была  оплачена "Тайме",  поэтому  англичане не  разрешали  давать
каких-либо  сведений другим газетам. Между тем слух  об  инциденте с гаражом
быстро распространился, а поскольку я не  был  связан никакими соглашениями,
меня немедленно окружили журналисты.
     "Ничего  заслуживающего внимания не произошло", -- сказал  я им. Однако
не все корреспонденты добросовестны.  Должен с сожалением признать,  что мои
слова  были  извращены с целью обострить  отношения.  Подобно  горам, пресса
может вознести человека на большую высоту и сбросить его глубоко вниз. Таков
один из мучительных уроков, которые мне пришлось усвоить в связи  со взятием
Эвереста.
     Как бы  то ни было, несколько часов  спустя  и пресса и гараж  остались
позади.  Мы  доехали на  автобусе  до  Бхадгаона,  в  нескольких  километрах
восточное  Катманду,  --  там  находилось  снаряжение  экспедиции.  Начались
обычные   хлопоты:   упаковка  груза   в   тюки,  распределение   их   между
многочисленными  носильщиками-непальцами  и  прочие  дела,  без  которых  не
отправишь в путь большой караван.
     Не  обошлось  и  тут  без  шума.  Выяснилось,  что  шерпам  не  выдадут
экспедиционной одежды  и  снаряжения (за исключением спальных мешков),  пока
караван не придет в Солу Кхумбу. Это задело их не меньше, чем происшествие с
гаражом.
     -- Почему так? -- спрашивали они. -- В других  экспедициях нам выдавали
наши вещи сразу, мы хотим, чтобы так было и теперь.
     Однако полковник Хант считал, что если не  выдавать вещи сейчас, то они
лучше  сохранятся  для  использования в горах. Я  снова оказался  между двух
огней, стараясь примирить обе стороны.
     --  Зачем  столько шума из-за  пустяков? -- говорил  я шерпам. --  Если
выдадут  вещи  сейчас, придется  самим же тащить все. А  так  это снаряжение
несут непальские носильщики.
     В конце концов мы выступили. Подобно большинству крупных экспедиций, мы
следовали двумя  отрядами  с промежутком  в один день. Я  командовал  первой
колонной, майор Уайли  --  второй. Уайли  был  отличный человек, он свободно
говорил по-непальски и  очень хорошо относился к местным носильщикам. Тем не
менее  у нас обоих было немало хлопот, потому что плохое начало  повлекло за
собой непрестанные жалобы и недовольство. То одно было  не  так, то  другое.
Даже из-за питания вышел спор:  англичане ели в основном привезенные с собой
консервированные продукты, а шерпам покупали продовольствие на  месте, шерпы
же считали, что должны есть то же,  что  англичане. В  некоторых вопросах  я
считал шерпов правыми, в других -- нет и так и говорил им. Больше всего меня
злило,  когда  они  не высказывали ничего определенного, а только ворчали  и
бормотали.  У меня  такая  натура  --  говорить  прямо,  что  думаешь,  и  я
предпочитаю, чтобы и другие так поступали.
     -- Ну ладно!  Бросьте шуметь из-за  пустяков, -- говорил  я им. --  Нас
ждет гора!
     И мы шли вверх-вниз, вверх-вниз через холмы, долины и реки. Несмотря на
все неприятности,  горы,  как обычно,  оказывали  на меня  воздействие  -- с
каждым днем  я чувствовал  себя лучше.  Вначале я  побаивался, что  совершил
ошибку, согласившись идти, что болезнь слишком  истощила  меня. Теперь  же я
убедился,  что  со  здоровьем  все в  порядке, и поблагодарил мысленно бога.
Когда  я  думал об  Эвересте  и о  предстоявших  нам  великих  днях,  жалобы
товарищей казались мне кудахтаньем старых кур.
     Мои   собственные   отношения   с   англичанами   складывались   вполне
удовлетворительно. Правда,  они  не  носили  непринужденного,  товарищеского
характера, как со швейцарцами.  Я не делил палатку ни с кем из англичан, как
это было  с Ламбером, мы  не шутили и не  поддразнивали  друг друга. Тем  не
менее  полковник  Хант  был  отличный  человек  и превосходный руководитель.
Хиллари,  с  которым  я  уже  тогда  много  общался,   держался  спокойно  и
дружелюбно,  да и  все остальные альпинисты относились  ко мне внимательно и
приветливо.
