скалы  покрывал  глубокий снег,  так  что нам приходилось
прямо-таки пробиваться сквозь него. Англичане хмурились и стали поговаривать
о том, что до вершины добраться надежды мало.
     В  лагере 5  мы  передохнули, затем  приготовились  идти дальше,  чтобы
разбить лагерь 6. Однако двое шерпов,  которым поручили  забросить палатки и
топливо,  не  смогли дойти с  Северного седла  до лагеря 5, а это  осложняло
дело. Без названных вещей нельзя было следовать дальше. Мы стали совещаться.
Шерпы заявили, что, если их  пошлют вниз, они там и останутся, но я вызвался
спуститься  и  доставить грузы. Мне пришлось идти одному. Палатки  и топливо
лежали  на  снегу  на полпути  от седла,  где  их оставили носильщики-шерпы,
прежде чем повернуть обратно. Взвалив груз на спину, я двинулся вверх. И тут
я чуть не сорвался -- так близок к этому я никогда не был в горах. В отличие
от послевоенных экспедиций мы в то время не  пользовались  кошками на крутых
снежных и ледяных склонах. И вот я внезапно поскользнулся. Место  было очень
опасное, мне едва удалось зацепиться  ледорубом и удержаться от  дальнейшего
падения.  В  противном случае  я  скатился бы на  ледник  Ронгбук,  полутора
километрами ниже. К счастью,  все обошлось благополучно, я  зашагал дальше и
пришел  в  лагерь 5 перед  самыми сумерками. Смайс и Шиптон поздравили меня.
Позже,  когда  экспедиция "кончилась,  я  получил  особое вознаграждение  --
двадцать рупий.
     На  следующий  день мы  продолжали  восхождение и  разбили лагерь  6 на
высоте 8290 метров. Так высоко мне  не приходилось бывать ни до,  ни  после,
вплоть до 1952 года,  когда я поднимался со швейцарской экспедицией с другой
стороны Эвереста.  Смайс и Шиптон остались в лагере,  а мы, шерпы, в  тот же
день вернулись  в лагерь  5 Здесь  мы встретили  вторую группу --  Тильмана,
Ллойда и их носильщиков; они выступили дальше, в лагерь 6, а мы спустились к
седлу.  Здесь мы стали ждать. Однако  долго ждать не  пришлось,  потому  что
скоро  начали спускаться  и остальные.  Обе  группы  альпинистов  попытались
штурмовать вершину из лагеря 6, но, как они  и опасались, надежд на успех не
было. Причем не из-за холода и даже  не из-за ветра, а из-за снега: там, где
в  1924 и 1933 годах торчали голые скалы, теперь лежали глубокие сугробы.  И
это  была  бы  не  беда,  будь  снег  твердым, но  нет,  с каждым шагом  они
проваливались по грудь, а с неба  сыпались  все  новые  хлопья. Муссон подул
раньше обычного и положил конец всем мечтам об успешном восхождении.
     В  этой  экспедиции  я  впервые  увидел  кислородные  приборы.  Тильман
относился  к ним отрицательно, он считал, что  Эверест можно  и должно взять
без кислорода.  Большинство восходителей разделяло его мнение. Но Ллойд выше
Северного седла шел все время с кислородным  прибором, всесторонне испытывая
его. "Что это за странная штука?" -- удивлялся я, а другие шерпы смеялись  и
называли его  "английский воздух". Прибор был громоздкий и очень  тяжелый --
совсем не то, что мы брали с собой на Эверест много лет спустя, -- и явно не
оправдывал  усилий  на  его переноску.  Один из кислородных баллонов получил
совершенно неожиданное применение в монастыре Ронгбук. Когда я  снова пришел
туда в 1947 году, он висел на  веревке на главном дворе. Каждый вечер, когда
наставал час монахам и монахиням  расходиться по своим кельям,  в него били,
как в гонг.
     Из-за плохой погоды  мы решили  спуститься  совсем,  но и это оказалось
нелегким делом. Снегопад не прекращался,  приходилось опасаться новых лавин.
К  тому же случилась  неожиданная беда. Утром в  лагере 4 на Северном седле,
разнося по  палаткам чай альпинистам и носильщикам, я обнаружил,  что Пасанг
Ботиа  лежит  без сознания. Я  принялся трясти его --  никакого  результата;
похоже было, что его разбил паралич. Начальником лагеря  был Эрик Шиптон. Он
осмотрел  Пасанга, но тоже ничего не смог  сделать. В  это время Тильман все
еще находился  в одном из верхних лагерей; придя оттуда, он с большим трудом
спустил  Пасанга вниз  по  крутым склонам  на  ледник.  Причину  заболевания
Пасанга   так  никогда  и   не   удалось   выяснить;  он   остался  частично
парализованным  даже   после   окончания   экспедиции.   Правда,   это  было
единственное  несчастье за все путешествие, если  не считать того, что мы не
взяли вершины.
