тебе  придется  туго  под
натиском  врага или зверя, вроде лежащего  тут, ты  так же счастливо избежал
его, как я. Поистине. Солнце услышало  мою  молитву.  Я  обещал принести ему
жертву - я собирался повесить в  его палатке  отличное белое одеяло, которое
купил недавно. Но я сделаю больше: я повешу и одеяло и свою шапку из выдры.
   У медведя был отличный  мех,  и я  решил  снять шкуру и дать ее выделать.
Мощная  Грудь сел на мою лошадь, чтобы поймать  свою, скрывшуюся  из  виду в
долине,  а  я принялся за работу. Работа оказалась нелегкой, так как медведь
был очень жирен, а мне хотелось снять шкуру как можно чище. Задолго до того,
как  я  кончил работу, мой друг вернулся со  своей  лошадью,  слез  с  седла
поодаль, уселся, набил трубку и раскурил ее.
   - Помоги мне, - попросил я, когда он кончил курить. - Я устал.
   - Не могу, - ответил он, - это против велений моих духов; мне во сне было
запрещено прикасаться к медведям.
   Мы  вернулись  в лагерь рано;  услышав, что я подъехал к палатке,  Нэтаки
выбежала из нее.
   - Кьяйо! - воскликнула она, увидев медвежью шкуру, - Кьяйо! - воскликнула
она еще раз и убежала назад в палатку.
   Мне  это  показалось довольно  странным, так как  когда я  возвращался  с
охоты,  она всегда обязательно  снимала с  лошади  вьюк,  расседлывала  ее и
отводила к палатке юноши, ходившего  за моим маленьким табуном. Проделав все
это  сам, я  вошел  в  палатку, там  стояли приготовленные для  меня блюдо с
вареным мясом и  миска суну. За едой  я рассказывал про охоту,  но  когда  я
описывал, как Мощная Грудь летел по воздуху и какой у него был вид, когда он
звал  меня, Нэтаки не смеялась вместе со  мной. И  это мне  тоже  показалось
странным, так как она легко подмечала комическую сторону во всем.
   - Это отличная шкура, -  сказал  я в заключение, - шерсть на ней длинная,
густая и темная. Я хотел бы, чтобы ты выделала ее для меня.
   - Ах, - воскликнула она, -  я знала, что ты будешь  просить об  этом, как
только я ее увидела. Пожалей меня, я не могу этого сделать, Я не могу  к ней
притронуться. Только редкие  женщины, и даже редкие мужчины, могут благодаря
силе своих духов иметь дело  с  медвежьей шкурой. Если это пытаются  сделать
остальные, то их постигает большое несчастье - болезнь, даже  смерть.  Никто
из женщин здесь  не осмелится выделывать эту  шкуру. Есть женщина  из  клана
Кут-ай-им-икс (Никогда Не Смеются), которая могла бы это сделать  для  тебя,
еще одна такая есть в клане  Бизоний Навоз, их несколько  таких, но все  они
далеко.
   Я не стал больше говорить на эту тему и, выйдя спустя немного из палатки,
растянул шкуру на  земле  и  приколол  ее  колышками.  Нэтаки  беспокоилась,
несколько  раз выходила глянуть, что я  делаю, затем поспешно возвращалась в
палатку. Я продолжал работать; на шкуре оставалась еще уйма  сала.  Как я ни
старался, я не  мог снять все.  К вечеру я был весь в сале  и  устал от этой
работы.
   Я  проснулся  вскоре после рассвета.  Нэтаки  уже встала; ее  не  было  в
палатке.  Я слышал, как  она молилась  около палатки  и говорила Солнцу, что
собирается взять медвежью шкуру, снять мездру и выдубить кожу. Нэтаки молила
своего бога  быть  к  ней  милостивым; она ведь  не  хотела  выделывать  эту
нечистую шкуру и даже боится  притронуться  к ней, но  муж  хочет,  чтобы ее
превратили в мягкую выделанную шкуру.
   - О Солнце, - закончила она, - помоги мне,  защити меня от злых сил  тени
(духа  или  души) этого медведя.  Я принесу  тебе  жертву.  Дай мне и дальше
здоровья, дай нам всем, моему мужу, моей матери, моим родным, мне  - дай нам
всем долгую жизнь, счастье; пусть мы доживем до старости.
