ся о них, а  Белый Полог  былa  слишком горда, чтобы идти
просить. Когда им случалось голодать, внук говорил:
   - Ничего, бабушка, подожди пока я подрасту. Я тогда убью столько  дичи на
мясо, что ты с ним не  справишься. Мальчика звали Видит Черным.  Это имя дал
ему при его  рождении один старый знахарь. Но так звала его  только бабушка.
Ему дали прозвище Чудак,  так как держался  он непохоже на других мальчиков.
Он никогда не играл с другими детьми, не смеялся, не плакал и почти ни с кем
не разговаривал, за  исключением  своей  бабушки. Казалось,  он  все время о
чем-то мечтает. Он мог просидеть на берегу  реки или нa  холме около деревни
полдня, глядя прямо  перед  собой вдаль,  как будто  видел там что-то  очень
интересное,  настолько  интересное, что совсем  не замечал  проходивших мимо
людей. Он приносил в палатку странные непозволительные вещи; один раз принес
человеческий череп и подсунул  его под  один из  концов своего ложа. Старуха
как-то, убирая постель, нашла этот череп и так испугалась,  что упала тут же
и на некоторое время умерла [упала в обморок]. Когда она  вернулась к жизни,
то попросила  внука отнести череп  назад на то место, где он его нашел, и он
тут  же исполнил просьбу старухи, потому что был хорошим мальчиком  и всегда
ее слушался. Когда она спросила, зачем он взял череп, мальчик ответил:
   -  Я ищу могучий талисман. Я думал,  что если буду спать  рядом с ним, то
мне может присниться вещий сон.
   Иногда мальчик  уходил  из деревни на  всю ночь. Когда бабушка спрашивала
его, где он был, он отвечал, что ходил спать в прерию или вниз к реке в лес,
или на песчаную  отмель, в  надежде,  что духи или звери, бродящие в темноте
смилостивятся над ним и дадут ему магическую силу, которую он ищет.
   В  то  время когда другие  мальчики его возраста  еще проводили  время  в
играх, он  делал луки и стрелы. Он смотрел на работу обрабатывавших кремни и
стал так же искусен, как и  они, в  выделке острых тонких  наконечников  для
стрел. Он рано  начал охотиться, сначала на кроликов в зарослях шиповника. А
однажды он принес  домой по частям хорошую оленью тушу; он  подстрелил оленя
на  тропе,  по которой животные ходили на  водопой и обратно. После этого он
уже редко охотился на кроликов, но часто приносил оленей, а время от времени
шкуру и мясо бизона.  Чтобы  убить бизона, он подкрадывался к нему в  лощине
или у реки, куда бизоны ходили пить. Все же бабушка и внук оставались  очень
бедными.  Всех  принадлежавших  семье  лошадей давным-давно отдали  лекарям,
пытавшимся вылечить его деда. Без лошади Чудак не мог отправиться на большую
охоту и привезти  большой груз мяса,  которого  бы  хватило на время  дурных
погод  или на  долгую осаду, какие  устраивали сиу.  Летом  часто появлялись
большие отряды  сиу и бродили вблизи деревни  целый  месяц и даже больше,  в
надежде заставить племя  голодать, чтобы  потом напасть на  людей, когда они
наконец будут вынуждены выйти на охоту.
   Проходили  годы.  Мальчик подрос, стал высоким, сильным и очень красивым.
Он  уже вступил в тот  возраст, когда  мог  бы  идти  на  войну, сражаться с
врагами   и  угонять  их  лошадей.  Но  военные  отряды  не  позволяли   ему
присоединяться к ним.
   - Он  спит с черепом, -  говорили  они,  - уходит спать туда, где  бродят
духи, - наверное, с ним что-то неладное. навлечет на нас неудачу.
   Конечно, юношу это очень обижало и огорчало. И бушка его тоже огорчалась.
Потом он стал сердиться.
   - Я заставлю их взять свои слова обратно, - говорил он старухе. - Я сам в
одиночку  отправлюсь  против  врага,  и  наступит  время,  когда  они  будут
проситься идти в поход со мной. Сделай мне лодку, и я спущусь на ней по реке
в лагерь сиу.
   Белый Полог  пошла к реке и нарезала ивовых прутьев.  Она перекрещивала и
переплетала их, сгибая в нужную форму, затем, натянув на  остов, привязала к
нему свежую шкуру большого бизона, и лодка была готова. Нет, она не походила
на лодки белых.  Плоскодонная и круглая, она была похожа  на лохань, в какой
белые  стирают одежду. Кто не привык к такой  лодке,  чувствует  себя  в ней
беспомощным;  если  он не перевернется,  пытаясь  грести,  то  сумеет только
заставить  лодку вертеться, как  детский  волчок,  и  она  будет  плыть куда
течение и ветер захотят погнать ее.
