целиком наружу  из  глубины,  нырнув, утащила  за  собой  верхнюю
искусственную  муху.  Женщины  закричали.   "А-ха-хай!  -  вторили  мужчины,
прикрывая рот рукой. - Удивительные вещи придумывают белые. Их хитрости  нет
предела. Они могут сделать все".
   Крупная форель  боролась изо  всех сил,  но  в  конце концов обессиленная
всплыла на поверхность на боку.
   Я  подвел под нее  сачок  и  вытащил из воды;  снова  раздались  возгласы
удивления зрителей:  как хорошо все получается - выловить такую большую рыбу
такой  тонкой  снастью!  Мы  ели вдоволь  форель, вываленную в маисовой муке
поджаренную до  золотисто-коричневого цвета,  форель непревзойденного вкуса,
ценимого всеми рыболовами.
   Песчаные  отмели вдоль  выхода  из озера  были  изрезаны следами  вапити;
кое-где  виднелись следы лосей.  Когда-то бобры построили громадную  плотину
прямо поперек всей долины, параллельно берегу озера, но  река прорвала ее, и
прежнее дно большой запруды превратилось теперь в почти непроходимую заросль
ивы, любимой  пищи лосей. Эштон заявил, что хочет убить одно из этих крупных
животных, и  потребовал,  чтобы мы  отвели ему  для охоты  именно  эту часть
долины. Каждый  день после полудня  он  и Диана отправлялись  туда поджидать
появления  неосторожной  дичи, и часто  оставались  там так  поздно,  что  с
большим  трудом находили  обратную дорогу  в  темном  лесу. День проходил за
днем, но мы ни разу не слыхали выстрела из их убежища, каждый раз вечером им
приходилось рассказывать, что они не видели ничего крупнее норки или бобра.
   - Молодожен,  - заметил Медвежья Голова, - может добыть мясо только  если
оставит жену в палатке и уйдет на охоту один.
   - Правда, - согласился Хорьковый Хвост. - Они ведь не могут сидеть вдвоем
тихо.  Им  нужно многое сказать: "Ты меня любишь? Почему  ты меня любишь? Ты
будешь всегда любить меня?" - Такие вопросы они задают  друг другу много раз
подряд,  и им никогда  не  надоедает  отвечать. Я все это хорошо знаю. У нас
тоже так когда-то было, а, девочка?
   - Ай! - ответила его  жена,  - ты был тоже такой, да и сейчас продолжаешь
задавать те же вопросы, глупый!
   Конечно, мы  все стали смеяться над Хорьковым Хвостом, и действительно, у
разоблаченного был  довольно  глупый  вид  после откровенных  слов жены.  Он
поспешно переменил тему разговора, сказав, что сам после  обеда отправится с
охотниками и попытается устроить им выстрел по желанной дичи.
   В этот вечер Эштон и Диана вернулись очень  рано позвали Хорьковый  Хвост
поужинать.
   - Ну, как ваши дела сегодня? - спросил я.
   Ни Диана,  ни  Эштон не выказали  желания ответить; они  переглянулись  и
наклонились над своими тарелками, казалось поглощенные едой. Я повторил свой
вопрос на языке черноногих, и Хорьковый Хвост расхохотался.
   -  Я  так подозревал, - отозвался он. - На  отмелях много следов  вапити,
лосей, оленей, но все  это старые следы. Вот уже много дней как дичь туда не
заходит.  На  конце  песчаной косы лежит большое  бревно,  с  которого видно
далеко  вверх и  вниз по реке. На  нем они  и сидят, и животные, приходя  на
водопой,  прежде всего  видят  их,  когда  осторожно  выглядывают из кустов,
раньше чем выйти на открытое место. Кроме того хотя  они разговаривают по их
словам, очень  тихо, но лось слышит даже, как вдалеке падает лист. Ветер там
дует  то  вверх,  то вниз, то поперек долины и  доносит об  их  присутствии.
Животные одно за другим, крадучись, ушли в другие места.
   - Что же, это не  так важно,  -  сказала  Диана на языке черноногих, - Мы
сидели и любовались на великие горы, на чистые реки, на ищущую  корм форель,
на подкарауливающую добычу норку, а прогулки укрепили наше здоровье  и силу.
В конце концов  это лучше, чем убивать  животных. Разве  не так, вождь? -  И
повторила по-английски то, что она говорила.
   - Конечно, дорогая, мы прекрасно проводим время, - ответил он улыбаясь, -
но  мы  не вносим свою долю мяса. Мы должны  завтра попробовать какое-нибудь
другое место и принести домой мясо.
