томобильной дороги, и мы
двинулись пешком  через  невысокие хребты в  Непальскую  долину; багаж  полз
потихоньку над  нашими  головами  по  канатной  дороге.  Я  предвкушал много
интересного; как ни  странным это  покажется, особенно если  учесть близость
Дарджилинга  к непальской границе, я  не был  в Непале с тех  самых пор, как
удрал во второй раз из Солу Кхумбу в 1934 году. Думаю, что нашим начальникам
тоже  было  интересно  -- им  предстояло  увидеть  страну, почти  совершенно
неизвестную европейцам.  На протяжении всей истории Непал был закрыт для них
даже еще прочнее, чем Тибет, куда хоть попадали отдельные лица и экспедиции.
Теперь же Непал слегка приоткрыл ворота, и Тильман с его друзьями оказался в
числе первых, кто проник в эту щелочку.
     Странно бывает иногда с национальностями.  Хоть я индийский  гражданин,
но по  рождению непалец и Непал тоже считает меня своим подданным; Между тем
мало  кому пришло бы  в  голову  назвать меня  непальцем  или даже индийцем,
потому что  я принадлежу к другому народу и исповедую другую религию. Живя в
Солу  Кхумбу, мы  были  почти  изолированы  от остальной  части страны.  Все
происходившее там  мало  касалось нас; у нас были  свои обычаи,  свой  образ
жизни,  мы  почти  ничего  не  знали  о  стране,  к  которой принадлежали  в
политическом отношении.
     Позднее я, конечно, многое узнал, и мне понятны теперь  причины  вещей,
которые  я  раньше  принимал  как нечто разумеющееся. Так,  главной причиной
долгой  изоляции Непала  было то, что свыше ста  лет у власти стояла  группа
сплотившихся  вместе семей  Рана.  Им принадлежало  почти все в стране,  они
переняли власть  королей и боялись утратить ее  в случае допуска иностранцев
или иностранного влияния. Но в XX веке так,  конечно, не могло продолжаться.
Тысячи  гуркхов, знаменитых непальских воинов,  участвовали в обеих  мировых
войнах  и  приносили  домой  новые  идеи  и обычаи. На господствующие  круги
оказывалось  давление  как  внутри  страны,  так  и  со  стороны  индийского
правительства.   В  конце  концов  после  второй   мировой  войны  произошел
переворот.  Группу Рана  лишили  власти, был  восстановлен  в  своих  правах
либерально  настроенный,  мыслящий  более  современно  король.  В результате
изменения  правительства  страна  вступила на путь нового развития  и  стала
открываться для внешнего мира26.
     Итак,  мы  поднялись  в горы  по  крутой тропе  из  Бимпеди; перед нами
раскинулась широкая зеленая  Непальская долина с городом  Катманду в центре.
Много нового появилось в столице:  большие здания, электричество, телефон  и
даже несколько  автомашин  (их  перенесли  через  перевалы  из Индии).  Но в
основном все  оставалось  по-старому.  Старые кривые улочки, кишащие народом
базары, индуистские  и буддийские храмы, изумительные барельефы  и статуи, а
за  городом  --  ярко-зеленые  рисовые  поля на  фоне далеких снежных вершин
Гималаев.
     Прошел всего  год, как я побывал в Лхасе, и мне было интересно сравнить
два города. Я подумал, что в известном смысле они похожи: вряд ли найдутся в
мире столицы,  менее затронутые  западной  цивилизацией.  Но есть и  большие
различия. Ведь в Лхасе, лежащей в уединении в горах, население однородное --
одни  тибетцы,  буддисты,  а  население  Катманду исстари представляет собой
смесь всего, что только есть на Востоке.
     Как  и моя прошлогодняя  экспедиция, экспедиция Тильмана  не собиралась
штурмовать  вершины.  Правда,  Тильман  в  отличие  от  профессора Туччи  не
интересовался  рукописями   или  произведениями   искусства:  он   занимался
исследованием  природы  Непала, и двое  сопровождавших  его  товарищей  были
ученые.  Я  гадал, не  пойдем  ли мы из  Катманду  в сторону Солу  Кхумбу  и
Эвереста, однако такой  поход  не  состоялся.  Вместо этого мы пошли в прямо
противоположном направлении, на запад, в  область страны, которая называется
Ланг Данг Гималаи и в которой мне еще не приходилось бывать. Несколько  дней
мы двигались  по сельскохозяйственным районам  с обширными рисовыми полями и
террасным  земледелием  на склонах холмов.  Мы шли мимо  деревень, старинных
укреплений  и пагод,  которые, по  словам непальцев, первоначально появились
здесь,  а не в Китае, как то думают многие. Потом потянулись более пустынные
места,  и, хотя  мы прибыли не для восхождений, нам пришлось немало полазать
по  скалам. На  севере высились большие вершины западно-центрального Непала:
Аннапурна, Дхаулагири, Манаслу и сотни других. Это был первый и единственный
раз, когда я их видел все сразу.
