испортила мне обедню с
поимкой  Квэпа.  Я  очень  рассчитывал,  что  когда  мы его хорошенько
обложим,  он бросится именно к ней.  Да так оно  и  случилось.  Я  сам
виноват в том, что он ушел.
     - Не достает только,  чтобы ты предложил выпустить ее на свободу,
чтобы выловить Квэпа.
     - Я отлично понимаю: стоит только показать Квэпу, что мы не пошли
на  ее  удочку,  он насторожится.  Может быть,  даже бросит намеченные
планы и уйдет на глубину.  - Грачик исподлобья посмотрел на Кручинина,
отыскивая  наиболее  убедительный поворот,  ради которого и затеял эту
беседу,  проверяя свое решение:  - Линда должна  вообразить,  будто  я
поверил ее вранью. Пусть в душе посмеется надо мною, не слиняю. Охотно
подсадил бы ей в камеру соседку из выходящих на волю.  Пусть бы  Линда
передала с ней, кому хочет, известие о глупости следователя, попавшего
в ловушку.
     - Ну,  ну,  ну!  - Кручинин протестующе замахал руками. - Никуда,
никуда  не  годится!  Оставляя  процессуальную  сомнительность  такого
приема,  ты,  видимо,  считаешь Линду глупее, чем следует. Сколько раз
тебе  твердить:  всегда  считай,  что  подследственный   не   совершит
глупости,  которой не совершил бы ты сам. Из того, что ты предложил, я
одобряю одно: Линде дать понять, что ты дуралей. Пусть знает правду! -
Грачик  молча  поклонился.  -  Полный  дуралей!  -  со смаком повторил
Кручинин.  - А пока оставь ее в покое,  не допрашивай. Ни Квэп, ни его
агентура,  если она у него есть,  не должны пронюхать,  что ты трясешь
Линду.
     - Я именно так и думал, - обрадовано подхватил Грачик.
     - А  разве  я  сомневаюсь?  -  сердечно  проговорил  Кручинин.  -
Настолько-то я в тебя верю!  Не зря же я тебе твержу:  вникай, вникай.
Однако... - спохватился он вдруг - ... о чем же мы говорили?..
     - Опять же о пограничниках, - со смехом сказал Грачик.
     - Конечно,  о пограничниках,  - повторил Кручинин с таким  видом,
будто  отлично  это  помнил,  -  считаю,  что пограничники должны быть
полностью в курсе дела твоего любимчика.
     Грачик не спорил.  Подсев к столу,  кратко подытожил все, что мог
сказать пограничникам о Силсе.  Через четверть часа он ушел,  захватив
бумаги.
     Кручинин взял было книгу, но ему не читалось. Надел шляпу и вышел
на улицу.  Вышгородский холм высился зеленой громадой,  манящей в свою
тенистую тишину.  По дороге к парку Кручинин купил газету  и  стал  на
ходу  ее  проглядывать.  Как  всегда в последнее время,  первым долгом
заглянул на  четвертую  полосу.  Взгляд  скользнул  по  заголовкам,  и
Кручинин  остановился посреди дорожки,  поднимавшейся в гору:  наверху
последнего столбца он прочел,  что берлинский "Комитет возвращения  на
родину"  отправляет  в  СССР  первую  партию репатриантов.  В их числе
прибалты из "перемещенных" лиц.  Приводились имена эстонцев и латышей.
Взгляд Кручинина сразу выловил имя Инги Селга.
     Кручинин забыл о  Вышгороде  и  поспешно  вернулся  в  гостиницу.
Грачик был уже там. Кручинин показал ему газету:
     - Боюсь,  что сообщение пришло слишком поздно, - с разочарованием
проговорил Грачик.
     Оказалось, что данные Грачика о Силсе не были  для  пограничников
новостью:  Силс был у них на примете. Они знали о его приготовлениях и
следили за каждым его шагом.  Тайник с  припасами  был  давно  открыт,
байдарка осмотрена.  Но Силса не трогают, предпочитая застать на месте
преступления, потому что он может оказаться не один.
     - Полагают,  что не дальше как сегодня ночью он должен отплыть, -
уныло  рассказывал  Грачик,  -  иначе  истечет  срок   выданного   ему
разрешения  на  выход  в море - раз;  наступил перелом в погоде - два;
начнется новолуние - три.  Если он решил бежать, то должен сделать это
сегодня.  - Грачик не скрывал огорчения:  убежден,  что это бегство не
имеет под собой никакой иной почвы, кроме желания пробраться к Инге...