     --  Ну  хорошо,  они  не  такие,  как  швейцарцы,  --  говорил  я  моим
недовольным товарищам-шерпам. -- И  почему  бы им быть такими же? Это другой
народ. Думайте побольше о горе и поменьше о своем мелком недовольстве, и все
будет в порядке.
     Мы  пришли в Намче-Базар  25 марта. Снова самый  горячий  прием, песни,
пляски,  потоки чанга. Снова мать  и другие родные пришли из Тами повидаться
со  мной; встретившись с  полковником  Хантом,  мать благословила его  и всю
экспедицию.  Вместе с  тем, как  и  оставшаяся  в Дарджилинге Анг  Ламу, она
считала, что я слишком часто подвергаю себя опасности на Эвересте, и умоляла
меня быть осторожным.
     -- Не тревожься,  ама  ла, --  отвечал  я. -- На этот  раз мы,  похоже,
взойдем на вершину, и тогда мне больше незачем будет ходить туда.
     Я всем сердцем надеялся, что это так и будет.
     Из Намче мы направились  к  монастырю  Тьянгбоче; он должен был служить
нам своего рода временной  базой. Здесь  произошло последнее и самое большое
осложнение  организационного характера. И  на этот раз все  заварилось из-за
одежды и  снаряжения: раздавая их шерпам, англичане заявили, что большинство
вещей  выдается  только  для   пользования  при  восхождении  с  последующим
возвратом, а не в полную собственность. Это вызвало невиданную  дотоле  бурю
возмущения. Во всех предыдущих  экспедициях, в том  числе и английских, вещи
выдавались без каких-либо условий, и большинство шерпов заявило теперь, что,
если  не  будет соблюдаться старый  порядок,  они вовсе не пойдут. Полковник
Хант объяснил свою точку зрения:  он считал неправильным заранее дарить вещи
так,  ни  за что ни  про что; вернее будет  оставить их  шерпам потом. --  в
качестве вознаграждения  за  хорошую  работу.  Но шерпам эта  идея отнюдь не
пришлась по  душе.  Они считали  одежду и  снаряжение частью положенного  им
жалованья  и отказывались продолжать  путь, если не получат одежду именно на
таких условиях.
     Это  был для  меня  самый  тяжелый момент  за всю экспедицию.  Вместе с
майором Уайли, который тоже всячески старался восстановить мир, я чувствовал
себя словно зажатым в тиски.  Каждая сторона считала, что я действую на руку
другой;  шерпы  намекали, что  англичане нарочно платят  мне большие деньги,
чтобы я  стоял за них. Порой я жалел, что я не рядовой носильщик, а один раз
сказал майору Уайли:
     --  Послушайте, я взял  с  собой  швейцарское  снаряжение  и  собираюсь
пользоваться им.  Отдайте мое английское снаряжение другим, может  быть, они
успокоятся.
     Разумеется,  таким  путем ничего нельзя было  уладить.  Споры и  ругань
продолжались,  пока не  был найден  компромисс, на  который пошли все шерпы,
кроме двоих -- Пасанга Пхутара (Жокея) и Анг Дава; оба ушли  из экспедиции и
направились домой.  Пасанг (он был помощником сирдара)  -- способный и умный
человек, и я  жалел, что он уходит. Однако Пасанг вел себя  как политик:  он
был  зачинщиком почти всех  недовольств и осложнений; после  ухода его и Анг
Дава все остальные быстро успокоились. Я не боюсь признаться, что облегченно
вздохнул, потому что  всегда ненавижу брюзжание и столкновения  по  мелочам,
когда идет речь  о великом деле. Когда люди идут в горы, им следует забыть о
кротовых бугорках. Кто идет на большое дело, должен обладать большой душой.
     Я  проводил  взглядом  Жокея  и  Анг  Дава,  спускавшихся  по  тропе  к
Намче-Базару,  потом обернулся  и  посмотрел  на других шерпов. Они  уже  не
стояли с обиженным видом,  а принялись за  свою  работу. Тогда я поглядел на
то, что  ждало  нас  впереди:  горы,  долины, ледники,  а  над  всем, словно
огромные  башни, великие вершины Ама Даблам и Тавече, Нупцзе и Лхоцзе. A вот
позади них  в  облачке снежной пыли и Эверест, древняя Чомолунгма. Я позабыл
все остальное; неприятности, споры, ругань  потеряли разом  всякое значение.
Во  всем мире ничто больше  не имело  значения --  только Эверест, борьба  и
мечта.
     -- Ну что ж,  пошли на нее! -- крикнул я. И подумал: "Да, пошли на нее.
Вверх по ней. Вверх -- на этот раз, седьмой раз -- до самой вершины".
