го профессора.
     Туччи был страшно  нетерпелив в денежных вопросах и не любил заниматься
ими; он  все больше поручал  их мне. Иногда,  будучи занят, он  посылал меня
одного в монастырь с  письмом на тибетском языке, где было сказано, чего  он
хочет; если я находил  нужный предмет,  то должен был купить его и доставить
профессору.  Ламы  стали меня называть "профессорский ньеба ла",  что значит
"агент"  или  "управляющий".  Я  узнал  так  много,  что  мог  бы   написать
путеводитель по  монастырям  Тибета. Мало-помалу  наши ящики и корзины стали
заполняться коллекциями профессора. Впрочем, и моими тоже, хотя и не в таком
объеме. Дело в том, что я всегда увлекался редкими интересными вещами, а тут
представился  такой  исключительный  случай.  В  моем  доме   в  Дарджилинге
множество сувениров: маски, сабли, шейные платки  и  головные уборы, чаши  и
молитвенные колеса; все это я привез из путешествия по Тибету.
     Но самые  замечательные находки для Туччи и для меня были  сделаны  уже
под конец путешествия; В этот свой восьмой приезд в Тибет профессор особенно
упорно  разыскивал знаменитую  санскритскую рукопись,  написанную  почти две
тысячи лет назад на древесной коре. Ученые твердо верили в ее существование,
хотя до сих пор не удавалось  найти ее. Профессор Туччи считал, что она была
написана  в Туркестане,  куда  в то время  пришел буддизм,  но, согласно его
теории,  основанной  на длительных  изысканиях,  много  лет  назад  рукопись
привезли  в Тибет, в  монастырь Гхангар.  Итак, мы отправились в  Гхангар  и
приступили к поискам.  Это было нелегко, потому что ламы,  похоже, ничего не
знали о ней, а в монастыре хранились тысячи древних пергаментов и рукописей,
которые все  надо было рассортировать и тщательно исследовать. День проходил
за днем, мы рылись в пыли и паутине, и я уже стал падать духом. Я решил, что
либо рукописи здесь нет,  либо, если  и есть, мы все равно никогда не найдем
ее.  Но  Туччи  был  не  из  тех,  кто   сдается,  и   поиски  продолжались.
Сосредоточившись  на  своей  работе,  он  не  мог  думать  ни о чем  другом,
становился чрезвычайно рассеянным, и как-то  утром я обнаружил, что он надел
рубашку наизнанку.
     --  Это счастливая  примета, --  сказал я  профессору.  --  Может быть,
сегодня мы наконец найдем ее.
     Так  оно  и случилось.  Нашел  ее я  -- пыльная,  изорванная,  она была
погребена под горами других рукописей. Но профессор описал мне ее  настолько
точно,  что я  сразу  понял,  что это и есть  предмет наших поисков. Когда я
пришел  к  нему, он  разволновался  не  меньше,  чем  обычный человек, найдя
месторождение золота или алмазов.
     А одновременно я  нашел нечто интересное и  для самого себя, только это
было не золото, не драгоценности и не рукописи, а  собаки. Всю жизнь я любил
животных,  а  здесь, у лам, увидел  двух  длинношерстных  лхасских терьеров,
которые  мне до того  понравились, что  я  захотел взять  их  с собой.  Ламы
оказались очень приветливыми  и щедрыми  и подарили  мне терьеров.  Одного я
назвал Гхангар  -- по имени монастыря, а второго -- Тасанг. Они проделали со
мной весь путь до Дарджилинга. Тасанга я отдал потом своему другу Ангтаркаю,
но Гхангар  остался у меня; вместе с Анг Ламу  он занимается  хозяйством. Мы
нашли  ему  подругу,  и  теперь  дом  полон  щенят,  но  Гхангар  на этом не
успокоился, потому что  он страшный донжуан, и я  подозреваю,  что  половина
всех дворняжек в Тунг Сунг Басти -- его дети или внуки.
     Ламы  не  хотели брать денег и с профессора  Туччи за  свою драгоценную
рукопись. Они настаивали на том, что знание не продается, а отдается ищущему
его;  они только просили профессора снять копию в  Италии  и  выслать  потом
оригинал обратно. Все  же напоследок ему удалось убедить  их принять пятьсот
рупий в дар монастырю.