   Сперва я думал окликнуть ее и сказать, что не нужно дубить эту шкуру, что
в конце концов  мне не так уж нужна выделанная  медвежья  шкура. Но  потом я
решил, что будет  хорошо, если Нэтаки  выполнит эту  работу. Если  она  и не
убедится в  том,  что  зловредного  влияния дух медведя не оказывает,  то по
крайней  мере  приобретет уверенность в себе и в силе своих духов. Поэтому я
некоторое  время пролежал  не  двигаясь,  прислушиваясь к  частому жвик-жвик
скребка, которым она срезала мясо и сало со шкуры.  Спустя немного она вошла
и, увидев, что я не сплю, развела огонь, чтобы  готовить завтрак. Как только
огонь  разгорелся, она вымылась, переменив раз  десять воду; затем,  положив
сухой  травы  глицерии  на несколько раскаленных  углей, она склонилась  над
душистым дымом, потирая в нем руки.
   - Что это ты делаешь? - спросил я, - почему так рано жжешь глицерию?
   -  Для  очищения, - ответила  она, - я снимаю мездру с медвежьей  шкуры и
буду дубить ее для тебя.
   -  Вот это мило с твоей стороны, -  сказал  я ей, -  когда  мы  поедем  в
Форт-Бентон, я подарю тебе самую красивую шаль, какую  только удастся найти.
Нужно ли тебе будет принести жертву? Скажи мне, и я достану, что нужно.
   Моя маленькая  жена была довольна. Она радостно улыбнулась,  потом  стала
очень серьезной. Сев рядом со мной, Нэтаки наклонилась ко мне и прошептала.
   -  Я  помолилась.  Я  обещала принести жертву от твоего своего имени.  Мы
должны  дать  что-нибудь  хорошее. У тебя два  коротких  ружья (револьверы).
Можешь ты отдать одно? А я дам свое синее шерстяное платье.
   Синее шерстяное платье! Ее  самая любимая вещь,  платье которое она редко
надевает,  но  часто вынимает из сыромятного кожаного  чехла,  разглаживает,
складывает, разворачивает, рассматривает, любуясь им,  а затем снова прячет.
Разумеется, если она может расстаться с этим  платьем, то я могу решиться на
утрату одного из своих шестизарядных револьверов. У одного из них - это были
старые кольты,  заряжаемые пистонами  и пулей, - была привычка выпускать все
заряды  разом. Вот  этот я  и  пожертвую.  Итак, после  завтрака мы  вышли и
недалеко от лагеря повесили свои приношения на дереве. Пока Нэтаки молилась,
я влез  на  дерево и крепко привязал  наши  вещи к толстому суку.  Весь день
женщины из лагеря приходили глядеть на дубильшицу медвежьей шкуры; некоторые
женщины уговаривали ее немедленно  бросить работу;  все пророчили ей, что  с
ней приключится какое-нибудь несчастье. Но  она не обращала на них внимания,
и  через четыре или пять дней  у меня был большой мягкий ковер из  медвежьей
шкуры,  которым я немедленно накрыл наше ложе, Но, по-видимому, нельзя  было
оставлять ее там, если я хотел, чтобы ко  мне ходили гости, так как никто из
моих  друзей не желал  входить  в  палатку,  пока в ней находится шкура. Мне
пришлось спрятать  медвежью шкуру под сырыми  бизоньими шкурами позади нашей
палатки.
   Наш клан Короткие Шкуры пробыл на реке Кат-Банк приблизительно до первого
июня.  Мухи начинали надоедать нам и пришлось перекочевать в  прерию, где их
было гораздо меньше. Переправившись через гребень водораздела, мы спустились
по течению реки Милк на несколько дней пути и наконец временно расположились
лагерем как раз у северной стороны восточного холма из цепи Суитграсс-Хиллс,
где находились остальные пикуни. Из одного лагеря  в другой все время ходило
множество  гостей. От посетителей мы узнали, что в  клане Никогда Не Смеются
вскоре после ухода с реки Марайас разыгрался большой скандал. Желтая Птица -
молодая хорошенькая жена старого Он Оглядывается,  сбежала с юношей по имени
Две Звезды. Думали, что они отправились на север к бладам или  черноногим, и
муж отправился  в  погоню за ними.  Об  этом происшествии было много толков,
делались  всякие предположения о  том,  чем все  кончится.  Скоро  мы узнали
развязку.
