орую половину дня.
     Правда, я редко так поступал, потому что мне не сиделось дома, хотелось
чем-нибудь заняться. И вот я  стал  одновременно  работать  проводником  для
туристов,  как  делал это  до войны. Помню,  однажды  я привел на восходе на
Тигровый холм семь американских леди, чтобы показать им Эверест. Здесь  были
в  этот момент и другие  проводники и туристы, причем проводники делали одну
вещь, которую,  стыдно сказать, позволяли себе часто:  они  показывали своим
туристам  не ту  гору. Дело  в  том,  что  Эверест не производит  особенного
впечатления  с  Тигрового холма.  Он лежит  далеко,  да  к  тому  же отчасти
заслонен вершинами Лхоцзе и Макалу, которые кажутся больше, особенно Макалу.
Туристы  обычно  и  принимают   Макалу   за  Эверест,  а  многие  проводники
поддакивают:  "Да, это  Эверест", -- им  все равно,  а объяснять  лень.  Мне
подобные шутки не по душе. Я рассказал  своим семерым  леди, где  Эверест, и
объяснил,  почему вершина кажется меньше других. Они  были так довольны моей
честностью, что  позже  брали  у меня  напрокат лошадей и рекомендовали меня
своим друзьям.
     Дарджилинг  тем  и  хорош,  между  прочим, что туда постоянно приезжает
много различных людей. Как-то утром, идя по Човраста, главной улице  города,
я вдруг увидел миссис Смитон, которую не встречал со времени Тиридж Мира.  С
ней был незнакомый мне мужчина, и я ждал, что она представит  его мне. Когда
же он заговорил, я обнаружил, к своему удивлению, что это ее муж. Позднее он
рассказал,  что  во время войны был ранен  пулей в  нос,  чем  и объяснялась
перемена в его облике. Но характер обоих супругов не изменился, они были все
такие же приветливые и дружелюбные. Смитоны пригласили меня сопровождать  их
в течение недели в Калимпонг, и наше знакомство возобновилось очень приятным
образом.
     Как  и  прежде,  я водил  туристов в  небольшие  походы  к  близлежащим
поселениям  --  Пхалут, Тонглу,  Сандакпху.  Иногда эти  походы  оказывались
поучительными не только для них. Так, мне вспоминается одна английская чета,
которую  я  водил  на Тигровый холм. Им захотелось  посмотреть  побольше, мы
взяли лошадей и направились  в  Тонглу. Господина я  помню очень смутно,  но
госпожа была  красива,  особенно я обратил  внимание на  ее чудесную кожу  и
красивые  белые  зубы.  Вечером первого  дня мы  остановились  на  ночевку в
гостинице, а утром я, как обычно, принес им воду для умывания и чай. Когда я
подошел к кровати госпожи, она поднялась и села. Я подумал; "Господи, я не в
ту  комнату  зашел!" Передо  мной  была  не молодая  и красивая  женщина,  а
морщинистая, беззубая старуха. Я поставил кувшин и чайник и хотел бежать. Но
тут заметил на  столике у кровати баночки с кремом и пудрой  и две  красивые
челюсти в стакане воды. Я подумал: "А может быть?.." -- но все-таки удрал. А
когда она  вышла немного спустя, то была так же  молода и хороша собой,  как
накануне.
     Весной 1946 года состоялась  наконец  моя первая за много лет настоящая
экспедиция. Ее целью был Бандар Пунч, "Обезьяний хвост", в Гархвале. Получив
приглашение  от моих старых друзей -- мистера Гибсона  и мистера  Мартина, я
обрадовался, как  мальчишка.  "Ты  снова  пойдешь в  горы!" --  только и мог
думать я, и все внутри у меня пело.
     Итак, я отправился в Гархвал. Мы  выступили в поход. Вместе с нами шли:
мистер Р. Холдсуорт, также  учитель Дун Скул, участник  экспедиции 1932 года
на  Камет, майор британской артиллерии Мунро и лейтенант индийской  армии Н.
Д. Джайял, с которым  мне предстояло впоследствии познакомиться  еще  ближе.
Однако нам и на этот раз не повезло на  Бандар  Пунче. Погода стояла плохая;
все время валил густой снег. Тем не менее мы поднялись почти до 5500 метров,
на триста метров выше, чем в 1937 году. Я чувствовал себя превосходно, снова
очутившись в любимых горах.
     --  Мы  еще вернемся.  Придет день,  когда  мы поймаем эту  обезьяну за
хвост, -- сказал на прощание Гибсон.
