чек с едой.
   -  Я  ждал  тебя, -  сказал арикара, -  я  выздоровел и  хочу этой  ночью
отправиться  домой. Согласен ли  ты  вывести меня за  тын?  Если  кто-нибудь
заговорит с нами, ты сможешь ответить им, и они не  заподозрят, что мимо них
прошел враг.
   - Конечно, я пойду с тобой, - ответил Высокий Вапити.
   Тогда арикара встал, надел на плечи лук, колчан, мешочек с пищей и поднял
с  земли  свой  щит. Бессердечная  сидела  тихо на  противоположной  стороне
палатки и смотрела прямо на огонь. Высокий Вапити повернулся к ней:
   - А ты? - спросил он, - ты тоже готова?
   Она не ответила и накрыла лицо плащом.
   - Я ухожу один, - сказал арикара, - пора выходить.
   Они вышли, прошли по деревне сквозь тын и, перейдя долину, вошли в лес  и
там остановились.
   - Ты прошел со мной достаточно, - начал арикара, - отсюда я пойду  дальше
один.  Ты  был добр ко мне. Я этого не забуду. Когда я  приду домой, я  буду
много говорить  о необходимости мира между нашими племенами. Я надеюсь,  что
мы скоро снова встретимся как друзья.
   - Постой, -  сказал Высокий Вапити, когда тот повернулся, чтобы уйти, - я
хочу задать тебе один вопрос. Почем ты не берешь с собой Бессердечную?
   - Я  бы  взял ее,  если бы она согласилась, - ответил арикара,  - но  эта
девушка не для меня. Я  скажу тебе  правду: она была  для меня матерью -  не
больше  и  не меньше. -  А ты, - продолжал он, - ты  когда-нибудь  просил ее
стать твоей женой? Нет? Тогда иди, иди сейчас же и спроси ее.
   - Бесполезно, - сказал Высокий Вапити грустно, - Многие уже просили ее, и
она им всем отказывала.
   -  Когда  я  лежал  больной  в  ее палатке,  я видел многое,  - продолжал
арикара, - я видел, как  она смотрела  на  тебя, когда ты беседовал со мной;
глаза  ее  в это  время  были прекрасны.  И  я  видел, как она беспокоилась,
выходила  и  входила, входила и выходила, когда ты запаздывал. Когда женщина
так себя ведет, это значит, что она тебя любит. Пойди и спроси ее.
   Они расстались, и Высокий  Вапити вернулся  в деревню.  "Не может быть, -
думал он, - чтобы этот юноша был прав. Нет, не может быть. Разве я  не ходил
вокруг нее  столько зим и  лет? И ни разу она на меня  не взглянула, ни разу
мне  не улыбнулась". Думая об  этом, он все  шел и шел и очутился у  входа в
палатку. Изнутри слабо доносился чей-то плач. Он  не был уверен,  что слышит
плач, звуки были слишком тихие.  Он подошел, бесшумно и осторожно  отодвинул
прикрывающую  вход  шкуру.  Бессердечная  сидела  там,  где он  ее  видел  в
последний раз,  перед угасающим  огнем, накрыв голову плащом,  и плакала. Он
прокрался  через  вход  и сел рядом  с  ней,  совсем  рядом,  но  не  посмел
прикоснуться к ней.
   - Доброе Сердце, - сказал он, - Большое Сердце, не плачь.
   Но услышав  его слова, она стала плакать еще сильнее, а он очень смутился
и  не знал, что делать. Подождав минутку,  он  придвинулся  ближе и обнял ее
одной рукой. Она не отодвинулась; тогда он откинул плащ с ее лица.
   - Скажи мне, - попросил он, - почему ты плачешь.
   - Потому что я так одинока.
   -  А! Значит, ты  его действительно любишь. Может  быть еще не  поздно. Я
смогу, пожалуй, догнать его. Пойти и позвать его вернуться к тебе?
   - Что  ты  хочешь  сказать?  - воскликнула Бессердечная,  глядя на него с
удивлением. - О ком ты говоришь?
   - О том, кто сейчас ушел, об арикара, - ответил Высокий Вапити.
   Но  он пододвинулся еще  ближе,  рука его обхватила ее еще крепче, и  она
прижалась к нему.
   - Видел ли кто  когда-нибудь такого  слепца?  - сказала она. -  Я  открою
тебе, что у меня на душе. Я не постыжусь, не побоюсь сказать это. Я плакала,
потому  что думала,  что ты не  вернешься. Все  эти зимы  и  лета  я  ждала,
надеялась, что ты меня полюбишь, а ты все молчал.
