не подплывет к  борту:
здесь матросы вытащили ее на палубу. Пожалуй, более трудного выстрела мне не
приходилось  видеть. Новички собрались вокруг  Гардипи и уставились на него,
открыв рты от изумления.
   Мы прибыли в Керрол к концу дня. На борту было много тонн  наших товаров;
матросы с  поразительной быстротой выгрузили  все на  берег.  Обоз  Ягоды  с
бычьими упряжками  прибыл раньше  нас сухим  путем,  и рабочие уже выстроили
вместительный  двухкомнатный бревенчатый дом; одна из комнат предназначалась
для  кухни,  другая  для  столовой.  Мы  немедленно  заняли  дом,  и женщины
приготовили хороший обед.
   К  середине  сентября  форт  уже хорошо  подготовился  к  зиме; построили
большую бревенчатую лавку со складом  размером  40X125  футов, коптильню для
копчения языков бизона и спальные помещения. Исполняя свое обещание пришли с
севера  черноногие  и  блады,  а  немного  позже  прибыло  около двух  тысяч
канадских кри, предводительствуемых  вождем Большим  Медведем.  Пришло также
много   индейцев  ред-ривер,  французов  и  англичан-полукровок  со   своими
неуклюжими  скрипучими  повозками  на  двух колесах  без  железных  ободьев.
Очевидно,  нам не  грозил недостаток покупателей. Торговец-конкурент  открыл
еще до нас небольшую  лавку ярдах в двухстах выше по реке. Он никогда раньше
не занимался торговлей с индейцами, но хвастал своими коммерческими успехами
в Штатах и говорил,  что скоро отберет у нас всю торговлю, хотя  у него и не
такой большой запас товаров. Когда на  противоположном берегу реки появились
черноногие, он переправился к ним и пригласил вождей к себе на обед. Они все
сели к нему в лодку и переехали через реку, но, как только ступили на берег,
прямиком отправились на наш пункт, где черноногих ждала знакомая им радушная
встреча.  Трудно  себе  представить  более  огорченного человека,  чем  этот
торговец. Еще до  того как кончилась зима, он перенес и другие огорчения. Мы
позаботились о том, чтобы он не скучал.
   Северные черноногие  дружили  с кри,  в  некоторой  степени  племена  эти
связаны смешанными  браками. Оба племени всю зиму стояли лагерем бок о бок в
речных  долинах около  нас.  Однако  блады находились  с  ними  не  в  таких
дружественных отношениях  и охотились  к  югу  от реки у подножия гор Сноуи.
Вожди  племен бладов  и кри заключили своего рода  перемирие, договорившись,
что  по крайней  мере на эту  зиму между племенами не будет столкновений. Но
пикуни  не  хотели встречаться  со своими  исконными  врагами  и охотились в
местности на западе  от  нас, время от времени высылая военный  отряд, чтобы
убить несколько кри и угнать у них табуны. Кри с нами не торговали.
   Нэтаки и  Женщина  Кроу  пришли  в  сильное  негодование,  когда  увидели
подъезжающих с севера кри.
   - По какому праву, - спрашивала Женщина Кроу, - они здесь. Солдаты должны
были  бы  прогнать  этих   кри  назад  в  их  заросшие  кустарником  болота.
Неправильно разрешать  кри  убивать  бизонов  и  прочую принадлежащую нашему
племени дичь.
   - Это собаки, питающиеся собачьим мясом!  - воскликнула Нэтаки. - Если ты
собираешься пригласить их вождей на обед, то ищи кого-нибудь, кто приготовит
еду, потому что я готовить не буду.
   И  Нэтаки сдержала свое  слово.  Увидев,  как  она  к этому  относится, я
отыскал семейство английских полукровок, которое взяло  на себя обслуживание
компании. Нэтаки потеряла в войне против кри брата и дядю, и я не мог винить
ее за такое отношение к этому племени. Однако пикуни  всегда  побеждали кри,
так как  были храбрее, лучше вооружены и лучше ездили верхом. Некогда пикуни
сразились с кри там, где сейчас стоит  город Летбридж, в провинции Альберта;
в  этой битве было убито двести  сорок человек  кри, еще много  утонуло  при
попытке спастись вплавь по реке.