     Тильман  изучал географию  страны, его  друзья --  растения и минералы.
Занимаясь этими исследованиями, мы  передвигались вверх  и вниз, туда и сюда
целых три месяца. Порой забирались в чащу джунглей, порой оказывались высоко
в  горах, карабкаясь через ледники и  заснеженные перевалы, и большей частью
ходили по местам, где никогда еще не бывал человек. На одном из  ледников  я
перенес  снежную  слепоту27,  единственный раз  за  всю  мою жизнь. Каким-то
образом я потерял свои темные очки и, проходя по льду, ощутил резь в глазах.
Я  тер  их,  мыл,  пытался  идти  зажмурившись,  причем  остальные  всячески
старались мне помочь -- все бесполезно. Резь непрерывно усиливалась, пока не
стала  почти  невыносимой.  Словно кто-то колол  мне глаза  пиками, длинными
блестящими  пиками  --  они  слепили  меня,  впивались  в  глазное яблоко  и
поворачивались там так, что, казалось,  глаза сейчас выскочат из орбит.  Так
продолжалось, пока мы не миновали ледник, и даже еще некоторое время спустя.
К  счастью,  снежная слепота проходит быстро, без тяжелых  последствий, но с
тех пор я неизменно ношу с собой в экспедициях запасные очки.
     В  джунглях тоже не  обошлось без  приключений.  Нам не  раз  случалось
заблудиться,  чаще всего  не очень  сильно, так что  бояться было нечего, но
бывало  и так, что я начинал опасаться,  выберемся ли мы  когда-либо вообще.
Запомнился особенно один  случай, когда Тильман, шерп  Дава Намгиа и  я  сам
отбились  от остальных и потом целый день были заняты их поисками. Под вечер
мы запутались так,  как  еще ни  разу  не приходилось. Мы не могли  найти ни
своих спутников, ни деревни,  ни  тропы; похоже было,  что придется провести
ночь без пищи и без крыши над  головой;  Вдруг впереди послышался  шум, и мы
увидели представителя  местного племени, которое в  Непале называется лимбу.
Мы  с Дава Намгиа заговорили с  ним и дали пять рупий, чтобы он довел нас до
деревни.  Непалец  уже  было согласился, но  тут  нас догнал  Тильман. Я уже
говорил,  что Тильман в экспедициях отращивал бороду и ходил такой косматый,
что мы  называли его  Балу, медведь. У него были такие  густые брови, что  в
горах на них собирался иней, и они напоминали заснеженные карнизы! Правда, в
джунглях снега не было, но и здесь Тильман выглядел достаточно устрашающе --
длинные  волосы и борода,  да еще из ворота на груди торчали волосы. Подобно
многим жителям Азии,  лимбу  почти  лишены  волос  на  лице  и на  теле. Наш
проводник,  конечно,  никогда  не  видал  ничего  подобного.  Не  успели  мы
опомниться, как он издал дикий вопль и исчез, унося с собой наши пять рупий,
а мы остались ни с чем.
     Стемнело,  мы сели  под  деревом, решив  переночевать здесь.  Откуда-то
неподалеку доносилось  журчание  ручейка, и мне захотелось  напиться. Однако
Тильмаа  остановил   меня:  он  боялся,  что  это  водопой  диких  животных.
Непальские  леса полны зверья,  особенно  онасны тигры и медведи, а ручей --
самое подходящее место, где их можно встретить ночью. Я послушно остался под
деревом,  промокший насквозь и тем не менее изнывающий  от  жажды, а  утром,
подойдя  к ручью,  мы убедились,  что Тильман  был прав -- на иле  виднелось
множество звериных следов.