А  она  тут.  И  снова  они - врозь.  Застанут ли его у швербота,  при
отплытии,  или изловят в море - он пройдет как нарушитель...  Для Инги
он будет потерян... А Инга для него...
     - Жаль, что человек, добровольно к нам пришедший, нами принятый и
прощенный,  уходит.  -  Кручинин  покачал головой.  - Вот что достойно
сожаления. А лирика... - Он пренебрежительно пожал плечами.
     - Человек  же  он!  - воскликнул Грачик.  - Тот самый человек,  о
котором вы только что сказали столько хороших слов.
     - Ты неисправим, Сурен!
     - Да,  да,  я неисправимо верю в людей,  - повышая голос, ответил
Грачик, - и верю в Силса.
     - Все еще? - рассмеялся Кручинин. - Ну и верь на здоровье.
     - Разве она незаконна,  эта вера?  - воскликнул Грачик.  - Что же
мне теперь с нею делать?
     - Так  и найди ей достойное применение...  - Кручинин похлопал по
плечу понурившегося Грачика и взглянул на часы:  - Не  прозевай  время
свидания с пограничниками на берегу.
     - Они пригласили и вас! - без особого радушия заметил Грачик.
     - Предоставляю  тебе  любоваться  пойманным  Силсом  и сценой его
раскаяния.  А  пограничники  -  люди  реальности:  на  них  лирика  не
подействует.
     - Не узнаю вас, Нил Платонович... - огорченно прошептал Грачик.
     Хотя Кручинин  и делал вид,  будто его все это мало занимает,  он
исподтишка с беспокойством поглядывал на  Грачика.  Эпизод  с  Силсом,
играющий  теперь  в деле Круминьша второстепенную роль и даже выпавший
за рамки этого дела,  приобрел для молодого человека важное  значение.
Решалась  судьба человека,  прошедшего короткую,  но сложную и трудную
жизнь. Грачик всей душой сочувствовал горю, какое ждет Силса и Ингу.
     Наконец, раздался  телефонный  звонок.  Через минуту Грачик был в
пальто и шляпе.  К удивлению Грачика,  Кручинин тоже оделся  и  сел  в
машину, - все в полном молчании.
     Засада на берегу была организована так,  что ни Силс, ни тот, кто
пришел бы с ним, не мог ничего заметить. Сторожевой катер, назначенный
в эту операцию,  вышел в море загодя и тоже не мог  привлечь  внимания
беглецов.
     Время шло,  миновала полночь,  настала ранняя летняя заря,  а  ни
Силса,  ни  его  предполагаемого  спутника не было ни на берегу,  ни в
море.  Очевидно, Силс отложил побег или ушел другим путем. Грачик взял
у  пограничников  домашний  адрес  Силса и отправился по нему вместе с
Кручининым.  Найти его оказалось нетрудно. Привратник сказал, что Силс
со  вчерашнего  утра  не  был  дома.  Кручинин,  тихонько насвистывая,
вернулся к машине.  Грачик в раздумье постоял у ворот и  нехотя  занял
свое место в машине.  Опять они ехали молча,  молча сошли у гостиницы.
Грачик в задумчивости стоял перед запертой  дверью,  забыв  позвонить.
Кручинин насмешливо спросил:
     - Разрешишь позвонить?  Все размышляешь:  что делать  с  верой  в
человека.
     Грачик сердито отвернулся и переступил порог.
     - Тут вас ожидают, - пробормотал портье, прикрывая рукою зевок.
     Грачик и на него посмотрел таким же отсутствующим взглядом, каким
только  что  глядел на Кручинина.  Потом перевел взгляд на темневшую в
углу вестибюля фигуру,  погруженную в глубокое кресло. Голова человека
лежала  на вытянутых на подлокотниках руках.  Ровное дыхание говорило,
что он безмятежно  спит.  Грачик  приподнял  его  голову  -  с  кресла
испуганно вскочил Силс.
     Грачик обернулся  к  Кручинину.  Тот   медленно   поднимался   по
лестнице,  делая  вид,  будто  ничего  не  заметил.  До  слуха Грачика
донеслось напеваемое под сурдинку:
                        Душа убийц черна, как сажа,
                     Коротким был их приговор:
                     И с тридцать пятого этажа
                     Ее бросают под мотор.
                        А поутру она вновь улыбалась
                        Перед окошком своим, как всегда,
                        Ее рука над цветком изгибалась,
                        И струилась из лейки вода...
                             Блим-блом...

68. НЕУДАЧИ В ЦЕСИСЕ

     Прокурор Республики  Ян  Валдемарович Крауш был сильно не в духе.
