а рубежом "перемещенные"
требовали возвращения на родину.  Было важно показать всему миру,  как
руководство  эмиграции запугивает несчастных,  фальсифицирует события,
провоцирует запутанных  и  запуганных  людей  на  преступления  против
своего отечества, против самих себя. Разумеется и добровольный переход
Инги Селга в страну народной  демократии  и  дальше  в  СССР  имел  бы
немалый смысл. Девушка могла бы многое рассказать о системе подготовки
провокаций и диверсий против лагеря мира. Она была бы живым свидетелем
тому,  что  людей,  возвращающихся  в  родные  места,  ждет  спокойная
уверенность в завтрашнем дне и плодотворный труд на благо себе и своей
отчизне.  Но чем он, Кручинин, может помочь ее переходу? Его участие в
этом деле было случайным,  больше связанным с его личным отношением  к
Эрне Клинт, нежели с намерениями участника борьбы за мир. Одним словом
- пора было собираться домой.  Там ждет его Грачик, ждет дело, которое
не  под  силу  довести до конца его больному молодому другу.  Кручанин
решил проститься с гостеприимством  восточногерманских  пограничников,
когда    приехавший    из    Берлина    сотрудник   Статс-секретариата
Государственной безопасности сказал ему:
     - Нам   не   удалось   установить  местоположение  конспиративной
квартиры агентуры Гелена,  где она намерена спрятать товарища, который
должен  сопровождать  Ингу  Селга.  -  Он говорил таким тоном,  словно
Кручинину было все известно.  - А это  очень  важно  знать:  по  нашим
данным,  там  должны  собраться агенты во главе с "самим" Максом.  Ему
поручено захватить этого сопровождающего и "обработав его",  доставить
обратно к эмигрантам... Как видите, наша разведка работает неплохо! Мы
ничего  не  будем  иметь  против  вашего  участия  в  ликвидации  этой
операции.
     И Кручинин остался ждать развития событий.

     Епископ Ланцанс  приказал  матери  Маргарите  привезти   к   нему
пансионерку  Ингу  Селга.  При  свидании  с  глазу  на  глаз  (не было
дозволено  присутствовать  даже  сгоравшей   от   любопытства   матери
Маргарите)  Ланцанс  продолжил разговор с Ингой,  начатый при проверке
анкет  в  пансионе.  Теперь  он  посвятил  ее  в   подробности   плана
организации  террористического  акта  и заставил еще раз присягнуть на
верность  своим   руководителям   и   делу   борьбы   с   коммунизмом,
осуществляемому Центральным Советом.
     Это было самой неприятной частью свидания для Инги. Но рука ее не
дрожала,  когда  она  положила  ее  на  Евангелие,  голос  был тверд и
спокоен.
     - Теперь,  дочь моя, познакомьтесь с вашим новым начальником. Его
приказы - мои приказы.
     С этими  словами  епископ  поднял  портьеру,  и Инга поняла,  что
скрывавшийся за нею Шилде слышал и видел все происходившее. Инга молча
ждала,  когда он заговорит.  Шилде тоже молчал, вопросительно глядя на
епископа. Деньги за Ингу были уплачены. Ланцансу не было дела до того,
что  тут  произойдет.  При взгляде на Ингу в глубине души у отца Язепа
шевельнулось нечто подобное ревности,  но он отвел взгляд и  вышел  из
комнаты. Шилде без церемонии подошел к двери следом за ним и проверил,
хорошо ли тот ее затворил.  Шилде вовсе  не  хотел,  чтобы  кто-нибудь
слышал  его  разговор  с  Ингой.  На  это у него были свои причины,  и
главная из них - жадность епископа, способного за хорошую цену продать
любую тайну кому угодно.
     Шилде разглядывал сидевшую перед ним девушку.  Ланцанс сумел-таки
набить  ей  цену!  Нужды  нет,  что на этой сделке Шилде и сам положил
кое-что в карман!  Он переводил взгляд с лица Инги на руки,  на  ноги;
мысленно  раздевал  ее и снова облачал в различные наряды,  прикидывая
впечатление,  какое она может произвести в той или иной роли.  Мало ли
ролей может выпасть на долю разведчицы!
     Покончив с  бесцеремонным  осмотром,   под   которым   Инга   вся
сжималась,  Шилде занялся допросом. Его не занимала техника - это дело
было поставлено в школах Центрального совета хорошо,  а вот  моральные
качества   девицы  (если  можно  назвать  моральным  качеством  полную
аморальность) не могли  быть  сообщены  инструкторами  подобно  знанию
радиодела или умению шифровать.