   - Как  же я мог заговорить?  - спросил он.  - Ты на меня и не глядела, не
подавала никакого знака.
   -  Это ты должен был заговорить,  - ответила она, - да и сейчас ничего не
сказал.
   -  Ну,  так я теперь скажу.  Ты  согласна, чтобы я стал твоим мужем?  Она
обвила его руками и поцеловала его. Это был ясный ответ.
   Утром, как  всякий  женатый человек, Высокий  Вапити  вышел из палатки и,
стоя у входа, стал громко приглашать на  пир своего  отца и  друзей. Все они
пришли,  и все были  рады, что у него такая  хорошая жена. Отпускали шутки о
молодоженах, заставляя молодую женщину закрывать лицо  плащом. Но  она  была
так счастлива, что скоро отбрасывала его и смеялась вместе с остальными.
   Через несколько дней от арикара пришла группа людей, среди  которых был и
раненый юноша,  с предложением мира, Тогда стала известна история о том, как
Бессердечная взяла к себе молодого арикара и вернула ему жизнь. Услышав это,
женщины  стали  молить  богов быть  добрыми к  ней и даровать ей  и  ее мужу
долголетие.  Затем  был объявлен  мир между обоими племенами, и  его  весело
отпраздновали.
   Вот, сын мой, я кончила".
   -  Так,  о чем была речь? - спросил Эштон, очнувшись и протягивая руку за
трубкой и табаком.
   - А, - ответил я, - это история о девушке и мужчине. И я начал переводить
ему эту историю.
   Когда я кончил, он несколько минут сидел молча, обдумывая что-то, и потом
заметил:
   - То, что вы рассказали, показывает  мне этот народ с новой и неожиданной
точки  зрения.  Я  не  думал,  что  любовь и  самопожертвование,  о  которых
рассказывается в этой истории, вообще  свойственны этим  людям. Право, очень
приятно  услышать,  что иногда встречаются  женщины, верные  и постоянные  в
любви.
   Он  сказал  это с  горечью. Я мог  бы ему кое-что сказать, но ограничился
тем, что ответил:
   - Смотрите,  что  делается  кругом,  друг мой! Вы  увидите многое у этого
народа, заслуживающее похвалы.


ГЛАВА XX
   НАПАДЕНИЕ НА ОХОТНИКОВ

   Дня через два  наш лагерь  перешел на реку Марайас, в долину против устья
Блэк-Кули.  Вдоль реки везде в изобилии росли ягоды ирги (канадской рябины),
и  женщины собирали их очень  много для сушки на зиму. Эштон  еще ни разу не
стрелял из своего нового ружья, и однажды днем я уговорил его отправиться на
охоту. Мне с трудом удалось вытащить его из  дому. По-видимому, его ничто не
интересовало, и большую часть времени он проводил на своем ложе и все курил,
курил, рассеянно набивал трубку и  опять курил.  Женщины были правы. Никогда
не  Смеется  жестоко горевал о  чем-то. Я хотел бы найти какой-нибудь способ
заставить его забыть об этом неизвестном мне горе.
   Мы сели на лошадей, переехали через реку и  направились на север, держась
поближе  к  лощине   Блэк-Кули,  чтобы  иногда  наведываться  в  нее.   Дичи
встречалось не очень много,  так как  охотники отогнали большую часть стад к
холмам  Суитграсс-Хиллс.  Но  все  же тут  и там  нам попадались антилопы  и
небольшие группы  бизонов,  иногда  отдельные  старые самцы. Мы отъехали  на
пять-шесть  миль  и  спустились в  лощину,  чтобы  напоить лошадей из  лужи,
которую  увидели внизу. Лужа представляла собой узкую  полоску воды, Длинной
ярдов в пятьдесят. Меня удивило, что многие из окаймлявших восточную сторону
лужи ив срезаны бобрами. На западной стороне лужи  поднимался глиняный откос
в Двадцать-тридцать футов длиной, доходивший до обрыва, у основания которого
виднелась  глубокая темная низкая пещера, где жили бобры. Судя  по различной
величине следов, здесь жило целое семейство. Никогда, ни раньше, ни позже, я
не  находил  этих  животных  в  таком  месте.  Между  этой  лужей  и  рекой,
находившейся  в  нескольких  милях  оттуда,  воды  не  было.  Лужа  казалась
недостаточно глубокой, чтобы покрывать бобров. Но что самое необычное  - они
жили в пещере, вход  в  которую находился на некотором расстоянии от лужи  и
выше  ее.  Неподалеку  валялось три или  четыре  старых жерди от  палатки. Я
попытался промерить жердью глубину пещеры, но  это мне не удалось.  Я все же
установил,  что  свод спускается постепенно  к  полу  так низко, что в самую
глубину не может  пролезть  зверь крупнее  лисицы.  А лисица,  даже  крупная
рыжая, будет долго ходить голодная, прежде чем рискнет попробовать бобрового
мяса.