   На  следующее  утро Нэтаки и  я отправились  вместе с  ними. По дороге мы
свернули  в  долину  и проехали  к  берегу верхнего озера.  Мы  остановились
посмотреть на водопад; это  действительно интересное  зрелище.  На небольшом
расстоянии от выхода из озера река исчезает в груде крупных валунов, а милей
дальше вырывается из каньона в высокой скале и падает в прелестное, покрытое
пеной озерко. Высота скалы не меньше ста футов, а высота падения воды  около
трети этого. Выше озерка форель не водится.
   Издалека гора, которую я назвал Просыпающимся Волком, была величественной
и внушительной. При более близком осмотре она оказалась поистине подавляющей
массой красного, черного и темно-серого шифера. Она поднимается круто  прямо
из озера  рядом ступеней  и обрывов, прорезанных полосами осыпей, и сужается
кверху в острый пик с крутыми склонами. Далеко вверху на восточном склоне, в
глубокой,  заросшей лесом впадине, находится  поле  вечного снега и льда. До
самого подножия  пика простираются  покрытые  травой  склоны,  ивовые  рощи,
густые заросли ирги и ежевики.
   -  Ма-кво-и-пво-атс!  Ма-кво-и-пво-атс  [Просыпающийся Волк], -  тихонько
повторяла Нэтаки. - Поистине, имя его никогда не умрет.
   Не  знаю,  какие  животные водятся сейчас на поросших  травой  склонах  и
нависающих  скалах горы,  но в  тот день  мы видели диких животных  повсюду.
Внизу  несколько  стад самок горного  барана  со своими детенышами; выше  по
одному, по два,  по три, по четыре старые самцы  лениво пощипывали траву или
лежали, неослабно наблюдая окрестность.
   - Всегда Смеющийся,  -  обратилась Нэтаки к Эштону;  она как видите, дала
ему новое, более приятное имя, - вспомните,  что  вы  говорили вчера! Вон на
той стороне сколько угодно  крупной дичи. Идите, убейте барана, чтобы нам не
умереть с голоду.
   - Скажи ей, - попросил Эштон Диану, - что убивать этих  красивых животных
просто грех. Мы не  можем умереть с голоду, потому что  в  озерке ниже нашей
палатки всегда можно наловить много форели.
   - Другими словами, - заметил  я, -  ему  лень лезть  на гору. А я тоже не
пойду. Я уже свою  долю  настрелял.  Обойдемся  без мяса,  пока  он  его  не
добудет.
   Как раз в этот момент на противоположном  берегу реки  у выхода  из озера
появился  крупный  самец  вапити.  Эштон  медленно  отполз  назад  в  лес  и
отправился  за  животным.   Мы  сели   как  могли  тихо  и  с  беспокойством
поглядывали, на вапити и на  своих лошадей,  опасаясь, что он их испугается.
Взволнованные женщины едва сдерживались. "Ах, - шептала одна, - почему он не
торопится?" А другая: "Вапити уйдет; нет, он успеет выстрелить. Вот досада!"
   Самец был в  отличном  настроении. Он напился, стоя по по  брюхо в  воде,
вышел  на берег, взбрыкнул задними  ногами, пробежался несколько раз взад  и
вперед по песку  и стал, обстукивая и  роя  копытом  песок.  Раздался  треск
ружейного выстрела, и вапити  упал мягкой кучей,  мгновенно, даже не  дернув
ногами. Мы  перешли на ту сторону с  лошадьми  и я разрубил тушу, забрав все
лучшие куски сала и сочного мяса. Так  проходили  мирные, счастливые дни. Ко
времени отъезда наш лагерь был разукрашен  шкурами  медведей, лосей, вапити,
оленей, козлов  и бобров, убитых главным  образом  индейцами. Эштон охотился
мало. Он предпочитал  сидеть и глядеть в великолепные, сияющие любовью глаза
Дианы.


ГЛАВА XXIX
   РОКОВАЯ ИГРА

   Мы  вернулись  в форт в  начале сентября,  и вскоре  затем Эштон  и Диана
уехали  на Восток.  В  течение некоторого  времени Нэтаки была просто  убита
разлукой - она обожала Диану. Да и все мы огорчались их отъездом, потому что
оба они были по-настоящему дороги нам.