     -- Только  не следует  больше  называть  эту  гору  Обезьяний хвост, --
ответил я, смеясь. -- Отныне она должна называться Дун-Скул-гора.
     Странное  дело  с  Канченджангой.  Вот  она,  третья  вершина  в  мире,
возвышается чуть  ли  не  над самым  Дарджилингом,  где я  провел  полжизни,
постоянно видя ее. И все же я не бывал на ней. Я много раз ходил на Эверест,
уезжал в Гархвал,  в далекие горы  Кашмира и  Читрала и ни разу не ходил  на
Канченджангу. Ни один шерп моего поколения не поднимался на Канченджангу.
     Поединок человека  с Канченджангой начался давно. В 1905 году небольшой
швейцарский отряд пытался найти путь к вершине и  пропал без вести. Двадцать
четыре года спустя молодой американец Фэрмер задумал один взойти на вершину,
подобно Уилсону на Эвересте, но тоже  погиб. В том же, 1929 году и в течение
двух  последующих  лет на Канченджангу  ходили  три  большие экспедиции: две
немецкие  и  одна  швейцарская с участием нескольких англичан  и австрийцев.
Смешанная  экспедиция предприняла  а 1930 году попытку с непальской стороны.
Однако едва началось  восхождение,  как  обрушилась, вероятно, величайшая из
лавин, когда-либо виденных человеком. Казалось, весь склон горы сдвинулся  с
места, и,  хотя погиб лишь один шерп,  отряд был настолько близок  к гибели,
что альпинисты решили идти на другую гору. Обе немецкие экспедиции -- 1929 и
1931 годов -- шли  с другой стороны, через Сикким  и вверх по  леднику Зему.
Оба раза  неделями и месяцами делались  попытки пробиться  вверх по большому
ледовому гребню, известному под названием Северо-Восточного гребня.  В конце
концов второй экспедиции удалось достичь его наивысшей точки -- 7900 метров,
но путь  к  вершине  так и  не  был найден. Двое участников -- один немецкий
альпинист и шерп Чеден -- погибли, упав с высоты тысяча с лишним метров.
     С тех пор никто не пытался взять Канченджангу, несмотря на то что к ней
так легко  пройти из Дарджилинга. Дело  в том, что  она ближе других больших
вершин  расположена к равнине и Индийскому океану, из-за  чего погода на ней
крайне  неустойчива. Летний муссон  дует  здесь  особенно  долго  и  сильно,
нагоняя  такие плотные облака, что из Дарджилинга месяцами не видно вершины.
И  в  остальное  время  года  соприкосновение  поднимающегося  снизу теплого
воздуха с холодным снегом рождает частые бури и мощные лавины.
     Канченджангу  окружает  много  меньших  вершин: Кабру,  Джанну,  Симву,
Джонсонг,  Канг,  Коктанг,  Пандим.  На  большинство  этих  гор  поднимались
альпинисты, и им удалось  взять несколько вершин.  Правда, благодаря меньшей
высоте там не такие сложные условия. Но как бы то ни было, я не думаю, чтобы
альпинисты совсем  отказались от  попыток  взять  третью  вершину  мира.  За
последние несколько лет на нее ходило много разведывательных групп в поисках
новых, лучших  путей,  и  я не удивлюсь, если в скором  времени  будет снова
снаряжена большая экспедиция для взятия Канченджанга 13.
     Сам  я,  повторяю, никогда  не был  на  ней. Зато  не один раз  побывал
поблизости. Впервые -- в  1935 году, когда  участвовал в заброске грузов для
базового  лагеря на  Кабру.  А затем  уже  в  1946 году,  по возвращении  из
Гархвала, причем дважды на протяжении нескольких месяцев.
     Первый из этих походов я совершил с майором индийской армии  Ридом.  Мы
вышли не на штурм вершин, а для исследования больших ледников Зему и Ялунг и
восхождения  к высокогорным перевалам этого района. Кроме того, нам поручили
попробовать  найти тела  погибших альпинистов: годом раньше  здесь проходили
две  экспедиции,  и  в  обоих  случаях  были человеческие  жертвы --  лишнее
доказательство  опасности  района.  Одной  из  экспедиций  руководил капитан
Лэнгтон  Смит; вместе с тремя шерпами он вышел  на взятие  вершины "Сахарная
голова", но исчез  во время бурана. Из состава другой  экспедиции  пропал К.