   Наступило  полнолуние;  и однажды после захода солнца, когда взошла луна,
Чудак влез  в лодку и оттолкнул ее  от  берега. Никто, кроме его бабушки, не
видел, как он отплыл. Никто больше в деревне не знал, что он уезжает.
   - Будь  осторожен, - сказала бабушка, - помни  всегда об опасностях, и не
пробуй ничего делать, если ты не уверен, что сумеешь.
   - Не бойся, - откликнулся он, - я вернусь.  Я  наверное  вернусь. Сон мой
сказал мне, что я вернусь.
   Бедная  старуха села  на берегу, покрыла  голову плащом  и заплакала. Она
плакала об умерших любимых и  о юноше, который, может  быть, присоединится к
ним и  оставит  ее  на  старости  лет одинокой. Она  чувствовала  себя очень
несчастной.
   Чудак плыл по течению в ярком  лунном  свете, вниз  по  широкой, глубокой
реке;  он не греб, а  только старался держаться лицом  по течению и обходить
коряги и  песчаные  мели. Вокруг него играли  и плескались бобры, и он  стал
молиться им:
   -  Смилуйтесь,  - говорил он, - наделите  меня своей  хитростью,  чтобы я
сумел избегнуть опасности.
   В  тени обрывистого  берега, где вода  кипела и  кружилась  в водовороте,
что-то неясное всплыло на поверхность, медленно погрузилось и исчезло. Он не
мог как следует рассмотреть, что это. Может быть, он увидел одно из существ,
вселяющих глубокие, темные  места.  Он стал молиться им тоже и бросил в воду
приношение.
   - Не  делайте мне вреда, -  сказал он, - дайте мне пройти благополучно по
вашим водам.
   Казалось,  все животные  долины собрались  на берегах;  они паслись, пили
воду,  детеныши  вапити и оленей  бегали  и играли нa отмелях.  У  края воды
сопели и рыли лапами песок большие медведи,  волки и койоты  смотрели сверху
на Чудака, когда лодка проходила под низкими обрывами.  Но звери не обращали
на  него внимания,  потому  что не  было  ветра, и они  не знали, что близко
проходит  враг.  Так прошла  ночь,  и  на  рассвете Чудак подошел к  берегу,
вытащил лодку в густой ивняк и загладил следы, которые оставил на песке.
   Так, плывя  по течению ночью и прячась днем, Чудак продолжал спускаться в
страну  сиу. Каждое утро,  пристав к  берегу, он шел  к опушке  леса, иногда
взбираясь на  склон  холма поблизости и тщательно  осматривая долину вверх и
вниз  по реке, отыскивая  признаки  близости  людей, но  ничего не  находил.
Наконец на  пятое утро он обнаружил большой лагерь  в обширной низине, прямо
против себя на другом  берегу  реки. Вдоль реки  по берегу тянулась  длинная
полоса  тополей;  позади нее в прерии стояли  палатки.  В лагере  он заметил
много лошадей на  привязи.  Люди  как раз  выходили из  палаток и отвязывали
лошадей пастись.
   -  Мои духи сильны, - сказал  он сам себе, - я благополучно  спустился по
реке, и вот я вижу то, что искал.
   Днем  он  поспал,  чувствуя себя  здесь в полной безопасности, так  как у
врагов не было  лодок, вода же в реке стояла очень высоко, и они не могли бы
переправиться. Он стал строить планы на ночь. "Я переправлюсь на ту сторону,
- подумал он, - когда погаснут огни в палатках, захвачу несколько лошадей  и
поеду  домой  как  можно  быстрее".  Весь   конец  дня  он  носился  с  этой
понравившейся  ему  мыслью,  а  потом  ему  пришла  другая, которую  он стал
обдумывать.  Всякий   может  проникнуть  в  лагерь,   захватить  лошадей   и
ускользнуть с ними. Сделать это легко. Люди его племени отказались брать его
с собой в набеги. Он хотел совершить что-нибудь великое, показать им, что он
храбрее любого  из них.  Что ему сделать, чтобы  доказать это? Что он  может
сделать?  Он обдумывал многое,  строил разные  планы, и  не  мог ни  на  что
решиться. К вечеру он снова заснул, и тут ему помог сон, указавший путь, как
создать себе славное имя.