   За лето мы заготовили хороший запас товаров, рассчитывая на бойкую зимнюю
торговлю  в  форте,  но  теперь  стали  поступать  тревожные  известия,  что
фактически ни к северу, ни к западу, ни к югу от нас нет бизонов. Сначала мы
не верили, - казалось, этого не может быть. Где-нибудь на севере, рассуждали
мы, еще бродят большие стада,  и в свое время  они вернутся сюда. Но теориям
скоро пришлось уступить место фактам. Если не считать нескольких сотен голов
в  районе  озера  Грейт-Слейв-Лейк  и  еще  небольшого  числа  около  холмов
Поркьюпайн-Хиллс, все бизоны перешли на юг  из прерий Северо-западной Канады
в  Монтану и больше уже  не  пересекали границу. Как известно, это произошло
зимой 1878-1879 годов. В то  же время стада, пасшиеся  у  подножия Скалистых
гор от Канады и на юг до реки Миссури, ушли из этих мест навсегда. К  югу от
Миссури  до реки Йеллоустон  и за  ней,  во  всей  Монтане,  за  исключением
верховьев  реки  Милк,  берегов  Марайас, Титона и Сана, и в западной Дакоте
бизонов, по-видимому, было так же много, как и раньше.
   Пикуни намеревались  зимовать вблизи  форта Конрад торговать с  нами, но,
конечно, они  оказались вынужденными  изменить свои планы  и последовать  за
бизонами, а мы должны были сопровождать их, чтобы  вообще было что покупать.
Мы  предоставили  женщинам самим  решать, хотят  ли  они  остаться дома  или
отправиться  с  нами, и  все, кроме Нэтаки, предпочли остаться  в форте. Мне
было  чрезвычайно  приятно, что она  без  колебаний  решила ехать, так как я
чувствовал, что  быть одному, даже всего несколько месяцев,  будет  для меня
почти  невозможно,  и  жизнь будет невыносимой.  Но, заботясь о  ней, я стал
возражать.
   -  Ты же  любишь форт,  - говорил я, - ты  можешь сидеть в уюте у камина,
когда придет с севера Создатель холода. Тебе лучше остаться.
   - Ты мне это говоришь, потому  что ты меня  больше не любишь? -  спросила
она.
   Тогда  я  ответил,  что думал  только о том,  чтобы ей  было удобно,  она
добавила:
   - Я не белая женщина, которую нужно посадить в дом и ухаживать.  Мой долг
отправиться с тобой, готовить еду, поддерживать огонь, чтобы в палатке  было
тепло, и делать все, что могу, чтобы тебе было удобно жить.
   -  Ну,  -  ответил я, - если ты хочешь  ехать только потому, что считаешь
себя обязанной,  тогда  оставайся. Я буду жить С Хорьковым Хвостом. Его жена
позаботится о нас обоих.
   - Как ты умеешь  находить нужные тебе  слова! - воскликнула  она. - Вечно
ты, пользуясь ими, допытываешься до сути и заставляешь высказать все,  что у
меня  на  уме. Так  знай,  раз  ты  хочешь, то  я поеду потому,  что  должна
следовать за своим сердцем; ты взял его.
   - Я надеялся, что  ты  скажешь  именно это.  Но почему ты  не  призналась
сразу, что хочешь ехать, потому что любишь меня?
   - Знай,  - ответила она, - женщина не хочет все время повторять мужу, что
она его  любит; ей нравится думать об этом с скрывать  свою любовь глубоко в
сердце, чтобы  не надоесть ему. Ужасно было  бы любить и видеть, что  любовь
твою отрицают.
   Много раз я думал об этом разговоре у вечернего очага, теперь  я хотел бы
знать,  все  ли  женщины таковы, все  ли  так  скупятся  на выражение  своих
сокровенных  мыслей.  Женщины,  признаться,  вообще  непонятные  для  мужчин
существа. Но, мне кажется, я знал Нэтаки. Я думаю, что знал ее.
   Ягода,  Нэтаки  и  я выехали  из форта с двумя  нагруженными фургонами, с
упряжками из четырех  лошадей, оставив  человека  для присмотра за фортом  и
женщинами. Мы направились  через Форт-Бентон и через несколько дней миновали
устье реки Марайас. За рекой нас порадовал вид пасущихся в прерии бизонов, и
у подножия гор Бэр-По мы въехали в лагерь пикуни, красный от мяса, усыпанный
сохнущими  шкурами. Как только мы остановились, нас  встретила мать  Нэтаки.
Женщины  вдвоем  поставили  палатку, пока Ягода и я  распрягали и устраивали
лошадей. Затем мы передали их юноше, который должен был пасти наших лошадей.
