Николай Николаевич Шпанов
   Ученик чародея


---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------


             Библиотечка Военных Приключений.
                                РОМАН
                     ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
                    МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР
                            МОСКВА - 1956





     Нил Платонович  Кручинин  не  принадлежал к числу людей,  которые
легко поддаются настроениям.  Но невнимание, проявленное Грачиком, все
же  привело  его в состояние нервозности,  которую он и пытался сейчас
подавить,  прогуливаясь по платформе Курского вокзала.  Не  слишком-то
приятно:  молодой человек,  воспитанию которого ты отдал столько сил и
представлявшийся тебе ни больше,  ни меньше как продолжением в будущее
собственного  кручининского  "я",  не приехал ни вчера вечером,  чтобы
посумерничать в последний день перед расставанием,  ни сегодня  утром!
"Уехал  за  город"  -  этот ответ работницы не удовлетворил Кручинина.
Разумеется,  дача в июне - это законно,  но Грачик мог бы посидеть и в
городе, зная, что предстоит отъезд старого друга и немного больше, чем
просто учителя.
     Кручинин прохаживался   вдоль  поезда,  стараясь  не  глядеть  на
вокзальные часы.  Но часы словно сами становились на его  пути:  то  и
дело их стрелки оказывались перед глазами. До отхода поезда оставалось
пятнадцать минут, когда Кручинин решил войти в вагон.
     Именно тут-то запыхавшийся Грачик и схватил его за рукав:
     - Нил Платонович, дорогой, пробовал звонить вам с аэродрома - уже
не застал. Боялся, не поспею и сюда.
     - С аэродрома? - переспросил Кручинин.
     - Вчера,   едва  я  вам  позвонил,  -  вызывают.  -  Грачик  отер
вспотевший  лоб  и  отвел  Кручинина  в  сторону.   -   На   аэродроме
происшествие:  самолет  из  Риги,  посадка,  одну  пассажирку не могут
разбудить. Тяжелое отравление. Летела из Риги. Никаких документов и ее
никто не встречает.
     - Смерть? - заинтересовался Кручинин.
     - Слабые признаки жизни...
     - Позволь,  позволь,  - перебил Кручинин.  - В бортовой ведомости
имеются же имена всех пассажиров.
     - Разумеется,  запись: Зита Дробнис. Пока врачи делают промывание
желудка,  успеваю  навести справку в Риге:  Зита Дробнис не прописана.
Заказываю справку по районам Латвии.  Но тут под  подкладкой  жакетика
обнаруживаю провалившийся в дырявый карман обрывок телеграммы из Сочи.
"Крепко целуем встречаем Адлере". Подпись "Люка", И еще...
     - Телеграмма Зите Дробнис? - спросил Кручинин.
     - В том-то  и  дело,  что  адреса  нет  -  верхняя  часть  бланка
оторвана.  Но  это  неважно.  Прошу сочинцев дать справку по служебным
отметкам:  номер и прочее.  Узнаю:  обратный адрес  найден  на  бланке
отправления  в  Сочи.  Уточняем:  отправительница  -  дочь  известного
ленинградского писателя отдыхает в Сочи и действительно ждет гостью из
Риги.  Но  ожидаемую  гостью  зовут  вовсе  не  Зита Дробнис,  а Ванда
Твардовская. Повторяю запрос в Ригу. Твардовская там оказывается. Даже
две:  мать и дочь. Дочь по показанию соседей сутки как исчезла. Мать в
тот же день уехала,  не сказав куда.  Предлагаю  организовать  розыск.
Ясно,  что  имею  дело  с  отравлением  Ванды  Твардовской  -  дочери.
Фальсификация  имени  в  бортовой  записи   наводит   на   подозрение.
Заключение  лаборатории  НТО  -  яд,  у  нас мало известный:  "Сульфат
таллия".
     - Да,  да,  -  живо  подхватил  Кручинин:  - сульфат таллия очень
устойчив  в  организме.  Эксгумация  через   четыре   года   позволяет
установить  его  присутствие  в  тканях трупа.  Яд без цвета,  запаха,