Рой,  директор  бенгальского  лампового  завода.  Перед   нашим  выездом  из
Дарджилинга  его вдова,  американка, просила нас попытаться отыскать останки
погибшего и доставить ей.
     Мы  обследовали район очень внимательно и  действительно  нашли  вскоре
тело одного из носильщиков  капитана  Смита. Он  лежал  около большой скалы,
неподалеку от  озера Гринлейк. Рядом с ним сохранились остатки костра, а под
телом  валялся  чайник.  Чуть  подальше  мы  подобрали  в  камнях  пакеты  с
фотопленкой, которая  явно принадлежала капитану Смиту, однако не обнаружили
ни  его самого, ни других  носильщиков. В этом районе много озер -- я думаю,
что они хотели перейти через такое озеро по тонкому слою заснеженного льда и
утонули.
     Несколько  позднее, возвращаясь  с  ледников,  мы  наткнулись  на  тело
мистера Роя, тоже  недалеко от Гринлейк. Кто-то пытался кремировать труп, но
безуспешно. Мы  похоронили останки.  Памятуя просьбу миссис Рой, мы  взяли с
собой  кусочек  обуглившейся  кости и  ручные  часы ее  мужа  и  доставили в
Дарджилинг.
     В этом  походе мы занимались  розысками тел погибших только попутно. Но
едва я вернулся, как ко мне обратился капитан Торнлей из  седьмого пехотного
полка гуркхов. Он  выходил  специально  на поиски капитана Смита, и вскоре я
уже опять шел  к Зему. С нами было еще шестеро шерпов. По прибытии на  место
мы разбились  на несколько  групп; начались многодневные поиски. Но  на этот
раз мы  вообще ничего  не  нашли.  Во всяком случае, никаких следов капитана
Смита. Зато мы нашли следы йети.
     Расскажу теперь все,  что знаю о йети, "ужасном  снежном  человеке".  А
знаю  я не больше, если не меньше, чем другие люди, долго жившие в Гималаях.
Впервые я увидел  следы йети на леднике Зему в 1946  году;  после  этого они
попались  мне только один  раз --  у подножия Эвереста,  когда я  был там со
швейцарцами в 1952 году. Я уже упоминал,  что мальчиком в Солу Кхумбу  часто
находил на горных склонах  и ледниках звериный  помет и был  уверен,  что он
принадлежит  йети. Сверх того я, конечно,  слышал много рассказов or отца  и
других.
     Вот что рассказывал мне отец.
     Впервые он встретился с  этим странным животным на леднике Барун, около
горы  Макалу,  недалеко от  Тсачу,  где  я  родился.  Он  столкнулся  с  ним
неожиданно  и так близко, что видел его совершенно отчетливо. Йети напоминал
большую обезьяну,  с той  разницей, что у  него были  очень глубоко  лежащие
глаза,  а голова заострялась к  макушке.  Тело животного покрывала сероватая
шерсть, причем росла она очень  примечательным образом: выше пояса -- вверх,
ниже пояса -- вниз. Это  была самка с отвислыми грудями, ростом около  метра
двадцати сантиметров.  Она  передвигалась на задних конечностях, придерживая
груди передними. Отец, конечно, испугался. Но и йети тоже. Зверь вдруг круто
повернул и  стал карабкаться вверх по крутому склону,  издавая резкий свист,
затем  скрылся.  После  этого  отец  долго  ждал  беды,  потому  что  многие
утверждают,  будто  увидевший  йети должен  вскоре  умереть.  Отцу,  однако,
повезло, он не  умер.  Но, по его словам, он болел после  этого случая почти
целый год.
     Впоследствии ему пришлось встретить йети еще раз. Это было в 1935 году,
когда  он  пришел  через Нангпа Ла  в Ронгбук навестить меня  во  время моей
первой экспедиции на Эверест. Как-то  он один остался ночевать в лагере 1 на
леднике; все остальные были  либо  в базовом лагере  внизу,  либо  в верхних
лагерях. Утром, на рассвете,  он  услышал пронзительный свист.  Выглянув  из
палатки, отец увидел довольно близко животное, которое шло по леднику с  юга
на север. Отец, конечно,  сильно перепугался. Он  не хотел смотреть на йети,
но не решался  и  спрятаться  в палатке, потому что боялся,  что тогда зверь
подойдет ближе, а то и войдет в палатку. В конце концов он решил остаться на
месте и простоял  так, пока  йети не спустился  по  леднику и не скрылся  из
виду. После этого отец поспешил ко мне в  лагерь 2. Мы встретились, он обнял
меня и сказал: "Я проделал такой  путь, чтобы  повидать сына, а вместо этого
увидел йети". Но на этот раз он видел йети не так близко и не болел потом.
