пастух,  который  также гнал  за нами  "резерв"  -
запасных  быков и несколько  верховых лошадей,  -  повар, три  человека  для
постройки бревенчатых домов  и помощи в  торговле, затем  Ягода с женой и я.
Отряду, отваживавшемуся в те времена  путешествовать по прерии, следовало бы
быть  посильнее,  но  мы  были  хорошо  вооружены,  а  к одному из прицепных
фургонов  была привязана пушка с  шестифунтовыми  снарядами.  Считалось, что
один ее вид или звук выстрела должны внушить ужас любому врагу.
   Мы направлялись в  одно  место на реке Марайас,  приблизительно  в сорока
пяти милях к северу от Форт-Бентона. Между этой рекой и  Миссури к северу от
Марайас  до  холмов Суитграсс-Хиллс  и далее вся прерия  была коричневой  от
бизонов. Мы направлялись на Марайас  еще и потому, что она  была излюбленной
рекой  черноногих,   устраивавших  здесь  свои  зимние   лагеря.  Ее  совсем
неглубокая  долина  заросла лесом,  а под прикрытием  тополевых  рощ палатки
индейцев были хорошо защищены от налетающих временами с севера снежных бурь;
здесь было  в изобилии топливо и росла  отличная трава для лошадей. В долине
Марайас  и отходящих от нее оврагах водилось много  оленей,  вапити и горных
баранов; на  шкуры  этих животных всегда был спрос.  Летнюю  одежду и  обувь
племя изготовляло преимущественно из замши.
   Сентябрь  в  прерии! В этих местах сентябрь  - самый лучший месяц в году.
Ночи  в  прерии  прохладные, с  частыми  заморозками. Но  днем тепло, чистый
воздух так  свеж,  так бодрит  вас,  что, кажется,  никак им не  надышаться!
Величественный  изумительный простор  прерий, раскинувшихся кругом,  и горы,
вздымающиеся со  всех  сторон, никогда не надоедали мне.  На  западе темнели
Скалистые горы; их острые вершины резко выделялись на голубом небе. К северу
виднелись три  вершины холмов Суитграсс-Хиллс. На востоке смутно  проступали
горы  Бэр-По  (Медвежьи Лапы);  к югу,  за  Миссури,  отчетливо  были  видны
поросшие соснами  горы  Хайвуд. А между  этими горами,  вокруг них, за  ними
расстилалась  бурая  молчаливая  прерия,  усеянная  своеобразными холмами  с
плоскими  вершинами,  глубоко изрезанная  долинами  рек  и  многочисленными,
выходящими в них лощинами.
   Есть люди,  которые любят  лес, густые заросли,  где блистают  уединенные
озера  и  медленно  текут  тихие темные  реки. И  правда,  в  них есть  свое
очарование. Но только  не для  меня. Я предпочитаю беспредельную прерию с ее
далекими горами и  одинокими холмами, ее  каньоны с фантастическими скалами,
ее  прелестные долины, манящие под кров тенистых рощ на  берегах  прозрачных
рек.   В  лесу  поле   зрения  ограничено  всегда  несколькими  ярдами   или
десятком-другим ярдов. Но в прерии... часто я взбирался на  вершину плоского
холма или  на гребень и  часами  сидел там,  глядя на огромные пространства,
простирающиеся  предо  мной  далеко-далеко  до  горизонта  равнины  по  всем
направлениям,  кроме  запада,  где  плоскость   прерии  внезапно  нарушалась
поднимающимися  вдали Скалистыми горами.  Хорошо было смотреть  на  бизонов,
антилоп и волков, видневшихся на прерии; они  ели, отдыхали, играли, бродили
вокруг нас. По-видимому, их было  здесь  так  же  много, как и столетия тому
назад. Никто из нас не подозревал, что все они так скоро исчезнут.