   Перед  спуском  в  лощину  мы  видели  нескольких  бизонов,  пасшихся  на
противоположной стороне.  Пока мы бродили около лужи, они появились на верху
склона, перешли на рысь и наконец в галоп, спеша к воде.
   - Ну-ка, - сказал я Эштону, - испробуйте свое ружье.  Подстрелите  вон ту
молодую корову, третью от головного бизона.
   Ярдах  в ста от нас бизоны  повернули,  чтобы  попасть на дно лощины выше
обрывистого места. Когда  намеченное животное оказалось к  нам боком,  Эштон
взбросил ружье  и мгновенно,  почти  не прицеливаясь, всадил бизону пулю как
раз  в нужное  место,  у лопатки.  Кровь хлынула  из  ноздрей  бизона  почти
одновременно со звуком выстрела; он  пробежал  галопом небольшое расстояние,
внезапно остановился и опустился на землю.
   - Отличный выстрел, - заметил я.  - Очевидно,  вам уже раньше приходилось
иметь дело с ружьем.
   - Да, -  сказал он, - я много стрелял в  свое время  в горах Адирондак, в
Мэне и Новой Шотландии.
   Мы повели наших  лошадей к  упавшему  бизону;  я выпустил  кровь и  начал
вырезывать филей. Эштон, стоя рядом, смотрел, как я это делаю.
   - Больше  не буду убивать их, - сказал  он скорее себе самому, чем мне, -
как-то нехорошо отнимать жизнь у такого великолепного животного.
   - Ну, - заметил я, - у нас в  палатке нет ни куска свежего мяса. Не знаю,
что бы сказали наши женщины, если бы мы вернулись без мяса.
   -  Конечно, - согласился  он, - мы должны есть. Но мне не хочется убивать
этих благородных животных. Я что-то  совсем потерял удовольствие от охоты. Я
теперь  буду давать  на время  свое ружье  кому-нибудь  из  индейцев,  и  он
доставит нам мою долю мяса. Думаю, это можно устроить?
   Я  ответил,  что, вероятно,  он сможет договориться о чем-нибудь  в  этом
духе. Но я не сказал ему, что позабочусь о том, чтобы он отправился на охоту
и сам достал мяса, я хотел расшевелить его, пробудить  ото сна, в который он
погружен. Нет ничего  лучшего для душевного  покоя, как избыток утомительной
работы или физических упражнений.
   Когда  мы вернулись  домой с  филеем, языком и некоторыми другими частями
туши, которые я вырезал  и поспешно  засунул  в  мешок, специально  для  них
захваченный, я подробно рассказал про отличный выстрел  моего друга. Женщины
очень хвалили его; я переводил все, что они говорили, а Женщина Кроу сказала
ему, что не  будь она, так сказать, его мать, она охотно стала бы его женой,
так  как  тогда она бы, наверное, получала  в  изобилии мясо и шкуры.  Эштон
улыбнулся, но ничего не ответил.
   На ужин в тот вечер  нам подали  блюдо, на которое  друг мой косился, как
когда-то косился и  я,  увидев его  в первый раз. Но потом, отведав его,  он
съел все и оглянулся кругом, не  дадут ли еще, как когда-то оглядывался и я.
В мешочке среди прочего я привез несколько футов кишок, которые были покрыты
мягким белоснежным  салом. Нэтаки основательно промыла их, а затем, вывернув
так,  чтобы нежное  сало оказалось  внутри, начинила  мелкоизрубленным мясом
почечной части.  Прочно  завязав  оба  конца  длинной,  похожей  на  колбасу
заготовки, она  положила ее  жариться на  угли. Чтобы колбаса  не пригорела,
Нэтаки  все время  переворачивала и передвигала  ее. После двадцатиминутного
поджаривания на углях колбасу на  пять или десять минут опустили в котелок с
кипящей водой. Теперь  ее можно было подавать. По моему  мнению и по  мнению
всех,  кто пробовал  это блюдо, такой способ приготовления  мяса  лучше всех
других,  так как в прочно завязанной кишке сохраняются все  соки. Черноногие
называют  это блюдо кишка-кроу, так как приготовлению  его они научились  от
этого племени.  Остается  только  какому  нибудь  предприимчивому городскому
ресторатору  дать  блюду  английское  название и открыть  заведение, где это
блюдо  будет  главным  в меню.  Ручаюсь,  что любители  вкусно поесть начнут
сбегаться к нему толпами со всего города.