     К  тому  времени  мы  провели  в   Тибете  уже  много  месяцев.  Уложив
драгоценную  реликвию в  самый  прочный  ящик,  профессор  Туччи  счел,  что
путешествие  увенчалось успехом. Наконец мы направились  на  юг  и пересекли
высокие перевалы,  по которым  проходит  путь  в  соседнюю  Индию.  Хотя  я,
конечно, тогда не мог этого знать, это было моим последним, во всяком случае
доныне, путешествием в Тибет, потому что  вскоре  запретная страна закрылась
надежнее, чем когда-либо. Правда, я мог бы  из Солу  Кхумбу  перейти границу
через Нангпа Ла с одним из караванов,  которые по-прежнему ходят там. Только
боюсь, что  мне пришлось бы переодеться,  как  это раньше  делали европейцы,
потому  что теперь мое имя стало известным, и если я отправлюсь  в  путь под
своим  именем,  то  меня,  пожалуй,  сочтут подозрительной  личностью  и  не
пропустят.
     Но  я рад,  что  смог проделать  это путешествие, когда  еще была такая
возможность:  На  память  у  меня  остался  Гхангар,  остались  красивые   и
драгоценные  предметы.  А еще у меня осталось много  воспоминаний  о  Лхасе,
Потала,  далай-ламе  и его благословении, о  святынях,  храмах  на пустынных
горных склонах, паломничестве, которое я совершил во имя тех, кто мне дорог,
в  Священную страну  моей  веры.  Я  и сейчас  вижу  ее,  когда  развеваются
молитвенные флажки, слышу, когда раздается звон молитвенного колеса.
     Ом мани падмэ хум... Ом мани падмэ хум...



МОЯ РОДИНА И МОЙ НАРОД

     "Моя родина", -- говорю я. Но что я понимаю под этим словом? В каком-то
смысле  Тибет -- моя  духовная  родина, но я для тибетцев чужеземец. Горы --
моя  родина, но там не построишь настоящего жилья и  не поселишься с семьей.
Когда-то моим родным домом  был Солу  Кхумбу,  теперь. же я бываю  там  лишь
время  от  времени. Сегодня мой дом -- Дарджилинг,  который  стал  настоящей
родиной для многих шерпов.
     Но, конечно, не для всех. Большинство шерпов по-прежнему  живут в  Солу
Кхумбу.  Некоторые поселились  в  Ронгбуке, другие  в  Калимпонге, небольшое
количество рассеяно по всему Непалу и Индии; А  Дарджилинг стал  центром для
тех, кого можно объединить под именем "новые" шерпы, кто расстался со старой
родиной, старым бытом, кто участвует  в  больших экспедициях  и приобщился к
современной жизни. Из Лхасы ли, с Эвереста ли, из Гархвала или Читрала, Дели
или Лондона -- когда я возвращаюсь "на родину", то имею в виду Дарджилинг.
     Как уже  говорилось,  переселение  из Солу Кхумбу  началось  много  лет
назад. Первые переселенцы уезжали  по  разным  причинам и выполняли  разного
рода  работу.  Но  примерно  лет пятьдесят  назад  некоторые  из  английских
исследователей  Гималаев,  например Келлас и генерал Брюс, начали привлекать
шерпов к участию в восхождениях,  и  почти  сразу стало  очевидно, насколько
здесь  уместно выражение "надлежащий человек на  надлежащем месте". Во время
экспедиций на  Эверест  в 20-х  и 30-х годах все  больше людей моего  народа
выезжало из  Непала  в  Индию,  и  вскоре шерпы-носильщики  стали  такой  же
неотъемлемой частью экспедиций, как палатки,  веревки, как  сами альпинисты.
Разумеется, не все из нашего племени занялись этой работой. Но многие охотно
брались за нее, притом  с таким  успехом, что теперь в сознании многих людей
слово "шерп" равнозначно слову "восходитель".
     Наша  первоначальная  родина -- горы. Теперь  мы  возвращаемся туда. Но
возвращаемся совсем иначе,  и наша жизнь  между экспедициями также не похожа
на  прежнюю.  В Солу  Кхумбу  все  мы были крестьянами,  а в  Дарджилинге мы
горожане, и  мало  кто из нас сохранил связь  с  землей.  Правда, я упоминал
чайные плантации; иногда,  в горячую пору,  на них работают  наши  мужчины и
женщины.  Мне  самому  пришлось  как-то до  войны  поработать  на  плантации
несколько  месяцев. Однако  большинство трудоспособных мужчин проводит около
полугода в  экспедициях,  а вторую  половину года  они  проводники туристов,
рабочие  или   погонщики.  Что  касается  меня,  то  после  штурма  Эвереста
произошли, понятно, большие изменения, о которых расскажу позже. Но до этого
на  протяжении многих  лет  моя  жизнь  в  Дарджилинге  была  подобна  жизни
большинства шерпов, и о ней-то и пойдет теперь речь.
