вои   данные,
характеризовавшие моральный облик  Квэпа  -  мужа  и  отчима,  в  зале
раздался крик:
     - Это не он!.. Ванду убила... я!
     То был вопль Линды Твардовской.

95. ХОД КОНЕМ

     Крауш подумал  было,  что  это  продолжение  комедии самооговора,
начатой на предварительном следствии:  новое обстоятельство  требовало
прекращения судебного заседания и возвращения дела на доследование. Но
Крауш  не  хочет  давать  оттяжку  преступникам  и   ходатайствует   о
продолжении судебного следствия.  Он аргументирует тем,  что признание
Линды,  даже если  бы  оно  оказалось  правдой,  ничего  не  меняет  в
обвинении,  предъявленном Квэпу по ст.  ст.  58/6,  58/8 и 58/9. Крауш
старается убедить суд в  том,  что  поскольку  это  обвинение  снимает
обвинение  Квэпа по ст.  136,  а сама Линда проходит по делу Квэпа как
соучастница в преступлениях,  предусмотренных названными пунктами 58-й
статьи,  то  дело  может продолжаться слушанием.  Он не ходатайствовал
перед судом о выводе из залы нарушительницы тишины,  решил, что у него
еще   будет   время   нанести   беспощадный   удар   лжесвидетельнице,
по-видимому,  обезумевшей   от   патологического   стремления   спасти
любовника.
     И вот  публика,  с  нетерпением  ожидавшая   возвращения   судей,
удалившихся на совещание, встает; судьи занимают свои места, секретарь
зачитывает решение суда продолжать  заседание.  Удовлетворенный  Крауш
продолжает допрос свидетельницы Линды Твардовской:
     - Вы сказали,  что обвиняемый Арвид Квэп  не  имеет  отношения  к
покушению  на  жизнь  вашей дочери Ванды,  - не без торжества начинает
Крауш.
     И тут, прежде чем он успевает продолжить, ко всеобщему удивлению,
Линда заявляет:
     - Я  этого  не  говорила.  - Шорох удивленного шепота пронесся по
залу,  смолк и пронесся с удвоенной силой,  когда Линда повторила: - В
стенограмме нет моих слов о том,  что Квэп не убивал Ванду?..  - Линда
сделала попытку улыбнуться и высокомерно вскинула голову:  - Я  только
сказала,  что он, - Линда указала на Квэпа, - не убивал Ванду... А при
чем тут Квэп?  - Она недоуменно пожала плечами. - Ведь этот - вовсе не
Квэп.
     - Перестаньте,  Твардовская, - раздраженно прикрикнул Крауш. - Он
ваш  фактический  муж  Арвид Квэп,  вы признали это на предварительном
следствии, вот ваша подпись под показанием.
     Полуобернувшись в  залу,  так  чтобы хорошо были слышны ее слова,
Линда громко проговорила:
     - Под пыткой можно подписать и собственный смертный приговор.
     Крауш вопросительно  посмотрел  на   председательствующего.   Тот
совещался с судьями. Так или иначе Твардовская добилась своего: тут же
Квэп следом за нею повторил,  что  он  вовсе  не  Квэп  и  никогда  не
признавал этого;  никогда в глаза не видел этой женщины и не понимает,
о чем тут идет речь, о какой такой Ванде Твардовской.
     На этот  раз  и  Крауш ничего не имел против перерыва в заседании
для проверки заявления Линды о якобы примененной к ней пытке. Началось
медицинское   освидетельствование   Линды,   производство  дознания  в
прокуратуре,  экспертиза.  Крауш ходил злой:  все это  было  комедией,
разыгрываемой  преступниками  с  целью  затянуть процесс.  С виноватым
видом ходил защитник Квэпа. Игра его подзащитного ничего не прибавляла
к надеждам защиты.
     В один  из  дней  этого  вынужденного  перерыва  Мутный  попросил
свидания  с  прокурором.  Он  сказал,  что готов дать любые показания,
какие нужны обвинению,  и начнет  с  того,  что  признает  подсудимого
Квэпом.
     - Позвольте,  -  возмутился  Крауш,   -   вы   же   показали   на
предварительном следствии, что не знаете его имени.
     - Конечно,  - не смущаясь,  ответил Мутный,  - он явился ко мне в
совет под именем Строда, но у меня тогда уже закралось сомнение в том,
что это его настоящее имя.
     - Откуда же вы узнали, что его зовут Квэпом? - удивился Крауш.