вкуса,  не окрашивает пищу.  Продолжительность  действия  определяется
дозой:  от суток до месяца.  Сульфат таллия был довольно распространен
за границей в качестве средства борьбы с грызунами.  Поэтому  там  его
легко  было достать.  У нас не применялся.  Отсюда - первый вывод:  яд
может быть иностранного происхождения.
     - Но в Риге он мог сохраниться со времен буржуазной республики, -
возразил Грачик.
     - Ты   прав,  -  согласился  Кручинин.  -  Возможно...  Дальше?..
Остается девять минут до отхода поезда.  Нужно решать:  брать мои вещи
из вагона?
     - Зачем?  -  насторожился  Грачик.  -  Вам  необходимо  ехать.  Я
справлюсь. Но позвольте сначала...
     - Нахал  ты,  Грач!  -  добродушно  воскликнул  повеселевший  уже
Кручинин.  - Откуда столько самоуверенности?.. Однако к делу! Симптомы
отравления сульфатом таллия:  боль в горле,  покалывание в ступнях и в
кистях рук; расстройство желудка, выпадение волос. Впрочем, это уже на
затяжных стадиях. Совпадает?
     - Что тут можно сказать: ведь отравленная - без сознания.
     - Да,  черт  возьми!  Ее  не  спросишь,  -  разочарованно  сказал
Кручинин.   -   Исход   может  оказаться  и  смертельным.  -  И  вдруг
спохватился:  - Эта телеграмма из Сочи -  единственное,  что  при  ней
было?
     - Нет...
     - Так что же ты молчишь?..
     - Вы же сами не даете  мне  договорить...  В  самолете  оказалась
вторая  отравленная  -  соседка Твардовской по кабине.  Москвичка.  Ее
состояние  много  легче.  Показала:  Твардовская  угостила  ее,   свою
случайную  спутницу (они познакомились уже в самолете),  частью своего
бутерброда и дала отпить чая,  который был у нее в термосе. Бутерброд,
по-видимому, съеден весь, а в термосе осталось несколько капель чая. В
них нашелся яд.
     - Ну,  что же, - проговорил Кручинин. - Яд в термосе, который был
залит дома или  в  каком-нибудь  буфете.  Скорее  всего,  в  ресторане
рижского  аэропорта.  Держись  за  эту  ниточку.  Она  куда-нибудь  да
приведет.  - Он покрутил между пальцами кончик бородки.  - Но странная
идея для самоубийцы: прихватить на тот свет случайную попутчицу... Или
Ванда - убийца соседки, а сама глотнула яд случайно, а?
     - Исключено,  - уверенно возразил Грачик. - Они не только не были
знакомы, но никогда в жизни не встречались.
     - Положим,  это еще не доказательство!..  Однако,  действительно,
трудно допустить:  дать жертве немножко  яда,  а  самой  выпить  целый
термос...  Интересно:  дело о самоубийстве девицы,  желающей умереть в
компании.  Стоит мне  застрять  тут,  а?..  Старость-то,  брат,  -  не
радость:  начинаю  чувствовать,  что и у меня есть скелет и положенные
ему по штату суставы.
     - Поезжайте  на  здоровье,  - настойчиво повторил Грачик.  Ему не
хотелось, чтобы Кручинин остался. - Лечитесь, отдыхайте.
     - Небось,  разберешься?! - с оттенком некоторой иронии проговорил
Кручинин.  - Ах,  Грач, Грач! - Кручинин понял, что его молодому другу
хочется  провести  дело  без  помощи,  и покачал головой.  - Только не
забудь: за такого рода делом может оказаться и рука тех, оттуда. Но...
- Кручинин предостерегающе поднял палец, - не нужно и предвзятости.
     - Не посрамим вашей  школы,  учитель  джан!  -  весело  отозвался
Грачик.
     - Нравится  тебе  или  нет,  а,  видно,  придется  отправиться  в
Прибалтику раньше намеченного отпуска.
     - Не беда, там и останусь отдыхать. Побольше покупаюсь в ожидании
вашего приезда,  - и,  заглядывая в глаза Кручинину,  просительно: - А
вашу "Победу"  можно  взять?  Когда  приедете  с  юга,  покатаемся  по
Прибалтике, как задумали.
     - Ежели дело тебя не задержит.