   Мы потратили  почти три  дня на сорок  пять миль, отделявшие нас от  цели
путешествия.  В пути  мы не видели ни индейцев, ни  даже признаков того, что
они  где-то  поблизости. Бизоны и антилопы  мирно паслись вокруг; при  нашем
приближении они отбегали  недалеко  в сторону и останавливались,  принимаясь
щипать короткую, но сочную траву прерий. На  второй день к вечеру мы разбили
лагерь на берегу ручья  у подножия Гуз-Билл (Гусиного клюва), холма странной
формы неподалеку от реки Марайас. Фургоны расположили, как обычно,  так, что
они  образовали  как бы корраль [обнесенный забором загон для скота,  обычно
круглой  формы.  - приим. перев.]  и  в  центре  поставили нашу превосходную
палатку из шестнадцати шкур.  В ней спали Ягода и его жена, два человека  из
обоза  и  я; остальные укладывались  спать  в фургонах  на товарах. Мы съели
хороший  ужин и  рано легли спать.  Ночь  была  очень темная. Немного  после
полуночи  я  проснулся  от  тяжелого  топота  в  коррале; что-то с  грохотом
ударилось о фургон по одну сторону от нашей палатки, потом о другой фургон с
другой стороны.  Люди в фургонах  перекликались, спрашивая друг у друга, что
случилось. Ягода велел всем  взять  ружья и собраться у фургонов. Но раньше,
чем  мы успели вылезть из постелей,  что-то ударило  в  нашу палатку, и  она
опрокинулась. Жерди  с  треском  сломались,  а  шкуры покрова  палатки стали
носиться  по  корралю, подобно  живым существам. В  полной  темноте  мы едва
различали палатку,  кружившуюся в бесовской  пляске с  невиданными фигурами.
Мгновенно возникла  суматоха. Миссис Ягода визжала, мужчины  кричали  что-то
друг другу,  и вдруг все разом бросились  под прикрытие  фургонов и поспешно
заползли  под  них. Кто-то выстрелил во  вращающиеся шкуры.  Ягода, лежавший
рядом  со мной,  тоже  выстрелил,  и  тут  все мы начали  стрелять; ружейные
выстрелы  трещали  в  коррале со  всех сторон, С минуту, может быть, палатка
вихрем кружилась и  носилась  из одного конца корраля  в другой еще бешенее,
чем раньше.  Затем она  остановилась и  осела  на  землю бесформенной кучей.
Из-под шкур послышались глубокие  хриплые вздохи, потом все затихло. Ягода и
я вылезли из-под фургона, осторожно подошли к  смутно белевшей куче и зажгли
спички. Мы  увидели  громадного  убитого бизона, почти целиком закутанного в
истрепанные и разорванные  шкуры покрова палатки. Мы так и не смогли понять,
как и зачем  этот старый бык забрел в корраль и почему, когда он  ринулся на
палатку,  никто  из  нас не  был  растоптан. Ягода  с женой спали в  глубине
палатки, и  бизон в своем  бешеном беге перескочил  через них,  по-видимому,
даже не зацепив копытом их постель.
   На следующий день около полудня  мы достигли реки Марайас и расположились
лагерем на лесистом мысе. После обеда наши люди начали валить лес на  бревна
для домов, а Ягода  и я, сев  на лошадей,  поехали вверх по реке на охоту. У
нас было вдоволь мяса  жирных  бизонов, но мы решили,  что  для разнообразия
хорошо было бы убить оленя или вапити.
   Охотясь,  мы  подъехали  в  этот день  к  тому  месту,  где  впоследствии
произошла  "битва  Бэкера". Так называлось  это событие,  а место называлось
"полем битвы  Бэкера". Но  никакой  битвы  здесь не  было;  здесь  произошло
чудовищное  избиение людей.  Вот  как  это случилось.  Черноногие из пикуни,
перехватывавшие  золотоискателей на пути  с приисков  в  Форт-Бентон,  убили
одного человека по  имени  Малькольм  Кларк, старого  служащего Американской
пушной компании, жившего со своей индейской семьей неподалеку от водораздела
Бэрд-Тэйл. Между прочим, этот Кларк был человек жестокого и буйного нрава; в
припадке  гнева он сильно избил молодого человека из племени пикуни, который
жил  у  него  и  пас его  лошадей. Молодой индеец уговорил  проходивший мимо
военный отряд поддержать его и убил Кларка. Военное министерство решило, что
настало время прекратить грабежи, и  отдало  распоряжение полковнику Бэкеру,
часть которого стояла в форте  Шоу, разыскать клан Черного Хорька и проучить
индейцев. [Военные  власти  США  обычно  осуществляли избиение  индейцев под
фальшивым  предлогом  защиты   белых   колонистов  от  насилий   и  грабежей
краснокожих. На самом же  деле индейцы лишь защищались от насилий со стороны
белых.] Днем, 23 января  1870 года, команда  подошла к  обрыву,  под которым
лежала поросшая лесом долина реки Марайас.
   Среди  деревьев  стояло  восемьдесят палаток  пикуни,  но это не был клан
Черного Хорька. Вождем этого  клана был Медвежья  Голова, но полковник Бэкер
не   знал  этого.   Люди  Медвежьей  Головы  были  в  большинстве  настроены
дружественно по отношению к белым.