   Тень Большого Озера уже давно отбыла на  Песчаные  Холмы. Собачка, другой
великий вождь и друг  белых, умер еще раньше. Теперь главным вождем  племени
был Белый Теленок; виднейшими  старейшинами после него были Бегущий Журавль,
Резвая  Лошадь  на Бизонов  и Три Солнца.  Это  были  настоящие  люди.  Люди
большого  сердца,  храбрые  и  добрые,  всегда  готовые  помочь  человеку  в
несчастье словом и делом. Едва женщины  поставили  палатку и начали готовить
ужин,  как  вожди пришли  покурить и пообедать  с нами; мать Нэтаки обошла и
пригласила  их всех.  Пришли  также  Хорьковый  Хвост,  Говорит  с  Бизоном,
Медвежья   Голова  и   другие  друзья.  Разговор  шел  главным   образом  об
исчезновении  бизонов на севере и  на западе. Одни думали, что бизоны, может
быть, перешли на  западную сторону гор, так как не-персе или  другое  племя,
живущее  по ту сторону, придумало какой-нибудь способ заманить или перегнать
стада на  равнины Колумбии.  Старик Красный Орел, великий знахарь,  владелец
магической  трубки,  заявил,  что  сон дал  ему надежные  сведения по  этому
вопросу.
   - Как случалось уже давным-давно, - сказал он, - так произошло и  сейчас.
Злой дух  загнал бизонов в большую пещеру  -  естественный загон - в горах и
держит там  из  ненависти  к  нам, владельцам стад. Надо найти  и освободить
бизонов, а похитителя убить. Если бы я не был слеп, то взялся бы за это сам.
Да, отправился бы завтра и шел бы, и шел бы, пока не нашел бы стада.
   - Может быть, твой сон говорит правду, - заметил Три Солнца.
   -  Имей терпение, - добавил кто-то.  - Летом  наша молодежь отправится на
войну и поищет пропавшие стада.
   - Ай, ай! - заворчал старик. - Имей терпение!  Жди! Всегда так говорят. В
мое время было иначе: если нужно что-нибудь  сделать, мы делали. Теперь  все
откладывается из-за зимних холодов или летней жары.
   Белый Теленок закончил разговор на эту тему, сказав,  что если кто-нибудь
действительно  изловил  северные стада,  то, по-видимому,  бизонов  осталось
предостаточно.
   - И стада эти на нашей земле, - добавил он. - Если кто-нибудь из племен с
той  стороны  гор придет сюда  охотиться, то  мы  позаботимся, чтобы они  не
вернулись назад, во всяком случае кое-кто из них.
   Покупатели начали к нам  приходить,  когда мы еще не выпрягли лошадей, но
Ягода объявил, что  никакой торговли не будет до вечера. Когда обед кончился
и гости  разошлись, народ стал стекаться толпами. Одному было  нужно  ружье,
другому патроны, кому табак, сахар  или  кофе,  а кому,  увы, спиртное. Пока
пришло  время  ложиться спать,  мы  успели  продать  больше чем  на  пятьсот
долларов товаров, сухих  и жидких.  Тяжко было видеть, что  Ягода будет  всю
зиму  почти  постоянных  разъездах, доставляя нашу  пушнину в Форт-Бентон  и
возвращаясь оттуда с новыми запасами товаров.
   В  ту  зиму было какое-то сумасшествие с азартными  играми. Днем мужчины,
если не уходили  на  охоту,  играли в колесо и стрелу; в этой  игре катят по
утоптанной  тропинке  маленькое колесо,  спицы  которого  унизаны  бусами, и
пытаются пустить в  него  стрелу, когда оно проносится  мимо.  Ночью  лагерь
гудел от  торжественной, жуткой  песни игроков, несшейся  из многих палаток.
Там игроки, сидя друг против друга, играли в "спрятанную косточку", ударяя в
такт  песне  палочками по наружному краю  ложа. Даже  женщины  участвовали в
игре, и из-за их ставок возникало множество пререканий.
   В палатке недалеко от нас жила молодая пара, Куница и его жена Жаворонок.
Они сильно любили друг друга и всюду ходили вместе, даже на  охоту. Глядя на
эту взаимную, незнающую  обоюдной скуки любовь, народ  улыбался и  испытывал
удовольствие.  Они  редко  ходили  в гости,  но  часто  устраивали маленькие
угощения для своих друзей. У  Куницы, хорошего охотника, палатка всегда была
полна мяса и шкур;  на  войне ему также сопутствовала удача, доказательством
чему служил его большой табун лошадей. Он так привязался к своей хорошенькой
маленькой  жене,  что никогда  не  уходил по  вечерам  играть и не приглашал
компанию играть к себе в палатку; азартные  игры тянулись слишком  долго. Он
довольствовался пирушками,  которые скоро кончались, любил спокойные вечера,
когда они  вдвоем  с женой  болтали у  очага после ухода гостей.  Случалось,
когда  Жаворонок  счищала мездру со свежей шкуры  и  холодная погода  мешала
сидеть  перед  палаткой  и разговаривать с  ней,  пока  она работала, Куница
уходил в ближайшее место игры в колесо и ненадолго принимал в ней участие. В
колесо он  играл мастерски  и  чаще выигрывал,  чем проигрывал.  Но  выдался
несчастный  день,  когда  он,  играя  против  молодого  человека  по   имени
Скользнувшая  Стрела,  потерял  десять  лошадей.  Я в  тот  день торговал  в
палатке,  но время от времени мне сообщали о  ходе игры, и  я слышал, как ее
обсуждали.