Его теория о том,  будто для облегчения кашля необходимо курить,  была
разгромлена не только врачами,  но и его собственным печальным опытом.
Врачей поддержала прокурорша,  дама строгая  и  решительная.  Параграф
семейной  сметы,  предусматривающий  покупку папирос,  был закрыт.  Ян
Валдемарович мучился.  Ему казалось, что в горле першит и тогда, когда
нет  кашля,  и  что  кашель  стал чаще и приступы его продолжительней.
Крауш в третий раз начинал чтение лежавшей перед ним бумаги и  не  мог
вникнуть  в ее смысл.  Когда,  наконец,  ему стало ясно,  чего от него
хотят,  он  раздраженно  приказал  вызвать  Грачьяна.  Ворчливо  и   с
подковыркой,   как   говаривал,  когда  сердился,  он  "позволил  себе
осведомиться"  о  мотивах,  заставивших  Грачика  снова  выступить   с
ходатайством  об  освобождении  из-под  стражи  вторично арестованного
Мартына Залиня.
     - Субъект,  который однажды скрылся без реальной угрозы ареста, -
хрипло говорил  Ян  Валдемарович,  -  теперь,  когда  стала  ясна  его
подсудность,  скроется  наверняка.  -  Тут  рука прокурора по привычке
пошарила по столу в  поисках  папирос.  Не  найдя  их,  он  растерянно
оглядел  стол  и  ухватил карандаш,  которым и принялся отстукивать на
стекле точки и запятые своей речи.  Грачик попробовал доказать,  что у
Залиня,  добровольно явившегося властям,  нет оснований бежать. Больше
того:  Залинь хочет отсидеться в предварительном заключении,  страшась
столкновения с Винде.  Залинь его боится.  Далее, Грачику кажется, что
важная улика - узел палача на веревке,  принесенной  Залинем,  дает  в
руки  следствия  след одного из главных виновников убийства Круминьша.
Дело Залиня - Винда - это часть дела Круминьша.
     Ян Валдемарович некоторое время молча смотрел на Грачика.
     - А у вас есть еще уверенность в  том,  что  вы  распутаете  дело
Круминьша? - спросил он.
     Грачик оторопел:  каким образом подобная мысль могла  родиться  у
прокурора?  Право,  не сиди напротив него столь уважаемое лицо, Грачик
рассмеялся бы!  Но,  по-видимому, Ян Валдемарович тут же сам пожалел о
сказанном.  Он  попытался  сгладить  впечатление,  обещав подумать над
предложением Грачика.
     - Залинь  нужен  мне  теперь же,  - возразил Грачик.  - Нам с ним
необходимо побывать в Цесисе.
     - Мы перешлем его в Цесис, - ответил Крауш.
     Грачик едва не стукнул  ребром  ладони  по  столу  прокурора,  но
вовремя сдержался:
     - Это не годится! Мы должны побывать там так, чтобы никто об этом
не знал. Мы сами выберем время, сами туда доедем, как будет удобней.
     ...Грачику казалось,  что найти в Цесисе дом,  где жил  Винд,  не
представится  сложным  делом.  Если Мартын и не покажет дорогу,  какою
пришел в дом к Винду из-за того,  что был в тот вечер пьян,  то, может
быть,  вспомнит путь своего бегства оттуда на станцию.  Однако на деле
эта задача оказалась трудно выполнимой. Деревья облетели, вокруг домов
не   пестрели  больше  приметные  цветники,  и  Залинь  уверял,  будто
физиономия города изменилась,  он его не узнает.  Вторую ночь  бродили
они по Цесису, не приблизившись к цели. Проделывать же эту работу днем
не  представлялось  возможным,  чтобы  не  быть   замеченными   Винде.
Цесисские  работники  предложили  Грачику свой план обнаружения Винда:
Залиню несколько раз появиться  в  столовой,  где  он  познакомился  с
Виндом.  Если Винд туда больше и не приходит,  то,  может быть, у него
есть там знакомые.  Не святым же духом он узнал  о  приходе  Залиня  в
прошлый раз! Значит, появление Залиня будет отмечено. После этого Винд
едва ли станет  отсиживаться  в  своем  убежище  и  поищет  встречи  с
Залинем. А если вспугнутый Винд попробует скрыться, он будет взят.
     И вот верзила Залинь,  дрожа от страха,  явился в столовую.  Раз,
другой  и третий он усаживался за столик и принюхивался к пище,  боясь
всего и всех,  проглатывая для вида несколько кусков.  С  еще  большим
страхом он запивал их стаканом пива, которого в других обстоятельствах
мог бы выпить целую бочку. Но Винд не появлялся.