   Полковник   Бэкер  вполголоса   сказал  своим  солдатам   короткую  речь,
приказывая сохранить хладнокровие, бить наповал, не щадить  врага.  Затем он
скомандовал "огонь". Разыгралась страшная сцена. Накануне многие из индейцев
этого  лагеря  ушли к  холмам Суитграсс-Хиллс на  большую охоту  на бизонов.
Поэтому,  кроме  вождя Медвежьей Головы  и нескольких стариков,  некому было
отвечать на выстрелы солдат. Первый залп солдаты направили по  низу палаток;
этим залпом они  убили и ранили  множество спящих. Остальные кинулись вон из
палаток -  мужчины, дети, женщины, многие с младенцами на руках, но  они тут
же   падали   под   выстрелами.   Медвежья   Голова,   размахивая   бумагой,
удостоверяющей, что он вполне достойный человек  и дружественно  относится к
белым, побежал к команде на обрыве; он кричал солдатам, чтобы они прекратили
стрельбу,  умолял  их  пощадить  женщин  и  детей.  Он  упал,  простреленный
несколькими пулями.  Из четырехсот с  лишним душ, находившихся в это время в
лагере, уцелело лишь несколько человек. Когда все  кончилось,  когда  добили
последних раненых  женщин и  детей, солдаты  свалили в  кучи  на опрокинутые
палатки тела убитых, домашний скарб и дрова и подожгли их.
   Я  побывал на  этом месте несколько лет спустя. В  высокой траве  и среди
кустарника  белели  уже  обглоданные  волками  и  лисицами  черепа  и  кости
безжалостно перебитых людей. "Как они могли  это сделать? -  спрашивал я сам
себя много раз. - Что за люди эти солдаты,  которые хладнокровно расстреляли
беззащитных женщин  и невинных детей?"  В их оправдание нельзя даже сказать,
что они были пьяны; не был пьян и  командовавший ими офицер, не грозила им и
никакая  опасность.  Хладнокровно,  умышленно,  спокойно прицеливаясь, чтобы
бить  наповал,  они  перестреляли  свои  жертвы,  добили  раненых,  а  затем
попытались сжечь  их  тела. Но я не буду больше говорить об этом.  Подумайте
обо всем  этом сами и попытайтесь найти  подходящее имя для людей, учинивших
эту  бойню. [Избиение,  устроенное  Бэкером  23 января  1870  года  на  реке
Марайас, - событие, о  котором в то время  знали все. Официальное  сообщение
утверждало, что солдаты убили 173 индейца и взяли в плен 100 женщин и детей.
Позже,  на  основании более точных известий, считали, что убито 176 человек.
Как сообщалось, 15 из числа застреленных были люди в воинском возрасте  - от
15 до 37 лет, восемнадцать пожилые  и  старые  муж* чины -от  37  до 70 лет.
Убитых  женщин насчитывалось  90, а детей  моложе 12  лет -  среди них много
грудных - 55. Когда известие об этой бойне пришло в восточные  штаты, газеты
много писали о ней,  и публика  взволновалась. С  возмущением называлось имя
генерала Шеридана,  руководившего  жестокой бойней. Нет никакого  сомнения в
том, что жители  атакованного  подполковником  Бэкером  лагеря  были  мирные
индейцы. - Прим. ред. американского издания.]
   Во время путешествия вверх по  реке мы  видели  много важенок и годовалых
оленят, группу самок и молодых  вапити, но ни разу не встретили  самцов этих
видов. На  обратном  пути перед заходом солнца самцы-олени стали  выходить к
воде из  оврагов  и  лощин. Мы  убили  большого жирного оленя.  Мадам  Ягода
повесила всю переднюю четверть туши над очагом в палатке. Мясо, вращаясь над
огнем,  медленно  жарилось  в  течение  нескольких  часов.  К  11  часам она
объявила, что мясо готово, и мы не устояли перед соблазном отведать жаркого,
хотя уже основательно поели, когда начало темнеть.  Оленина была так вкусна,
что очень  скоро  от туши  не осталось  уже  ничего, кроме костей. Я не знаю
лучшего способа жарить  мясо. Жарить  нужно на малом огне в палатке, где нет
ветра. Мясо подвешивается на треноге; пока оно жарится, время от времени его
нужно подталкивать, заставляя  вращаться. Чтобы  зажарить тушу как  следует,
надо несколько часов, но результаты с лихвой окупают труд.