     В  конце концов мы отыскали своих товарищей и  продолжали путь.  Однако
нам  еще не раз  случалось заблудиться; Мы  прокладывали себе  дорогу сквозь
тропические  лианы  нашими  кхукри,  вырубали  ступени на  ледовых  склонах;
Тильман  делал все новые  пометки  на  картах, а наши  ноши  становились все
тяжелее  от  коллекций.  Иногда мы заходили  в  деревни, и  каждый  раз  вид
Тильмана производил  переполох  среди местных жителей. Лимбу либо убегали  в
лес, либо,  одолеваемые любопытством,  толпились вокруг нас,  показывали  на
него пальцами  и  смеялись. Часто, когда  нам нужно было достать  в  деревне
продовольствие  или питьевую  воду,  мы, шерпы,  шли  вперед,  а  англичане,
особенно же Тильман, оставались в укрытии.
     Впрочем, серьезных осложнений  с  населением у нас не было.  Не  было и
столкновений с  дикими  животными. Единственными  нашими  настоящими врагами
оказались   пиявки;  обитающие  здесь,  в  Западном  Непале,   разновидности
превосходили  по своей кровожадности все, что я знал  до тех  пор. В  теплых
низинах они таились  повсюду: в  грязи под  ногами, в траве, на  которую  мы
садились, на  листьях  деревьев,  откуда  валились нам на головы. Пиявки  не
ядовиты,  укус  их  безболезнен.  Но  именно  поэтому вы  их  совершенно  не
чувствуете и не подозреваете об их присутствии,  пока не начнете осматривать
тело  или не  разденетесь -- вот  они, присосались, большие, отвратительные,
раздувшиеся от  вашей  крови.  Излюбленное  место  пиявок  --  ноги,  причем
первоначально паразиты  настолько малы, что могут  пробраться  сквозь носки,
сквозь дырочки для шнурков обуви. Лучший способ  предохраниться  -- натереть
кожу  солью,  которую  они  очень  не  любят.  Еще  помогает  смочить  носки
керосином. Правда, тогда неизвестно,  что хуже -- запах керосина или пиявки.
Присосавшись,  они  сидят  так  крепко,  что  рукой не  снимешь;  приходится
прижигать их  или соскребать  ножом.  К счастью,  в Непале  было  достаточно
кхукри, и к концу нашего путешествия я настолько набил себе руку в обращении
с ними, что без труда мог бы занять место цирюльника.
     Многое  узнал я о жизни  в  джунглях и о  стране, в которой  родился...
Тибет --  Кулу  --  Кашмир --  Непал  --  я перебирал  в памяти, возвращаясь
обратно в  Дарджилинг.  "Немало  пришлось  мне  повидать  за  это время", --
говорил я себе.  И думал: куда приведет меня  следующий  маршрут? Он  привел
меня в Гархвал. Снова  на Бандар Пунч, Дун-Скул-гору вместе со старым другом
мистером Гибсоном.
     Мы списались с ним в течение зимы, и весной 1950  года я опять двинулся
по столь знакомому теперь пути. К нам присоединились три альпиниста, которым
предстояло впервые увидеть Бандар Пунч: начальник инженерных войск индийской
армии генерал-майор  Уильяме, сержант  Рой Гринвуд  и Гурдиал Сингх, молодой
индиец,  преподаватель Дун Скул.  После  нашей  экспедиции  в  1946  году  с
мистером Гибсоном было сделано еще пять попыток взять вершину; Однако никому
не  удалось штурмовать Бандар Пунч. "Может  быть,  в этом ГОДУ  удастся", --
сказал мне  с улыбкой Гибсон. Я надеялся не менее горячо, чем он. Я знал эту
гору лучше,  чем другие, исключая Эверест, и  считал, что пора уже  схватить
обезьяну за хвост.
     Мои последние две экспедиции -- в Тибет  и Непал  -- не были связаны  с
настоящими  восхождениями;  Теперь  я  радовался,  что снова  делаю  работу,
которую люблю больше  всего.  Мы поднимались  все выше по  горам  и  долинам
Гархвала, вдоль  бурных рек, через  высокие перевалы, пока  не  очутились  у
подножия горы --  здесь  я  стоял четыре  года  и  тринадцать  лет назад. Мы
разбили базовый лагерь,  затем верхние лагеря,  идя тем же путем, что в 1946
году. Но, как это часто случается со  снеговыми вершинами, местность заметно
изменилась. Гребень между лагерями 1 и 2 оказался значительно  более сложным
препятствием:  он  стал  уже,  появились  многочисленные  карнизы, требующие
большой осторожности. Зато погода на этот раз была лучше, а поскольку именно
это обстоятельство  играет  решающую роль в  Гималаях,  мы  смогли  добиться
серьезного успеха  и разбили лагерь  3 на  высоте около  5500 метров. Теперь
вершина была уже в пределах досягаемости.