     Народ наш переживает сейчас переходную полосу,  и, что  с нами станет в
будущем, сказать трудно. Однако хотя мы и покинули свою  родину, но держимся
вместе  и у нас мало браков с  инородными. Большинство  шерпов  живет в Тунг
Сунг Басти, на крутом горном склоне, вместе с выходцами из Сиккима и Тибета.
Мы живем как бы одной коммуной, многими вещами пользуемся сообща. Дома у нас
тоже  коммунальные --  длинные  деревянные  строения  с большим  количеством
комнат,  по  одной или по  две на семью, причем  кухня  и  уборные  общие. В
последнее время в  Тунг Сунг  проведено  электричество, так  что у некоторых
семей есть лампочка  или две. Однако большинство предметов домашнего обихода
крайне незамысловато.
     Подобно большинству  людей, мы бедны и нуждаемся в деньгах. Но мы  люди
простые, не привыкшие к излишествам, и  пока  что особенно не расстраивались
из-за  своего положения.  Небольшое количество  денег,  которое было у нас в
обиходе в Солу Кхумбу, состояло  из непальских  монет,  но в Дарджилинге  мы
рассчитываемся,  конечно,  индийскими  рупиями,  и  рупиями   нам  платят  в
экспедициях.  Индийская рупия несколько дороже непальской;  накопив немного,
мы стремимся послать что-нибудь нашим  близким, оставшимся на родине. Однако
у   нас  обычно   больше  долгов,  чем   сбережений.  Тут-то  и  сказывается
преимущество  того,  что  мы  живем все  большой  семьей,  потому что всегда
помогаем друг другу,  даем деньги взаймы  без процентов,  а  рассчитываемся,
когда получим жалованье по окончании очередной экспедиции. Хуже всего я увяз
в долгах как раз перед  экспедицией на  Эверест в 1953 году,  когда задолжал
друзьям  тысячу рупий.  Не  случись все так, как  случилось, не будь  у меня
потом столько доходов, на выплату долга ушел бы не один год.
     Некоторые из наших  старых обычаев уже отмерли, другие быстро исчезают.
Мы не цепляемся за отжившие традиции, подобно народам с древней культурой, а
легко  приспосабливаемся к новым мыслям  и  быту;  Однако кое в чем  мы  еще
следуем обычаям  наших предков; один из них заключается в  том,  что младший
сын наследует больше, чем старший (то же самое относится к дочерям)  , он же
наследует родовое  имя  --  в  моем  случае Ганг Ла.  Новорожденный  ребенок
получает имя на третий день после  своего  появления  на свет,  но оно может
быть позднее изменено,  как  это было со мной, если  к этому  есть серьезное
основание.
     Иностранцы всегда путаются в  шерпских именах. Некоторые объясняют  это
тем,  что  имена, мол,  часто повторяются, но  мне это кажется  не  особенно
убедительным, потому что  наши имена и фамилии употребительны не более, чем,
скажем,  Смит у англичан или Сингх  у сикхов.  Думается мне, что затруднения
объясняются другими причинами: во-первых, у нас нет фамилии, которая была бы
общей для всех членов семьи; во-вторых, так как у  нас нет  письменности, то
наши имена записываются разными людьми  по-разному. Чего не знаешь, в том не
нуждаешься. В Солу  Кхумбу имя  было сочетанием звуков, и  все тут. Однако в
современном мире все стало сложнее. Как ни странно, проще всего дело обстоит
в дарджилингском банке, где мне теперь открыли  счет. Когда я выписываю  чек
для  жены  (а  это  случается  очень  часто), то  просто пишу  "Анг Ламу"  и
подписываю "Тенцинг".  Но  для иностранцев, знакомящихся  с моей женой, "Анг
Ламу" кажется слишком интимным, и они называют ее обычно миссис Тенцинг, что
у нас  совсем не принято.  А  для моих дочерей, которые  ходят в европейскую
школу,  придумали опять  что-то  новое. Когда их записывали туда, оказалось,
что  Пем-Пем и Нима, как  их зовут на  шерпском  языке, недостаточно. Решили
использовать мое второе имя,  хотя  оно отнюдь не  соответствует европейским
фамилиям, и девочек, к их полной растерянности, стали звать мисс Норгей.