     Как  я  уже  говорил,  звание  Тигра,  хотя  и  употреблялось раньше  в
отношении шерпов,  совершивших наиболее высокие восхождения, официально было
введено только  Тильманом.  Началось  это  как раз  с  нашей экспедиции. Все
шерпы, поднявшиеся в 1938  году до лагеря 6, получили медали;  в наши личные
книжки  записали,  что нам присвоено почетное звание. С тех нор  Гималайский
клуб, ведущая  альпинистская организация в Индии,  вручает медали Тигра всем
шерпам,  которые  совершили  выдающиеся  восхождения.  Я  был,   разумеется,
счастлив и  горд, что  принадлежу  к  числу первых  Тигров,  и, вернувшись в
Дарджилинг,  подумал:  "На этот  раз мы забрались  высоко. А на следующий, в
1939 или 1940 году, мы, быть может, достигнем цели".
     Я  не  знал  тогда,  что  происходит  в  мире,  не  знал, что  случится
вскорости. Прошло  четырнадцать долгих лет, прежде чем я получил возможность
снова попытать счастья на Чомолунгме.



ВОЕННЫЕ ГОДЫ

     Мне  кажется,  что жизнь  шерпа-носильщика  напоминает кое  в чем жизнь
моряка. Когда дела  идут хорошо,  он большую часть года проводит вне дома  и
редко видит свою семью. Правда, жене шерпа лучше, чем жене моряка: зная, где
находится муж, она может не бояться соперничества других женщин.
     Во второй половине  1938 года  я отправился  в  Гархвал опять для того,
чтобы сопровождать майора  Осместона  в топографической экспедиции.  На этот
раз мы производили съемки в районе  Альмора,  там, где  северная часть Индии
соприкасается с Тибетом и Западным Непалом.  В этом диком краю  редко бывали
чужеземцы. Местами мы  могли  смотреть через границу Тибета  и  видеть  гору
Кайлас.  Хотя высота Кайласа  всего около 6700 метров,  индуисты  и буддисты
считают  ее самой священной из  всех гималайских вершин. Возле нее находится
большое озеро Манасаровар, также священное, и  знаменитый монастырь; во  все
времена сюда приходили  паломники из самых отдаленных частей Азии. Мне  тоже
хотелось побывать там, однако ближе Альморы я так и не попал.
     Майор Осместон был хорошим альпинистом, но ему поручили  не  штурмовать
вершины, а измерять  и  наносить их на  карту. Поэтому мы и на этот  раз  не
совершили  серьезных  восхождений.   Тем  не  менее  пришлось   основательно
поработать.  С  нами  шли  четырнадцать  работников геодезической  службы  и
множество носильщиков, и мы провели в горах больше двух месяцев.
     Затем я возвратился в Дарджилинг и провел зиму вместе  с  Дава Пхути. В
том году у  нас родился  второй ребенок,  девочка; мы назвали ее  Пем-Пем. К
тому времени сынишке Нима Дордже исполнилось три года. Как я  уже сказал, он
был очень красивый. Глядя на него, я говорил себе: "Когда  ты будешь слишком
стар для восхождений,  он  займет твое  место. И  станет  первым среди  всех
Тигров".
     Настал  1939 год, и весной  я,  как всегда, вышел с новой  экспедицией.
Одна  канадская дама,  миссис  Берил Смитон,  приехала  в Дарджилинг  нанять
шерпов через Гималайский клуб, причем  ее привлекали не близлежащие вершины,
а Тиридж Мир, в другом конце Индии. Тиридж Мир находится, собственно, уже не
в Гималаях.  Он расположен за рекой Инд в Гиндукуше, у  границы Афганистана.
Тогда этот край казался мне таким же далеким, как Америка или Европа. Все же
я решился вместе с еще несколькими  шерпами. Теперь я знаю, что в  противном
случае моя жизнь в течение  последующих  шести лет  сложилась  бы совершенно
иначе.
