нал,  что это только безобидная присказка по сравнению с тем,
что следует дальше.  Самым скверным  было  то,  что  Круминьш  и  Силс
рассказали  советским  органам,  как  после такой "подготовки",  когда
человек готов покончить с собой от отчаяния, ему предлагают спасение в
виде  поступления  в  школу  разведки.  Оба  беглеца выложили,  как их
обучали ремеслу шпионов и диверсантов, как забросили в Советский Союз,
снабдив деньгами,  оружием,  взрывчаткой,  ядами и радиоаппаратурой. В
заключение описывались перипетии Круминьша и Силса в Советском Союзе.
     В Латвии  они  не  могли  ни на минуту почувствовать себя хорошо,
несмотря на лежавшие в  их  карманах  "отличные"  документы.  Куда  бы
Круминьш и Силс ни совались,  с кем бы ни приходили в соприкосновение,
- они всюду чувствовали себя чужаками.
     Когда Квэп  доходил  до  описания  того,  как  эти двое явились в
сельскую милицию,  его руки начинали дрожать и губы вытягивались  так,
словно  он  собирался  подуть на жегший его пальцы газетный лист.  Да,
такого отвратительного подвоха Квэп давно не  видывал!  А  ведь  самое
неприятное, что взрывалось прямо-таки подобно бомбе, следовало дальше,
в конце сообщения:  вместо того, чтобы расстрелять негодяев, советские
власти простили их и объявили полноправными гражданами СССР!  Молодцов
даже поставили на работу наравне с другими советскими людьми.  Да, да!
Если  б  их  отправили  к  стенке или хотя бы в тюрьму - все было бы в
порядке. Но эдак?! Тут были спутаны все карты Квэпа.
     Квэп понимал: наивно надеяться на то, что Шилде ничего не узнает.
Если он сам не прочтет этого сообщения,  то суматоху поднимет  Пуксис.
Для кого Шилде грозный "недосягаемый",  а для Пуксиса он всего-навсего
исполнитель приказов и ничего больше.  Может быть,  когда какой-нибудь
выведенный из терпения "перемещенный" всадит Пуксису пулю в спину, сам
Шилде станет фактическим начальником организации,  но пока он вынужден
помалкивать  и подчиняться.  Ведь даже "недосягаемый" не смеет назвать
Эдмунда Пуксиса его собственным именем и обязан величать его "господин
Легздинь"  - кличкой,  под которой тот известен членам "Перконкруста".
Подумать только! А ведь и Пуксис вовсе не такая уж шишка. Над ним тоже
есть  кому  командовать.  Начать  хотя  бы с Раара - предводителя всей
латышской эмиграции...  "Сам Раар"!..  Подумаешь - "сам". Этим "самим"
помыкает какой-то майор из иностранной резидентуры.
     Хорошо, что Квэпу не приходится иметь дело с такими, с позволения
сказать, "звездами". С него хватит крика, который поднимет Шилде из-за
этих двоих!..
     Круминьш давно  уже казался Квэпу подозрительным.  Но как было не
послать его в школу,  когда за него замолвил словечко пробст Висвалдис
Сандерс.  Квэп  знавал  Сандерса еще в те времена,  когда оба они были
айзсаргами.  Тогда пробст напутствовал на тот свет смутьянов,  которым
Квэп выдавал свинцовый пропуск в царствие святого Петра.  А вот теперь
Висвалдис Сандерс заседает в Центральном Совете бок о бок с  персонами
вроде  полковника "СС" Лобе или Альфреда Берзиньш - бывшего министра и
начальника айзсаргов в блаженные времена Ульманиса.
     Когда человек залетает так высоко, как залетел пробст Сандерс, он
забывает старых друзей.  Стоит пробсту сказать  словечко  председателю
Совета  епископу  Ланцансу о неисполнительности Квэпа,  как посыплются
вопросы и запросы.  Шутка ли:  говорят, что его преосвященство епископ
Язеп  Ланцанс  поставлен  во  главе  Центрального  латышского совета с
благословения самого папы.  Вот уж  действительно  только  того  и  не
хватало Квэпу - вступить в конфликт с римским папой!  Пусть кто-нибудь
теперь скажет:  мог ли он,  Арвид Квэп,  десятая спица в колеснице, не
послать  этого пробстова племянника Круминьша в шпионскую школу,  если
там исправно платят жалованье в устойчивой  иностранной  валюте,  дают
хорошую одежду и каждый день кормят омлетом и тушенкой?!
     Однако кто станет во всем этом разбираться?  Важные господа  там,
наверху,  из-за  одного  страха  потерять заграничные стипендии готовы
съесть самого Квэпа с костями:  раз поезд сошел  с  рельсов  -  должен
найтись виноватый стрелочник.