   Не  могу  объяснить почему, но и я  чувствовал глубокую неприязнь  к кри;
может быть, потому, что враги Нэтаки, естественно, были и моими врагами. Мне
стыдно признаться я ненавидел и презирал  кри, внешний их вид, ухватки, даже
язык. Я  скоро  выучил слова на  языке кри, обозначающие  различные предметы
торговли, но ни за что не применял этих названий, делая вид, что не понимаю,
и  заставлял   кри  или  требовать  нужное  на  языке   черноногих,  который
большинство кри  знало, или  же  при помощи языка  жестов. Их  вождь Большой
Медведь  был  низкорослый,  широкоплечий человек  с грубыми чертами  лица  и
маленькими  глазками;  волос  на  его  голове, казалось, никогда  не касался
гребень. Я  никак не мог  узнать,  почему  он стал  вождем.  Он, видимо,  не
обладал даже средним  умом, а  его  военные заслуги  не шли  в  сравнение  с
заслугами среднего воина из черноногих.
   Еще  больше,   чем   кри,   мне   были   неприятны   их   сводные  братья
французы-полукровки от индианок кри, племя ред-ривер.
   Луи Риэль!  Как хорошо и все  же  как мало я знал этого  вождя  восстания
ред-риверов  Канады  в  1885  году.  Риэль был  красивый мужчина,  хотя  его
блестящие черные глаза глядели не совсем  уверенно, даже немного бегали; и у
него были  такие вежливые манеры.  Еще  за тридцать-сорок  ярдов  от  вас он
снимал свое широкополое сомбреро широким жестом и подходил к вам с поклонами
и улыбками, наполняя воздух высокопарными  комплиментами. Он получил хорошее
образование;  иезуиты  готовили  его  в  священники,  но кое-какие проступки
помешали его посвящению. Я думаю,  что  именно образованность была  причиной
поражения Риэля, так как он переоценил себя и  свою силу. Все-таки я не  мог
решить, действительно ли он верил в свое дело и в то, что он может исправить
несправедливое  зло,  как   он  выражался,  причиненное  его  угнетенному  и
обманутому  племени,  или  же  он  затеял  всю эту  драку,  рассчитывая, что
канадское правительство откупится от него и он будет потом жить в богатстве.
Возможно также,  что в оценке самого себя, своего племени и своего положения
сказывалась   неуравновешенность  Риэля.  Он  появился  у   нас  с  приходом
ред-риверов из северных прерий и скоро стал пользоваться расположением Ягоды
благодаря  исключительному  умению гладко  и убедительно  говорить. Он хотел
получить у нас в кредит товары, чтобы торговать в своем лагере, и мы  их ему
дали.  В течение почти двух лет он имел  у  нас открытый счет. Счет и сейчас
открыт, так как он уехал,  исчез в  одну  ночь,  и  остался  должен  семьсот
долларов.
   -  Так, - сказал Ягода, - пожалуй, мы с ним в расчете:  он поклонился нам
приблизительно семьсот  раз,  и  я считаю, что такие величественные и низкие
поклоны стоят примерно доллар за штуку.
   Никто из ред-риверов, кроме Риэля, не имел  ни  малейшего представления о
силе канадцев и  стоявших за ними англичан. Но он-то знал все, так как бывал
на востоке в Оттаве, Монреале и Квебеке и  чтением приобрел общие знания обо
всем  мире.  Но  здесь,  близ  нашего  торгового пункта, он  устраивал  одно
собрание  за  другим  и  взвинчивал  свое  племя  до  состояния  предельного
энтузиазма, уверяя что канадцев-англичан  мало, что они неопытны,  и индейцы
всего за несколько недель смогут покорить врагов силой оружия. Когда индейцы
спрашивали наше  мнение,  мы говорили, что  нет ни малейшего  шанса победить
канадцев, и то же самое говорил живший с ред-риверами католический священник
отец Скаллин.  Он был  прислан  епископом  Эдмонтонским, чтобы  заботиться о
духовных нуждах  различных  племен.  Скаллин бегло говорил  на  языках кри и
черноногих  и на канадско-французском  наречии. Я  сомневаюсь,  чтобы  Риэлю
удалось  вызвать восстание ред-риверов, если бы в стране сохранились бизоны.
Но когда индейцы уже не могли больше существовать охотой на бизонов и начали
голодать,  они впали в отчаяние, и произошел взрыв. Восстание началось через
четыре  года после  того, как мы впервые  обсуждали эти  вопросы  на берегах
Миссури. Все они, вместе  взятые  - кри  и ред-риверы,  - не смогли проявить
себя  в бою  так, как  это  сделала  бы  горстка  черноногих.  Риэля судили,
приговорили к казни и повесили как изменника.