     - Этого  не случится,  - беспечно отозвался Грачик,  - хотя порой
затяжные дела вырастают на пустом месте. Произошло ограбление или даже
убийство,  - кажется,  просто: нашли нарушителя, изобличили, осудили и
дело с концом.  А глядишь,  дело-то еще только началось  -  и  растет,
растет, как лавина. Даже страшно подчас становится.
     - А ты не бойся,  Грач,  - добродушно усмехнулся Кручинин  лавина
опасная штука, слов нет, но... не так страшен черт...
     - Это конечно... - живо согласился Грачик. - Вот, знаете, у нас в
горах,  в Армении,  так бывает: начинается пустяковый обвал. Ну просто
так,  ком снега,  честное слово! Катится с горы, катится и, глядишь, -
уже  не  ком,  а целая гора.  Честное слово,  дорогой,  настоящая гора
летит.  Так и кажется:  еще несколько минут, и - конец всему, что есть
внизу,  у подножия гор.  Будь то стада - не станет стад;  селение - не
будет селения. Лавина!.. Само слово-то какое: лавина! Будь внизу город
-  сплющит,  раздавит!  Просто  -  конец мира!..  Но вот стоит на пути
лавины скала - так,  обыкновенная скала,  даже  не  очень  большая.  А
глядишь,   дошла   до   нее  лавина,  ударилась,  задержалась,  словно
задумалась,  и... рассыпалась. Только туман вокруг поднялся такой, что
света  божьего  не  видать.  Тоже  вроде  светопреставления...  Что вы
смеетесь?  Честное слово!  А прошло несколько минут,  и  смотрите:  ни
лавины,  ни  тумана  -  только  на  долину снег посыпался и растаял на
солнце.  Вроде росы. Люди радуются, стада радуются, цветут селения под
горой...
     Кручинин положил руку на плечо друга.
     - Это ты мне притчу, что ли, рассказываешь?
     - Правильно вы сказали,  дорогой, у меня вроде притчи получилось:
ком снега - это они.  Катятся с грохотом,  с шумом - конец мира. А вот
стоит на их пути скала...
     - Скала - это ты, что ли?
     - Все мы, а я - маленький камешек.
     - Не шибко видный из себя? - подмигнув, спросил Кручинин.
     Грачик потрогал пальцем свои щегольски подстриженные черные усики
и рассмеялся.
     - Я только говорю:  грохот,  шум,  страху - на весь мир.  А один,
только один крепкий камень на пути и - туман!..
     - Надеюсь,  - со смехом подхватил Кручинин,  - в  июне  лавин  не
бывает, а?
     - Конечно...  июньское солнце на Кавказе - ого!.. Неудачное время
для отдыха выбрали.
     - Лучше солнце в июне, чем толпы курортников в августе.
     - Вы становитесь нелюдимым?
     - Пока нет,  но в дороге и на  курорте  предпочитаю  малолюдство.
Особенно перед тем, что мне, кажется, предстоит...
     Грачик навострил было уши, но Кручинин умолк не договорив. Он так
и не сказал молодому другу о том, что получил предложение вернуться на
службу. Назначение в следственный отдел союзной прокуратуры манило его
интересной  работой,  но  хотелось  сначала отдохнуть и набраться сил.
Грачику он сказал с самым незначительным видом:
     - Однако пора прощаться, вон паровоз дал свисток.
     Они крепко расцеловались,  и Кручинин на ходу вскочил на подножку
вагона.
     Грачик глядел на милое лицо друга, в его добрые голубые глаза, на
сильно  поседевшую  уже бородку над небрежно повязанным галстуком и на
тонкую руку с такими  длинными-длинными  нервными  пальцами,  дружески
махавшую ему на прощанье.
     Кажется, в первый раз с начала  их  дружбы  они  ехали  в  разные
стороны.
     Грачик зашагал прочь от грохотавших мимо него вагонов.
     Сегодня и  ему  предстояло покинуть Москву.  Но путь его самолета
лежал на север,  в  Ригу,  по  следам  Ванды  Твардовской,  по  следам
нескольких капель чая, содержащих признаки сульфата таллия...
...И ВОТ
        ЧТО
           ВЫШЛО
                ИЗ ЭТОЙ ПОЕЗДКИ