     Теперь или никогда...



В СЕДЬМОЙ РАЗ

     Шерпы за работой,  шерпы  говорят между собой. Частью  на родном языке,
частью по-непальски с примесью английского...
     -- Готовы выступать?
     -- Ача (все в порядке).
     -- Только хусиер --  будьте осторожны. Бара  сапур -- переход предстоит
большой.
     Выступаем в путь, вверх по леднику, по моренам.
     -- Ача?
     --  Нет,  не ача.  Той  йе!  Черт  побери!  (Обязательно  с  энергичным
плевком.) Укладка перекосилась!
     -- Каи чаи на. Ничего.
     -- Той йе! (Плевок.) Как так ничего! Мне нужно остановиться. Куче куче.
Пожалуйста.
     -- Ап  ке  укам. Делай как знаешь.  Постой-ка, я помогу тебе...  Теперь
ача?
     -- Ача. Туджи чей. Спасибо.
     -- Тогда пошли. Только хусиер. Здесь круто.
     -- Слишком круто. Той йе!
     Снова  плевки.  Снова карабкаемся  вверх,  снова ледники и  морены -- и
наконец очередной лагерь.
     -- Шабаш! Хорошо поработали! Справились.
     -- За сегодняшнюю работу нам, собственно, причитается бакшиш.
     -- Или хотя бы по пиале чанга.
     --  Был бы  чанг,  мы  бы  выпили за свое  здоровье... Таши делаи! Будь
здоров!
     -- Сам таши делаи! За всех нас!
     -- Шерпы зиндабад! Да здравствуют шерпы!
     Мы не пошли на  Эверест  сразу  из Тьянгбоче. По плану полковника Ханта
группа  должна  была  сначала  акклиматизироваться   и  попрактиковаться  со
снаряжением;  для  этого  мы  разбились  на три  отряда и  выступили в  горы
поблизости. В одном отряде со мной были Хант,  Лоу, Грегори и пять шерпов. В
течение примерно недели мы тренировались, базируясь  в лагере на высоте 5200
метров на леднике Нупцзе: совершали восхождения, вырубали ступени, проверяли
кислородную аппаратуру и всесторонне готовили себя к настоящей работе. После
этого  мы   вернулись  в  Тьянгбоче  и  вместе   с  другими  отрядами  стали
прокладывать  путь  к  леднику  Кхумбу,  к  месту базового  лагеря,  который
предполагалось разбить у подножия большого ледопада.
     После ухода  Пасанг Пхутара  англичане  и  шерпы ладили  гораздо лучше,
однако  по-прежнему  случались  отдельные  недоразумения.  Одной  из  причин
раздоров  было питание. Жаловались  шерпы  и  на  вес нош  при тренировочных
восхождениях:  англичане  установили  27  килограммов на  человека, а  шерпы
говорили, что это  чересчур много. Мне  все-таки удалось добиться уменьшения
грузов до 22,5 килограмма. Наконец я и сам поспорил  немного  с англичанами;
речь  шла  о  заброске  в горы  лесоматериалов для сооружения  мостов  через
трещины. Альпинисты привезли с собой  из Англии легкую длинную металлическую
лестницу, которая разбиралась по секциям, и считали, что этого достаточно. Я
возразил:  трещин будет много, очень  много,  мы  потеряем  немало  времени,
перетаскивая лестницу туда и обратно, а из бревен можно соорудить постоянные
переходы. Англичан больше  всего беспокоило, что  придется  платить  местным
шерпам за переноску материалов. Но я настаивал на своем, и они согласились.
     Собственно, с этих пор между англичанами и шерпами  не  случалось почти
никаких недоразумений,  установились  прекрасные отношения. Экспедиция  была
очень  велика, и порядки  в  ней царили чуть ли не  военные; конечно, многие
наши  люди  предпочли бы более свободную  атмосферу, поменьше формальностей.
Однако   даже  самые  заядлые  жалобщики  должны  были   признать,  что  все
организовано очень хорошо. Хант -- мы звали его Полковник-сахиб -- порой вел
дело  так,  будто  мы  составляли  воинское  подразделение,  но  был  всегда
справедлив  и   внимателен.  Майор  Уайли,  как  я   уже  говорил,  оказался
превосходным   начальником   транспорта.   Знакомясь  ближе   с   остальными
альпинистами, мы убеждались,  что они тоже приветливые, симпатичные люди.  И
если  я  рассказал здесь  о  небольших  осложнениях,  то лишь  с целью  дать
достоверный отчет о вопросах,  которые всячески  искажались  впоследствии, а
совсем  не для того,  чтобы упрекать  наших  добрых  друзей  и  товарищей по
экспедиции.  Не  было человека  счастливее  меня,  когда  все  недоразумения
остались наконец  позади. В  качестве  сирдара  и  восходителя  я  постоянно
оказывался  между двух  огней и совсем  не чувствовал себя приятно  в  таком
положении.