   Однажды вечером Нэтаки сообщила мне, что виновная пара прибыла с севера и
находится в  палатке их молодого друга.  Они избежали встречи с мужем, когда
он  прибыл  в  лагерь  бладов,  и  вернулись  обратно  на юг. Муж, вероятно,
продолжает свой  путь в лагерь  черноногих  в  поисках беглецов,  а они  тем
временем  собираются посетить  племя  гро-вантров.  Они надеются, что  через
некоторое  время  муж прекратит погоню  и  тогда, уплатив  ему основательное
отступное, они  получат возможность  мирно жить вместе.  Но уже на следующее
утро вскоре после восхода  солнца, наш  лагерь был  разбужен пронзительными,
исполненными ужаса женскими  воплями. Все выскочили из постелей и повыбегали
из  палаток. Мужчины хватали оружие, думая,  что на нас, может быть,  напали
паги. Но нет - это кричала Желтая Птица: муж отыскал ее и схватил, когда она
пошла к  реке по воду. Он держал ее  за руку и тащил в палатку нашего вождя.
Женщина  упиралась,  кричала  и  вырывалась  от  него. В  палатках  готовили
завтрак, но в лагере в это утро было очень тихо. Не слышно было ни пения, ни
смеха, ни разговоров,  даже дети вели  себя тихо.  Я что-то  сказал по этому
поводу жене.
   - Тише,  -  ответила она, -  как  мне  ее жалко.  Я  думаю, что  случится
что-нибудь ужасное.
   Вскоре мы услышали, как лагерный глашатай громко объявляет, что в палатке
Большого Озера - нашего  вождя - состоится совет,  и перечисляет  имена тех,
кто должен  присутствовать: владельцы  магических трубок, зрелые  охотники и
воины,  мудрые старики.  По одному они  стали  собираться в палатке вождя. В
лагере установилась глубокая тишина.
   Мы  уже позавтракали, и я успел выкурить две трубки, когда снова раздался
голос глашатая: "Всем  женщинам, всем  женщинам, -  кричал  он. -  Вы должны
немедленно собраться в палатке нашего вождя, где будет подвергнута публичной
казни женщина, виновная  в неверности. Вы должны быть свидетельницами  того,
что постигает женщину, опозорившую своего мужа, своих родных и самое себя".
   Я понимаю, что очень немногие женщины хотели идти, но следом за глашатаем
шла группа Бешеных Собак из Общества Друзей -  своего рода лагерная полиция;
она переходила из палатки в палатку и заставляла женщин выходить. Когда один
из  полицейских  поднял входной полог, Нэтаки метнулась  ко мне и  судорожно
вцепилась в меня.
   -  Идем, - сказал полицейский, заглядывая в палатку, -  идем. Поторопись.
Разве ты не слышала приглашения?
   - Она больше не пикуни, - сказал я спокойно, хотя был сильно рассержен. -
Она теперь белая женщина, и не пойдет.
   И  думал, что полицейский может начать спорить, но ничего не последовало.
Он опустил входной полог и ушел, не говоря ни слова.
   Мы напряженно ждали, что будет дальше.
   - Что они собираются делать? - спросил я. - Убьют ее или?..
   Нэтаки содрогнулась  и  не  ответила; она  еще  крепче прижалась  ко мне.
Внезапно  мы  снова  услышали  пронзительные  вопли.  Затем опять  наступила
тишина, пока не заговорил мужской голос - наш вождь.
   - Кьи! - сказал он. - Все вы, стоящие здесь, были свидетелями того, какая
кара  постигает  ту,  кто  окажется неверной своему мужу.  Измена  - великое
преступление. Давным давно  наши отцы  держали совет, как  должно наказывать
женщину, принесшую горе и стыд в палатку мужа и родителей.  И как они решили
поступать,  так  и  было  поступлено  сегодня  с  этой  женщиной, чтобы всем
видевшим эту  казнь  она послужила  предостережением. Женщина  эта  отмечена
знаком, который  она будет  носить  всю жизнь. Куда  бы она  не пошла, люди,
взглянув  на нее, засмеются и  скажут: ага женщина  с отрезанным носом!  Вот
идет женщина дурного поведения, хороша, нечего сказать!
   Затем, один за другим, несколько мужчин произнесли краткие речи, одного и
того же содержания, и когда они кончили вождь велел всем разойтись. Женщина,
подвергшаяся казни, пошла на реку умыть свое окровавленное лицо: ей отрезали
нос.  Нос был отрезан от переносицы до губы, одним кривым разрезом. Это было
ужасное зрелище - живой череп.
   А юноша? Он поспешил  в свой лагерь, к  себе  в  палатку, как  только эту
женщину поймали.  Ему  ничего  не сказали, ничего ему не  сделали. В этом  и
цивилизованные и нецивилизованные народы одинаковы. Страдает всегда женщина,
мужчине ничего не делается.