     По-видимому, и в  этой  части  "товар"  его  удовлетворил.  Шилде
перешел к главному - к заданию.  Оно оказалось проще,  чем могла ждать
Инга.  Дело сводилось к тому,  чтобы,  очутившись в  СССР,  явиться  к
советским властям и повторить то,  что сделали в свое время Круминьш и
Силс.  Мотивом такой явки Инга должна была выставить любовь  к  Силсу,
желание  быть с ним.  После этого ей надлежало принять облик советской
патриотки. Шилде не мог определить срока, какой ей дается на то, чтобы
войти в среду советских людей и стать полноправным членом их общества.
Чем скорее это произойдет,  тем лучше.  У  деятелей  Перконкруста  нет
времени,  чтобы  подобно  Ватикану заявлять,  будто они живут и мыслят
"категориями вечности".  Когда наступит время действовать, Инга и Силс
получат указания,  явки.  Сейчас он не может дать ей даже минимального
числа точек - их нет.  Пока главное: укрепляться и еще раз укрепляться
в  советском  тылу!  В качестве подруги Силса Инга может быстро занять
свое место в жизни.
     - Епископ,  кажется,  уже благословил вас,  - с усмешкой закончил
свое наставление Шилде.  -  Мне  остается  предостеречь:  если  у  вас
появится хотя бы тень мысли об измене нам,  мы не станем раздумывать -
в тот же день Карлис Силс испытает тяжесть нашей руки.
     - Я изменю, а Силс будет в ответе? - усмешкой на усмешку ответила
Инга.
     - Мы исполняем свои обещания как в части поощрения, так и в части
наказания,  - жестко повторил Шилде.  - Попытка  Силса  нарушить  наши
приказы будет стоить жизни вам. А ваша - ему.
     За время,  что Шилде занимался вербовкой  и  обучением  секретной
антисоветской агентуры, перед ним прошло много типов: мужчин и женщин,
старых и молодых,  умных и глупых,  отважных и трусливых,  красивых  и
уродливых.  Но  он  впервые  видел  такое  удачное  сочетание качеств,
необходимых разведчику.  Даже некоторый цинизм,  который он  уловил  в
речах Инги, был качеством положительным; человек тем ценнее, чем яснее
представляет себе свою миссию во всех ее положительных и отрицательных
возможностях.  И  вместе  с  тем,  в этом цинизме девушки ему чудилось
что-то смахивающее на насмешку.  Словно эта особа была твердо убеждена
в своем превосходстве даже над ним,  Адольфом Шилде, "недосягаемым"...
Откуда такая самоуверенность?..  В их деле она появляется у  тех,  кто
знает нечто,  неизвестное собеседнику. А что может знать эта девчонка,
что не было бы известно ему?.. Это он мог бы чувствовать превосходство
над нею:  он знает,  что как только Инга выполнит свою миссию, ее ждет
пуля в спину;  он знает,  что конечная цель ее работы не имеет  ничего
общего с интересами Латвии,  именем которой ее посылают на дело...  Уж
не воображает ли эта девка,  будто ей суждено  жить  и  любить  своего
Силса, такого же обреченного смерти, как она сама?.. Или она так глупа
при всем своем уме?..  И тем не  менее  спокойствие,  с  которым  Инга
стояла напротив него,  поражало его: черт ее знает, что у нее на уме?!
Ему хотелось подержать в руке маленькую кисть с тонкими  пальцами,  на
которых  алели  тщательно  отделанные  ногти,  хотелось прикоснуться к
нежной розовой коже. Если бы за стенкой не торчал Ланцанс!
     И тут действительно отворилась дверь: в ней стоял епископ.
     - Дочь моя,  - торжественно проговорил он,  - мой отеческий  долг
напомнить:   наши  души,  моя  и  ваша,  души  всех  добрых  католиков
принадлежат матери нашей церкви.  Только его  святейшеству  папе  дано
отпустить  нам  грехи  наши и золотым ключом Петра отворить нам ворота
рая,  что бы ни думали люди  о  поступках  наших.  Тот,  кого  люди  в
ограниченности  своей считают убийцей,  может войти в рай в ангельских
одеждах  подвижника.  В  длани  наместника  господня   -   вы   только
одушевленный  меч,  вы  стрела,  направленная  апостольской десницей в
сердце врага.  Помните это,  дочь моя,  и повинуйтесь воле  пославшего
вас!
     - Вы имеете в виду папу или господина  Шилде?  -  опустив  глаза,
спросила Инга.