     Генералу Уильямсу  было уже за  пятьдесят, но  он  находился в отличной
форме и без труда поднялся до верхнего лагеря. Хороший товарищ, заботливый и
доброжелательный, он не уставал повторять, чтобы я не беспокоился за него.
     -- Я старая крыса,  Тенцинг, -- говорил он. -- Не так уж  важно, попаду
ли я на вершину. Помогай лучше тем, кто помоложе.
     Мы  надеялись пойти все вместе  на  штурм из лагеря  3, однако  Гурдиал
Сингх начал, к  сожалению, страдать  от горной болезни.  Стало очевидно, что
ему  надо  уходить вниз,  и мистер  Гибсон самоотверженно вызвался проводить
его.
     Между  тем  погода держалась такая  хорошая, что  мы  решили  не  ждать
возвращения Гибсона. Генерал  Уильяме остался с несколькими шерпами в лагере
3 в  качестве  вспомогательного  отряда, а сержант  Гринвуд, шерп  Кинг  Чок
Церинг  и  я   выступили  на  следующее  утро  к  вершине.  Нам  по-прежнему
сопутствовала удача;  Стояла прекрасная погода, подъем не представлял особых
затруднений. Вдруг  после нескольких часов восхождения, вступив на очередной
горб, мы  остановились и  заулыбались  друг другу -- дальше вверх идти  было
некуда. Мы стояли  на вершине Бандар Пунча на высоте 6315 метров. Наконец-то
после стольких лет я добрался до "Обезьяньего хвоста".
     Вернувшись в  лагерь,  мы  обнаружили,  что мистер Гибсон уже  проводил
Гурдиала  Сингха на  базу  и поднялся  обратно.  Вечером состоялось  большое
празднество,  насколько позволяли  наши  палаточки. Гибсон  все еще надеялся
осуществить многолетнюю мечту, и  на следующий  день он,  генерал  Уильяме и
несколько  шерпов   попытались   взять   вершину.  Однако  погода   внезапно
ухудшилась: подул сильный ветер,  пошел густой  снег.  Пришлось  альпинистам
возвратиться.  На следующее утро снова прояснилось, но тут подошло  к  концу
продовольствие. Надо было спускаться...  Мистер Гибсон очень  расстроился --
сколько попыток он совершил, сколько  приложил  усилий,  чтобы  взять Бандар
Пунч!  Однако  Гибсон  не жаловался.  Товарищ  попал в  беду,  он  счел себя
обязанным помочь и тем самым упустил возможность  достигнуть  желанной цели.
Так  уж принято в  горах  среди  альпинистов.  Мистер Гибсон  был  настоящий
джентльмен, и я горжусь тем, что вместе с ним совершал восхождения.
     На обратном пути с  Бандар Пунча случилось происшествие, которое  я  не
скоро  забуду. Мы устроили  привал на берегу озера Дути Тал. Я вытянулся  на
солнышке  и задремал, прикрыв лицо шляпой. И вдруг  сквозь дремоту я ощутил,
что шляпа стала как будто тяжелее. Я протянул руку -- проверить, в чем дело.
Мои пальцы нащупали не шляпу, а что-то холодное и скользкое. Пока я спал, на
полях  шляпы  пристроилась  змея  и тоже  вздремнула  на  солнышке!  Я сразу
проснулся,  завопил что есть мочи и отбросил шляпу  как можно дальше. Другие
шерпы,  которые  тоже  спали,  вскочили  на  ноги. Увидев,  в чем  дело, они
бросились к змее и убили ее. Однако местные носильщики стали качать головами
и объяснили нам, что  мы  совершили большой промах,  потому  что, когда змея
сама  приходит к  человеку, она  приносит ему счастье. Они были уверены, что
человек со змеей на голове может твердо рассчитывать стать королем.
     Возможно...  только  мне  кажется, что лучше  быть простым  смертным  с
обыкновенной лентой на шляпе.



ГОЛАЯ ГОРА

     Далеко в Западных Гималаях, более полутора тысяч километров от Эвереста
и  Дарджилинга,  высится  гора,  одно  упоминание о которой заставляет  меня
думать  об  опасностях  и  смерти. Это гора --  Нанга  Парбат; на ней  одной
погибло столько же людей, сколько на всех остальных великих вершинах, вместе
взятых.