     Сначала  мы  совершили  длинное  путешествие, чтобы  попасть в Лахор  в
Пенджабе, где встретили  мужа  миссис Смитон, капитана Смитона, и  их друга,
майора  Оджила11.  Затем  проехали  еще почти  столько и  попали  на крайний
северо-запад Индии,  в Читрал,  -- эта область теперь  входит в Пакистан.  В
центральном городе области  состоялись наши последние  приготовления,  после
чего мы выступили на Тиридж Мир -- большую красивую гору высотой  около 7700
метров.  Однако отряд был очень мал, снаряжения не хватало, и штурм оказался
не по силам. Мороз  и ветер заставили  нас отступить. Все же мы поднялись до
6900 метров.  Миссис  Смитон не отставала  ни на шаг -- неплохое восхождение
для женщины!
     Вершина  была  почти  целиком  покрыта  снегом я  льдом, голые  участки
попадались  редко,  подъем   не  представлял  особой  трудности.  С   лучшим
снаряжением нам удалось бы  дойти до цели. Но  мы совершали восхождение ради
удовольствия, поэтому никто особенно не расстраивался. Позднее я с интересом
узнал, что Тиридж Мир был впервые взят в 1950 году норвежской экспедицией.
     На Тиридж Мире я исполнял обязанности начальника над шерпами и местными
носильщиками.   Ответственность  большая,  но   официально  я  еще  не  стал
начальником. Только  в 1947 году меня утвердили сирдаром, которому подчинены
все носильщики экспедиции.
     Восхождение происходило  в  июне  и  начале  июля;  потом другие  шерпы
вернулись в Дарджилинг, я же  остался в Читрале.  По пути  к Тиридж  Миру  я
встретил некоего майора Уайта. Он помогал Смитонам организовать экспедицию и
отнесся ко  мне очень хорошо, по-дружески.  Шотландец по  национальности, он
служил в одном из наиболее известных полков  индийской армии -- "Читральские
разведчики".  Майор   Уайт  предложил  мне  остаться  поработать  с  ним.  Я
согласился. Поначалу я не думал оставаться  долго, собирался домой, к жене и
малышам.  Но работа  пришлась  мне по  душе,  месяц проходил за  месяцем,  и
незаметно подошел конец года.
     В это время я получил плохие вести из Дарджилинга. Мой  сын Нима Дордже
заболел кровавой дизентерией  от  плохой воды  и умер  -- всего четырех лет.
"Мне надо ехать домой", -- сказал я  майору Уайту и отправился в начале 1940
года. Нима Дордже не стало, однако семья от этого не уменьшилась, потому что
родился еще  один ребенок,  наша  вторая  дочь, и ее мы тоже назвали Нима. Я
задержался в Дарджилинге недолго. Мне очень нравилось в Читрале, к тому же в
Европе шла война,  и  было ясно, что в ближайшие годы можно не ждать больших
экспедиций.  Поэтому  я  взял с собой  жену, обоих детей  и поехал  опять  в
Читрал. Прошло пять лет, прежде чем я снова увидел Дарджилинг.
     Майор Уайт  принял нас очень сердечно. Несколько  месяцев я работал его
личным ординарцем и помощником, затем  перешел в офицерскую  столовую полка.
Там я смог  узнать много нового про западных  людей,  их обычаи, пищу и стал
неплохим поваром. В конце концов меня назначили заведовать столовой. После я
не раз думал!  "Если  тебе придется  бросить  восхождения, сможешь поступить
управляющим в гостиницу!"
     Мы  не оставались  все время  на одном и  том же  месте. Полк постоянно
перемещался по Северо-Западной  Пограничной провинции, и я  следовал за ним.
Майор Уайт заботился обо мне, как о  родном сыне: давал  мне хорошую одежду,
дарил подарки, но  главное --  брал с собой в походы в  свободное  от службы
время. Мы не занимались восхождениями, зато отправлялись зимой в Кашмир, где
я  научился  ходить на лыжах. Я очень  полюбил  лыжи,  к тому же майор  Уайт
сказал, что это сможет пригодиться в горах.  Однажды я  упал  очень неловко,
сломал ребра и вывихнул  коленные суставы. Однако  это не отвратило  меня от
лыж. Едва я поправился, как снова стал на лыжи. Горы, где мы катались, вовсе
не  похожи на те, по которым ходят альпинисты. Это даже не настоящие горы --
просто холмы. Тем  не менее я никогда еще не мчался так быстро в  моей жизни
даже по  железной  дороге.  Именно это  мне  так  и  понравилось.  Во  время
восхождений передвигаешься очень медленно, а на лыжах несешься как вихрь.