     Так обстоит дело с Круминьшем.  Другое дело - Силс. За Силса Квэп
даже сейчас готов поставить свою мызу,  оставшуюся в Латвии. Если Силс
и пришел к советским властям с  повинной,  то  лишь  потому,  что  его
вынудила  к  этому явка Круминьша - все равно из-за Круминьша схватили
бы обоих. Да, Квэп уверен: Силс еще покажет себя. В нынешнем положении
Силса  "покаявшегося" есть даже преимущество:  теперь-то уж ему нечего
бояться разоблачения.  Квэпу придется  только  продумать  вопрос,  как
снова наладить надежную связь с Силсом.  Связь! Вот главная загвоздка.
Провал Круминьша и Силса  дорого  обойдется  всей  разведке.  Придется
перестраивать организацию:  менять адреса школ, клички преподавателей,
и, может быть, даже выкинуть за борт весь нынешний состав обучающихся.
Впрочем,  и это все мелочи: учебники, преподаватели, ученики - живой и
мертвый  инвентарь  шпионских  школ.  Главные  хлопоты   предстоят   с
переменой  того,  что  Круминьш и Силс разоблачили по части зарубежной
сети:  коды,  явки,  агентура,  система  конспирации  и  связи.   Вот,
действительно, беда, в которой не сочтешь убытков!
     Небось, хозяева  заявят,  что   руководители   "Перконкруста"   -
"заевшиеся  свиноводы".  Зарубежные хозяева особенно любят напирать на
то,  что "свиноводы" обходятся дороже,  чем стоят их услуги. А во всем
президиуме "Перконкруста" нет ни одного человека, который имел бы иное
отношение к свиньям,  кроме того,  что кое-кто участвовал в знаменитом
"свином" параде.  Это было в те времена, когда Карлис Ульманис казался
им,  членам "Угунс Круста",  чересчур либеральным  правителем.  Они  с
завистью  смотрели  на  эстонских  молодчиков  из  Вильянди.  Те могли
гордиться:  их  гимназия  дала  миру  такого  корифея,   как   Альфред
Розенберг!..
     Да, было  время!  Айзсарги  и  угунскрустовцы  воображали,  будто
сумеют  навсегда  утвердить  в Латвии настоящий,  стопроцентный фашизм
вроде гитлеровского... И вот что из всего этого получилось!..

3. КВЭП И МАГДА

     Квэп смотрел в окно.  По стеклам,  собираясь в тоненькие ручейки,
сбегали дождевые капли. За окном виднелся просторный пустырь. Трава на
пустыре была вытоптана. Там был устроен учебный плац охранного отряда,
недавно  сформированного  Центральным  Советом  по заказу иностранного
командования.  Четырнадцатое по счету формирование!  Сначала был спрос
на "транспортные" и "инженерные" роты, теперь - вот уже пятый раз - из
"перемещенных" собран этот "охранный отряд".  Прежние увезены  отсюда.
Они  несут  охрану  порядка там,  где хозяева не полагаются на команды
бывших эсэсовцев.
     "Хе-хе, бог  даст,  - думал Квэп,  - помоги,  господи,  помоги!..
Молодчики,  что шлепают сейчас по мокрому плацу,  сумеют  когда-нибудь
навести  прежний  порядок  и  в  самой Латвии.  В рядах команд не мало
ребяток,  прошедших школу в айзсаргах.  Они староваты,  но зато им  не
привыкать бить по шее и ставить к стенке бунтарей!
     Раз, два!.. Раз, два!.. Левой!.. Левой!.."
     Квэп с  удовольствием  притоптывал  ногой,  глядя,  как обучаемые
шлепают по грязи на учебном плацу. Иностранный инструктор рубит ребром
ладони:  "уон,  туу...  уон,  туу!.."  В  такт  его движениям помощник
инструктора громко выкрикивает: "Айнц... Цвай... Айнц... Цвай..."
     "Да, голубчики,  - думает Квэп,  злобно сжимая челюсти.  - Стоило
водрузить красный флаг над Ригой,  стоило  левым  попросить  защиты  у
Москвы,  -  и  вы  уже  вообразили,  будто  можете во всю глотку орать
"свобода, свобода!" Ан, приходится снова браться за обучение немецкому
языку, чтобы понимать команду. Да, черт побери, мы еще найдем управу и
на вас и на  вашу  "свободу":  "айнц...  цвай!..  айнц...  цвай!"  Да,
интересная  штука  это  "колесо истории"!  Но,  черт с ним,  пусть оно
вертится,  как ему положено,  ежели из этого может получиться толк для
Квэпа.  А  толк,  как  кажется  Квэпу,  должен выйти:  кое-кто получит
готовенькое  войско.  Только  бы  пустить  эти   "команды"   в   дело.