   Ред-риверы, прибывшие с севера, - дети англичан  и шотландцев, совершенно
не  походили  на французов-полукровок: торговать и встречаться  с  ними было
просто удовольствием. Женщины этих  ред-риверов большей частью голубоглазые,
розовощекие блондинки, а  мужчины рослые,  мускулистые, крепкие,  воплощение
мужественности -  на них  приятно было смотреть. Но, позвольте! Я  не должен
огульно  осуждать полукровок-француженок. Я вспоминаю, что некоторые  из них
казались чрезвычайно  милыми, даже в темных,  иностранных нарядах, в которые
они  одевались. Помню, например, некую Шели, муж которой, француз, погиб  во
время погони на бизонов.
   Бизоны продолжали  пастись  поблизости  от нас, и  число  их, видимо,  не
уменьшалось, несмотря  на то,  что ежедневно на  охоту выезжала целая  орда.
Один раз я поехал с несколькими ред-риверами.  Мы вскоре завидели стадо, как
только выехали  за край долины.  Мои спутники,  скрытые  от  бизонов  крутым
бугром,  спешились, сняли  шляпы  и,  став  на  колени,  начали  креститься.
Какой-то почтенный старец  произнес длинную молитву об успехе охоты и о том,
чтобы  ничего  дурного не  приключилось ни  с ними, ни с лошадьми  во  время
погони. Потом они вскочили в седло и понеслись, бешенно нахлестывая  лошадей
и проклиная их  самыми  ужасными  проклятиями, какие только знали.  Кое-кто,
кому не хватало слов на родном языке, орал проклятия на ломаном английском.
   - Поль, - сказал я  одному из  ред-риверов,  когда  погоня кончилась, - а
если бы ты погиб во время погони, куда бы отправилась твоя душа?
   - Как куда? Конечно, к доброму богу.
   -  Но  после молитвы  ты  проклинал  свою  лошадь.  Ты произносил ужасные
проклятия.
   -  А!.. Но ведь  это  говорилось  в  пылу погони,  чтобы  поганая скотина
скакала быстрее. Добрый бог несомненно знает, что я не хотел  его оскорбить.
Моя - как это называется - душа отправилась бы в хорошее место.
   Чтобы  обслуживать  бладов  и  большой  лагерь  ред-риверов, мы  устроили
поздней осенью филиал нашего торгового пункта на Флат-Уиллоу-Крике,  притоке
Масселшелл. Я ездил туда несколько раз в течение зимы, проезжая мимо больших
стад бизонов и  антилоп; один раз я видел табун диких лошадей, гораздо более
диких, чем  бизоны,  среди которых  они бродили.  У  подножия  гор  Сноуи, с
которых берет начало Флат-Уиллоу, водились огромные стада вапити и оленей, и
мы скупали их шкуры в большом количестве.
   Редко  какая  семья  кри  и  ред-риверов  владела больше чем  полудюжиной
лошадей.  Многие кри при перенесении лагеря на  новое место бывали вынуждены
идти пешком, навьючивая свое скромное имущество на собак. Однако эти индейцы
не  были  лентяями;  они  убивали бизонов  и  дубили множество шкур, которые
выменивали на виски, чай и табак; одежду покупали редко.


ГЛАВА XXXIV
   ПОСЛЕДНИЕ БИЗОНЫ

   С наступлением  весны черноногие и блады двинулись  назад в Канаду, чтобы
получить  от   правительства  полагающиеся  им   по  договору   деньги.  Они
намеревались  осенью вернуться, но  сейчас перешли  границу и направились на
север. Кри и ред-риверы остались  около  форта. За этот сезон мы наторговали
четыре тысячи шкур бизона и почти  столько же шкур оленей, вапити и антилоп.
За  шкуры  бизона мы выручили 28000 долларов,  за шкуры других  животных  и,
кроме того,  бобровые и  волчьи меха еще около  5000 долларов.  Это  был наш
рекордный сезон, самый выдающийся  на  памяти  Ягоды.  Замечательно, что это
произошло в то время, когда бизоны уже были почти полностью истреблены.
   Мы ожидали, что проживем лето, как обычно, спокойно, но тут пришли заказы
на  пеммикан  и  сушеное  мясо  от фирм,  ведущих  торговлю  с  индейцами на
территории  агентства  Сиу, в Дакоте,  и  от торговавших на  Северо-западной
территории Канады. Во всех письмах говорилось одно и то же: "Бизоны исчезли,
пошлите нам для торговли столько  тонн мяса и  пеммикана, сколько  сможете".