     В  Читрале не было других шерпов.  За  все  годы, что  я  прожил там  с
семьей, мы не встретили ни одного шерпа или непальца. Иногда мне становилось
тоскливо. Правда,  я узнавал  много нового. Я встречал  англичан,  индийцев,
турок  и  афганцев, индуистов  и  мусульман, христиан  и  евреев. Я научился
говорить  на   хиндустани,   пушту,   на   читральском  наречии,   продолжал
совершенствоваться в  английском.  Я  привык  иметь дело с разными  людьми и
решать  разнообразные  проблемы.  И  чем  дальше, тем  реже  вспоминал  я  о
Дарджилинге. Я редко думал даже о Чомолунгме -- ведь до нее было так далеко.
Однажды  майор  Уайт прочел мне письмо, в  котором официально  сообщалось  о
присвоении  мне звания  Тигра  за работу  на Эвересте в 1938  году. Медаль я
получил только в 1945 году, когда вернулся в Дарджилинг.
     Все это время шла война, размах  ее непрерывно  расширялся. Когда-то  я
думал, что на  свете  есть  только  одна  страна,  населенная чилина-нга, --
Англия, но теперь  я знал,  что их очень много и в Европе, и в других частях
света. Я слышал  о них  по радио и  надеялся, что  когда-нибудь отправлюсь в
путешествие и увижу их. Иногда  мне казалось, что самым  правильным было бы,
пожалуй, пойти в  армию.  Но  потом  я возражал себе, что и  так работаю для
армии, а если надену  форму,  то вернее всего придется  делать ту же работу,
только платить мне станут меньше, а строгостей будет больше.
     Много  говорили также о стремлении  Индии  к независимости  и что будет
новое государство  Пакистан. Большинство жителей Читрала мусульмане, поэтому
он вошел впоследствии в Пакистан.  А так как я не индуист, то у меня не было
никаких неприятных столкновений с читральцами. В ту пору я очень мало знал о
политике и подобных вещах. Я мечтал только о том,  чтобы жить тихо, спокойно
и делать свое дело как можно лучше.
     Тогда  это  было  нетрудно. Но я хотел бы, чтобы люди  дали  мне  такую
возможность и после взятия Эвереста!
     Потом  уж  я сообразил, что мог бы  неплохо подзаработать в Читрале.  В
этой части страны много драгоценных камней, и они  попадались нам на  каждом
шагу, только  я  не знал тогда, что они так дорого  стоят. Не знали этого  и
местные жители -- они отдавали свои  находки в обмен за несколько пачек  чаю
или  другие продукты. Я привез с собой в  Дарджилинг несколько таких камней.
Увидев их, местные купцы пришли в  страшное возбуждение и сказали, что камни
драгоценные. Друзья  уговаривали меня  вернуться в  Читрал, добыть  побольше
камней и  разбогатеть на их  продаже. Однако я отказался. Я  ничего  не имел
против того, чтобы заработать деньги, но чувствовал, что торговец из меня не
выйдет.
     Наряду с майором Уайтом у меня появился хороший друг в лице врача Н. Д.
Джекоба;  он  заведовал всеми гражданскими лечебными  учреждениями в области
Читрал. Это был очень занятой и важный человек, но совершенно  свободный  от
той чопорности, которая присуща многим англичанам.  Джекоб всегда  относился
очень приветливо ко мне и моей семье и лечил нас так, словно я махараджа или
генерал. Я очень обрадовался, встретив его много лет спустя в Лондоне, и был
глубоко тронут, когда узнал, что он  проехал восемьсот километров только для
того, чтобы повидать меня.
     Однако  наше  общение  с  доктором Джекобом  было  не только  приятного
свойства.  Попав в Читрал, моя жена Дава Пхути стала часто болеть, -- видно,
климат не подходил.  Как доктор ни старался, ей становилось все хуже. В 1944
году  она  скончалась. Ее  смерть была страшным ударом для  меня и для наших
дочерей  Пем-Пем и Нимы.  Старшей  исполнилось  всего пять лет,  младшей  --
четыре, и  вот  они остались  без присмотра.  Я не знал, что  и делать. Одно
время я нанял им айя, но с ней у нас что-то не ладилось. И вот в начало 1945
года я решил, что нам надо возвращаться в Дарджилинг.