     - От вас,  - невозмутимо заявил Мутный.  - Я вам верю,  гражданин
прокурор,  и покажу все, что хотите, понимаете - все, все, - упирая на
это слово,  повторял Мутный.  - За это  я  ничего  даже  и  не  прошу,
решительно ничего!.. Услуга правосудию.
     - Ну, знаете!.. - Краушу казалось, что если он сейчас не закурит,
то  разразится  таким  кашлем,  какого  никто  еще и не слыхивал.  Но,
давясь,  он успел все же отдать приказ увести Мутного и  только  тогда
скорчился в мучительном приступе.
     Прошло четыре дня перерыва.  Заседания суда возобновились с того,
что  была  доказана  ложность  показаний  Линды  о  применении  к  ней
недозволенных законом методов допроса.  Крауш хранил молчание. Молчала
защита.  В  зале  царила  мертвая  тишина.  Когда председательствующий
разъяснил Линде,  что  таким  же  образом  будет  опровергнуто  всякое
недобросовестное   заявление,  направленное  к  обману  суда,  и  дело
кончится только тем,  что  разбирательство  будет  продолжаться  в  ее
отсутствие, - зал ответил дружными рукоплесканиями.
     - Линда Твардовская,  - спросил председательствующий, - признаете
ли вы, что обвиняемый ваш муж - Арвид Квэп?
     - Нет!
     - Обвинение докажет,  что на скамье подсудимых сидит не кто иной,
как Арвид Квэп, - сказал Крауш.
     - Опять  мои  подписи  под  протоколами?  -  с необычным для него
проворством оборачиваясь к суду,  крикнул Квэп.  - Не выйдет!  Если не
хотите, чтобы я сделал такое же заявление, как Твардовская...
     - И с таким же успехом... - вставил Крауш.
     - Обвиняемый Квэп,  - спокойно спросил председательствующий, - вы
хотите сделать заявление?
     Квэп подумал,   прежде   чем   ответить,   и,  наконец,  негромко
пробормотал:
     - Пока не хочу... Пока!
     И вот  перед  судом  потянулась  вереница  людей,  уже   знакомых
следствию.
     - Свидетель Петерис Шуман,  - спрашивал Крауш,  - этот ли человек
пришел  к  вам  ночью  с  требованием  подсунуть  следствию  подложную
фотографию ареста Круминьша?
     - Да, этот! - твердо сказал священник.
     - Свидетель Альбина Гайле,  этого ли человека вы видели  в  форме
офицера милиции идущим рядом с "арестованным" Круминьшем?
     Матушка Альбина,  не торопясь,  достала очки,  долго, старательно
водружала  их на нос и так же долго,  пристально вглядывалась в Квэпа.
Крауш  следил  за  ее  лицом.  Ему  начинало  казаться,  что  старушка
колеблется: не решается сказать да, но не смеет сказать и нет.
     - Если бы на нем была форма,  я бы сразу сказала, он или не он, -
проговорила она наконец.
     - Может быть,  вам поможет вот это,  - сказал Крауш, передавая ей
фотографическое изображение "ареста".  Переводя взгляд с фотографии на
Квэпа,  Альбина сличала их.  Так же степенно,  без спешки,  как делала
все,  вернула фотографию Краушу и, сдвинув очки на кончик носа, обвела
взглядом судей,  одного за другим,  обернулась к прокурору, посмотрела
на него. Словно ей доставляло наслаждение мучить этих людей, не говоря
уже о зале,  затаившем дыхание, чтобы не пропустить ее ответа. И вдруг
быстро, но отчетливо произнесла:
     - Даже если бы меня заставили тут присягнуть на кресте  и  святом
евангелии,  я не могла бы сказать "нет"... Это он! - Она несколько раз
сердито ткнула сухим пальцем в сторону Квэпа, приговаривая: - Он, он!
     Перед судейским  столом  прошел  старый  рыбак  с берега Лиелупе,
узнавший обладателя  "ряпого"  пальто;  лаборант  из  "Рижского  фото"
сказал,  что  именно подсудимый сделал ему заказ на монтаж фотографии;
Лайма Зведрис узнала  "товарища  Строда",  душившего  ее  на  лодке  и
сбросившего в озеро Алуксне;  прислуга алуксненской гостиницы опознала
своего постояльца; сапожник - владельца сапог с узкими носами. Портной
Йевиньш,  не  сдерживая негодования,  крикнул:  - Пусть он покажет вам
свою грудь, пусть покажет горло с белым шрамом; только если на ней нет
орла  со  свастикой  и  полосы  от  удара,  нанесенного моей рукой,  -
теперь-то я могу в этом признаться,  - только тогда я скажу,  что  это
привидение Квэпа, а не сам Квэп!