   - Понимаешь, - говорила мне Нэтаки, - женщину не в чем винить. Она всегда
любила Две Звезды, но он очень  беден, и ее дурной  отец заставил дочь пойти
за нехорошего старого Он Оглядывается; у него уже есть  пять жен, с которыми
он обращается подло и жестоко. Ах, как мне ее жалко!


ГЛАВА XI
   ИСТОРИЯ КУТЕНЕ

   Мы только  что  позавтракали. Нэтаки  расчесала  и заново  заплела  косы,
перевязав их голубой  лентой, нарядилась в свое  лучшее платье, надела самые
красивые из своих мокасин.
   - В чем дело? - спросил я, - по какому поводу весь этот парад?
   - Сегодня Одинокий Вапити  вынесет свою священную трубку и  пройдет с ней
по всему лагерю. Мы пойдем позади него. А ты не пойдешь?
   Конечно, я  хотел идти  и  тоже надел нарядную одежду,  замшевые штаны  с
бахромой и вышитыми ярким бисером лампасами,  замшевую рубашку  с бахромой и
бисерной  вышивкой, роскошно  разукрашенные  мокасины. Должно  быть,  в этом
наряде у меня  был живописный вид; мои волосы были так  длинны,  что спадали
мне  волнами на  плечи. Индейцы терпеть не могут коротко остриженные волосы.
Не  раз я слышал,  как, рассказывая  о  старом  времени, о разных агентах  и
других видных представителях Американской пушной компании, индейцы говорили:
"Да, такой-то был вождь - у него  были Длинные волосы. Сейчас  уже нет белых
вождей: все, с кем мы теперь встречаемся, коротко острижены".
   Мы опоздали. Внутри палатки знахаря и вокруг нее была такая толпа, что мы
не могли протиснуться к ней поближе, но шкуры покрытия были кругом завернуты
кверху  и мы могли видеть,  что  делается внутри. Очистив руки дымом горящей
глицерии, Одинокий Вапити снимал повязки с трубки, точнее - с ее чубука. При
снятии каждого покрова он  и  сидевшие в палатке пели соответствующую песню.
Они  спели песни антилопы,  волка, медведя, бизона - последняя  пелась очень
медленно, низким голосом, торжественно.
   Наконец  длинный  чубук,  укутанный в меха, роскошно  украшенный  пучками
орлиных  перьев,  был  освобожден  от  покровов.  Благоговейно взяв  трубку,
Одинокий Вапити поднял ее  к солнцу, опустил к земле, направил  ее на север,
юг восток и запад, произнося молитву о даровании нам всем здоровья,  счастья
и долголетия.  Затем встав  с места и держа  чубук перед  собой  в вытянутых
руках, он  в медленном спокойном  танце двинулся из  палатки наружу. Мужчины
один за другим - в  том числе и я - последовали за ним. Пошли за ним также и
женщины  и  дети,  и  образовалась   длинная  процессия,  похожая  на  змею,
извивавшуюся  среди  палаток  лагеря.  Несколько  сот  человек  шло  танцуя,
распевая песни  магической трубки.  Кончив одну песню, мы  делали  небольшую
передышку перед тем, как начать следующую, и в это время народ разговаривал,
смеялся. Они были счастливы; не  было среди них ни одного, кто бы не верил в
действенность  своих  молитв  и поклонения,  в то, что Солнцу угодно зрелище
разодетых  во  все лучшее,  танцующих в его честь  индейцев. Так мы шли  все
вперед, пока не обошли  кругом весь лагерь;  когда шедший во  главе Одинокий
Вапити подошел  ко  входу в свою палатку,  он  отпустил нас,  и мы побрели в
разные стороны по домам, чтобы переодеться в будничную одежду и приняться за
будничные дела.
   - Кьи, - сказала  Нэтаки, - какой счастливый танец! А как хорошо выглядел
народ, одетый в свою хорошую одежду.
   -  Да,  -  ответил  я,  -  это  был  танец  радости,  и   народ  выглядел
замечательно. Я  обратил внимание на одну женщину, самую хорошенькую из всех
и лучше всех одетую.
   - Кто это? Скажи сейчас же.
   - Да та жена белого, которая живет в этой палатке, разумеется.
   Нэтаки ничего не сказала  и даже отвернулась от меня. Я заметил выражение
ее глаз; она была довольна, но стеснялась показать это.