     В  базовом лагере кипела  работа:  поступали и  сортировались все новые
грузы,  кругом  вырастали палатки.  Лагерь напоминал целое поселение.  Здесь
собралось  множество   людей   --  не   только  непосредственные   участники
экспедиции, но и сотни местных шерпов, мужчин и женщин.
     Почти сразу же начал подниматься  вверх  по ледопаду отряд во  главе  с
Хиллари.  Я в  это время работал  в основном с  майором Уайли, следил, чтобы
бесперебойно  шла   заброска  многотонного   груза.   За  каждым  участником
экспедиции  были  закреплены  строго   определенные  обязанности   --   одни
прокладывали маршрут через ледопад, другие переносили грузы, третьи отвечали
за кислородное обеспечение,  радио и  фотоаппаратуру, медикаменты и т.  д. В
это время врачи начали проводить медосмотр, и выяснилось, к несчастью, что у
одного  из  шерпов-ветеранов,  Гьялтсена, небольшие шумы в  сердце.  Ему  не
разрешили идти выше. Таким образом,  наш отряд  сократился  на три человека,
если  считать Жокея  и  Анг  Дава;  правда, тут подоспел Дава Тхондуп.  Выше
базового лагеря должно было  работать всего около сорока носильщиков; из них
человек двадцать пять на участке от Западного цирка и дальше.
     Мы получали  почту  еженедельно; с ней  приходили письма от  Анг Ламу и
моего  друга Митры. Новости  были невеселые:  Митра  созвал  собрание, чтобы
наладить  сбор  средств  для  моей семьи, но  там  было много  разговоров  и
никакого толку, и теперь Анг Ламу беспокоилась за будущее.  "Деньги, деньги,
-- думал я. -- От них  не спасешься даже  на вершине величайшей  из гор". Но
что я мог поделать? Ничего. Вместе с тем я не мог позволить домашним заботам
отвлекать меня. Это может показаться жестоким и эгоистичным, но я благодарен
горам  за  то, что они  помогают мне забывать  обо всем  остальном, о всяких
житейских  затруднениях, даже о семье и доме; я думаю лишь о предстоящем мне
деле.  В базовом лагере и  во все последующие дни только одна мысль занимала
меня -- Эверест, взять Эверест.
     Думаю,  что нет смысла вдаваться во все детали последовавших нескольких
недель.  Это уже  сделано  полковником  Хантом  в  его прекрасной книге.  Мы
проложили маршрут по  ледопаду -- проложили заново, потому что лед постоянно
смещается.  Вдоль  маршрута  выстроились вехи  с  флажками.  Были  вырублены
ступени, закреплены веревки, через трещины переброшены лестницы и деревянные
мостики,  и потянулась нескончаемая  цепочка шерпов-носильщиков -- сначала в
лагерь  2 на  ледопаде, а затем в  лагерь 3 у  начала цирка.  Погода  стояла
обычная  для  середины весны: с утра ясно, под вечер  облачность и небольшой
снег. Не было ни жестоких бурь, ни страшного ветра, ни морозов, которые  мне
пришлось испытать осенью. График был составлен так, что бригады чередовались
на  самой тяжелой  работе  и  каждый из  нас  время  от времени спускался из
верхних лагерей  вниз, не только  до базы, но даже еще дальше по  леднику до
селения  Лобудже.  Здесь бил ключ, окруженный  весенней  зеленью;  благодаря
меньшей высоте люди могли  быстрее  восстанавливать силы. Мне кажется, успех
экспедиции  во  многом  объясняется тем, что  было  время для  таких  вещей.
Швейцарцам, как вы помните, приходилось постоянно спешить.
     Между тем полковник Хант разрабатывал план восхождения на верхнюю часть
горы, и наступил день, когда он  сообщил в базовом лагере о своих  наметках.
