила "а" и протянула  мне руку. Позже я
узнал, что "а" - значит "да". Я взял ее за руку и повел, чтобы занять  место
среди строящихся для  новой кадрили пар. Пока мы ждали начала, она несколько
раз заговаривала со мной, но я только тряс головой и повторял  "не понимаю".
Она каждый  раз весело смеялась и что-то  долго  рассказывала своей соседке,
другой молодой женщине с приятным лицом. Та тоже  смеялась и  поглядывала на
меня;  по  глазам было  видно, что  она  забавляется; я смутился и, кажется,
покраснел.
   Заиграла  музыка.   Моя  партнерша,  как  оказалось,  танцевала  легко  и
грациозно.  Я забыл  о  своем  смущении и  наслаждался  кадрилью,  необычной
партнершей,  необычной  музыкой  и  всей  необычной  обстановкой.   Как  эти
длинноволосые, одетые  в  замшу и обутые в мокасины жители  прерий  скакали,
какие делали пируэты и глиссе, как подпрыгивали и летали по воздуху!
   Я думал о том, смогу ли  я когда-нибудь научиться танцевать, как они, раз
уж  здесь  такой  стиль.  Во всяком  случае я решил  попытаться,  но сначала
наедине.
   Кадриль кончилась.  Я хотел  было усадить свою партнершу, но  она подвела
меня к Ягоде, который тоже танцевал, и что-то очень быстро ему сказала.
   - Это миссис Гнедой Конь (индейское  имя ее мужа), - сказал он мне. - Она
приглашает нас пойти вместе с ней и ее мужем поужинать.
   Мы, конечно, приняли приглашение и после нескольких танцев отправились  к
Гнедому  Коню.  Меня еще  раньше  познакомили  с ним. Гнедой Конь  был очень
высокий, стройный мужчина с темно-рыжими волосами, темно-рыжими бакенбардами
и синими  глазами.  Позже я узнал,  что  он обладал исключительно счастливым
характером и  сохранял  бодрость  в  самых тяжелых обстоятельствах;  это был
искренний,  готовый на жертвы, друг тех, кого он  любил, и  гроза пытающихся
причинить ему зло.
   Домом  Гнедому Коню  служила  отличная, просторная индейская  палатка  из
восемнадцати шкур, стоявшая у берега реки, рядом  с  его  двумя  фургонами с
брезентовыми верхами. [Индейская  палатка - типи -  имеет  коническую форму.
Остов ее образовывали наклонно поставленные по кругу шесты. Верхние концы их
связаны ремнем, а нижние  воткнуты в землю. Сверху  остов  крылся  бизоньими
шкурами. При переездах типи  разбиралась и  перевозилась  на лошадях.]  Жена
Гнедого  Коня  развела огонь, вскипятила  воду и вскоре поставила перед нами
горячий  чай  с испеченными  в  переносной духовке  лепешками, жареный  язык
бизона и тушеные бизоновы ягоды.
   Мы ели с большим аппетитом. Меня восхищал комфорт палатки: мягкое ложе из
бизоньих шкур, на котором мы сидели,  наклонные  плетенные из ивовых прутьев
спинки по его  концам, веселый очаг посредине  палатки,  сумки из сыромятной
кожи оригинальной формы, раскрашенные  и обшитые бахромой,  в  которых мадам
Гнедой Конь держала свою провизию и всякие вещи. Все  было для меня  ново, и
все мне  очень нравилось. Мы курили,  разговаривали, и  когда наконец Гнедой
Конь  сказал:  "Вы, ребята, лучше бы остались переночевать", я  почувствовал
себя совершенно счастливым. Мы заснули  на  мягком  ложе, укрывшись  мягкими
одеялами, под мягкое журчание  речных струй. Первый мой день в прерии, думал
я, был поистине богат событиями,


ГЛАВА II
   ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ ВЛЮБЛЕННОГО ИНДЕЙЦА

   Решено  было, что осенью,  когда начинается сезон торговли с индейцами, я
присоединюсь  к Ягоде. Ему  принадлежали большой обоз с  упряжками быков, на
которых он летом  перевозил грузы из Форт-Бентона в поселки золотоискателей.
Ягода считал, что это гораздо выгоднее, чем закупать шкуры оленей, вапити  и
антилоп,  почти  единственный  имеющий  ценность  товар, какой в  это  время
индейцы  могли  предлагать  для  обмена: шкуры бизонов ценятся, только  если
сняты  с животных,  убитых с  ноября  по февраль  включительно.  Я  не хотел
оставаться в  Форт-Бентоне. Я хотел охотиться и странствовать по этой земле,
залитой  солнцем,  дышать ее  сухим,  чистым воздухом. Итак,  я  купил  себе
постель, много  табаку, патроны  бокового  огня  калибра 11,2  мм для своего
ружья системы Генри, обученную лошадь для верховой  охоты на бизонов и седло
и выехал  из города с  Гнедым Конем и его  обозом. Может  быть,  если  бы  я
отправился на прииски, мои финансовые успехи оказались бы большими. В Бентон
прибыли новые пароходы, форт был  полон  людей,  ехавших  оттуда  с тяжелыми
мешочками золотого песка в измятых чемоданах  и засаленных мешках.  Эти люди
составили  себе состояние и направлялись  обратно в  Штаты, в "угодную  богу
страну".