"Инженерные роты" сумеют инсценировать красного петуха таких размеров,
что зарево будет видно от Айнажей до Даугавпилса и  от  Вентспилса  до
Корсавы.  Найдется дело и для тех,  кто,  вроде Квэпа,  прошел школу у
гитлеровцев в Бикерникском лесу и в "Саласпилсе"!..
     Квэп потер мясистые ладони больших рук.
     - Найдется работа...  найдется всем,  голубчики!.. А вот кое-кому
придется  и  поплакать!..  -  угрожающе пробормотал он и отвернулся от
окошка.
     Время мало подходило для приятных мыслей. Лежавший в кармане лист
"Цини" обжигал бок.  Нужно было придумать оправдание провалу Круминьша
и Силса...  Как-никак оба они - его подопечные. Чего доброго, придется
еще мчаться во Франкфурт,  чтобы замазывать дыры  в  треснувшем  доме.
Господа  иностранцы,  как  всегда  в  таких  случаях,  начнут  с угроз
прекратить финансирование этих "свиноводов"!..
     Квэпу казалось,  что  все  было  очень  хорошо  налажено:  каждый
человек,  содержавшийся в лагерях для "перемещенных",  давал  главарям
эмиграции  ежедневный  доход  в  шестьдесят  пять центов за счет одной
только недодачи ему пайка.  А продажа  на  сторону  предназначавшегося
"перемещенным"  обмундирования  из запасов "победителей"?!  А торговля
старыми инструментами, которые иностранные "друзья" вместо того, чтобы
выкидывать  на свалку,  предоставляли "перемещенным" в качестве орудий
труда?!  И ведь все это было еще  не  главной  статьей.  Лучший  доход
составляли комиссионные, получаемые за каждого "африканца", то есть за
"перемещенного",  посылаемого на работу в Африку. В добавление к тому,
что  из  собственного заработка завербованного причиталось главарям за
"устройство" на работу,  высокие комиссионные платили еще и  компании,
получавшие   дешевую   рабочую  силу.  Но  основу  жизни  эмигрантской
организации  прибалтов  составляли  средства,  даваемые  иностранцами.
Деньги   отпускались  на  "тайную  войну",  которую  вели  организации
эмигрантов,  якобы державшие связь со своими  подпольными  ячейками  в
Советском  Союзе.  Другое  дело,  что  все это было настоящей "липой".
Никакого "подполья" в СССР не существовало.  Нельзя  же  было  считать
подпольем   несколько   отщепенцев,   по  благости  советского  народа
доживавших свой век в латвийском захолустье и втихомолку брюзжавших на
новые  порядки в Латвии.  Подчас Квэп и сам не понимал,  как могут его
руководители не догадаться,  что если бы так  называемая  "сеть"  была
опасна для СССР,  то КГБ ее давным-давно раздавил бы. Да и разве нужно
было тратить столько хлопот на  подготовку  для  засылки  в  советские
пределы  шпионов  и диверсантов из числа "перемещенных",  ежели бы они
имелись в готовом виде внутри советских  границ.  Но  не  в  интересах
Квэпа   и   других   мастеров  темного  промысла,  кормившихся  вокруг
эмигрантского корыта, раскрывать глаза своим заграничным хозяевам. Они
старательно  поддерживали  иллюзии  насчет  перспектив своей подрывной
деятельности.
     Однако Квэпу сейчас не до высоких соображений,  да он и не был на
них способен.  Следовало подумать о том,  как парализовать  конкретную
опасность,   нависшую   над  его  собственной  головой  из-за  провала
Круминьша и Силса.
     А что  если?..  Да,  положительно - вот верная мысль:  Круминьш и
Силс должны быть уничтожены!  Или точнее:  один Круминьш.  Силса нужно
сохранить.  Он еще сделает свое. А Круминьша - убить! Убить непременно
и поскорей!..  Ах,  черт побери, старина Квэп может похвастаться: этот
Кочан недаром сидит у него на плечах; убить, убить Круминьша.
     Довольный собою,  он вызвал по телефону Шилде и попросил доложить
Пуксису-Легздиню   о   том,  что  желает  сделать  руководству  важное
сообщение.  Шилде долго расспрашивал,  о каком сообщении идет речь, но
Квэп держался крепко и ничего ему не открыл. Он знал, что стоит выдать
план,  и Шилде перескажет его Пуксису как свой собственный.  Тогда он,
Квэп, останется с носом - все выгоды придутся на долю Шилде. Нет, черт
возьми, Квэп не даст объехать себя на кривой!