     За эти годы  мне  удалось  скопить около полутора тысяч рупий,  так что
денежный вопрос меня не беспокоил. Однако война еще продолжалась, и проехать
оказалось трудно. Сначала я  раздобыл лошадь с вьючными  сумами. Посадил  по
одной  дочери  в  каждую  суму и  провел  лошадь на  поводу через перевал из
Читрала  до  города Дир. В Дире  железная дорога,  но и желающих  ехать было
множество;  я  никак не  мог попасть в  поезд.  Неудивительно, что  с  двумя
малышами  на руках я пришел  в отчаяние.  Наконец  меня  осенило. Майор Уайт
отдал мне старый мундир с офицерскими  погонами -- в этом мундире я выглядел
настоящим  начальником. Я отправился  снова  на станцию,  дождался воинского
состава и прошел прямо в купе первого  класса. Никто не сказал мне ни слова,
поезд  вскоре  тронулся. Так  я и проехал  почти через  всю  Индию со своими
девочками, не заплатив ни одной анна.
     В Силигури, ближе к Дарджилингу, я снял форму, так как скоро должен был
оказаться среди  людей, которые знали меня, и  мне  не  хотелось  попасть  в
тюрьму за незаконный маскарад. Последнюю часть пути мы проехали на автобусе.
После шести лет отсутствия я наконец-то очутился дома. Даже старым друзьям я
казался  чужим  человеком. Они  таращили  глаза на  мою  странную  одежду  и
смеялись  моему произношению. Некоторое время меня так и звали "Патан" -- по
имени народа, населяющего северо-запад Индии и Афганистана 12.
     Хотя мне неплохо жилось в Читрале, я был рад вернуться к своему народу.
Однако  мои  дочери  нуждались в хорошем  уходе,  а один  я не  мог  с  этим
справиться.  Друзья  посоветовали  мне:  "Женись на  доброй женщине, которая
могла бы присмотреть за ними". Я отвечал: "Это хорошая мысль. Но  на ком?" И
тут мне  опять повезло. Я снова встретил Анг Ламу, ту самую молодую женщину,
которая когда-то  покупала  у меня молоко и  торговалась  из-за цены. И  вот
оказалось, что  она двоюродная сестра Дава Пхути.  Мы поженились;  она стала
новой матерью моим детям,  и  за это я  в течение последовавших лет имел все
основания быть ей благодарным.



ГОРЫ СТОЯТ НА СВОИХ МЕСТАХ

     Спустя   две  недели  после  женитьбы  я  уже  отправился  в  очередное
путешествие. Боюсь, что Анг Ламу была не очень довольна, но такова уж судьба
шерпских жен.
     Первый поход продлился недолго. Он не был даже связан с восхождением. В
годы войны в Индии собралось много американцев, и во время отпуска они часто
приезжали  в  Дарджилинг.  Один  из  них,   подполковник  Тейлор,  прибыл  в
Дарджилинг  с разрешением на  въезд в  Тибет;  он нанял меня,  чтобы я помог
организовать поездку и сопровождал  его.  Мы взяли двух  лошадей для себя  и
несколько мулов для багажа и двинулись -- сначала по  долинам Сиккима, затем
через высокие,  овеваемые ветрами перевалы. Нам нужно было  недалеко,  всего
только до Гьянцзе, одного из ближайших  к границе городов, но до тех  пор  я
бывал в  Тибете лишь  в  Ронгбуке и  на Эвересте, потому мне было  не  менее
интересно, чем Тейлору. Он держался очень приветливо и не раз повторял,  что
научит меня водить "джип", если я приеду в Америку. С  тех самых пор я брежу
"джипом",  и, если у меня когда-нибудь окажется столько денег, я обязательно
куплю себе такую машину: она лучше  всего подходит для крутых дорог в районе
Дарджилинга.
     Подполковник Тейлор был не только  приветлив, но и щедр. Позднее, когда
кончилась  война,  он  прислал  мне перед отъездом на родину двести рупий  в
качестве подарка. Однако  за ним еще остаются уроки  вождения  автомобиля, и
если я попаду в Америку, то предъявлю ему счет!
     Наше  путешествие продлилось  всего два  месяца. Подобно  подполковнику
Тейлору,  большинство  американцев,  с  которыми  мне пришлось  иметь  дело,
предпочитало верховую езду пешему хождению;  таким образом, приобретя опыт в
обращении с лошадьми, я нашел новый способ зарабатывать на жизнь. Вернувшись
в  Дарджилинг, я  купил на  свои читральские  сбережения две  лошади  и стал
отдавать  их напрокат. Некоторое время все  шло  хорошо. Другие шерпы целыми
днями носили грузы по  горам, а мне было достаточно отдать лошадей напрокат,
после чего я мог сидеть дома всю вт