   Угодная богу страна! Никогда  я не видел более прекрасной  земли, чем эти
обширные  солнечные  прерии  и   величественные,   возвышающие  душу   своей
грандиозностью горы.  Я рад,  что  не  заболел золотой лихорадкой,  иначе я,
вероятно,  никогда бы не  узнал близко  этот  край. Есть  вещи гораздо более
ценные,  чем  золото.   Например,  жизнь,  свободная  от   забот   и  всяких
обязанностей; жизнь, каждый день и каждый час  которой приносит с собой свою
частицу удовольствия и  удовлетворения, - выраженную в  радостных занятиях и
приятной  усталости. Если  бы  я тоже  отправился  на  поиски, то, возможно,
составил бы  себе  состояние,  вернулся бы  в  Штаты  и осел  в какой-нибудь
смертельно  скучной  деревне,  где  самые  интересные  события  -  церковные
праздники и похороны.
   Фургоны Гнедого Коня, передний  и  прицеп  с упряжкой  из восьми лошадей,
были  тяжело  нагружены  провизией и товарами:  Гнедой  Конь  отправлялся на
летнюю охоту с кланом племени пикуни, Короткими Шкурами. Это-то  и заставило
меня  сразу  принять  его  приглашение  ехать  с  ним.   Мне  представлялась
возможность  познакомиться с  этим  народом.  О  черноногих-пикуни  написано
много.
   Я  очень подружился  с шурином Гнедого  Коня Лис-сис-ци-Скунсом. Я  скоро
научился пользоваться языком жестов, и Скунс стал помогать мне изучать  язык
черноногих,  язык  настолько  трудный,   что   лишь  немногие  белые  смогли
основательно  овладеть им. Я могу сказать, что, тщательно записывая то,  что
узнавал  при  изучении языка, и обращая  особое  внимание на произношение  и
интонации, я научился говорить на  языке  черноногих  не хуже, чем любой  из
знавших его белых, - возможно, за одним или двумя исключениями.
   Как я наслаждался этим летом,  проведенным частично у подножия  гор Белт,
частично на реках Уорм-Спринг-Крик и Джудит. Я участвовал в частых охотах на
бизонов, и мне удалось убить немало этих крупных животных, охотясь верхом на
своей быстроногой, хорошо обученной лошади.
   Вместе со Скунсом я охотился на антилоп, вапити, оленей, горных баранов и
медведей. Я  сидел  часами  на  горных склонах  или на вершине какого-нибудь
отдельного холма, наблюдая стада  и  группы бродивших вокруг диких животных,
смотрел на величественные горы и обширную молчаливую прерию и  иногда  щипал
себя,  чтобы  удостовериться,  что   это  в  самом  деле  я,  что   все  это
действительность, а не  сон. Скунсу, по-видимому, все это не могло надоесть,
как  и мне. Он  сидел  рядом  со  мной,  глядя  на  окружающее  мечтательным
взглядом, и часто восклицал "И-там-а-пи" - это слово значит "счастье" или "я
совершенно доволен".
   Но не всегда Скунс чувствовал себя счастливым; бывали дни, когда он ходил
с вытянутым озабоченным лицом  и не разговаривал со  мной, только отвечал на
вопросы. Как-то в августе, когда он был в таком настроении, я спросил, что с
ним.
   - Со мной? Ничего, - ответил  он. Потом после долгого молчания добавил: -
Я лгу, мне очень тяжело. Я люблю Пик-саки, и она любит меня, но она не может
быть моей: отец не хочет выдать ее за меня.
   Снова долгое молчание.
   - Ну и  что же? - напомнил ему я, так как он забыл, что хотел сказать или
ему не хотелось говорить.