     По всем Гималаям  среди горцев ходят  истории об  йети. Трудно сказать,
что  правда,  а  что  рождено  воображением  и  суеверием.  В   Солу  Кхумбу
рассказывают, что много лет назад целая компания йети поселилась недалеко от
деревни  Таргна.  Местные  шерпы строили дома и возделывали свои  поля, а по
ночам или когда люди уходили, появлялись йети и все разрушали и портили, так
что потом приходилось начинать  сначала. Примечательно  при  этом,  что йети
делали  это  не ради разрушения. Испортив все, они потом пытались  по-своему
соорудить дома или устроить поля. Но, конечно, у них ничего не получалось, и
жители  деревни  были  просто  в  отчаянии.  Застать животных  им  никак  не
удавалось; тогда они придумали хитрость. Как-то раз шерпы направились в одно
место,  где  часто собирались  йети  --  об этом они  узнали по помету, -- и
поставили там много чаш с чангом, крепким  шерпским пивом, а кругом положили
кхукри, кривые непальские  ножи. Ночью йети, как и было задумано, обнаружили
чанг  и выпили его. А захмелев, собрали кхукри и принялись драться. Утром их
нашли почти всех  мертвыми,  и  с  тех  пор  жители  Таргна  могли  спокойно
заниматься своими делами. Так рассказывают люди.
     Шерпы считают,  что  существуют йети  двух  родов: {метрей},  людоед, и
{чутрей}, который поедает  только животных.  Из  них  чутрей якобы  крупнее,
напоминает большого  бурого медведя, только  у него, как у всех  йети, ноги,
мол,  вывернуты  задом наперед.  Некоторые европейцы и ученые так и считают,
что  йети не  что  иное, как  вид  медведя. Известный  ученый Джулиан Гексли
приехал  как-то в  Дарджилинг, и там  я услышал от него такое предположение.
Другие же считают йети похожим на большую обезьяну, таким описывал его и мой
отец.
     Лишь немногие утверждают, что видели йети своими глазами. Местные горцы
боятся встречи с  ним, потому что здесь распространено  поверье, будто после
такой встречи в человека вселяется  бес. Как  я уже говорил, сам  я не видел
йети -- ни пьяного, ни трезвого, ни ходящего задом наперед. Я не суеверен. Я
не верю ни во что сверхъестественное, не верю  и во многие слышанные нелепые
истории. Однако я не думаю, чтобы мой отец был лжецом и сочинил все на ходу.
Бесспорно также, что следы, которые я видел на леднике Зему в  1946 и  около
Эвереста в 1952 году, не  были следами какого-либо известного мне животного.
Хотя я  и не могу доказать  этого, я уверен, что йети существует. Думаю, что
это зверь,  а  не  человеческое существо, что  он  выходит из  своего логова
только  по  ночам и кормится растениями  и  мелкими животными, обитающими на
высокогорных лугах; скорее всего это обезьяна еще неизвестного вида.
     В  1954  году в  район  Эвереста  выезжала  на  поиски йети специальная
англо-индийская экспедиция. Я охотно сопровождал  бы их,  но,  увы, не  мог.
Подобно многим другим, они нашли следы и другие признаки, но только не самих
йети, и, хотя итог был  обескураживающим, я  думаю, что  это даже к лучшему.
Люди  пробрались  в самые  отдаленные  уголки  земли,  научились изготовлять
всевозможные  вещи,  сделали столько открытий,  и,  мне  кажется,  это  даже
неплохо, что осталось хоть немного такого, чего мы еще не знаем 14.



ПОРАЖЕНИЯ И ПОБЕДЫ

     В  первые послевоенные  годы  в Дарджилинге  жилось тяжело.  Экспедиции
приезжали   редко,   больших  восхождений  и  вовсе   не  устраивали.  А   с
провозглашением  независимости Индии все смешалось.  Американские  военные и
чиновники  уехали,  других туристов  не было; за американцами последовали  и
многие англичане. Чайные плантации приходили в запустение.  С  работой стало
плохо, нужда и безработица усилились.