ПРОКУРАТУРА

НАРОДНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ
                            Латвийской ССР

                             ДЕЛО N 13/C

     По обвинению
                         Диверсионной группы

"ДТ 1"


           по ст. 58/6, 58/8, 59/9 и 136 Уголовного кодекса

                        НАЧАТО 20 мая 1955 г.
                     Закончено 18 ноября 1955 г.

  Том N 1-12                                         НА 2842 листах


 * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

1. НОЧЬ НА ИВАНА КУПАЛА

     Несмотря на обычную дождливость июня в этих краях,  на  этот  раз
погода  была  на стороне гуляющих.  Лодки одна за другой отваливали от
освещенного берега маленького заводского сада.  Стоило гребцам сделать
несколько  ударов  веслами  - и суда исчезали в темноте.  Они без шума
скользили по черной,  гладкой до  маслянистости  поверхности  Лиелупе.
Лодка  удалялась от берега,  и на ней возникала песня.  Молодые голоса
славили лето,  славили народный праздник Лиго, прошедший до социализма
от  языческих  времен,  сквозь  тысячелетия христианства,  сквозь века
неметчины, - праздник, ставший просто радостным зрелищем, с цветами, с
песнями, с прогулками по реке и с прыжками через костры. Цветы и огонь
были приметами этой ночи. Цветы, огонь и песни.
     Из полосы  света,  отбрасываемой  яркими  электрическими шарами с
пристани,  ускользнула и лодка,  в которой,  среди других,  были Эджин
Круминьш и Карлис Силс,  недавно появившиеся среди заводской молодежи.
Оба сидели на веслах.  Но когда лодка удалилась  от  берега,  Круминьш
положил  весла  и  повернулся  к  Мартыну  Залиню.  Залинь  был парень
огромного  роста  и,  что  называется,  косая  сажень  в  плечах.  Его
маленькая  голова,  остриженная бобриком,  казалась еще меньше на этом
большом тяжелом теле, занимавшем всю лавку на корме между девушками.
     - Передай мне аккордеон,- сказал Круминьш Мартыну.
     Получив инструмент, он заиграл. Одна из девушек запела:
                    Циткарт, циткарт,
                    Ка яуна бию,
                    Зедню, на розе,
                    Ка магониня;
                    Стайгаю пуоигиус, бракведама,
                    Ка лацитс аузиняс брауцидамс...
  (В то время,  в то время, Как была молода, Я цвела, как роза, Как
   маков цвет; Я ходила, перебирая молодцев,
                   Как медведь перебирает овес...)
     Но другая девушка остановила ее:
     - Перестань,  Луиза!..  Что ты затянула какую-то древность, будто
действительно стала старушкой... Если уж вспоминать старинные песни...
Эджин,  сыграй  так,  -  и,  пристукивая  ногой,  подсказала Круминьшу
несколько незамысловатых тактов.  Тот растянул свой аккордеон. Девушка
весело запела:
                    Кае пуйсити виру Сауце?
                    Писитс мейту смейейиньш,
                    Кас азити лопу сауце?
                    Азитс карклу граузейиньш...
  (Кто считает парня за человека? Парень только пересмеивает девиц,
       Кто считает козла за скотину? Козел только грызет лозу.)
     Она со смехом оборвала пение и крикнула:
     - Пусть-ка Эджин и Карлис споют что-нибудь из того, что пели там,
у себя!.. - На словах "у себя" она сделала особенное ударение.
     - Послушай,  Ирма,  - возмутилась Луиза,  - почему ты сказала это
так, словно "у себя" они были именно там, а не тут, с нами.
     - Ты  думаешь,  что  я не должна так говорить?..  Но ты же поняла
меня.
     - Я-то поняла,  но мне думается, неправильно так говорить о наших
ребятах.
     - Хм...  - иронически пробормотала Ирма. - Наши ребята!.. Кстати,
Карлис: почему вы очутились именно тут, на нашем комбинате?
     - Мне кажется...  - несколько смущаясь, начал было Силс, но Луиза
снова сердито крикнула Ирме:
     - А  почему  ты об этом спрашиваешь?  Что ты за контролер,  какое
тебе дело?
     - Помолчи, Луиза, я ведь не тебя спросила, а Карлиса.
     - Все равно, ты не имеешь права...
     - Почему же,  - с усмешкой вмешался Круминьш,  - почему Ирме и не
спросить,  если ей это интересно?.. Мне кажется, что власти определили
нас сюда потому, что мы знаем свое дело.
     - Ты-то бумажник,  а Карлис?..  Он всего только монтер. Почему же
вы  оба  здесь,  вместе?  -  настаивала  Ирма,  и  в голосе ее звучала
неприязнь, все больше раздражавшая Луизу.
     - Мы друзья,  мы всегда были вместе,  и мне кажется... - негромко
начал опять Круминьш.