Еще до начала экспедиции мне обещали, что я буду включен в штурмовую группу,
если  позволит  здоровье. Теперь  я  прошел  медицинскую проверку,  и  врачи
объявили,  что  я  здоровее  любого  другого.  Таким   образом,   я  получал
возможность  пойти на штурм, о чем так мечтал  и молился. Для взятия вершины
отобрали еще  троих:  Эванса  и  Бурдиллона (первая связка)  и  Хиллари (мой
партнер). Как именно мы должны были действовать, я объясню позднее. В случае
неудачи наших двоек намечалось организовать третью; однако это сулило немало
трудностей, и все надеялись, что такой надобности не будет.
     Я был  счастлив, как только может быть  счастлив  человек, но далеко не
все шерпы разделяли мой восторг. Вершина ничуть не влекла их  к себе, и  они
не могли понять меня.
     -- Ты сошел с ума, ау Тенцинг, -- говорили они мне. "Ау" значит "дядя";
так  они  стали  звать  меня в  то  время.  Конечно, это звучало  дружески и
уважительно, но заставляло меня чувствовать себя чуть ли не стариком. Они не
уставали твердить: -- Ты с ума сошел, ау Тенцинг. Ты погубишь себя, а как мы
сможем потом, смотреть в глаза ание (тете) Анг Ламу?
     -- Не нойте, словно старые бабы, -- отвечал я. -- Все будет в порядке.
     -- Но  даже если ты останешься цел, взойдешь  на вершину и благополучно
спустишься обратно -- все равно в этом  ничего нет хорошего. Ты только у нас
хлеб отобьешь.
     -- Что вы такое говорите?!
     -- Если Эверест возьмут, не будет больше экспедиций, не будет работы.
     --  Это вы сошли  с ума,  --  сердился я.  --  Если возьмут  Эверест, о
Гималаях  заговорят во всем мире. Тогда экспедиций  и работы  станет больше,
чем когда-либо.
     Потом я просто перестал с ними спорить.
     С момента распределения  и до самого конца мы с Хиллари составляли одну
двойку. От нас не требовали тяжелой работы. Мы  должны  были беречь  силы  и
заботиться  о том, чтобы быть в наилучшей форме. Пока остальные прокладывали
путь  по  склону Лхоцзе,  мы  все время ходили туда и обратно между  базовым
лагерем и  Западным цирком, перенося легкие грузы, тренируясь с кислородом и
помогая  молодым шерпам-новичкам преодолевать крутой ледопад. Сколько раз мы
проделали этот  путь, не знаю, но помню,  что  мы однажды  прошли от базы до
лагеря 4 и обратно за один день; понятно,  что это не удалось бы, если бы мы
не  шли  быстро. Хиллари  превосходный альпинист,  обладает  большой силой и
выносливостью;  хорошо он шел по снегу  и  льду, в чем много практиковался в
Новой  Зеландии. Как и положено людям  дела, особенно  англичанам,  он  мало
говорил, но это не мешало ему быть хорошим и веселым товарищем. Шерпы любили
его -- он всегда был готов делиться своими продуктами и снаряжением. Сдается
мне, что мы составляли  довольно комичную пару;  Хиллари  на  целых двадцать
сантиметров  выше  меня.  Впрочем,  это нам никогда не мешало.  В совместных
восхождениях мы  отлично сработались, и из нас получилась  сильная, надежная
связка.
     Расскажу об одном случае, показывающем, как мы работали вместе. Уже под
вечер мы спускались, страхуя друг друга, по ледопаду из лагеря 2 в лагерь 1;
Хиллари  впереди, я за ним. Мы пробирались между высокими ледяными сераками,
как вдруг снег под ногами Хиллари подался, и он провалился в трещину, крича:
"Тенцинг!  Тенцинг!"  К  счастью,  веревка,  которой мы  страховались,  была
натянута, и я не растерялся  -- всадил ледоруб в  снег и упал плашмя  рядом.
Мне удалось  остановить  падение Хиллари  --  он  пролетел всего около  пяти
метров,  --  а  затем  постепенно  вытащить его  наверх.  Я  протер  дыру  в
рукавицах, поднимая  своего напарника, однако  руки  не пострадали.  Хиллари
тоже был невредим, если не считать небольших ссадин. "Шабаш, Тенцинг! Хорошо
сделано!" -- поблагодарил он меня. Когда мы вернулись в лагерь, он рассказал
остальным, что, "не  будь Тенцинга, пришел  бы мне конец сегодня".  Это была
высокая похвала,  и я  радовался тому,  что смог  его выручить. Вообще-то во
всем  этом  не было ничего  необычного. Без несчастных случаев  в  горах  не
обходится, и восходители должны быть всегда готовы помочь друг другу.
     В цирке мы разбили  лагеря 3, 4 и 5  поблизости  от тех