   -  Да, -  продолжал  он,  -  отец ее  из племени  гро-вантров, но мать из
пикуни.  [Гро-вантр, или  атсина,  - индейское  племя,  жившее к  западу  от
черноногих на  плато,  непосредственно  примыкавшем  к  Скалистым  горам.  В
описываемое  Шульцем время культура  атсина и других племен плато была очень
сходна    с    культурой    индейцев   прерий.]   Давным-давно   мой   народ
покровительствовал  племени гро-вантров, сражался за них, помогал, оборонять
их страну  от  всех врагов. Но  потом наши племена поссорились  и  в течение
многих лет воевали. Прошлой зимой, был заключен  мир. Я тогда впервые увидел
Пиксаки. Она  очень красива: высокая, с длинными волосами; глаза у нее как у
антилопы,  руки и ноги маленькие. Я часто ходил  в палатку ее  отца, и когда
другие не обращали на нас внимания, она и я смотрели  друг на  друга. Как то
вечером,  когда  я стоял у входа  в палатку, она  вышла взять охапку дров из
большой  кучи, лежавшей рядом. Я  обнял ее и  поцеловал, и  она обвила  руки
вокруг моей шеи и ответила на  мои поцелуи. Так я узнал, что она меня любит.
Думаешь ли ты,  - спросил он с беспокойством, - что  она  поступила бы  так,
если бы не любила меня?
   - Нет, думаю, что она так бы не поступила.
   Лицо его просветлело, и он продолжал:
   - В то время у меня было только двенадцать  лошадей, но я отослал  их  ее
отцу и  просил передать  ему,  что хочу  жениться на  его дочери. Он отослал
лошадей обратно  и велел  сказать  мне: "Моя дочь не  выйдет за  бедняка", Я
отправился с военным  отрядом  в  поход  против  племени кроу, пригнал домой
восемь отборных  лошадей.  Потом прикупил еще,  и у меня  в общем  собралось
тридцать  две.  Недавно  я послал снова  друга  с этими  лошадьми  в  лагерь
гро-вантров еще раз  просить отдать мне  девушку,  которую я люблю. Он скоро
вернулся  и привел  обратно лошадей. Вот,  что  сказал  ее  отец: "Моя  дочь
никогда  не выйдет замуж за Скунса, так как пикуни убили  моего сына и моего
брата".
   Мне нечего было сказать.  Он решительно взглянул на меня два или три раза
и наконец сказал:
   - Гро-вантры стоят сейчас на Миссури, около устья вот этой маленькой реки
(Джудит). Я собираюсь выкрасть эту девушку у ее племени. Поедешь со мной?
   - Да, - быстро  ответил я, - я поеду с  тобой, но  почему я? Почему ты не
позовешь с собой кого-нибудь из Носящих Ворона; ты ведь принадлежишь к этому
обществу?
   -  Потому,  - ответил  он  с принужденным смехом,  -  что, может быть, не
удастся заполучить  девушку. Она может даже отказаться следовать за мной,  а
тогда мои друзья расскажут об этом, и на мой счет  постоянно будут отпускать
шуточки. Но ты, если меня постигнет неудача, никогда об этом не расскажешь.
   Однажды  вечером, в  сумерки, мы потихоньку покинули лагерь. Никто, кроме
Гнедого  Коня,  не знал о нашем отъезде, даже жена его ничего не знала. Она,
конечно, хватилась бы брата  и могла бы волноваться; Гнедой Конь должен  был
сказать ей,  что юноша отправился  со мной на день-два в Форт-Бентон.  И как
добрый Гнедой Конь хохотал, когда я сказал ему, куда и зачем мы едем!
   - Ха, ха, ха! Вот это здорово. Новичок, проживший здесь всего три месяца,
собирается помочь индейцу выкрасть невесту!
   - Когда человек перестает считаться новичком? - спросил я.
   -  Когда  он  уже все  знает  и  перестает задавать  глупые вопросы.  Что
касается тебя,  то, по-моему, тебя перестанут  называть "новичком"  лет этак
через пять. Большинству требуется около  пятнадцати на акклиматизацию, как у
вас говорится. Но шутки в сторону, молодой человек, ты  ввязываешься в очень
серьезное дело. Смотри не попадись в  переделку. Держись все время поближе к
своей  лошади  и   помни,  что  лучше  удирать,  чем   драться.   И  вообще,
придерживаясь этого правила, ты проживешь дольше.
   Мы  выехали  из  лагеря, когда  стемнело,  так как в те времена днем было
опасно ехать по обширной прерии лишь вдвоем. Много военных отрядов различных
племен рыскало по прериям, охотясь за славой и  богатством в виде скальпов и
имущества неосторожных путешественников. Мы выехали из долины реки Джудит  и
направились по  равнине на  восток. Отъехав  достаточно далеко, чтобы  можно
было  обогнуть  глубокие лощины,  выходящие в речную долину, мы повернули  и
поскакали  параллельно  течению  реки. У Скунса на поводу бежала  бойкая, но
смирная пегая  лошадка, навьюченная  одеялами и  большим узлом, завернутым в
отличную  шкуру бизона и перевязанным  несколькими  ремнями. Узел этот Скунс
вынес  из лагеря накануне вечером  и спрятал в кустах. Светила  великолепная
полная луна, и мы могли ехать быстро, рысью  или галопом. Мы успели отъехать
всего на несколько миль от  лагеря,  как услыхали  рев бизонов.  Было  время
гона, и  быки непрерывно ревели низким монотонным ревом, атакуя друг друга и
сражаясь, то в одной,  то  в  другой  группе огромных стад.  Несколько раз в
течение ночи мы проезжали близко от какой-нибудь  группы; спугнутые животные
убегали в мягком лунном  свете, и твердая земля гремела под их копытами. Шум
их  бега был долге  еще слышен после того, как они  уже скрывались  из виду.