   Июньские дни - длинные,  а мне  казалось, что  они пролетают  быстро. Так
было интересно охотиться, сидеть в тени палаток, смотреть  на народ, занятый
разными работами, слушать рассказы стариков. Однажды в наш лагерь пришли три
индейца  из  племени кутене  [кутене  - одно из  племен плато]; они принесли
Большому Озеру от своего  вождя  табак  и сообщение, что  его  племя посетит
племя пикуни.  Они прибыли к нам  прямо из своей страны,  что по ту  сторону
Скалистых  гор, пройдя через густые леса  западного  склона, через  покрытые
ледниками вершины больших  гор, по глубокому каньону реки Кат-Банк,  а потом
сто миль по обширным прериям к нашему лагерю. Откуда они знали как направить
свой  путь так  уверенно, чтобы выйти прямо к единственному  лагерю на  этом
огромном пространстве, занятом  горами,  и усыпанной холмами,  как часовыми,
расстилающейся во все стороны прерией?  Может быть, отчасти они руководились
инстинктом.  Может  быть,  они  шли по  следам какого-нибудь возвращающегося
домой военного отряда,  а может быть,  отряд  искателей  добычи  из людей их
собственного племени указал им место, где находятся те, кого  они ищут.  Как
бы то  ни было,  они пришли прямо к нам  от истоков  Колумбии, и  наши вожди
приняли принесенный ими табак, курили  его  в  совете и нашли, что он хорош.
Были в  совете такие,  кто, потеряв родственников в войне с горным племенем,
отвергали заключение мира и настойчиво  выступали с речами  против него.  Но
большинство было не на стороне возражающих, и посланные отбыли  с поручением
передать своему вождю, что пикуни будут  рады принять надолго как гостей его
самого и его племя.
   Через некоторое время  они пришли. Их было немного, не более семисот, но,
как я  выяснил, они составляли большую  часть  племени. Физически они сильно
отличались  от пикуни; не выше их, пожалуй, но более  крепкого  сложения,  с
большими руками и ногами. Такое сложение, естественно, результат  их жизни в
горах. Племя кутене  -  искусные  охотники на  горных  баранов и  козлов,  и
постоянное  лазание по горам развило мускулы  их ног до почти неестественных
размеров.  Черноногие презирали такой образ жизни: они  не  охотились на тех
диких животных, к  которым нельзя  подъехать верхом  вплотную или  близко, а
самая  тяжелая  работа,  выполняемая ими,  состояла  в разделке  туш  убитых
бизонов и навьючивании  мяса на лошадей. Не удивительно,  что  руки и ноги у
черноногих маленькие  и  изящной формы; к тому же руки у них  были мягкие  и
гладкие, как у женщин.
   Вождь  племени кутене старик Саококинапи,  Видна Спина, с несколькими  из
старейшин  пришел  немного  раньше основной труппы людей. Наш  вождь Большое
Озеро  не  подозревал  даже,  что ожидаемые гости уже близко,  когда входной
полог его  палатки поднялся и вошли кутене. Обычай  требовал, чтобы  хозяин,
застигнутый врасплох  гостем, делал ему  подарок;  к  тому времени, как была
выкурена  первая трубка, вождь племени  кутене  стал на пять лошадей богаче,
чем был, входя в лагерь.
   Кутене поставили  свои  палатки  у самого нашего лагеря,  еще  не  успели
женщины как следует собрать  их и развести огонь, как  уже  полным ходом шли
взаимные посещения, пиры  и обмен подарками.  Кутене  принесли с собой много
аррорута [аррорут  -  крахмальная мука,  получаемая из клубневых растений] и
сушеный квамаш - желтые,  сладкие,  липкие, жареные клубни, казавшиеся очень
вкусными людям,  много  месяцев  не  видевшим  никаких  овощей. Пикуни  были
чрезвычайно довольны этими овощами и дарили  в ответ кутенейским женщинам из
своих  запасов много отборного  пеммикана, сушеного и  вяленого мяса. Пикуни
меняли  бизонью  выделанную  и  сыромятную  кожу  на  дубленые шкуры  горных
баранов, лосей и других горных животных.
   Конечно, молодые люди из  обоих племен занялись ухаживанием. Юноши пикуни
отправились  в  лагерь  кутене и наоборот;  они  стояли  молча, торжественно
разодетые  в  свои  роскошные наряды, лица их  были расписаны бросающимися в
глаза рисунками, длинные волосы аккуратно заплетены. У отдельных счастливцев
с левого запястья  свисало на  ремешке зеркальце; оно все  время вертелось и
бросало зайчики яркого солнечного света; некоторые зеркала были оправлены  в
грубые деревянные рамки, которые  владелец  покрыл резьбой и ярко раскрасил.
Разумеется,  эти  кавалер