     Ланцанс на минуту смешался,  лицо  его  налилось  кровью,  но  он
сдержался и предпочел сделать вид, будто не слышал или не понял ее.
     - Ныне воля его святейшества будет доходить до вас через  грешные
уста... Шилде, - сказал он. - Завтра это может быть кто-нибудь другой.
Но всегда это будет -  Его  воля.  Ибо  сказано  о  начальниках:  "кто
слушает  вас  -  слушает  меня,  кто  пренебрегает вами - пренебрегает
мной!" Да не искусит вас диавол соблазном  неповиновения  начальникам.
Грех сей подобен смертному греху неповиновения церкви,  то есть самому
богу единому,  вседержителю,  творцу всего  сущего.  Памятуйте  сие  и
повинуйтесь! - Он поднял руку и осенил Ингу широким крестом.

57. ПРЕСТУПЛЕНИЕ МАГДЫ

     Скажи кто-нибудь еще вчера,  что Инге предстоит скорый отъезд,  -
она не испытала бы ничего,  кроме радости.  Но теперь,  когда она  уже
твердо знала, что не сегодня-завтра будет в пути, ей стало не по себе.
Да, конечно, там ее ждет Карлис, там Латвия, а тут не остается ничего,
кроме   ненавистной   матери   Маргариты,   ненавистных  инструкторов,
ненавистного "пансиона",  - и все-таки было немного не по себе.  Новая
обстановка,  новые  люди,  новые  отношения,  тщательно изучавшиеся на
уроках и все же остающиеся неизвестными!  Сумеет ли она вести  себя  в
Советской Латвии так, как нужно? И потом - Вилма, которую она покидает
здесь.  Что будет с Вилмой и ее ребенком?  Если до сих пор, пока текла
их общая жизнь изо дня в день в опостылевшей,  но привычной обстановке
школы,  мысль Инги почти не останавливалась  на  подруге,  то  теперь,
когда  Инге предстояло наконец вырваться отсюда,  а Вилме оставаться в
этой тюрьме без надежды на освобождение, судьба подруги предстала Инге
во всем ужасе. Когда вечером Инга и Магда были у себя наверху, а Вилма
еще доделывала последние грязные работы внизу, - Инга спросила Магду:
     - Что будет с Вилмой?..
     Магда ответила  таким  взглядом,  что  у  Инги  пропало   желание
разговаривать:  на  лестнице слышались шаги Вилмы.  Инга отвернулась к
стенке,  чтобы  не  видеть  изнуренного  работой  и  недоеданием  лица
подруги,  ее глаз, из которых теперь не исчезал безмолвный вопрос "что
будет?".  Инга слышала,  как  Вилма  медленными,  усталыми  движениями
сбрасывает  с себя дырявый хлам,  в который ее одевала мать Маргарита;
как, подобно плетям, падают ее исхудавшие руки. Инга, не глядя, видела
на  подушке  бледное  лицо  Вилмы  в венце золотисто-рыжих волос.  Эти
волосы  теперь  смешно  торчали  в  разные  стороны,  как  у  озорного
мальчишки-растрепы,  после  того как Маргарита заставила Вилму срезать
копну ее великолепных кудрей.
     В комнате  долго царила тишина,  но по дыханию своих соседок Инга
знала,  что ни одна из них не спит.  Наконец Магда  протянула  руку  и
дотронулась  до  плеча Инги.  Так же она заставила приблизиться к себе
Вилму.  Три девичьих головы прижались друг к другу  -  прямые,  гладко
зачесанные в простой узел волосы Магды, золотистые локоны Инги и рыжие
вихры Вилмы.  Таким шепотом, что половину слов нужно было угадывать по
движению ее губ, Магда сказала подругам, что получила приказ Маргариты
сопровождать Ингу до места,  где ее примут  агенты  Гелена.  Завтра  в
полночь  закрытый  автомобиль  должен  взять их и доставить на границу
Восточной Германии.  Магда  предлагает...  чтобы  вместо  нее,  Магды,
уехала Вилма.
     - А Маргарита! - с испугом прошептала Вилма. - Она убьет тебя!
     Магда беззвучно рассмеялась в ответ. Она смеялась так, что все ее
тело сотрясалось.  Она поднесла к самому лицу Вилмы большой  костистый
кулак.
     Сомнительно, чтобы у Магды сохранилось желание смеяться,  если бы
она  знала  ту  часть приказания о своем назначении в провожатые Инге,
которую не открыла ей мать Маргарита,  а  именно  в  этой-то  утаенной
части приказа и заключался смысл посылки Магды вместе с Ингой:  авторы
плана решили использовать переброску Магды с чисто внутренними целями.