Казалось, что все волки края вышли этой ночью из своих логовищ: их тоскливый
вой  слышался со всех сторон вблизи  и вдали. Унылый торжественный звук, так
непохожий на задорный лающий фальцет койотов.
   Скунс все скакал, подгоняя лошадь, не оглядываясь назад. Я держался рядом
и ничего не говорил, хотя считал, что опасно ехать слишком быстро по прерии,
изрешеченной  норами  барсуков  и  мелких  грызунов.  Когда  наконец  начало
светать,  мы  оказались среди  высоких поросших  соснами  холмов и гребней в
двух-трех  милях  от  долины  реки Джудит.  Скунс  остановился и осмотрелся,
пытаясь разглядеть дали, еще окутанные предрассветной полутьмой.
   - Как видно, - сказал он, - опасаться пока нечего. Бизоны и бегуны прерий
(антилопы)  спокойно  пасутся.  Но  это  не  бесспорный  признак  отсутствия
поблизости неприятеля. Может  быть, в этот самый  момент кто-нибудь сидит на
соснах  вот  тех холмов и смотрит на  нас. Едем скорее к реке - надо напоить
лошадей, и спрячемся в лесу, в долине.
   Мы расседлали лошадей  в роще тополей и  ив и  повели их поить. На мокрой
песчаной  отмели,  там,  где мы  подошли  к  реке,  виднелись многочисленные
человеческие следы;  они  казались такими же свежими,  как наши собственные.
Вид следов заставил меня насторожиться; мы огляделись с беспокойством, держа
ружья наготове, чтобы можно  было  сразу прицелиться. На той стороне реки не
было леса, а через рощу на нашем берегу мы только что прошли: ясно было, что
те, кто оставили эти следы, не находятся в непосредственной близости от нас.
   - Кри или люди из-за гор, - сказал Скунс,  осмотрев следы. - Неважно, кто
именно, все они наши враги. Нам надо быть осторожными и все время следить за
тем, что делается вокруг; они могут быть близко.
   Мы напились вволю и ушли назад в рощу,  где привязали наших лошадей  так,
чтобы  они могли понемногу  объедать траву и  дикий горох, пышно разросшийся
под деревьями.
   -  Откуда  ты  знаешь, -  спросил я,  -  что следы,  которые  мы  видели,
оставлены не кроу или сиу или людьми какого-нибудь другого племени прерий?
   - Ты  ведь  заметил, - ответил мне  Скунс,  -  что  следы  были  широкие,
округленные; можно было даже  видеть  отпечатки их  пальцев. Это оттого, что
люди эти были обуты  в  мокасины  с мягкими  подошвами: низ, как и верх,  их
мокасин сделан из  выделанной оленьей или бизоньей  шкуры. Такую обувь носят
только эти племена; все жители  прерий ходят в мокасинах с твердой подметкой
из сыромятной кожи.
   До того как  мы увидели следы на песке, я почувствовал сильный  голод, но
теперь  я  так  усердно  всматривался  в  окружающее  и   прислушивался,  не
приближается  ли  враг,  что ни о чем  другом не  думал. Как я жалел, что не
остался  в  лагере,  предоставив  молодому  индейцу самому выкрадывать  свою
девушку.
   - Обойду рощу и осмотрю местность, - сказал Скунс, - а потом мы поедим.
   Что же мы будем есть, думал я,  отлично зная,  что мы  не смеем  ни убить
дичь, ни развести огонь, если бы  даже у  нас было  мясо. Но я промолчал,  и
пока его не было, вновь оседлал лошадь, помня совет моего друга  - держаться
к ней поближе. Скунс скоро возвратился.
   -  Военный  отряд прошел  через эту рощу,  - сказал он,  - и ушел вниз по
долине.  Дня через  два они попытаются украсть лошадей  у  гро-вантров.  Ну,
давай есть.
   Он развязал узел, спрятанный в шкуре  бизона, и разложил множество вещей:
красное и синее сукно - на два платья; материал был английский и  продавался
примерно  по 10 долларов за ярд; тут были еще бусы, медные  кольца, шелковые
платки,  красно-оранжевая  краска,  иголки,  нитки,  серьги  - набор