   Наши люди скоро срубили деревья, перетащили нужные для постройки бревна и
сложили стены "форта"; сверху настлали крышу из жердей и засыпали ее толстым
слоем земли.
   В  готовой  постройке  было  восемь  комнат,  размером приблизительно  по
шестнадцать на  шестнадцать футов.  Одна  из  них служила  для торговли, две
комнаты были жилые, в каждой стояли грубо  сложенные  из камней, на глиняном
растворе,  но вполне годные для отопления камины с трубой. Остальные комнаты
служили  складами товаров,  мехов и шкур.  В  стенках торгового помещения мы
проделали множество маленьких  отверстий,  через  них  можно  было просунуть
ствол ружья. Заднюю  сторону  квадрата охраняла наша шестифунтовая пушка. Мы
считали,  что принятые меры  для  защиты от  нападения  заставят даже  самых
отчаянных смельчаков призадуматься раньше, чем решиться напасть на форт.
   Едва мы закончили форт,  как пришли черноногие  пикуни  и поставили  свои
палатки в длинной широкой  долине, примерно в  одной  миле от  нас  ниже  по
течению.  Большую  часть  времени  я  проводил  в лагере  с женатым  молодым
человеком по имени Хорьковый Хвост и еще с одним со странным именем  Говорит
с  Бизоном. Эти два индейца были неразлучны; они оба полюбили меня,  а я их.
Оба жили  в  новых палатках  с хорошенькими молодыми женами. Как-то я сказал
им:
   -  Вы так  друг к другу привязаны,  -  не понимаю, почему бы  вам не жить
вместе в одной палатке. Вам бы  пришлось меньше  возиться с укладкой, меньше
уставали бы лошади при переходах,  меньше тратилось бы  труда на сбор сучьев
для топлива, на разбивку и свертывание палаток.
   Говорит с Бизоном расхохотался.
   - Сразу видно, - ответил он, - что  ты  не женат. Запомни, друг мой: двое
мужчин могут  мирно и долго дружить, но женщины - никогда. Не пройдет и трех
дней, как они начнут ссориться из-за пустяков, да еще будут пытаться втянуть
в свои раздоры мужей. Вот почему мы живем  отдельно -  чтобы не  ссориться с
женами.  Сейчас  они любят друг друга, так же  как любим друг друга и мы.  К
счастью для всех, у  нас две  палатки,  два  очага, два вьючных  комплекта и
прочный мир.
   Подумав, я понял, что они правы.  У меня были знакомые две сестры, белые,
- впрочем,  это особая история. Замужние  женщины ни  белые,  ни индианки не
могут в мире и дружбе вести общее хозяйство.
   Я  наслаждался жизнью в этом большом  лагере с семьюстами палаток - в них
жило около трех с половиной тысяч человек. Я научился игре в колесо и стрелу
и другой, в которой партнер прячет в одной руке кусочек кости; я даже выучил
песню игроков, которую поют вечерами вокруг  очага в палатке, когда играют в
угадывание  кости.  Я  ходил   смотреть  на  танцы  и  участвовал   в  танце
"ассинапеска"  - танце  ассинибойнов. Учтите,  что  мне еще  не  исполнилось
двадцати лет; я  был еще мальчик, и  притом, может быть, более глупый, более
беззаботный, чем большинство юношей.
   В  танце  ассинибойнов  участвуют  только  молодые  неженатые  мужчины  и
девушки. Старшие,  родители  и  родственники, бьют  в барабаны и поют песню,
сопровождающую этот танец,  очень  оживленный  и довольно свободный. Женщины
сидят на одной  половине палатки, мужчины на  другой.  Начинается  пение,  в
котором  участвуют   все.   Танцующие  становятся  друг  против  друга,  они
приподнимаются на носках, затем опускаются на пятки, сгибая колени. При этом
они выступают  вперед,  сближаясь, затем  отступают,  снова сходятся и снова
отступают много  раз; все  поют, все улыбаются, кокетливо  заглядывают  друг
другу в  глаза. Танец  длится, бывает, несколько часов, с частыми перерывами
для отдыха, иногда чтобы поесть и  покурить. Но самое интересное наступает в
конце  праздника. Снова ряды юношей  и девушек сблизились; внезапно одна  из
девушек поднимает свой плащ или накидку,  набрасывает  его  на голову себе и
выбранному ей юноше и крепко целует его. Зрители заливаются смехом, барабаны
бьют  еще  громче, песня  становится  еще звонче.  Ряды отступают назад  - у
избранника  очень  смущенный вид, все рассаживаются  по  местам. Расплата за
поцелуй происходит на  следующий день.  Если молодому человеку девушка очень
нравится, он может подарить ей  лошадь или двух лошадей; во всяком случае он
должен  сделать  ей  подарок,  хотя бы  медный браслет  или  нитку  бус. Мне
кажется, что я был "легкой добычей" для этих бойких и, боюсь, корыстолюбивых
девиц, так как меня накрывали плащом и целовали чаще, чем всех остальных.  А
на следующее утро три или  четыре девушки со своими матерями являлись на наш
торговый  пункт;  одной нужно было дарить  много ярдов  яркого ситца, другой
красную  шерсть и бусы, третьей одеяло. Они разоряли  меня, но  когда  танцы
устраивались снова, я опять участвовал в них.
