означало,  что я  затаил  обиду или  пытаюсь раздуть  происшедшее,  как  это
сделали другие в политических целях.
     Мы говорили дружески  и откровенно, и я думаю, что мы оба почувствовали
себя лучше после этого разговора.
     После  Рима самолет совершил  посадку  в  Цюрихе.  Мы задержались здесь
очень недолго, но это было для  меня чудесное  время, потому что на аэродром
встретить меня  приехали многие старые швейцарские друзья. И самое  главное,
среди них  был Ламбер. Он крепко  обнял меня, воскликнув: "Зa va bien!", a я
рассказал  ему про заключительный  подъем, про то, как вспоминал  его, когда
стоял  на вершине. Затем мы вылетели дальше,  в Лондон. Перед самой посадкой
полковник  Хант спросил, не  буду ли я возражать, если он выйдет из самолета
первый, держа в руке ледоруб с английским флагом. Разумеется, я  согласился.
Так и сделали, и скоро мы уже стояли на аэродроме, окруженные большой толпой
встречающих.
     В  Лондоне  меня с семьей поселили в  Индийском клубе; индийский  посол
мистер  Кер  отнесся к нам с исключительным вниманием. Сразу  же по прибытии
остальные  члены экспедиции  разъехались по  всей  Англии --  повидать своих
родных, так что я остался в  городе чуть ли не  один. Впрочем, мне, конечно,
не приходилось ломать голову над тем,  чем заняться.  Большая  часть времени
уходила на то, чтобы встречаться с разными людьми и пожимать им  руки, сверх
того надо было давать интервью газетам, позировать фотографам, разъезжать по
городу  и присутствовать  на  всякого рода официальных  собраниях. Англичане
приняли  меня  исключительно тепло  и  заботливо.  Они приветствовали  меня,
уроженца  чужой,   далекой  страны,  ничуть  не  менее  горячо,   чем  своих
соотечественников;  я невольно сравнивал  этот  прием  с  тем, как встречали
англичан непальцы.
     Я побывал в стольких  местах, что потерял им счет. Я говорил  по радио,
выступал  по телевидению, не  успев еще увидеть ни  одного телевизора, давал
одно интервью за другим. В конце концов у меня просто  закружилась голова от
бесконечных расспросов о том, что я чувствовал на вершине Эвереста.
     -- Послушайте,  у меня есть предложение,  --  сказал я  журналистам. --
Следующий раз  {вы} совершите  восхождение на Эверест, а я  буду репортером.
Когда вы спуститесь, я спрошу вас тысячу и один раз, как вы себя чувствовали
на вершине, и тогда вы будете знать не только, что я чувствовал на Эвересте,
но и что чувствую сейчас.
     Мы провели в Лондоне  шестнадцать дней, которые пролетели, словно  сон.
Единственной неприятностью было то, что Пем-Пем заболела вскоре по приезде и
ей пришлось провести все  время в  больнице.  Зато Анг Ламу и Нима ходили со
мной повсюду -- по театрам, магазинам, достопримечательным местам. Один  раз
мы  попали в увеселительный парк и катались там на американских  горках. Они
мне  очень понравились, напомнив о спуске с  горы на лыжах.  Но Анг  Ламу до
того  перепугалась, что  все  время стучала  кулаком  по моей спине, а когда
катание кончилось, воскликнула:
     -- Ты что, убить меня хочешь?!
     Как и положено женщине, она лучше всего чувствовала себя в магазинах, и
скоро у нас набралось немало вещей, которые предстояло везти в Индию. К тому
же люди постоянно  делали нам подарки.  Я  высоко ценил  их  доброту, однако
считал, что нам не следует брать слишком много.
     -- Почему? -- удивлялись Анг Ламу и Нима.
     -- Потому что это нехорошо, -- отвечал я. И начиналась  семейная ссора.
Помню, как мы зашли однажды в  фотомагазин и хозяин предложил  нам в подарок
аппараты   по  нашему   выбору.  Нима   немедденно  отобрала  себе   дорогой
"Роллейфлекс", но тут вмешался я:
     -- Нет, нет, так не годится. Возьми что-нибудь попроще.
     Впоследствии, уже в Дарджилинге, она сказала моему другу Митре:
     -- Папа поскупился, не захотел, чтобы у меня был хороший аппарат.
     Тогда я возразил:
     -- Не  я  поскупился, а ты пожадничала.  В том-то и  вся беда  с  вами,
женщинами, вы всегда страдаете жадностью.