   Скользнувшая Стрела,  оказывается, когда-то тоже  хотел поставить палатку
для  себя и  Жаворонка. Родители девушки по неизвестной причине, несмотря на
богатство молодого человека, отклонили предложенный им выкуп - табун лошадей
- и отдали Жаворонка Кунице, далеко не столь состоятельному.
   Все  одобряли  выбор,  так как любили  Куницу,  тогда  как у Скользнувшей
Стрелы, грубого,  неотесанного, скупого парня, не  было  ни  одного близкого
друга.  Он не  женился и кто-то  слыхал, как  он говорил,  что Жаворонок еще
будет его женой.
   -  Куница  с  ума  сошел - затеял  играть  с  ним, - сказал  мне  один из
покупателей. -  Играть с лучшим игроком в  лагере, когда  этот  человек  его
враг. Конечно, с ума сошел.
   На  другой  день  стало  известно еще кое-что.  Задетый  за  живое  своим
проигрышем, Куница разыскал Скользнувшую Стрелу и почти всю ночь играл с ним
в косточку, проиграв еще двенадцать лошадей! В первой половине дня Жаворонок
зашла в гости к Нэтаки, и меня позвали  на  совет. Женщина была в отчаянии и
плакала.
   - Он сейчас спит,  - говорила она, - но собирается когда проснется, опять
играть со Скользнувшей Стрелой. Я его просила не делать этого, но он впервые
отказывается меня слушать. Он только и говорит, что "пойду играть; я отыграю
своих лошадей". Вы только подумайте, уже проиграл двадцать две лошади, почти
половину  нашего табуна, и кому, этой собаке Скользнувшей Стреле!  Будь  это
кто другой, мне было бы не так обидно, но проиграть ему!
   Речь ее прервалась рыданиями.
   - Пойди, поговори с ним, - продолжала она, - он с тобой очень считается и
послушает тебя. Пойди отговори его от этой безумной затеи.
   Я пошел в их палатку и застал Куницу еще в постели. Он лежал, опершись на
локоть, и уныло глядел на огонь.
   - Не говори мне ничего, - начал он, прежде чем  я успел  открыть рот. - Я
знаю, зачем ты зашел: она прислала тебя чтобы ты уговорил меня не играть, но
я  не намерен прекратить  игру. Я не могу бросить игру, пока не отыграю все,
что потерял.
   -  Но послушай, - вставил  я, - ты же  можешь проиграть еще  больше, если
будешь  продолжать, можешь потерять все  что у тебя есть;  ведь Скользнувшая
Стрела, говорят, самый искусный из игроков. Подумай только, чем ты рискуешь.
Какой был  бы  позор  остаться  нищим, без лошадей для перехода с лагерем на
новое место, даже без верховой лошади для жены.
   - Ну,  этого уж  не случится, -  сказал он уверенно. - Всех  лошадей я не
могу проиграть. Нет, ты напрасно тратишь слова. Я должен снова играть с  ним
и  уверен,  что выиграю. Я  помолюсь,  я  сделаю  жертвоприношение. Я должен
выиграть.
   К  полудню  завыл юго-западный  ветер, играть  в  колесо  и  стрелу  было
невозможно. Во вторую игру не полагалось играть днем; это запрещал старинный
обычай, иначе игрокам угрожало  несчастье.  Но вскоре  после  захода  солнца
Куница  и Скользнувшая  Стрела возобновили игру  в  палатке  Тяжелого Верха.
Собралась  большая  толпа  зрителей.  Каждому  хотелось  подбодрить  Куницу,
которого любили  так же  сильно,  как презирали  его  противника.  Жаворонок
пришла  к  нам  в  палатку  и сидела  с  Нэтаки,  пытавшейся  подбодрить  ее
разговорами и рассказами, чтобы отвлечь ее мысли от  горя. Но ее нельзя было
развлечь; она все повторяла:
   - Я чувствую, случится что-то ужасное.
   Время  от  времени  Жаворонок выходила  и  стояла,  прислушиваясь,  около
палатки,