   Я танцевал, играл в  азартные игры,  участвовал в скачках, но все же  моя
жизнь в лагере не была только одной непрерывной  цепью легких развлечений. Я
часами просиживал со знахарями  и  старыми  воинами, изучая их  верования  и
обычаи, слушая их рассказы о богах, повествования о войне и охоте. Я посещал
различные  религиозные церемонии, слушал  патетические обращения знахарей  к
Солнцу, когда они молились о  здоровье, долголетии и  счастье своего народа.
Все это было чрезвычайно интересно.
   Увы, увы! Почему эта простая жизнь не  могла продолжаться и дальше? Зачем
железные  дороги  и  мириады  переселенцев наводнили эту  чудесную  страну и
отняли у ее владельцев все, ради чего стоит жить? Индейцы не знали ни забот,
ни голода, не нуждались ни в чем. Из своего окна я слышу шум большого города
и  вижу бегущие мимо торопливые  толпы.  Сегодня резкая  холодная погода, но
большинство прохожих  и  женщин и  мужчин легко одеты, лица у них худые, а в
глазах светятся грустные мысли. У многих из них нет теплого крова для защиты
от ненастья, многие  не знают, где добыть  пищу, хотя они рады  были  бы изо
всех сил работать за пропитание. Они "прикованы к тачке", и нет у них другой
возможности освободиться,  кроме смерти.  И  это  называется цивилизация!  Я
считаю,  что  она  не дает  ни удовлетворения,  ни  счастья. Только индейцы,
жители  прерий,  в  те далекие  времена,  о  которых  я пишу,  знали  полное
довольство и счастье, а ведь в этом, как нам  говорят, главная цель человека
- быть свободным от нужды, беспокойства и забот. Цивилизация никогда не даст
этого, разве что очень-очень немногим.


ГЛАВА IV
   ПОХОД ЗА ЛОШАДЬМИ

   Молодые и пожилые мужчины из племени  черноногих постоянно отправлялись в
военные  походы группами в  десять-пятьдесят  человек или  даже больше.  Они
развлекались,  устраивая набеги  на окрестные племена, которые вторгались  в
обширную  область  охоты  черноногих,  угоняли лошадей  у  этих племен, если
удавалось, приносили из набегов скальпы. [Следует напомнить, что до  прихода
колонизаторов обычай скальпирования  бытовал только  у  нескольких индейских
племен,  живших  в  восточной  части  американского  континента,  да  и  ими
применялся  очень  редко.  Лишь  с приходом  колонизаторов  обычай привозить
скальп  убитого  врага  как  военный  трофей  действительно получил  широкое
распространение,  колониальные  власти прямо поощряли этот  обычай, назначая
премии  за  скальпы  убитых  врагов  -  белых  и  индейцев.  Распространению
скальпирования  способствовало  также   усиление  междоусобных   войн  между
индейцами, разжигавшихся  колониальными властями.] Возвращение  отряда после
удачного похода  торжественно  обставлялось. В  нескольких  милях  от лагеря
участники похода облачались в свои  живописные военные наряды, красили лица,
убирали  лошадей  орлиными перьями, расписывали им  шкуры,  а затем спокойно
подъезжали  к вершине  холма,  с  которого  была  видна  деревня. Здесь  они
запевали военную  песню, бешено нахлестывая  коней,  пускали  их  вскачь  и,
стреляя из ружей, гоня перед собой взятых у врага лошадей, мчались с холма в
долину.  Задолго до их  появления лагерь уже кипел  от возбуждения. Женщины,
побросав работу, выбегали  им навстречу, за  женщинами медленнее и спокойнее
шли мужчины. Как женщины