     Теперь  Нанга  Парбат  уже  покорена.  В 1953  году немецко-австрийская
экспедиция предприняла  завершающую  попытку, и в начале  июля,  пять недель
спустя после взятия Эвереста, австриец Герман Буль  один совершил невероятно
трудное восхождение  от верхнего лагеря к вершине.  Но когда я поехал туда в
1950 году, Нанга Парбат еще не  была взята,  и  казалось, что ее никогда  не
удастся  покорить.  Шесть  экспедиций  пытались  штурмовать эту  вершину, но
единственный поставленный ими рекорд был самого трагического свойства.
     Первая попытка состоялась еще в 1895 году, когда знаменитый  английский
альпинист  Маммери28  совершил  свое  первое  и  единственное путешествие  в
Гималаи.  Вместе с двумя  английскими друзьями, двумя гуркхами и несколькими
местными  носильщиками  он  добрался до подножия горы и стал искать  путь  к
вершине.  Поначалу все  шло хорошо,  и  они достигли  высоты  примерно  6600
метров.  Отсюда  Маммери и  двое  гуркхов  выступили дальше,  чтобы  перейти
высокий  снежный  перевал. Они не вернулись. Никто  не знает  точно  почему,
однако предполагается, что их застигла лавина.
     Тридцать семь лет протекло до следующей экспедиции,  в которую выступил
в 1932 году смешанный  отряд из немцев  и  американцев.  Они решили попытать
счастье с другой  стороны  горы и разработали маршрут, которым  впоследствии
шли  все экспедиции. Им  удалось подняться почти до  7000 метров, но бури  и
глубокий снег вынудили их повернуть назад. Правда, они смогли спуститься без
происшествий.
     Далее следуют  две попытки  немцев  --  в  1934 и 1937 годах;  тут-то и
произошли самые тяжелые катастрофы в истории  Гималаев.  Тяжелыми были они и
для племени шерпов:  в обеих экспедициях участвовали  наши люди (впервые  на
Нанга Парбате), и пятнадцать человек не вернулись. Трагедия  1934 года  была
вызвана непогодой.  На большой высоте  восходителей  застал врасплох сильный
буран. Он длился  целую  неделю; некоторым удалось пробиться вниз, но многие
погибли.
     Я говорил уже  о шерпе Гайлае, который, возможно, смог  бы спастись, но
предпочел остаться и умереть с руководителем экспедиции Вилли  Мерклем. Тела
их нашли  четыре  года  спустя в  полной сохранности. Они  лежали  вместе на
снежном гребне, и  все говорило за  то, что  Гайлай прожил дольше, однако не
захотел  покидать своего начальника. Трое других немцев и  еще пятеро шерпов
погибли в единоборстве с бураном. Тело одного шерпа, Пинджу Норбу, тоже было
найдено в 1938 году. Он  висел  вниз  головой на  веревке, с помощью которой
тщетно пытался спуститься по отвесной ледовой стене.
     В  1937 году погибло еще больше -- семь немцев  и девять шерпов, но  на
этот раз смерть была  хоть мгновенной. Экспедиция разбила лагерь 4 в снежной
ложбине под восточным гребнем, а ночью обрушилась огромная лавина и погребла
спящих восходителей. Никто  не спасся, никто  не успел  даже пошевельнуться.
Пришедший впоследствии спасательный отряд нашел их  лежащими  в палатках так
мирно,  словно они  продолжали спать. Немцев обнаружили  всех, кроме  двоих,
снесли вниз и похоронили, наших же людей по просьбе шерпа Нурсанга,  сирдара
спасательного  отряда, оставили,  где  нашли, --  там  они  лежат  и сейчас,
погребенные на ледяном склоне Нанга Парбата 29.
     Немцы  вернулись  на  гору в  1938 году  (и  обнаружили  тела  погибших
восходителей), а  затем  в 1939  году.  Однако после двух катастроф ни  один
опытный шерп не  хотел идти с ними, а  без привычных  носильщиков было  мало
надежд  взять  вершину.  Правда,  обе  последние  экспедиции   обошлись  без
несчастных случаев. Не было несчастных случаев и в последующие десять лет по
той простой причине, что не было восхождений.
     Итак, Нанга Парбат держала рекорд --  двадцать девять погибших.  И  вот
теперь, в 1950 году, это число должно было вырасти до тридцати одного.
     Сам я до  тех пор  никогда  не бывал на  этой  горе. По  легко понятным
соображениям меня и  не  тянуло туда.  И  если я  все же очутился  на  Нанга
Парбате, то, можно сказать, совершенно случайно.
     В  течение  некоторого времени  я  переписывался с капитаном  Торнлеем,
офицером Седьмого гуркхского полка, с которым я ходил  на ледник Зему в 1946
году,  когда  видел следы  йети. Речь  шла