     На помощь  им  пришла  одна  из  официанток столовой.  Она узнала
Залиня и подошла к нему с вопросом, почему давно не видно его приятеля
Винда.
     - Уж не заболел ли он опять? - спросила она. - Прошлый раз, когда
он  был  болен,  я  дважды  носила ему обед домой.  Может быть,  нужно
сделать это и теперь?
     И тут,  к  удивлению  и  радости Грачика,  нерастерявшийся Залинь
ответил официантке:
     - О, я был бы вам очень благодарен!
     - Спросите заведующего,  если он разрешит, я сейчас же и снесу, -
сказала услужливая девушка.
     Через десять минут, сопровождаемая Залинем, девушка привела его к
дому, все ставни которого были закрыты, и остановилась у крыльца:
     - Боже мой! Почему же вы держите его в темноте?
     - У  него  температура,  и  он не выносит света,  - опять нашелся
Залинь.  Он взял у нее судок.  - Через часок я сам принесу его,  -  и,
щедро дав на чай, отпустил официантку.
     К разочарованию  Грачика,  дом  оказался  пустым.  По  показаниям
соседей  хозяева дома выехали на юг,  пустив в дом какого-то рижанина.
Кажется, этого рижанина действительно звали Винд. Вчера соседи мельком
видели  его  выходящим  из  дома.  Это  было  все,  что удалось узнать
Грачику.  Собаки вились вокруг крыльца,  бросались то  в  одну,  то  в
другую сторону и возвращались. След Винда никуда не вел.
     - Опытный черт!  - не выдержал  агент,  сопровождавший  собак.  -
Сумел  замести  след.  Если  бы  не  сегодняшний дождь,  мы,  наверно,
обнаружили бы и средство, которым он посыпал свои следы.
     Винд исчез.  Грачику больше нечего было делать в Цесисе. Он велел
взять билеты себе и Залиню на ближайший поезд до Риги.  Таким  поездом
оказался   таллинский.   Открывалась   приятная  возможность  проспать
несколько часов в мягком вагоне после  бесплодной  ночной  беготни  по
Цесису.

69. ПОКОЙНИКИ ВСТАЮТ, ЧТОБЫ ДЕЛАТЬ ДОКЛАДЫ

     - Здравствуйте,  -  крикнул  буфетчик  прошедшему мимо столовой и
сделавшему вид, будто не узнает его, Винду. Впрочем, и самого-то Винда
буфетчик  узнал  не сразу.  Куда девалась борода,  где усы соломенного
цвета?  Буфетчик уже повернулся было уйти с  крыльца,  где  грелся  на
солнышке,  когда  Винд остановился и,  обернувшись,  вежливо приподнял
шляпу.  Его лицо выражало недоумение, и буфетчик понял, что обознался:
этот  человек  был  темным  шатеном,  а  Винд - блондин,  да еще какой
блондин,  словно  его  всего  вымыли  в  молоке  пополам  с  перекисью
водорода.  От  смущения - черты незнакомца были все же схожи с чертами
Винда  -  буфетчик  рассмеялся.  Несмотря  на  парадоксальность,  этот
защитный  рефлекс  очень  распространен.  Бывает,  что,  едва спасшись
из-под колес проносящегося  автомобиля,  человек  смущенно  засмеется.
Буфетчик не был исключением. Глядя на незнакомца, он улыбался:
     - А я ведь принял вас за Винда,  -  добродушно  заявил  он,  -  и
собирался вам сказать,  что к нам заходил Залинь...  Вот как бывает на
свете!..  Эдакое  сходство!..  Уж  вы  извините.  Буфетчик  хотел  еще
крикнуть  этому  человеку,  что  Винду снова понесли обед,  но вовремя
сообразил,  что случайному прохожему нет никакого дела  до  болезни  и
аппетита какого-то Винда и промолчал.
     Прохожий снова приподнял шляпу и молча поклонился.  Он  не  спеша
скрылся  за  домом.  Буфетчик  уже  не  мог видеть выражения его лица,
когда,  завернув за угол,  прохожий остановился и,  в третий раз  сняв
шляпу, отер пот со лба. Это был Квэп. Он уже со вчерашнего дня заметил
на своей улице людей,  слишком непринужденно прогуливавшихся мимо  его
дома.  Квэп знал цену этому чересчур независимому виду прохожих. И что
означало появление в Цесисе Залиня?  Было  оно  связано  с  прогулками
любопытных  вокруг  дома  Винда,  или парень действительно хотел с ним
встретиться? Тут нужно было не семь, а семью семь раз отмерить, прежде
чем на что-нибудь решиться.  Прикидывая так и эдак, Квэп сделал вывод,
что жизни в Цесисе пришел конец.  Однако он не мог уехать, не завершив
дело,  однажды  уже  сорванное  Залинем.  Это  дело,  вновь  тщательно
продуманное и подготовленное,  было залогом возможности  оставаться  в
Советском Союзе,  выполнить то, что ему поручено, и живым выбраться за
пределы ненавистной страны.