     - На же,  гляди, - раздалось со скамьи подсудимых, и Квэп, рванув
рубашку, обнажил грудь - она была чиста.
     Квэп повернулся так,  чтобы показаться публике,  и едва ли в зале
нашелся  хоть  один  человек,  у  которого не вырвалось бы восклицание
удивления и испуга.
     - Перестаньте дурачить людей, Квэп, - сурово проговорил прокурор.
- Свидетель Йевиньш, опишите нам татуировку на груди подсудимого.
     И когда  портной  подробно описал рисунок,  Крауш положил на стол
суда рентгенограмму с таким рисунком.
     - Экспертиза,  - сказал Крауш, - свидетельствует, что этот снимок
сделан с подсудимого Квэпа,  Строда то ж,  Винда то  ж.  Невидимая  на
внешнем  слое  эпителия  татуировка  хорошо просматривается при помощи
рентгена. А теперь поднимите голову и покажите вашу шею.
     Но Квэп  испуганно  запахнул  на  груди  рубашку и даже застегнул
пиджак.  Вся его фигура сжалась,  и взгляд опустился на барьер  скамьи
подсудимых,  который Квэп, казалось, пристально рассматривал в течение
всего процесса.
     Прошли перед  судом  Мартын Залинь,  буфетчик из Цесиса,  хозяева
дома,  снятого Виндом в Цесисе, предколхоза Дайне, председатель артели
"Верное время".  Каждый из них отвечал на вопрос прокурора:  "Да,  это
он",  и на каждого из  них  Квэп  бросал  короткий,  почти  мимолетный
взгляд,  тотчас  опуская  его  на  барьер.  И только когда перед судом
очутился вор с рынка,  купивший кожаную куртку, Квэп поднял голову и в
ответ на слова: "Да, это он", - протестующе крикнул:
     - Неправда! Я никогда не видел этого человека... Это ваш человек,
-  крикнул  он прокурору.  - Я терпел,  пока тут проходили все те,  но
больше  не  желаю  молчать:  вы  подсовываете  суду  лжесвидетеля.  Вы
застращали  или купили обещанием выпустить на волю этого уголовника!..
- Сделал паузу и решительно повторил: - Он лжет!
     И снова суду пришлось тратить время на рассмотрение предъявленных
обвинением доказательств того,  что Квэп  лжет.  То,  что  именно  эту
лежащую  на  столе вещественных доказательств куртку именно он,  Квэп,
выменял  на   свое   "рябое"   пальто,   доказывалось   свидетельством
предколхоза Онуфрия Дайне;  то, что именно в этой куртке был арестован
на рынке  вор,  доказывалось  протоколом  милиции  и  его  собственным
показанием;  а  то,  что  куртка  была  куплена  вором именно у Квэпа,
доказывалось двумя обстоятельствами:  первым было сходство  банковских
билетов,  отобранных  при  аресте  у  вора и у Квэпа,  - они не только
обладали очередными номерами,  но и  жирными  пятнами  одной  формы  и
одного   происхождения,   т.   е.   были   из   одной   пачки;  вторым
обстоятельством было то,  что в кармане куртки, где Квэп, по-видимому,
хранил свой гребень,  нашли несколько волосков, признанных экспертизой
за волосы Квэпа: они имели ту же окраску, что его полинявшая шевелюра,
-  темные,  искусственно  окрашенные  на  концах  и соломенно-светлые,
натуральной пигментации в остальной части.
     Квэп слушал, прижавшись подбородком к барьеру.

96. РОКИРОВКА

     Квэп продолжал отрицать решительно все.  Даже то, что он Квэп! Но
вопрос  был  ясен,  и  суд  вернулся  к  прерванному   допросу   Линды
Твардовской.  И вот Линда описывает,  как раньше, чем об этом попросил
Квэп,  она сама пришла к решению убить Ванду,  чтобы устранить опасную
свидетельницу   возвращения   Квэпа   в   СССР.   Она  дает  подробную
характеристику  дочери,  как  девушки,  воспитанной  школой   в   духе
преданности  Советской  Отчизне,  мечтающей  о  вступлении в комсомол.
Линде был ясен выбор,  который сделает Ванда между спокойствием матери
с  ее  любовником  и  противостоящим  этому  спокойствию  долгом  юной
патриотки. Линда рассказывает, как достала яд у старика, занимавшегося
в давнее, ульманисовское, время истреблением крыс и насекомых.
     - Можете вызвать его. Он... вероятно, жив, - сказала она.
     - Что значит "вероятно,  жив"?  - спросил председательствующий? -
Он собирался умереть?