   Одним или двумя днями позже, продолжая приводить в исполнение свой план -
заставлять Эштона чаще выезжать, я сделал вид, что заболел, а Нэтаки сказала
ему (я служил переводчиком), что мясо все кончилось и если  он не отправится
на охоту и не убьет какую-нибудь дичь, то нам придется лечь спать голодными.
Он обратился  ко  мне,  чтобы  я нашел ему  замену, предлагая  дать  ружье и
патроны  и заплатить охотнику, и Нэтаки отправилась искать кого-нибудь. Но я
объяснил ей, что нужно делать, и она скоро вернулась  с выражением  крайнего
огорчения на лице и сообщила, что  нельзя никого  найти: все,  кто  могли бы
пойти, уже отправились охотиться.
   -  Ну что ж, - сказал наш друг,  -  раз  так,  то мне нет нужды ехать  на
охоту. Я куплю мяса у них, когда они вернутся.
   Я подумал, что мой маленький  план в  конце концов провалится,  но Нэтаки
пришла на помощь, как только я сказал ей, что Эштон решил сделать.
   - Скажи ему, - заявила она, - я никогда не думала, что он хочет опозорить
наш дом.  Если он купит мясо, весь лагерь будет  смеяться  и издеваться надо
мной, говорить,  что  у меня  муж бездельник, не может даже настрелять дичи,
чтобы снабдить мясом свой дом. Другу приходится покупать мясо, чтобы все они
не голодали.
   Услышав это, Эштон тотчас же вскочил на ноги.
   - Где моя  лошадь? - спросил он. - Если  они так смотрят на  это,  то  я,
конечно, должен отправиться на охоту. Пошлите за лошадью.
   Я проводил  его и моего друга  Хорьковый Хвост,  посоветовав ему  сделать
большой крюк, чтобы  на это  потребовался целый  день. И действительно, день
охоты получился у них долгий; вернулись  они  после захода  солнца. Я  также
попросил индейца потерять  пистоны - в таком  месте, где он  без труда снова
найдет их. Эштону пришлось стрелять дичь самому, и они привезли очень  много
мяса. Эштон очень устал, ему хотелось есть и  пить, и в  этот  вечер, вместо
того чтобы курить без конца, он  только один раз набил трубку после  ужина и
лег спать. С  этого дня  в течение некоторого периода ему пришлось взять  на
себя всю охоту. Я  то болел,  то  ушибал  ногу, то у меня пропадала лошадь -
выезжать  на  охоту я не мог. И просто поразительно,  сколько у  нас уходило
мяса: Нэтаки  каждый  день  уносила его  целые груды  в раздавала  в  лагере
нуждающимся, вдовам и другим, у кого некому было охотиться. Но  я не сидел в
лагере. Как  только  Эштон  и  его  товарищи  по  охоте  Хорьковый Хвост или
кто-нибудь другой уезжали,  я  уходил  по  ягоды вместе с  Женщинами или  же
седлал с  Нэтаки лошадей  и  отправился  с  ней на  прогулку  куда-нибудь  в
сторону, противоположную  той, куда  отправились  охотники. Но хотя теперь у
Эштона было много  дела, он, как мне казалось, не становился веселее. Все же
положение изменилось  к  лучшему, так как  у  него оставалось меньше времени
раздумывать: обычно в восемь или девять часов он уже крепко спал.
   Дважды  лагерь переходил на новые места, оба раза  на несколько миль ниже
по течению реки. Сезон  ягод почти  прошел, и женщины начали поговаривать  о
возвращении  в Форт-Бентон; они уже  собрали и насушили  достаточно ягод. Мы
находились в отъезде почти шесть недель, и  я тоже  собирался вернуться, так
как был уверен, что Ягода уже там и ждет  нас. В один из вечеров мы обсудили
положение  и решили  отправиться домой через  день.  Было ли  предопределено
судьбой,  чтобы я утром  перед нашим отправлением послал  Эштона в последний
раз на охоту? Если бы я этого не сделал... но я послал  его. Со  временем вы
узнаете,  к чему  это  привело.  Он мог  бы и не ехать на  охоту, у нас было
вдоволь мяса. Я послал его и этим изменил все течение его жизни. Останься он
в то утро в лагере, он, может быть жил бы и поныне. Оглядываясь назад, я  не
знаю, винить себя или нет.
   Эштон и Хорьковый  Хвост  уехали.  Женщины начали укладываться;  вытащили
сыромятные кожаные сумки и стали наполнять их запасами ягод и сушеного мяса.