     В довершение  всего  у нас в семье появились еще и свои  трудности: моя
теща болела и была прикована к постели уже два года, а так  как муж ее умер,
то ухаживать за ней приходилось нам. Я подолгу ходил без работы. Читральским
сбережениям пришел конец, и Анг Ламу одна кормила всю семью. Некоторое время
она  работала в  качестве айя,  няни, в разных семьях, потом сестрой у  Смит
Бразерс,  американских  зубных  врачей,  которые  много  лет практиковали  в
Дарджилинге. Я  говорил ей тогда и повторял  не  раз  позже, что никогда  не
забуду, что она сделала для всех нас в те трудные дни.
     Как я уже  говорил,  Анг  Ламу  родилась  в Дарджилинге.  В детстве она
побывала в Солу  Кхумбу, но почти  ничего  не помнила  и очень  мало знала о
примитивной жизни на моей родине. Впрочем, ее семья,  как  и все шерпы, тоже
жила бедно. С восьми лет  она узнала тяжелый труд: сначала носила поклажу по
городу, потом работала прислугой в состоятельных  семьях. Прислугой она была
и тогда, когда я познакомился с ней и мы торговались из-за молока. Но в 1938
году в жизни Анг Ламу произошла большая перемена. Английская семья Уоллес, в
которой она тогда работала, возвратилась в Лондон  и взяла ее с  собой няней
двоих своих  детей. Несколько месяцев Анг Ламу прожила в центре  Лондона,  в
гостинице  возле  Гайд-парка,  познакомилась  с  жизнью  на  Западе.  Однако
путешествие оказалось не очень  удачным: впервые попав на пароход,  Анг Ламу
почти  всю  дорогу  проболела,  а  пожив  некоторое  время  в Лондоне, снова
почувствовала  себя плохо, и ей пришлось лечь в больницу. Выйдя из больницы,
она узнала, что  миссис Уоллес опять уезжает из  Англии; таким  образом, Анг
Ламу осталась без  места и вынуждена была в одиночку проделать весь обратный
путь в Индию. Это случилось  перед самой войной, отношения  между Англией  и
Германией  сильно осложнились, и  можно было  ждать  самого  худшего. В 1953
году, когда мы поехали в Англию  уже  вместе, Анг Ламу рассказывала,  что из
предыдущего путешествия ей  лучше всего запомнилось, как ее учили в больнице
пользоваться противогазом.
     Анг  Ламу скрытная женщина.  И  сейчас  мало  кому  известно,  что  она
побывала  в  Англии до 1953 года и хорошо понимает по-английски. Хозяева,  у
которых она работала, знают ее обычно под  именем  Нимы, а не  Анг Ламу  или
миссис  Тенцинг.  Совсем  недавно в  связи  со  штурмом  Эвереста  произошел
забавный случай из-за ее скрытности. Пока я  был в экспедиции с англичанами,
она  работала  айя  у  жены  одного  английского  офицера,  поселившегося  в
Дарджидинге в гостинице. В  газетах часто печатали мою  фотографию; Анг Ламу
интересовалась,  что  обо  мне пишут,  но сама прочесть не умела и вынуждена
была просить  других. Как-то раз она  обратилась  к одной  английской даме в
гостинице,  а  та,  в  свою  очередь,  захотела узнать,  почему это  ее  так
интересует.  "Ты знаешь этого Тенцинга, Нима?  -- спросила она. -- Это  твой
знакомый?" Но моя жена осталась верна себе и ответила: "Просто это один шерп
из Тунг Сунг  Басти, оттуда, где я живу". На  том тогда  все и  кончилось. А
несколько месяцев спустя после взятия Эвереста  в  Калькутте давали прием  в
нашу честь, причем среди  приглашенных оказалась та  самая англичанка. Гости
подходили  здороваться  с  нами, настал и  ее черед. Я  увидел,  что женщина
смотрит совсем  не  на меня,  а  на Анг Ламу, которая стояла  рядом со мной.
Потом  она вдруг замерла и произнесла  с  таким видом, будто сейчас упадет в
обморок: "Господи, да это же Нима!"
     Так  и шла наша  жизнь:  веселое и печальное вперемежку, то  вверх,  то
вниз,  как  в горах. Счастлив  тот  мужчина,  который  находит в своей  жене
помощницу, готовую делить с ним хорошее и плохое, какую я нашел в Анг Ламу.
     Однако сразу после войны  казалось, что все идет только под гору. Семья
держалась  на Анг Ламу, мне же лишь от случая к случаю перепадала плохонькая
работенка. А на севере высилась  над долинами Канченджанга: огромная, белая,
красивая  и неожиданно ненавистная,  потому что  она словно издевалась  надо
мной. Что  случилось со  мной или  с миром, почему я не могу пойти в любимые
горы, жить жизнью, для которой рожден?