     Как и в  большинстве языков, шерпские имена имеют свое значение. О моем
имени  --   "счастливый   --   приверженец  религии"   --  я  уже   говорил.
Распространенное имя Анг (оно и  мужское  и  женское) означает  "милый"  или
"любимый"?  "Ламу"  значит "богиня", и, не  будь  мое собственное  имя столь
уязвимым  для шуток,  я, возможно, не удержался бы  от некоторых супружеских
комментариев. Из других употребительных имен "Пху" (точнее,  "Бху") означает
"сын",   "Ньима"  --   "солнце",   "Норбу"  --  "самоцвет",   "Намгьял"   --
"покоритель". Часто имена соответствуют названиям дней недели, например Дава
(понедельник), Пасанг (пятница) и Пемба (суббота). Что  же касается фамилий,
или родовых имен, то большинство, в том числе моя -- Ганг Ла, происходит  от
названия  местности  или события в истории  семьи.  Вот  наиболее известные:
Мурми, Шерей,  Рхукпа,  Мендава,  Тхактукпа.  Если  спросят, почему  они  не
употребляются  в повседневном обиходе, я могу только  сказать, что для шерпа
это  прозвучало  бы так же  странно,  как для англичанина, которого стали бы
называть Уильям Пиккадили или Трафальгар Джонс.
     Наверное, во всех странах говорят в  шутку о  людях другого народа, что
они все на одно лицо. Европейцы в экспедициях подчас жалуются, что им трудно
различать  шерпов,  но  и мы сталкиваемся с  подобными  трудностями особенно
потому,  что  европейцы  обычно  ходят  в  горах, наполовину  скрыв лицо под
большой   бородой.  Что  касается  шерпов,  то  у  нас,  как  у  большинства
монгольских народов, очень редкие бороды, и взрослый мужчина бреется не чаще
одного раза в месяц; все же, если мы очень постараемся, можем отрастить усы,
как  я  это  доказал  за  последние  годы. В  Солу Кхумбу  мужчины,  подобно
женщинам,  носят  длинные косички, по тибетскому  обычаю, и  вдевают  в  уши
кольца и  серьги.  Но почти все переехавшие в Дарджилинг давно отказались от
этого.  Как  я  уже  говорил, я  сразу  же  постригся коротко  по прибытии в
Дарджилинг, а серег не носил  с тех пор,  как был мальчишкой, хотя дырочки в
ушах еще сохранились.
     Черные  волосы, карие  глаза,  гладкая  смугло-желтая кожа типичны  для
моего  народа.  Черты лица  у  нас,  понятно, монгольские,  но  не  так ярко
выраженные, как у китайцев и тибетцев; можно встретить любые размеры и любой
рисунок  глаз и  носов. Шерпы невысокого  роста, сложением обычно коренасты,
хотя  не так,  как этого  можно было бы ожидать, если учесть  нашу работу  и
переносимые поклажи. Мой собственный рост 1  метр 72  сантиметра, нормальный
вес 72 килограмма; таким образом, я несколько выше и суше среднего.
     В Дарджилинге  большинство  наших  женщин все  еще  носят  традиционную
шерпскую одежду: темное  свободное  платье  и  вязаный  шерстяной передник в
яркую  поперечную  полоску; Мужчины  в  большинстве  перешли на  европейскую
одежду, чаще всего спортивные  рубахи и штаны, свитеры и  тому подобное, что
получено в экспедициях. В отличие от индийцев и непальцев почти все мы носим
обувь;  если  есть -- европейскую, в противном случае  тибетские катанки. На
торжества  после взятия Эвереста я обычно  надевал  индийский  костюм: узкие
белые штаны и длинный, по колено, черный сюртук с высоким воротником. Обычно
же  я  ношу  английскую  или  швейцарскую спортивную  одежду и  привык к ней
настолько, что чувствую  себя чуть ли не ряженым, когда надеваю традиционный
наряд своих предков.
     Успешная работа шерпов в экспедициях объясняется  не только силой наших
спин  и  ног  и  любовью к горам,  но  и  нашими обычаями  в  отношении еды.
Большинство восточных народов -- индусы, мусульмане, ортодоксальные буддисты
и почти  все малые народности  --  придерживаются в пище строгих религиозных
правил, и  их очень  трудно  обеспечить  соответствующим питанием  в  глухой
местности. Зато шерпы едят все,  что  угодно,  -- любые свежие  или  сушеные
продукты, любые" консервы. Иными словами, мы едим то же, что европейцы,  так
что  им не  приходится  запасать для нас какие-то особенные продукты. Дома в
Дарджилинге,  как  и  в  Солу  Кхумбу, мы  едим  обычно  тушеный  картофель,
смешанный  с  мясом или овощами.  Кроме  того,  попав в Индию, мы стали есть
много риса, часто с соусом карри 17 для вкуса. Любимое блюдо -- традиционное
шерпское мо-мо, суп с пельменями, которые, по словам профессора Туччи, очень
напоминают итальянские равиоли.