     - Все-таки  тебе  кажется...  а  мне вот кажется...  - Ирма вдруг
умолкла и после паузы иронически повторила: - Подумаешь, друзья!
     Молодые люди переглянулись, и Круминьш пожал плечами.
     - Не обращайте на нее внимания, - сказала Луиза. - Ирма, отстань!
     Но та упрямо продолжала:
     - Оба вы работаете у сетки?
     Вместо ответа Круминьш бросил на Ирму сердитый взгляд.  При свете
спички, от которой он прикуривал, было видно, как сошлись его брови.
     Он взялся  за  аккордеон и снова заиграл,  но вовсе не то,  о чем
просила Ирма.  Луиза поняла желание Круминьша петь именно то, что поют
здесь,  а не там,  откуда он и Силс не так давно пришли. Луиза запела,
но Ирма все не унималась и мешала ей.  Круминьш  отложил  аккордеон  и
вернулся  к  веслам.  Однако было заметно,  что ему не хочется грести.
Только  мало-помалу  дурное  настроение  разошлось.   Круминьш   опять
принялся  шутить  и  смеяться,  как  шутил с самого начала,  когда они
готовили лодку,  укладывали в нее палатку  и  продукты,  со  смехом  и
спорами выбирали места.  По всему было видно, что Круминьш - весельчак
и душа этой компании.
     Сильными ударами  весел  Круминьш  и Силс дружно погнали лодку на
середину реки, в самую быстрину. И тут Круминьш снова оставил весла и,
пробравшись  на  нос,  стал  с  чем-то возиться,  чего не было видно с
кормы.  Вот он чиркнул спичкой.  Блеснул огонек,  разгорелся, вспыхнул
листок бумаги, ветка, и через минуту костер, сложенный из сухой коры и
ветвей,  ярко пылал на носу лодки.  Легкий ветерок  сдувал  в  сторону
пламя,  но  Силс  изменил  направление  лодки,  и  пламя  стало  почти
вертикально.
     Как только  с  других лодок увидели этот костер посреди реки,  со
всех сторон послышался плеск весел,  раздались  веселые  крики.  Лодки
стекались к костру,  как к центру, и закружились вокруг него в широком
хороводе.
     - Теперь нужно прыгать через этот костер,  - сказала Ирма.  - Кто
первый?
     - Перестань! - оборвала ее Луиза. - Доедем до берега, там и будем
прыгать.
     - Я хочу здесь! - не унималась Ирма.
     - Сама и прыгай!
     - Пусть начинают они, - Ирма указала на Круминьша и Силса.
     Силс насмешливо   вздернул    крепкий    подбородок.    Он    был
рассудительный  парень  и  понимал:  на  лодке  никто  через костер не
прыгает.  Ведь и прыгать некуда,  кроме воды. Ирма, разумеется, только
шутит.
     А Круминьш сказал Ирме:
     - На  берегу  я разведу специально для тебя такой костер,  что ты
опалишь себе юбку.
     - Трусы! - с пренебрежением проговорила Ирма.
     В ярких отблесках костра было хорошо видно лицо Круминьша,  когда
он повернулся к девушкам. Оно казалось совсем красным, и его волосы из
русых стали ярко-рыжими.
     - Ой,  Эджин,  какой  ты  страшный!  - вскрикнула Ирма.  - Такими
рисуют разбойников! А в общем трусишки!
     - Разумеется,  мы  трусы,  -  шутливо  согласился  Силс.  - Самые
настоящие трусы.
     При этих  словах Круминьш повернулся к корме.  Лицо его стало еще
красней,  и волосы запылали, как второй костер. Ни слова не говоря, он
нагнулся и быстро расшнуровал ботинки. Одним движением сбросил пиджак.
Увидев это,  Луиза испуганно  вскрикнула  и  сделала  было  порывистое
движение,  намереваясь  удержать  Круминьша.  Но  сидевший рядом с нею
Мартын схватил ее  руку  так  крепко,  что  Луиза  охнула  и  послушно
опустилась  обратно  на  лавку.  Между тем Круминьш был уже на носовой
банке и,  оттолкнувшись, перескочил через нос лодки, где пылал костер.
Толчок был так силен,  что лодка только-только не зачерпнула воды.  На
этот раз и Ирма вскрикнула от испуга.
     С нескольких    лодок,    откуда    видели    прыжок,   раздались
рукоплескания.  Гармоника заиграла марш.  Крики,  подхваченная  кем-то
песня и громкий смех - все смешалось в нестройный хор.  За ним не было
слышно,  как перепуганная Луиза умоляла Мартына  спасти  Круминьша.  А
Мартын  только  глядел  на нее исподлобья своими маленькими глазками и
смеялся.
     Силс бросил  весла.  Не  отрывая  глаз  от  поверхности воды,  он
торопливо  расшнуровывал  ботинки.  Но  вот  после  длительного  нырка
показалась  голова  Круминьша.  Он  был уже далеко от лодки и сильными
взмахами плыл к берегу.
     Силс подогнал к нему лодку.
     - Влезай!
     Круминьш оттолкнул  протянутую ему руку Силса и продолжал плыть в
прежнем направлении.
     - А ты не трус, - виновато проговорила Ирма. - Когда ты вылезешь,
я тебя поцелую.
     - Сначал