     Полковник Хант пригласил нас к  себе домой  --  он жил  за  городом. Мы
охотно поехали бы к нему,  но  не сочли возможным оставлять Лондон, пока  не
выздоровела Пем-Пем; зато  мы дважды  побывали  у жившего поблизости  майора
Уайли.  Я  повидал  много старых  друзей, в том  числе  Эрика Шиптона  и Хью
Раттледжа, с которым мы поговорили  всласть  о  прошлом. Меня глубоко тронул
доктор Н. Д. Джекоб, тот самый, который так тепло отнесся ко мне в Читрале в
годы войны, -- он проехал около  восьмисот  километров, чтобы  повидаться со
мной.
     За  всем  этим  время проходило очень быстро. Порой, когда мне не нужно
было встречаться с людьми или куда-то ехать, я отправлялся  гулять по улицам
Лондона.  Эти прогулки доставляли  мне громадное  удовольствие. При  этом  я
переодевался  в европейскую  одежду, чтобы  меня  не  узнали, и  иногда  это
удавалось.  Для  официальных   целей  я  обычно  надевал  индийский  костюм,
пользуясь тем, что дал мне Неру в Пью-Дели.
     Немного спустя  в город стали съезжаться другие участники экспедиции, и
наконец произошло самое  выдающееся событие за  все пребывание  в Лондоне --
представление  королеве.  Все  улицы  на  пути  в Букингемский  дворец  были
переполнены людьми; большое впечатление произвела на меня дворцовая охрана в
красных мундирах и высоких меховых шапках. Перед представлением королеве был
подан чай под открытым небом, причем и здесь собралось множество людей,  так
много, что я боялся быть раздавленным. Но  тут же я  подумал: "Нет, мне грех
жаловаться. Я хоть худой, а вот каково приходится бедной Анг Ламу?"
     После чая нас  провели в большой зал во дворце, где мы увидели королеву
и  герцога Эдинбургского. Здесь находились все члены экспедиции и их родные;
королева  и  герцог  вручили нам  награды  и  знаки  отличия.  Затем  подали
освежающие  напитки,  и  на секунду  я было подумал,  что  опять очутился на
Эвересте,  потому  что  нам  предложили...  лимонад!   Королева  была  очень
приветлива  и  внимательна,  расспрашивала  меня  о  восхождении,  о  других
экспедициях, в которых я участвовал. Полковник Хант стал было переводить для
меня,  но  тут я  обнаружил,  что  сам  достаточно хорошо  понимаю и отвечаю
по-английски, и это, разумеется, очень меня порадовало.
     После приема состоялся мужской обед, даваемый герцогом, причем мы  были
при всех наградах. Затем последовал  еще прием.  И завтра и послезавтра  все
продолжались  приемы,  большинство  из  которых давалось различными послами.
Настал момент, когда вся  моя  жизнь казалась  одним сплошным  приемом,  и я
невольно подумал: "Что было бы со мной, если бы все это время я пил не чай и
лимонад, а чанг?"
     Но вот настало время прощаться с Лондоном. Хант,  Уайли и многие другие
пришли  проводить нас,  и  всякий  мог  видеть,  что  между нами нет никакой
неприязни. Англичане приняли меня замечательно.  Английские восходители, мои
друзья, были прекрасными людьми.  Несмотря на мелкие  недоразумения и усилия
людей,  которые  пытались   раздуть  их,  мы  провели  большую  и   успешную
экспедицию. И если полковник Хант когда-нибудь снова  возглавит экспедицию в
Гималаи, он убедится, что я готов всячески помочь ему, хотя бы и не смог сам
пойти с ним.
     -- До свидания! Счастливо! Счастливо вам долететь!
     И  вот  мы  уже в самолете,  летим в обратном направлении, в Швейцарию.
Экспедиция наконец-то окончилась совсем, я остался  только со своей семьей и
моим  помощником  Лхакпа Тшерингом.  Швейцарский  фонд содействия альпийским
исследованиям,  организовавший  обе  экспедиции  1952  года, пригласил  меня
провести  две недели  в  Швейцарии. И снова нас  ожидал  грандиозный прием и
приятные встречи. Правда, на этот раз мое время не было исключительно занято
приемами, интервью и встречами с людьми. Проведя в Цюрихе всего одну ночь, я
отправился  со  старыми  друзьями в  горы: теперь я  получил возможность  не
только посмотреть знаменитые Альпы, но и походить по ним. Мистер Эрнст Фойц,
представитель организации, и его жена сопровождали, заботились о нас.
     Сначала  мы  направились  в  маленький  горный  курорт  Розенлауи,  где
находится альпинистская  школа, руководимая известным проводником  Арнольдом
Глатхардом.  Мы  поднялись  на красивый  пик Семилистокк.  Оттуда доехали до
Юнгфрау,  остановились  в гостинице  на  Юнгфрауйох,  а  на  следующее  утро
совершили еще  одно  восхождение. В числе  других вместе со мной шел  Раймон
Ламбер. Мы стояли на вершине, смотрели на  простиравшуюся  под нами  землю и
думали, наверное, одно  и  то же: если  бы погода была тогда немного лучше и
если  бы  нам сопутствовала удача, мы стояли бы так год  назад на высочайшей
точке земли.