     Пьем мы обычно чай, чай  и еще раз чай, сколько оказываемся в состоянии
выпить  за  день, совсем  как англичане.  В  старое  время  мы пили  его  на
тибетский лад, с яковым маслом, но в Дарджилинге нет яков, поэтому  здесь мы
пьем чай  по-европейски, с молоком  и сахаром.  Если  захочется  чего-нибудь
покрепче,  то  у  нас есть  чанг,  шерпское пиво. Обычно оно домашней варки,
приготовляется из  риса, ячменя или какого-либо другого зерна в соответствии
со вкусами и возможностями. Единственное, что недопустимо в отношении чанга,
-- нельзя, чтобы он был слабым; Пьют его не  как обычно, не  из стаканов или
бутылки: когда закваска готова, ее наливают в чашу, добавляют горячей воды и
тянут  получившуюся  жидкость через  бамбуковую  трубочку.  Чаще всего  чаша
рассчитана на одного, но есть и большие, из которых  пьет несколько  человек
одновременно. По  мере  того как  жидкость в чаше  убывает, хозяин  доливает
горячей воды, во всяком случае, пока не сочтет, что гостям пора домой...
     Мы общительный народ, любим поговорить,  посмеяться, попеть,  любим наш
чанг  и  обычно  не ленимся  доливать  его, потому  что  хотим,  чтобы гости
посидели подольше. Если они не выпьют по меньшей  мере три порции  чанга или
чая,  мы считаем их невежливыми и обижаемся.  Индусам и мусульманам, которые
не пьют вовсе, наше поведение может показаться вольным и развязным; впрочем,
думаю, что мы  пьем  в общем и целом не больше и не меньше,  чем большинство
других  народов,  не имеющих  такого запрета; Лично я  люблю  чанг, а  также
многие европейские напитки, с которыми познакомился в  последнее  время. Мне
нравятся  сигареты.  К счастью, я  без труда  могу обходиться без них, что и
делаю  всегда  перед началом очередной экспедиции и во время нее. Не пью я и
не курю также, когда  нахожусь среди людей,  религиозные чувства которых мне
не хочется задевать.
     Большинство  шерпов  любят  путешествовать.  Мы охотно  навещаем  своих
друзей и принимаем их у себя и,  хотя  можем показаться застенчивыми,  любим
знакомиться с новыми интересными людьми. Играем между собой в  азартные игры
--  кости  и  карты.  Мы  не  прочь  подшутить  друг  над  другом18. Спорт и
спортивные игры  распространены мало,  возможно,  потому, что  мы  не  могли
научиться  им, хотя скорее  всего  причина  в  нашей работе --  после нее не
очень-то нуждаешься в дополнительных  упражнениях; Зато многие  шерпы, и я в
том числе, увлекаются верховой ездой и  лошадьми, а  для  того,  кто считает
слишком обременительным для  себя самому стать в стремя,  в Дарджилинге есть
всегда конные состязания, где можно побиться об заклад. Я недавно купил коня
и участвую в  скачках, правда, должен признаться, не как жокей. А мои друзья
говорят, что я скоро стану шерпским Ага Ханом 19.
     Многие наши развлечения мы разделяем со своими женами. Шерпские женщины
занимают в семье  более  видное место и пользуются большей  свободой,  чем у
большинства  азиатских  народов.  Дома  --  в этом я  не  раз  убеждался  на
собственном опыте -- им принадлежит вся полнота  власти, однако жизнь  их не
связана  исключительно  с домом; часто  они интересуются мужскими  делами  и
выполняют работу, которую обычно принято считать мужской. Как я уже говорил,
Анг Ламу  девочкой ходила  с ношами по  Дарджилингу, а  многие работают даже
носильщиками  в  экспедициях  и  проходят  весь  путь  до  базового  лагеря.
Большинство  шерпских  женщин  низкорослые,  некоторые совсем маленькие.  Но
силой  и  выдержкой они почти равны мужчинам: есть  женщины,  которые  носят
поклажи, достигающие двух третей их собственного веса.
     Развод у  нас