Идея  возвращения  на родину приобретала все большее число сторонников
среди новой эмиграции.  Происшествие с  Круминьшем  и  Силсом  служило
дрожжами,  на  которых  происходило все большее брожение умов:  сквозь
черный туман эмигрантской пропаганды проникали все  более  ясные  лучи
правды.   С  этой  правдой  необходимо  было  бороться,  если  главари
эмиграции   хотели   сохранить   власть    над    массами    обманутых
соотечественников.   И   вот   Ланцанс,   чья  голова  всегда  рождала
какие-нибудь  "идеи",  предложил  послать  вместе  с  Ингой  человека,
который,  будучи  переброшен в демократическую зону,  должен вернуться
оттуда с "личным опытом",  выгодным для вожаков  эмиграции.  Пользуясь
тем,  что обреченный не сможет точно определить, где находится и с кем
имеет дело,  ему скажут,  что он "попал" в руки  народной  полиции,  и
воображаемые    агенты    народной    полиции-геленовцы   "обработают"
заброшенного.  Затем ему дадут возможность "бежать" обратно на  запад.
Вернувшись   в  лагерь  для  "перемещенных",  этот  несчастный  сможет
рассказать, как принимают "на востоке" возвращенцев. По мысли Ланцанса
такой опыт должен у многих отбить тягу "домой".
     Чтобы подобрать подходящего человека,  Ланцанс приехал  к  матери
Маргарите.
     - Деревенщина глупа, как корова, - сказала Маргарита. - К тому же
она  - настоящее бревно.  Эта не околеет под дубинками ребят господина
Гелена!
     Ланцанс попросил  показать  ему  Магду.  Ее вид удовлетворил его:
такая действительно все выдержит и ни в чем не разберется,

     Вилма не  очень  хорошо  помнила,  как  закончила   работу,   как
поднялась  к  себе и примерила платье Магды.  Теперь,  когда наступило
время действовать, Вилма почти не испытывала волнения. Она двигалась и
действовала, как во сне. Единственным ясным ощущением было: так нужно.
В полночь Магда сказала:
     - Пора!
     - А Инга?
     - Уже одета.
     - А...  а Маргарита?  - решилась Вилма выговорить самое страшное,
что подавляла в себе целые сутки.
     Магда коротко приказала:
     - Скорей!
     Вилма, шаг за шагом,  в последний раз отсчитывала  ступени  своей
тюрьмы.  На  ней было платье Магды.  Поверх платья - плащ с капюшоном.
Она накинула его на голову и, не поднимая глаз, чтобы не встретиться с
подстерегающим взглядом Маргариты, пошла к выходу. Вот коридор - такой
бесконечно длинный,  когда его нужно мыть,  ползая на коленях с мокрой
тряпкой,  хотя  рядом  у  стенки  стоят  щетки,  которыми ей запрещено
пользоваться,  чтоб сделать работу тяжелей; вот классы - один, другой,
третий  -  там  девушек  обучают  совершать  все  возможные подлости и
убивать,  так учили когда-то и ее,  Вилму.  Забыла ли она эту науку?..
Пожалуй, настанет когда-нибудь время, когда все эти иностранные майоры
и капитаны  узнают,  что  их  уроки  не  пропали  даром,  -  о,  Вилма
постарается  им  это  доказать!  Только  бы  вырваться отсюда!..  Вот,
наконец,  и прихожая.  За  стеклянной  дверью  -  силуэт  Инги.  Вилме
оставалось  сделать  два  -  три  шага,  когда  в  прихожую вошла мать
Маргарита.  Одного  взгляда   ей   было   достаточно,   чтобы   понять
происходящее. Ее лицо перекосилось в гримасе. Из широко раскрытого рта
готов был вырваться вопль,  который поднял бы на ноги весь пансион, но
широкая  ладонь появившейся за ее спиной Магды,  закрыла половину лица
монахини.
     - Скорее!  -  приказала  Магда.  Вилма выбежала в сад и увидела в
растворенную калитку  автомобиль.  Словно  сквозь  сон,  слышала,  как
хлопнула автомобильная дверца, и - все.
     А Магда боролась с Маргаритой. Толстуха была сильна. На мгновение
она  освободилась  от  объятий  крестьянки,  но  крикнуть ей все же не
удалось:  удар кулаком в  лицо  повалил  ее  на  пол.  Она  брыкалась,
царапалась,  кусалась,  пытаясь освободить голову,  зажатую под мышкой
Магды.  Чтобы не дать Маргарите закричать,  Магда схватила с диванчика
подушку и прижала к ее лицу. Магда придавила голову Маргариты к полу и
навалилась на мягкое,  подавшееся под нею, как студень, тело монахини.