     На другие восхождения у  меня  не было времени, но  я  получил  большое
удовольствие;  мне  очень  понравились  надежные,  крепкие скалы  альпийских
вершин. Особенно  мне  бросилось в глаза  сходство швейцарских долин с моими
родными  местами  в  Солу Кхумбу,  хотя, разумеется,  высота и расстояния  в
Альпах  гораздо меньше,  чем в Гималаях. Еще мне было интересно видеть,  как
много людей  ходит  по горам  -- мужчины и женщины,  старые и молодые,  даже
совсем маленькие дети.
     Мы  провели один  день  в Шамони,  на  французской  территории. Здесь я
встретил  нескольких членов лионской экспедиции на Нанда Деви,  знакомых мне
по  1952 году, а также Мориса Эрцога, возглавлявшего великий штурм Аннапурны
в  1950  году.  Это  был  прекрасный человек, успешно прошедший через многие
тяжелые испытания. Я восхищался  тем, как уверенно он ведет свой автомобиль,
несмотря на  потерю  пальцев на  руках и ногах. К сожалению, время позволяло
мне только  посмотреть  на  Монблан,  восхождение  совершать  было  некогда.
Впрочем, я сомневаюсь,  нашлось ли бы место на горе для нас, даже если бы мы
сделали попытку.  Во время  моего  пребывания в Шамони там собралось столько
альпинистов, что гора была похожа скорее на вокзал.
     Не  успел  я оглянуться,  как прошли  и эти  две  недели. Настала  пора
распрощаться с друзьями -- и  снова мы в самолете, летим домой... "Домой, --
подумал  я. -- Что меня  ждет там  после  такого длительного отсутствия?"  Я
оставил  Дарджилинг  1  марта, теперь было  начало августа, и в течение всех
этих  пяти месяцев я  почти непрерывно  находился в  пути.  Я достиг вершины
Эвереста.  Я  спустился с Эвереста совсем  в  другой мир. Я проехал полмира,
меня  приветствовали  толпы  людей,  я  встречался  с  премьер-министрами  и
монархами.  "Все изменилось для меня,  -- думал я.  --  И  вместе с  тем, по
существу, не изменилось ничего, потому что в глубине души  я остаюсь все тем
же старым Тенцингом..." Я  еду домой, это так. Но что ждет меня дома?  Что я
буду  делать?  Что  случится  со  мной?..  Сначала,  очевидно,  еще  приемы,
интервью, толпы людей, "зиндабад". Ну а после?
     Я взошел на свою гору, но ведь жизнь продолжается...



С ТИГРОВОГО ХОЛМА

     Снова Индия...
     В Нью-Дели я еще раз встретился с Неру, а также с президентом Индийской
Республики  Раджендра Прасадом.  Они  выслушали рассказ  о  моей  поездке  и
снабдили меня добрыми советами на будущее. Еще сильнее, чем прежде, я ощутил
отеческое  отношение  ко  мне  со  стороны  Пандит-джи и  решил,  что,  если
когда-нибудь в жизни у меня возникнут трудности или неприятности, я обращусь
за советом только к нему.
     Но вот  наконец спустя много месяцев, проехав много тысяч километров, я
вернулся  в  Дарджилинг. Мой старый  дом  в  Тунг Сунг Басти  был так  набит
присланными  мне отовсюду  подарками, что для  нас самих  уже  не оставалось
места. Сначала  мы  поселились  в  гостинице, потом переехали  на  небольшую
квартиру, а одновременно стали подумывать о новом домике.
     Я  встречался   с   товарищами  по   последней  экспедиции   и  старыми
дарджилингскими  друзьями.   Снова  восторженные  толпы,  приемы,  интервью,
ликование... Приятно было, что меня так встречают дома, но я сильно нуждался
в отдыхе, а отдыхать было некогда. Дни и недели  проходили, словно сумбурный
сон.
     Несколько ранее, когда  я еще не выезжал из Непала, мой друг Роби Митра
написал главному министру Западной  Бенгалии (провинция, в которой находится
Дарджилинг) д-ру Бидхану Чандре Рою и предложил ему учредить Индийскую школу
альпинизма со мной в качестве руководителя. Доктор Рой отнесся  одобрительно
к  этому замыслу, мне  он  тоже понравился, и вскоре после моего возвращения
домой мы собрались вместе  обсудить  этот  вопрос. Решили, что  школа  будет
называться  Гималайский институт альпинизма; задача  ее  --  развивать среди
жителей Индии любовь к горам,  а также дать возможность нашей молодежи стать
настоящими восходителями. Мне предложили руководить обучением и тренировкой,
административное  руководство  поручалось  Н.  Д.  Джайялу,   моему  старому
товарищу по восхождениям на Бандар Пунч и Нанда Деви; он  был теперь майором
индийской  армии. Центр школы предполагалось разместить  в Дарджилинге,  но,
так как  вблизи  города нет  больших  гор, необходимо было  найти  базу  для
практических занятий. Решили, что лучше всего подходит величественная горная
цепь на севере, около Канченджанги.