     - Н-нет... - в некотором замешательстве ответила Линда. - Я имела
в виду,  что он очень стар...  И потом...  я думала, что он... что он,
может быть, отравился.
     - Отравился или вы его отравили? - быстро спросил Крауш.
     - Я?! - испуганно крикнула Твардовская.
     - Да,  вы!..  Чтобы избавиться еще от одного опасного  свидетеля,
снабдившего вас ядом для убийства.
     Линда стояла  в  растерянности,  с  опущенной  головой.  Наконец,
проговорила так тихо, что Крауш едва расслышал ее слова:
     - Он же умел обращаться с ядом.
     - И знал, кому его продал!
     - Просто... он знал, с чем имеет дело.
     - С чем или с кем? - насмешливо бросил прокурор.
     Линда подняла голову.  Но эта попытка смотреть в  лицо  прокурору
была недолгой: ее голова тут же снова упала на грудь.
     - Значит, все дело в том, что вы пустили против него в ход его же
собственный яд?!  Цинизм привел к ошибке, а ошибка привела к тому, что
опасный свидетель остался жив...  И вот теперь вы решили  использовать
этого  уцелевшего  свидетеля  в  свою  же пользу?  - Острый подбородок
Крауша выдвинулся столь угрожающе,  что Линда съежилась  и,  казалось,
потеряла  охоту  к  дальнейшей откровенности.  Но скоро оправилась и с
удивительным   хладнокровием   стала   описывать    все    подробности
приготовлений к убийству дочери:  как готовила для собирающейся в путь
Ванды  бутерброд  с  ветчиной.  Да,  она  хорошо  помнит:  "именно   с
ветчиной".  Как  вскипятила  чай,  крепкий и сладкий,  - такой,  какой
любила Ванда.  Ведь "еще  в  последних  классах  школы  девушка  стала
употреблять крепкий чай, занимаясь по ночам..."
     - А почему по ночам?  - не удержался от вопроса Крауш. - Разве вы
не жили в таких условиях, что можно было заниматься днем?
     - Дело не в условиях.
     - А в чем?
     Линда не очень охотно, как бы через силу выдавила:
     - Днем она работала.
     - Работала вне дома?
     - Да...
     - Это было ее капризом?
     - Нет! - зло ответила Линда. - Она зарабатывала свой хлеб.
     - Разве не вы содержали Ванду?
     - Видите ли... - и потупилась.
     - Кто содержал девушку?
     - Видите ли...
     - Кто содержал девушку?!
     - Она... сама.
     - Значит, днем она вынуждена была работать?
     - Да.
     - А ночью учиться?
     - Да.
     - А вы не работали?
     - Видите ли...
     - Вы работали?!
     - Нет...
     - Так на что же вы жили?
     - Я?
     - Да, да, именно вы?! - жестко проговорил Крауш.
     Тут подал голос растерявшийся защитник:
     - Полагаю, что вопрос не имеет отношения к делу!
     - А я полагаю, что имеет, - отрезал Крауш. Он уже вкладывал в эту
борьбу всего себя. - Имеет прямое отношение к делу.
     Не погорячись  прокурор,  защитник,  может  быть,  и не оценил бы
важности этого вопроса для обвинения.  Но тут он долго доказывал суду,
что вопрос прокурора выходит за рамки дела.
     - Итак,  Твардовская,  - переняв допрос  от  Крауша,  сказал  сам
председательствующий,  -  вы  собирались  сказать  суду,  где вы брали
средства на жизнь.
     - Нет... не собиралась.
     - Тем не менее, - настойчиво проговорил председатель, - вы должны
это сказать.
     Линда повела плечами.
     - Меня... меня содержали.
     - Кто вас содержал?
     - Я имею право не отвечать?  - Линда обернулась к защите. Адвокат
смущенно посмотрел на судей. За него ответил председательствующий:
     - Имеете право.
     - Тогда я не отвечу.
     - За  вас  отвечу  я!  -  сказал Крауш,  указывая на Квэпа.  - Он
содержал вас.
     - Нет! - в испуге крикнула Линда. - Меня содержала дочь... Ванда!
     В зале царила напряженная  тишина.  Крауш  помолчал,  прежде  чем
продолжать:
     - Значит, дочь отдавала вам свой заработок?
     - Не  всегда...  Она страдала навязчивой идеей...  Хотела тратить
деньги по-своему... Хотела стать врачом...