     Зайдя на  почту,  Квэп  купил листок бумаги и конверт.  Несколько
слов,  которые он пошлет  буфетчику  с  первым  попавшимся  мальчиком,
убедят  буфетчика и всех,  кто к нему обратится,  - будь то Залинь или
кто иной, - в том, что послезавтра Квэп будет еще здесь.
     "Любезный товарищ,  мне  показалось,  что я видел на улице Цесиса
Мартына Залинь.  Очень прошу вас,  если оный Залинь  зайдет  в  буфет,
передать  ему,  что  я  непременно  буду у вас послезавтра вечером - к
ужину.  Прошу Залиня ждать меня.  Мне необходимо с ним  переговорить".
Подумав,   размашисто  подписал:  "С  коммунистическим  почтением  ваш
покорный слуга Альберт Винд".
     Теперь всякий  поверит  тому,  что  до вечера указанного дня Винд
останется в Цесисе.  Кто догадается,  что утром того дня  он  сядет  в
поезд и исчезнет, раз навсегда разделавшись с именем Винда.
     Нужно было передохнуть,  прийти в себя и отправиться за Соллем  -
преемником  Залиня  по  роли,  которую тому предстояло сыграть в жизни
Квэпа.  Квэп пошел в городской сад и сел на скамью.  У  него  не  было
больше  дома,  где  можно провести ночь.  Глупо,  отвратительно глупо!
Безрадостность подобной перспективы могло искупить только то, что это,
вероятно,  последнее  испытание,  на  последнем этапе его пребывания в
Советском Союзе.  Больше он не позволит себе свалять дурака -  браться
за выполнение того,  что могут делать другие. Инга Селга уже на пути в
Советский Союз,  об этом написано в газетах.  Она и примет на себя всю
тяжесть  дальнейшей  работы.  При  этой  мысли  Квэп  поднял  брови  и
рассмеялся:  какую мину состроили бы господа  из  советских  редакций,
если  бы  знали,  что  сообщение  о "добровольном переходе" Инги Селга
предназначено ему,  Арвиду Квэпу,  и что эта особа едет сюда вовсе  не
потому,  что ее обуяла любовь к советскому отечеству, а потому, что ей
приказано поступить в  его,  Квэпа,  распоряжение  для  самой  широкой
диверсии,  какая задумывалась за последние годы.  К завтрашней ночи он
должен убраться отсюда - задание,  полученное от Шилде,  подготовлено.
Готовы  взрыватели,  заряды  ждут  в Риге.  Ян Петрович Мутный получит
добрый совет укрепить собственное положение в  промысловой  кооперации
патриотическим  мероприятием:  объединение  артелей  по  ремонту часов
должно  сделать  подарок  новому   стадиону   латвийской   столицы   -
замечательные часы.  Эти усовершенствованные приборы, установленные на
колоннах под трибунами, будут показывать публике не только время, но и
счет  прошедших игр и число забитых мячей.  Если бы не приезд Залиня и
не подозрительные любопытные вокруг дома,  Квэп мог бы  удовлетворенно
потереть  руки.  А  вместо  того  он  вынужден торчать на скамье,  где
назначено свидание с Соллем.  Он взглянул на часы:  до  прихода  Солля
оставалось еще не меньше получаса.  Квэп не допускал мысли,  что Солль
может не прийти или предпринять что-нибудь,  подобное бунту Залиня. На
этот раз Квэп применил совсем иной метод действий: он не запирал Солля
в доме,  даже не стеснял его в хождении по городу,  пока  у  Солля  не
начала отрастать борода. Квэп полагался на то, что в отличие от Залиня
у Солля было чистое прошлое.  Солль был тихоня, которого легко удалось
завербовать  пустопорожними  обещаниями.  Наконец,  - и это было очень
важным в глазах Квэпа обстоятельством,  - Солль был эстонец. У него не
было  тут  ни  близких,  ни  знакомых,  и  Солль достаточно плохо знал
латышский язык.
     Если бы не радио,  бросавшее в тишину парка свои каркающие вопли,
ничто  не  мешало  бы  размышлениям  Квэпа.  Но  его  натянутые  нервы
болезненно  реагировали на этот не