Кри  и их  сводные братья были очень  довольны, когда мы  сказали, что купим
все,  что они нам доставят, и  не теряя времени  принялись охотиться. В  ход
пошло  всякое  мясо  -  худые  самки  бизона,  старые   самцы,  возможно,  и
покалеченные   лошади.   Мясо    сушилось   широкими,   тонкими    пластами,
запаковывалось   в   тюки,  перевязанные   сыромятными   ремнями.   Пеммикан
изготовляется  из истолченного в порошок сушеного мяса, смешанного с салом и
жиром,  извлеченным  из  костей  животных.   Пеммикан  паковался  в  плоские
продолговатые  мешки из сырой  кожи. Это  покрытие, высыхая,  садится,  туго
сжимая наполняющую его массу; такой мешок приобретал  плотность и вес камня.
Я  уже  не  помню сколько этого товара  мы  запасли за  лето - сушеного мяса
буквально  десятки  кубических  ярдов, а пеммикана сотни мешков; все это  мы
продали с хорошей прибылью.
   Однажды  в  середине лета  к нам в  дом явился  высокий стройный человек;
лицом и черными  остроконечными,  закрученными кверху усами он напомнил  мне
портреты  старинных испанских дворян.  Изъяснялся он на  английском,  чистом
английском языке, гораздо лучшем, чем язык,  которым  говорили все  белые  в
этих  местах, лучшем, чем язык  многих  офицеров армии,  окончивших  военную
академию  в Уэст-Пойнте. Представляясь,  он назвал себя  Вильямом Джексоном.
Имя показалось мне знакомым, но я  не мог сообразить, где я его слышал, пока
он не сказал,  что иногда его называют Сик-си-ка-кван -  Черноногий Человек.
Тогда я вспомнил. Сколько раз старик  Монро говорил  о нем, о  своем любимом
внуке, о  его  храбрости  и добром  сердце. Я с  радостью пожал  его руку  и
сказал:
   -  Я давно хотел встретиться с вами, Сик-си-ка-кван. Ваш дед  мне много о
вас рассказывал.
   Мы с ним крепко подружились и дружили до самой его смерти.
   Никто не заставит меня поверить, что  наследственность не имеет значения.
Возьмите, например,  Джексона.  Со стороны  матери он происходит  от  Монро,
известной  своей  храбростью   шотландской  семьи,  и   Ла-Рошей,   знатного
французского семейства, представители которого давно эмигрировали в Америку.
   Отец его Томас Джексон принимал участие в войнах 1832 года с семинолами и
другими  индейцами;  прадеды его  с  обеих сторон сражались за независимость
Штатов. Не удивительно, что он сделал  военное  дело своей  профессией и еще
юношей вступил  разведчиком в  армию Соединенных  Штатов. В то время,  когда
Джексон  появился  в  нашей  лавке  в  Керроле,  он  торговал  с  индейцами,
кочевавшими около гор Джудит. Мне не хотелось расставаться с ним. Я почти не
надеялся  увидеть  его  снова,  но  несколько  лет  спустя  встретил  его  в
резервации,  куда "новички"  с их  копеечным подходом к делам  загнали  всех
"мужей скво", как нас называли.
   Снова пришла зима; кри  и  ред-риверы все еще жили  около нас, но бизонов
было уже не так много, как в предыдущую зиму. Область, где они паслись, тоже
уменьшилась  и простиралась  теперь  к  востоку  от  устья  реки  Джудит  до
Раунд-Бьютт, на северном берегу  Миссури, на расстояние в  сто двадцать пять
миль; ширина этой области в сторону от реки составляла не более сорока миль.
На  юг  от Миссури,  в районе между ней и рекой Йеллоустон, паслись  гораздо
более многочисленные стада  бизонов,  но  здесь  много  было и  охотников. С
востока стада  теснили ассинибойны  и сиу-янктонаи, с юга  кроу и орда белых
охотников  за  шкурами,  появившихся  в   области  с   постройкой   Северной
тихоокеанской железной дороги, сооружавшейся в  то время вдоль  Йеллоустона.
Среди стад бродили наши кри и  ред-риверы. Больше  всего истребляли  бизонов
белые охотники. В эту зиму они собрали  в районе вдоль реки Йеллоустон свыше
ста тысяч шкур  бизонов, которые  продавались  владельцам кожевенных заводов
Востока примерно по два доллара за  штуку.  Мы приобрели две  тысячи семьсот
бизоньих шкур и  около тысячи  шкур оленей, антилоп и вапити;  все остальные
торговцы,  вместе взятые, закупили приблизительно столько же. Большую  часть
полученных  нами шкур охотники сняли с бизонов, убитых в начале зимы. Позже,
в  середине  зимы,  охотникам  приходилось  заезжать все  дальше и  дальше в
поисках дичи. Не было уже никаких сомнений в том, что охота на  бизонов идет
к концу.