   Вот  что  он сделал.  Послушай, какую хитрость внушил ему  сон. Ночью  он
переправился через  реку, наложил в лодку  камней и прорезал  в днище дырку,
чтобы лодка наполни лась водой и  затонула. Потом он  пошел в  лес и закопал
свои вещи рядом с большим упавшим  тополем; он зарыл свою одежду,  мокасины,
оружие, не оставив на себе ничего, крою пояса и набедренной повязки. Наконец
он распустил  заплетенные  косички, вымыл голову,  чтобы распрямить завитки.
потом  спутал и  посыпал  волосы пылью.  Он  намазал  лицо  грязью и  пылью,
запачкал  набедренную  повязку, исцарапал себе ноги о куст  шиповника. Когда
Чудак  покончил со всем этим, то вид у  него был дикий и жалкий. Он вышел из
леса и  направился вниз по течению, к нижнему концу долины. Там он оставался
до конца ночи.
   Когда  взошло  солнце  и  народ  зашевелился,  Чудак  встал  и  пошел  по
направлению к лагерю, иногда останавливаясь  и оглядываясь, иногда бегом или
же медленным шагом,  глядя на землю.  Так он подошел  к палаткам  и  большой
толпе народа,  которая  стояла и смотрела на  него. Он сделал  вид,  что  не
замечает  ее  и  продолжал  идти  прямо  вперед.  Люди  расступились,  чтобы
пропустить его, и последовали за ним. Он остановился перед какой-то палаткой
у костра, на котором жарилось мясо и сел. Женщины, присматривавшие за мясом,
разбежались.  Вокруг  него  собрались  люди,  они  стояли  и  разговаривали.
Очевидно,  они считали его сумасшедшим. К  нему  подошел мужчина и задал ему
много вопросов на языке жестов.  Он не  отвечал и только иногда указывал  на
реку. У  мужчины был шрам на левой щеке.  Чудак понимал,  что это вождь.  Он
слышал,  как в  народе говорили,  что  этот человек  страшен в  бою. Немного
спустя подошла старуха поставила перед Чудаком жареное мясо. Он схватил мясо
и стал есть  так, как будто  уже много дней голодает.  Он ел  много и долго.
Народ большей частью разошелся по палаткам. Человек со  шрамом на лице опять
стал говорить  с ним  знаками, но  не получая ответа, взял  Чудака  за руку,
заставил встать и повел к себе в палатку. Там он  показал ему ложе, объяснил
знаками,  что  оно  его, что  он будет  жить в этой палатке. Юноша продолжал
делать вид, что не понимает, но остался в палатке; иногда он выходил из нее,
но  всегда  возвращался обратно. Ему  делали  подарки,  дали  ему  мокасины,
леггинсы, замшевую рубашку, плащ из  шкуры бизона. Он  надел все  это и стал
ходить в одежде. Через несколько дней он стал расхаживать по лагерю, и народ
почти не обращал на него внимания. Они привыкли видеть его тут.
   Вскоре Чудак выяснил, что вождь со шрамом на лице очень жестокий человек.
У него было пять  жен - первая старше его  и очень уродливая. Остальные были
славненькие  молодые женщины,  одна очень  хорошенькая.  Старая  жена  дурно
обращалась с остальными, заставляла их работать все дни напролет. Иногда она
их  била. Когда она жаловалась вождю, тот тоже бил их или хватал двух женщин
и  стукал головами.  Женщинам  жилось  очень плохо. Юноша не мог удержаться,
чтобы  не  заглядываться  на  самую  молодую  из  жен,  такую  хорошенькую и
грустную.  Он всегда ходил  неподалеку  от того  места, где она  работала, и
часто  встречался  с  ней  в  лесу, когда она собирала  дрова,  и тогда  они
улыбались друг  другу. Прошло  много  дней, и он как-то вечером  застал ее в
лесу одну.  Теперь настал его час; он  быстро рассказал  ей знаками, кто он,
что он не сумасшедший и одиночкой  отправился в  военный поход,  сказал, что
любит  ее и  огорчается,  видя,  как с ней  дурно обращаются. Юноша спросил,
согласна ли  она уйти с ним  и стать его женой. Она не отвечала, но подошла,
прижалась к нему  и поцеловала его. Тут они  услышали, что  кто-то  идет,  и
расстались.
   На следующий день  они опять встретились в  лесу  и спрятались  в  густой
заросли ив. Здесь Чудак и женщина стали составлять план побега. С трудом они
дождались наступления ночи.