Сопротивление  Маргариты ослабевало,  а Магда,  движимая овладевшим ею
страхом,  все нажимала и нажимала.  Сквозь подушку  она  слышала  хрип
Маргариты,  но больше не думала о том,  что делает, и о том, что будет
потом.  Все ее силы и помыслы были сосредоточены на одном: покончить с
сопротивлением начальницы. Она должна сделать это, чтобы спасти Вилму.
Вилму и ребенка...  Вилму и ребенка...  Это заняло весь неповоротливый
мозг Магды. Но когда монахиня, изловчившись, укусила Магде руку, когда
она  вцепилась  в  грудь   Магды,   ненависть   захлестнула   сознание
крестьянки. Чем свирепее сопротивлялась толстуха, тем отчетливее Магда
сознавала,  что  под  нею  палач,  мучительница,   убийца,   виновница
страданий   и   смерти   многих   людей.   Эти   мысли,   еще  темные,
полуосознанные,  проносились в голове Магды как оправдание  тому,  что
она делала.  Она чувствовала, как содрогается рыхлое тело Маргариты, и
грудью прильнула к подушке,  распяв на полу раскинутые руки Маргариты.
Сопротивление   монахини   ослабевало.   Прекратилось   совсем.  Магда
приподнялась.  Ее стошнило. Это было осознанное отвращение к убийству.
Может   быть,  Магда  испытывала  угрызения  совести?..  Нет,  она  не
раскаивалась в том,  что сделала.  Едва ли  эта  простая  девушка,  не
искушенная  в  философии  и  риторике,  могла  построить  какие-нибудь
сложные формулы в оправдание совершенного.  Она знала,  что так должно
быть, если слово "знание" подходит для определения того неосознанного,
хотя и ясного,  что жило в  ней.  Скорее  инстинкт,  нежели  создание,
говорил  ей,  что  случившееся было законным возмездием за все,  в чем
была виновна убитая.  А то, что возмездие это пришло через нее, Магду,
- что ж,  такова,  видно,  была воля господня.  Что могла тут поделать
Магда?  И потом еще это, с Вилмой... Разве не стоял вопрос так просто:
Вилма  и  ее  ребенок  или  Маргарита?!  Им троим не было места в этом
необъятно просторном  и  таком  тесном  мире...  Нет,  нет!  Магда  не
испытывала раскаяния!  Только страх, обыкновенный страх перед тем, что
теперь будет,  постепенно  овладевал  ее  мозгом.  Страх  заставил  ее
подняться с пола,  где она сидела возле тела монахини - расплывшегося,
вот-вот готового прорвать своими  жирными  складками  платье  и  салом
растечься по полу.  Магда встала и перекрестилась.  Несколько времени,
как истукан,  стояла,  не зная, что делать. Попробовала поднять с пола
тело, но это оказалось не под силу даже ей. Тогда она поволокла его по
коридору и заперла  в  спальне.  Сунув  ключ  в  карман,  вернулась  в
прихожую   и   привела   ее   в  порядок.  Проделывала  все  спокойно,
методически,  как обычную утреннюю уборку.  Покончив с этим,  взяла  с
вешалки  первое  попавшееся  пальто  и хотела его надеть.  Пальто было
мало. Накинула его на плечи и пошла к выходу. Но одумалась и, тихонько
вернувшись  к  себе  в комнату,  вынула из-под матраца деньги - гроши,
накопленные  для  Яниса.  Эти  деньги,  не  считая,  сунула   в   руку
привратнику.
     - Не ложись, - сказала она, - через полчаса я вернусь.
     - Смотри только тихо, а то проснется сама...
     Магда в испуге оглянулась на привратника. Отойдя с десяток шагов,
она остановилась: куда? Единственное, что было ясно ее неповоротливому
уму:  обратно нельзя.  Она брела,  не видя дороги и спотыкаясь, словно
асфальт  был  изрыт  ухабами.  Направо  простиралась  зеркальная гладь
озера.  Освещенное луной, оно казалось мертвым и бесконечным. Мертвыми
и бесконечно высокими казались сосны на берегу.  Мертвым и бесконечным
было небо над головой.  Мертвыми и бесконечно  огромными  были  темные
силуэты гор.  Весь мир был мертв,  темен и бесконечен.  А Магда до