     Квэп постучал в перегородку.
     - Магда,  завтрак!  Со следующим поездом я уезжаю...  И подай мою
бутылку из кладовой...
     - Опять  напьетесь...  -  послышался  недовольный   голос   из-за
перегородки.
     - Ты с ума сошла,  девчонка! Кто же напивается, едучи к высокому,
можно   сказать,   к   высочайшему  начальству.  Только  глоточек  для
храбрости. Чтобы слова не застревали в горле... Хэ-хэ!
     Квзп толкнул  дверь,  вошел  в  кухню  и  отвесил  тяжелый шлепок
нагнувшейся к плите Магде.  Это была девушка - вот уже третья за  этот
год, - взятая им из лагеря для выполнения обязанностей прислуги.
     - Ну-ка, что ты придумала на завтрак?
     Плотоядно потирая ладони,  он уселся за стол.  Ел быстро,  сильно
двигая челюстями и громко чавкая.  От каждого блюда оставлял понемногу
на своей тарелке.  Это предназначалось для Магды. Но оладьи с вареньем
ему так понравились,  что он,  отодвинув было три штуки для работницы,
съел одну из них, а подумав, доел и две остальные.
     - Ты не похудеешь,  -  сказал  он,  смачно  пришлепывая  толстыми
губами,  -  возьми вместо оладий картошки.  Она отлично нагоняет тело,
хэ-хэ...  А быть в теле - это главное для девчонки,  как и для свиньи,
хэ-хэ!
     Квэп прошелся  взглядом  по   фигуре   Магды.   Девушка   стояла,
прислонившись к дверному косяку.  От этой позы ткань блузы на ее груди
натянулась,  и  Квэп  с  удовольствием   задержал   взгляд   плотоядно
прищуренных глаз на этом месте.  Черт их дери, этих деревенских девок!
Даже голодные,  они умудряются сохранить такую  грудь,  словно  в  ней
хранится запас молока на все их потомство вперед! Ах, черт возьми!.. и
Квэп снова облизал губы, как после оладий с вареньем.
     Поймав его взгляд, Магда потупилась и негромко сказала:
     - Вы обещали похлопотать насчет... Яниса.
     Ее несложная  психология  безошибочно  подсказала ей,  что сейчас
подходящий момент для такого вопроса.  Скоро два года,  как ее Янис  -
единственный на свете парень! - уехал в Африку. Контракт был на год, а
Янис по сию пору не может вырваться.  Говорят, в этой Африке еще хуже,
чем здесь.  Янис пишет:  еще немного, и он вовсе не вернется... Что же
она будет делать без своего Яниса?..
     При мысли   о   Янисе   щеки   Магды   порозовели.  Глаза  Квэпа,
подернувшиеся влагой от водки и оладий,  остановились теперь  на  лице
Магды.   Он   подумал,   что   на  свете  бывают,  конечно,  девицы  и
поприглядней,  но если принять во внимание, что эта особа не стоит ему
ни гроша...
     Не спеша с ответом на вопрос Магды,  Квэп потягивал горячий кофе,
дуя сквозь выпяченные губы.
     - Плохо тебе у меня, что ли?.. - выговаривал Квэп между глотками.
- Дура ты,  девка! Что тебе в твоем голоштаннике? Или воображаешь, что
он привезет тебе мешок африканского золота!..  Лучше налей-ка мне  еще
чашечку...  Это,  конечно,  не тот кофе, какой, бывало, пивали в нашей
Риге...  Вспомнить "Ниццу".  Какие там были сливки!..  А  девчонки-то,
девчонки!  Ту,  бывало, ущипнешь, так уж от одного этого прикосновения
кровь начинает играть,  словно выпил!..  Ах,  Магда,  Магда, вот когда
была жизнь, скажу я тебе...
     - Люди говорят: никакой тогда не было жизни...
     - Дура ты... Настоящая деревенская корова!
     - Скажите же мне насчет Яниса:  вернете вы его из Африки или нет?
- При этих словах в голосе  Магды  прозвучало  что-то,  что  заставило
Квэпа отставить чашку с кофе. После некоторого размышления он сказал:
     - Ладно,  вернусь от начальства,  ляжем рядышком да  потолкуем  о
твоем Янисе... Что-нибудь и придумаем, хэ-хэ.
     И снова принялся за кофе, не глядя на Магду.