Около полудня, когда я как раз сделал знак  Нэтаки, что хочу есть,  вдруг на
северном склоне долины появились  мчавшиеся вниз к нам верховые. Весь лагерь
возбужденно загудел.  Один-два  всадника размахивали  плащами,  подавая знак
"враги". Мужчины и юноши  схватили уздечки  и  бросились бегом  за лошадьми.
Маленькая группа конных спустилась  в лагерь и через несколько секунд ко мне
подъехал Эштон. Впереди него на седле  сидела девушка, которую он бросил  на
протянутые к нему руки Нэтаки.  Эштон был  страшно  взволнован, темные глаза
его прямо сияли. Он повторял раз за разом:
   - Трусы! Ах, какие трусы! Но двоих я убил, свалил двоих.
   Девушка плакала и причитала:
   - Моя мать, мой отец, - повторяла она все время, - оба умерли, оба убиты.
   В лагере  поднялась суматоха.  Мужчины седлали  лошадей орали,  чтобы  им
подали оружие, садились и выезжали в прерию. Поток всадников все усиливался.
Эштон  слез с лошади  и  я увидел, что  на левой ноге штаны его промокли  от
крови.  Он вошел хромая в палатку, я последовал за ним и раздел его. Как раз
пониже верхнего  сустава  бедра зияла длинная открытая борозда,  прорезанная
пулей.
   "Вот как  было  дело, - рассказывал  он мне, в то время как я промывал  и
перевязывал рану. - Мы с Хорьковым Хвостом в двух или  трех милях от  лагеря
нагнали группу охотников и  дальше поехали вместе  с ними. С  несколькими из
них  ехали их жены,  я полагаю для того,  чтобы  помочь  освежевать туши,  и
уложить  мясо  убитых  животных.  Немного  позже  мы  увидели хорошее  стадо
бизонов,  приблизились  к ним  и устроили погоню, во время которой наш отряд
убил штук  двадцать животных. Мы разделывали туши, когда  бог  знает  откуда
появилось  человек  пятьдесят  всадников и  начали в нас  стрелять. Нас было
всего семь или  восемь человек,  недостаточно сильный отряд, чтобы  отразить
нападение, но мы  несколько сдерживали врага, пока женщины садились на своих
лошадей, а потом все бросились домой - то есть все, кроме двух-трех мужчин и
одной женщины, убитых первыми выстрелами. Я убил одного из врагов перед тем,
как  сел  на  лошадь,  и еще одного немного позже. И  очень рад, что убил; я
хотел бы убить их всех.
   Они преследовали нас довольно долго, примерно на протяжении двух миль, но
нам в конце концов удалось их остановить или,  может быть,  они решили,  что
лучше не рисковать приближаться к нашему лагерю. Один из них меня поцарапал.
Ну,  ему уже больше не стрелять. Я в него  попал.  Он  плюхнулся  на  землю.
Девушка? Они подстрелили  ее  лошадь, но  я успел подхватить ее и  посадил к
себе.  После того  я уже  не мог пользоваться ружьем,  не  то я  бы  показал
результаты  получше.  Вот что  я  вам  скажу  - если  бы  не  эти несчастные
оскальпированные трупы, валяющиеся там в  прерии, я бы  сказал, что  получил
огромное удовольствие".


ГЛАВА XXI
   НИКОГДА НЕ СМЕЕТСЯ УЕЗЖАЕТ НА ВОСТОК

   Из-за того что нога  у Эштона плохо  сгибалась и болела, мы на  несколько
дней отложили  отъезд  из лагеря. Один  из пикуни,  раненный в стычке,  умер
ночью. Напавший  на  охотников  отряд оказался  ассинибойнским; он потерял в
общем семь человек; пикуни,  преследовавшие  ассинибойнов  из нашего лагеря,
настигли и убили еще двоих отставших.
   Нэтаки  стала покровительницей и  опекуншей  сироты. У  девочки  были две
тетки, сестры убитой матери, но они вышли замуж за черноногих и жили  далеко
на севере. В лагере пикуни у нее не  осталось никаких родственников. Девочке
-  робкой, тихой, тоненькой -  было тринадцать или четырнадцать  лет. Сейчас
она  держалась  еще  тише,  чей обычно,  не разговаривала ни  с  кем, только
отвечала на все вопросы  и большую часть времени потихоньку плакала. Женщина
Кроу подарила ей шаль.
   Когда  девочка  вышла  одетая   в  чистое  ситцевое  платье  с  аккуратно
заплетенными и  перевязанными темно-красной лентой волосами, она понравилась
даже Эштону с его изысканным вкусом.
   - Очень славненькая девушка! - заметил он, - бедняжка! Что с ней будет?
   - Ну