   Когда  огонь  погас  и вождь  со  своей старой  женой захрапели,  Чудак и
молодая  женщина тихонько  вылезли из  палатки  и  пошли  к реке.  Здесь они
связали два бревна  и положили  на  них  свою  одежду поверх небольшой кучки
веток  кустарника,  которую  набросали на плот. Юноша откопал свою одежду  и
оружие и их тоже уложил на плот поверх  всего. Затем с одним только ножом он
вернулся в  палатку, оставив женщину у  плота. Он вполз в палатку, прополз к
ложу вождя, занес нож и воткнул его  глубоко прямо в сердце вождя, потом еще
и  еще  раз.  Тот  не  крикнул, но  дернул ногами, и спавшая  рядом  старуха
проснулась. Чудак  сразу схватил  ее  за горло  и стал душить,  пока она  не
затихла.  Затем он оскальпировал вождя, взял  его оружие и побежал обратно к
плоту. Женщина ждала  его; оба вошли  в воду, толкая  перед  собой связанные
бревна; выйдя на глубокое место, они поплыли,  держась  одной рукой за плот.
Так они переправились через реку, оделись и пустились пешком в далекий путь,
направляясь  в деревню арикара. Позади них, на  том  берегу, с  которого они
пришли, все было тихо; то, что произошло, еще не обнаружилось.
   Как гордилась своим внуком старуха Белый Полог, когда он вернулся домой с
хорошенькой женой со скальпом и оружием грозного вождя. Он добыл себе славу,
со временем  он сам станет  вождем. И он стал вождем, главным вождем  своего
племени. Никто больше не называл его Чудаком. Он принял имя Три Удара Ножом,
и все с гордостью  называли его этим именем.  Он и его добрая жена дожили до
глубокой старости, У них родилось много детей, и они жили счастливо".


ГЛАВА XXIII
   ПИКУНИ ПРИХОДЯТ В ФОРТ

   - Вставай! - скомандовала Нэтаки, схватив меня за руку и едва не стащив с
постели. - Вставай! Так хорошо на дворе!
   - Зачем ты меня разбудила? - спросил я. - Мне снился такой хороший сон.
   - Конечно, хороший, и ты еще вдобавок разговаривал во сне. Поэтому я тебя
и разбудила. Я не хочу, чтобы она тебе снилась. Скажи скорее,  что за сон ты
видел и что она тебе сказала.
   - Ну, раз ты настаиваешь... она сказала, она сказала, она сказала...
   - Ну, скорей! Что она сказала?
   -  Она  сказала:  "Пора вставать  и  умываться.  Я  уже  приготовила тебе
завтрак, и мы сегодня едем на охоту".
   - Ах,  как  он умеет  лгать! - воскликнула она,  поворачиваясь к  Женщине
Кроу. - Совсем не я ему снилась; ведь он разговаривал на своем языке.
   Я настаивал на том, что говорю правду.
   - Во-первых, - говорил я, - есть  только одна "она" - это ты. А если бы и
была  другая, то ее тень не могла бы добраться сюда,  чтобы посетить меня во
сне, так как она не смогла бы найти дорогу.
   Это  рассуждение  показалась  убедительным  и  прекратило  с  спор.  Утро
выдалось в самом  деле прелестное. Ночью ударил  сильный  мороз, на траве  в
тени форта еще лежал белый иней, но солнце светило в чистом небе, дул теплый
юго-западный ветер - все предвещало превосходный осенний день.
   Мы позавтракали,  оседлали лошадей и  поехали, переправившись через реку,
вверх по склону долины и дальше в прерию. Нэтаки запела одну из песен женщин
своего племени.
   - Тише! - сказал я ей. - Так не охотятся. Ты распугаешь всю дичь.
   -  А я этого не боюсь, - возразила  она. - Не все равно?  У  нас еще есть
сушеное мясо. Я не могу не петь.  Такое великолепное  утро просто заставляет
меня петь.
   Действительно, не  все ли равно.  Я  радовался, видя ее такой счастливой,
видя как искрятся ее глаза, слыша ее смех и пение. Пасшаяся невдалеке группа
антилоп умчалась от нас через гребень, из соседней лощины выбежало небольшое
стадо бизонов и понеслось галопом на запад. Показался одинокий койот, он сел
на задние лапы и уставился на нас.
   - Хайя, братец,  - сказала Нэтаки, обращаясь к нему,  - ты тоже счастлив?
Конечно, счастлив, - продолжала она, - мех у него густой  и  теплый,  он  не
боится приближающихся холодов, а еды  у него  вдоволь, всегда вдоволь. Часть
добычи  он  убивает  сам,  а кроме того, всегда может полакомиться остатками
животных,  убитых  его большими родственниками. Старик наградил  его и волка
большой сообразительностью.