     - Навязчивой  идеей  Ванды  было  желание  стать врачом,  - сразу
подхватил Крауш.  - Поистине вы имели основание считать это неприятной
идеей:  собственный советски настроенный врач в семье отравительницы -
это  опасно...  Ну,  а  какою  же  навязчивой   идеей   страдали   вы,
Твардовская?  Вы  сами...  -  Линда  вскинула  голову  и  с ненавистью
оглядела прокурора. Она не отвечала. Но Крауш уже не ждал ее ответа. -
Желание ценою жизни дочери покрыть преступную деятельность Квэпа - это
вы не считаете навязчивой идеей?  Ради безопасности  Квэпа  вы  решили
убить своего ребенка, - без пощады повторил Крауш, глядя, как все ниже
и ниже опускается голова Линды.
     - Я не собиралась убивать ребенка,  - едва слышно,  вялыми, плохо
слушающимися губами прошептала Линда и вдруг закричала:  - Я не  убила
ребенка...  Ванда  не  была  ребенком...  Нет,  нет,  она  уже не была
ребенком...
     - Ах,  вот что!  - Крауш запнулся... Он привык ко многому, но тут
даже он не находил слов,  чтобы сказать то последнее,  что нужно  было
сказать.  В  его  голосе  звучало недоумение,  когда он спросил:  - Вы
считали допустимым убить  свою  дочь  потому,  что  она  уже  не  была
ребенком?..
     Линда глядела на него так,  словно не поняла его  слов,  и  вдруг
заговорила.  Она выбрасывала слова быстро, на крике, погрузив пальцы в
волосы и теребя их, словно желая вырвать:
     - Вы  не понимаете...  Если бы я...  не устранила ее,  он убил бы
меня...  Я же знала:  он  хотел,  чтобы  она  была...  вместо  меня...
Понимаете? Чтобы... вместо меня она...
     - Можете не договаривать, - прервал ее председатель.
     - А  я  должна договорить,  чтобы вы поняли:  он убил бы меня,  а
потом все равно убил бы и ее.  Ведь она не сумела бы спасти его.  А  я
могла...  могла помочь ему. Поймите ж! - Линда умоляюще протянула руки
к судьям.
     Председатель быстро спросил ее:
     - Что же все-таки руководило вами: желание спасти себя или его?
     - Себя и его, - ответила она после минуты смущения.
     - Себя, то есть вас, - с этими словами судья указал на Линду.
     - Да, - жалобно проговорила она.
     - И его?  - неожиданно быстро спросил председатель,  указывая  на
Квэпа.
     - Конечно, - так же жалобно ответила Линда...
     Только тут она поняла, что теперь Квэп опознан. Опознан ею самой.
Линда уронила голову на руки и разрыдалась.

97. ШИНЕЛЬ БУДРАЙТИСА И ВАНДА ТВАРДОВСКАЯ

     Наблюдая Квэпа в течение всего судебного заседания,  Крауш решил,
что  сила  сопротивления  преступника  иссякает  и наступило время для
нанесения ему последних ударов.  Сидевший в публике Грачик понял,  что
начинается решительная атака прокурора,  но его напугало то, что Крауш
начал ее с эпизода исчезновения Будрайтиса.  Грачик продолжал  считать
это слабым местом обвинения:  нельзя доказать участие Квэпа в убийстве
лейтенанта данными,  имеющимися у  следствия.  Странно,  что  прокурор
начал  именно с этого ненадежного хода!  Сомнения Грачика не замедлили
подтвердиться:  Квэп отрицал  какую  бы  то  ни  было  причастность  к
исчезновению  и тем более убийству Будрайтиса.  Он утверждал,  что эта
шинель милиционера куплена им на толкучке задолго до даты исчезновения
лейтенанта. И Линда подтвердила, что видела эту шинель на Квэпе вскоре
же после  появления  в  Советском  Союзе,  то  есть  тоже  задолго  до
исчезновения Будрайтиса.
     По просьбе  Крауша  была  приглашена  последняя  свидетельница  -
приехавшая  из Литвы невеста Будрайтиса Мария Мацикас.  Она рассказала
суду,  как перед отъездом в Латвию к ней  пришел  Будрайтис,  как  она
собрала ему чемоданчик с продуктами,  как пересмотрела его белье.  Она
хорошо помнила,  что на Будрайтисе была шинель, но в последний момент,
перед  тем  как  сесть  на  мотоцикл,  он  снял  ее и укрепил вместе с
чемоданчиком на багажнике.
     - Он  сказал,  -  с  грустью показывала Мацикас,  - что на лесных
тропках можно зацепиться полою за сук и порвать  шинель,  а  то,  чего
доброго, еще и упасть.
     - А вы могли бы опознать шинель Будрайтиса?  -  спросил  Крауш  к
неудовольствию Г