   В феврале у нас истощился запас  одеял  для торговли,  и  я отправился на
торговый пункт в устье реки Джудит,  взяв с  собой Нэтаки. Лед на Джудит был
уже крепкий,  и  мы  поехали по реке; каждый  сидел  на  отдельных  саночках
ред-риверов, запряженных лошадью. Приятно было скользить по  гладкому  льду,
по  знакомой реке.  Было не очень  холодно,  безветренно,  снег не  падал. В
первый  день мы доехали  до  Дофин-Рэпидс  и  заночевали  в домике  временно
отсутствовавших лесных охотников. Они оставили записку на  грубо сколоченном
столе. В записке стояло: "Будти как дома, куда пойдети, закройти двер".
   Мы устроились  "как  дома". Нэтаки изготовила на огне хороший обед, и  мы
долго  сидели  перед веселым  огнем  в  удобнейших креслах.  Кресло состояло
просто  из  сырых  бизоньих  шкур,  натянутых  на  деревянные  рамы,  но  им
пользовались, когда шкуры еще  только  высыхали, и оно получило превосходную
форму: каждая часть тела получала как раз нужную опору.
   На  другой день  мы приехали на  место, а  на следующий  день отправились
домой с  грузом одеял.  Около  четырех часов дня показалось  стадо  бизонов,
бегущих через реку  на  юг;  из  оврагов  у реки слышались выстрелы. Немного
спустя стал виден большой лагерь индейцев в походе; они спускались гуськом в
долину реки под нами. Сначала я забеспокоился, так как боялся, что это могут
быть ассинибойны, которые недавно убили лесного охотника. Я остановил лошадь
и спросил у Нэтаки, что нам  лучше делать: гнать вперед возможно скорее  или
остановиться и заночевать с индейцами.
   Она внимательно вгляделась в них; они уже начали ставить палатки. Как раз
в этот момент начали поднимать и натягивать на шесты раскрашенную палаточную
кожу.
   -  Ой! - воскликнула  Нэтаки, задохнувшись от  радости, -  ведь это наши!
Смотри! Они поставили священную палатку бизона. Скорее! Едем к ним.
   Действительно,  это  была  группа  пикуни,  предводительствуемая  Хвостом
Красной  Птицы, у которого мы и заночевали. Они так же были рады видеть нас,
как  мы радовались  встрече с ними. Мы легли  спать далеко за полночь, когда
кончились дрова в палатке.
   - Дело идет  к  концу,  - сказал мне Хвост  Красной Птицы.  - Этой  зимой
пришлось  ходить  на  охоту  очень далеко: по  peкe  Милк,  на  Волчьи  горы
(Литтл-Роки), а теперь сюда, на Большую реку (Миссури), а мяса мы добывали в
обрез,  только чтобы поесть, Друг, боюсь, что  это наша  последняя  охота на
бизонов.
   Я  рассказал ему, что делается на юге  и на востоке отсюда, что нигде нет
бизонов,  если не считать  малочисленных стад между  этими местами  и  рекой
Йеллоустон, да и то стада здесь насчитывают не более сотни голов.
   - Ты уверен, - спросил он, - что белые осмотрели  всю страну, которая, по
их  словам, лежит между двумя солеными  озерами (океанами)? Не пропустили ли
они какую-нибудь  большую область, где  собрались наши  бизоны,  откуда  они
могут еще вернуться?
   - Нет такого места во  всей стране, - ответил я,  - на севере, на юге, на
востоке или на западе, где  бы  не  прошли белые, где бы  они не проходили и
сейчас, и никто  из них не  встречал бизонов. Не верь, как  верят многие  из
ваших, что белые угнали бизонов, чтобы лишить вас средств к существованию. И
белые хотят убивать  бизонов,  чтобы получить их шкуры и мясо, так же, как и
вы.
   - Если так обстоит дело, - сказал он с глубоким вздохом, - то меня и всех
наших ждут несчастье и смерть. Мы умрем от голода.
   На  следующий день, когда мы ехали  домой,  я увидел  одинокого  молодого
бизона - почти годовалого. Он стоял унылый, заброшенный, на клочке, поросшем
райграсом, над рекой, Я застрелил его и  снял с него шкуру, целиком с рогами
и