     Полногрудая и   широкобедрая,   с  жидкими,  словно  отмытыми  до
серебристой белизны льна волосами, Магда молча глядела, как Квэп пьет.
Взгляд  ее не отличался выразительностью.  Тем не менее,  если бы Квэп
попытался прочесть то,  что  было  в  нем  написано,  кофе,  вероятно,
застрял бы у него в горле. Ненависть светилась в белесых глазах Магды.
Это  была  ненависть  затравленного  существа,  долго,  терпеливо,  по
вековой  привычке  к  рабству  копившего  обиды целых поколений.  Но с
поколениями сдерживающие эту ненависть силы ослабевают и все, что было
накоплено  от праотцов,  начинает вырываться наружу.  Тогда происходит
расправа - беспощадная, но справедливая.
     При каждом  движении тяжелых челюстей Квэпа у Магды перекатывался
желвак под воротником кофты. Словно она проглатывала набегавшую слюну.
Девушка глядела на розовые щеки Квэпа, такие круглые, будто под каждую
из них он запихнул по оладье;  она глядела на его  большой  круглый  с
сизоватыми  прожилками  нос,  двигавшийся  вместе  со щеками и круглым
подбородком.  И в ее  взгляде  была  ненависть  к  щекам,  к  носу,  к
подбородку,  к  толстым,  оттопыренным  и  почти  всегда влажным губам
Квэпа.  Даже его голубые глаза и полуприкрытое, словно парализованное,
веко  над  левым  глазом  -  все  возбуждало  ненависть  Магды.  Чтобы
совладать с этой ненавистью и не выдать ее,  она  опускала  взгляд  на
свои большие крестьянские руки, сложенные на животе.
     Квэп не был психологом вообще,  а уж  вдумываться  в  переживания
прислуги  он  счел бы просто глупым.  В этом было его счастье.  Иначе,
пойми он мысли Магды,  он не смог бы сомкнуть глаз и на полчаса,  а не
то, чтобы крикнуть вдруг среди ночи, как обычно:
     - Эй,  Магда!..  Спишь,  толстуха?..  Ну-ка, приди взбить подушку
твоему хозяину!
     Как Магда  вглядывалась  в  резкий  шрам,  перерезающий  у  горла
розовую шею ее хозяина! Если бы Квэп это видел!.. И даже орел, большой
синий орел,  держащий в лапе свастику, искусно вытатуированный у Квэпа
на груди,  вместо восхищения возбуждал в Магде только ненависть.  И об
этом тоже Квэп мог бы прочесть во взгляде Магды...
     Покончив с едой, Квэп, наконец, встал из-за стола, обсосал липкий
от варенья палец и повалился на старый,  продавленный диван, служивший
ему  для  послеобеденного  сна.  Но сегодня уже не было времени спать:
стрелки часов на стене кухни напоминали  о  том,  что  близится  время
отхода поезда.
     Поворчав на  тяжелую  жизнь,  Квэп  скоро   встал   и,   одевшись
тщательнее,  чем  обычно,  отправился  на станцию.  Он шагал по липкой
глине и перебирал в уме имена людей,  из числа которых можно  было  бы
выбрать  исполнителей задуманного плана.  Их лица проплывали перед его
взором,  и когда  он  наталкивался  на  кого-нибудь,  казавшегося  ему
подходящим, то произносил имя вслух и загибал палец.
     Дойдя до станции,  Квэп расправил пальцы.  Только большой остался
загнутым. Но подумав, разогнул и его. Квэп смотрел на него так, словно
это был не его собственный палец с выдающимся хрящом сустава, поросший
жесткими  рыжими  волосами  и  увенчанный нечистым обгрызенным ногтем.
Квэп смотрел на  палец  так,  будто  перед  ним  был  живой  кандидат,
способный,  не задумываясь, всадить пулю в затылок Круминьша. Надежный
кандидат, обученный своему делу в нацистском застенке!
     Квэп крякнул  от  удовольствия.  Довольный  своим выбором и своим
планом, не спеша направился к билетной кассе.
     Через некоторое   время   после   этой  поездки  Квэпа  произошли
оживленные сношения -  письменные  и  при  помощи  посланцев  -  между
главарями  разных  эмигрантских латышских организаций.  Целью сношений
было объединение усилий на почве содействия "делу Круминьша".
     По началу  это  дело  послужило  причиной резкой критики действий
более  молодого  Центрального  латышского  совета  со  стороны  зубров
антисоветских происков.  Матерые фашисты из "Перконкруста", из "Тевияс
Сарге",  из рядов айзсаргов и из "Яйна Латвия" готовы были  перегрызть
друг  другу  горло  ради  того,  чтобы захватить иностранные