   Мы  все  ехали  вперед без  цели  по прерии,  разговаривая  и  смеясь. Мы
чувствовали  себя счастливыми,  очень  счастливыми,  как и  полагается  двум
молодым  людям, которые любят друг  друга к не знают никакой  заботы. Часто,
взобравшись на какую-нибудь небольшую возвышенность, мы слезали с лошадей  и
пускали их пастись,  пока я курил и осматривал местность в  подзорную трубу.
Нэтаки  тоже  любила  наблюдать  за  животными  в  трубу, смотреть, как  они
отдыхают или щиплют  траву, как прыгают, скачут и гоняются друг за другом от
избытка сил. У меня  была хотя  и старая,  но сильная труба, в нее удавалось
даже разглядеть мертвые старые кратеры и темные провалы на поверхности луны.
Но мне ни разу не удалось уговорить Нэтаки навести трубу на этот объект. Она
считала  ночное  светило  не  мертвым  старым  небесным  телом,  а  реальной
священной  особой  -  женой  Солнца,   которую  глаза   смертных  не  должны
рассматривать и изучать.
   Во второй половине дня мы решили, что пора уже добыть мясо и возвращаться
домой.  Только  мы собрались сесть на  лошадей и поехать  по  направлению  к
лощине на запад от нас, где паслось несколько бизонов, как увидели далеко на
севере  столбы  поднимающейся  пыли  и  поближе  несколько  небольших  групп
бизонов, разбегающихся в разные стороны, но преимущественно по направлению к
нам. Несколько мгновений  спустя появились всадники,  а позади них на  верху
длинного гребня показалась колонна верховых и лошадей без всадников.
   - Ага! - сказал я, - пе-куа-ни идут в форт.
   - Моя мать здесь. Поедем, встретим их, - предложила Нэтаки.
   Несколько напуганных бизонов бежали почти по прямой месту, где мы стояли.
Я  велел ей отвести лошадей  назад,  где их не будет видно,  а сам спустился
вниз, чтобы  видеть поверх гребня, что  делается. Вскоре  тридцать или сорок
бизонов  приблизились  уже на расстояние  выстрела.  Я прицелился  в большую
корову и первым выстрелом перебил ей  левую переднюю  ногу. Корова тотчас же
отстала  от остальных,  а  второй выстрел  уложил ее. Корова оказалась очень
жирной,  а шкура отличного качества; может быть, не совеем  полномерная,  но
очень темная и блестящая.
   Я собирался разрезать спину животного,  намереваясь взять только филей  и
язык, но подошла  Нэтаки и настояла, чтобы я снял  шкуру как  полагается,  с
головой и хвостом. Она хотела, чтобы я разделал все мясо и забрал его.
   - Мы дадим шкуру  моей матери, - сказала она, - и попросим  ее  уложить в
нее мясо для нас.
   Конечно,  я  сделал  так,  как  мне  было  велено. Разделка  туши  заняла
некоторое  время. Пока я работал,  Нэтаки поднялась на  вершину  гребня,  но
скоро вернулась и сообщила, что племя ставит палатки недалеко от того места,
где мы их увидали, и что хорошо бы остаться и переночевать с ними.
   - Ладно, - ответил я, - мы поедем туда и остановимся у Хорькового Хвоста.
Возьмем немного мяса, а  остальную часть туши и шкуру оставим  твоей матери,
чтобы она забрала все завтра утром.
   Но оказалось, что так сделать нельзя.
   - Или волки сожрут  все мясо ночью, - возразила Нэтаки,  - или кто-нибудь
найдет и  заберет его  рано  утром.  Нет, мы должны уложить его  и отвезти в
лагерь.
   Я набросил шкуру на лошадь Нэтаки, покрыв коня целиком, вместе  с седлом,
от головы до хвоста. Затем повесил большую часть мяса поперек седла и накрыл
все,  завернув и  сложив  несколько  раз шкуру.  Остаток мяса я уложил в два
больших  мешка  и  привязал  позади  своего  седла.  Затем  я  помог  Нэтаки
взобраться  и усесться на  верху  вьюка. Когда я  сел  на  свою  лошадь,  мы
направились к лагерю и  въехали в него по тропке  между  палатками. Со  всех
сторон нас встречали радостными приветствиями и улыбками, слышались шутки  о
молодой  паре  охотников.  Мы  слезли с  лошадей  перед палаткой  Хорькового
Хвоста.  Моя добра