     Мы  нуждались   в  консультации  лучших  специалистов  и  обратились  к
Швейцарскому фонду содействия альпийским исследованиям. Из Швейцарии приехал
Арнольд Глатхард,  руководитель альпинистской  школы в Розенлауи. В октябре,
примерно два месяца спустя после моего возвращения, мы отправились втроем --
Глатхард,  Джайял   и  я   --  в  Сиккимские  Гималаи  подобрать  место  для
высокогорной базы. После длительных  поисков остановили свой  выбор на одном
месте в районе Коктана и  пика  Канг; я  побывал там с Джорджем Фреем за два
года  до  этого.  Здесь имелись не только снежные горы, но и много  скальных
массивов, таким образом, местность  подходила для  всех  видов восхождений и
тренировок.   Вернувшись,  мы   изложили   свои   предложения,   и   начался
организационный  период, причем намечалось открыть школу к осени  следующего
года.
     А пока  я оставался со своей  семьей в Дарджилинге  5  причем  мы сразу
убедились, что  нас  ждет  новая жизнь,  мало  чем  похожая на  прежнюю. Нас
постоянно  окружали толпы людей; приемы и интервью не прекращались. При всей
моей глубокой признательности  за  внимание  и честь я временами  приходил в
отчаяние. Я  всегда  любил  пройтись  по улицам  Дарджилинга, однако  теперь
обнаружил,  что должен выходить  в город до рассвета,  если не хочу  идти  в
сопровождении целой  процессии. Гости являлись ко мне  в  дом  не  только по
приглашению,  не только  в обычные  часы, но  круглые  сутки, днем и  ночью,
причем некоторые  чуть ли  не силой врывались  в  двери  и  окна.  Приходили
представители все" возможных фирм и организаций, настаивая, чтобы я подписал
им  какие-то бумаги. А журналисты не оставляли меня  в  покое ни на  минуту.
Сплошь и рядом  они извращали мои слова  в своих  целях, так  что я потом не
узнавал  в  их  статьях  собственных высказываний.  Легко было  понять,  что
полковник  Хант вышел  из  себя  в Непале, где его вертели  во все стороны и
приписывали ему чужие слова.  Разумеется, чаще всего меня спрашивали, какова
будет моя следующая экспедиция. В конце концов я стал отвечать:
     --  Я  уже  сейчас  работаю  в  экспедиции  --  газетно-фотографической
экспедиции...
     Я  чувствовал  себя  зверем  в  зоопарке.  "Похоже,  ламы  из Тьянгбоче
оказались все-таки правы, -- думал я. -- Бог Эвереста карает меня теперь".
     Были неприятности и другого  рода.  Я получил немалую  сумму  денег  от
"Юнайтед Пресс", да еще поступили щедрые дары от ряда городов и  организаций
Индии, и мы могли  жить уже не в такой бедности, как прежде. Одни относились
к  этому с  полным пониманием, но нашлись и  завистники; некоторые  говорили
даже, что Анг  Ламу  "зазналась"  только  потому,  что она  стала  ходить  с
зонтиком в дождь. Другая неприятность была  связана с Лакпа Тшерингом,  моим
советником.   Не  вдаваясь   в   подробности,   скажу  только,  что  он   не
руководствовался моими  интересами  и наше сотрудничество  кончилось. Была в
этой истории,  однако,  своя  хорошая сторона -- его место занял Роби Митра,
целиком  посвятивший  себя моим делам. С тех  пор своим  неутомимым  трудом,
добрыми советами и преданностью он сделал  неизмеримо много, чтобы облегчить
мне жизнь и сделать ее счастливее.
     Новый  дом,  который  я купил, расположен  на крутом  склоне  холма  на
окраине  Дарджилинга; отсюда  открывается чудесный  вид  на  Сикким и вечные
снега  Канченджанги.  Однако  наш  переезд состоялся  не сразу,  требовалось
кое-что достроить. Анг Ламу  приходилось  работать айя  во многих английских
семьях.  Она хорошо изучила западную меблировку и захотела обставить комнаты
по-современному,  оборудовать кухню  на европейский лад. Состоялось  обычное
семейное препирательство, я говорил жене:
     --  До сих пор  у нас все шло хорошо. Не поднимай того,  что тебе не по
силам. Лучше будем жить скромно.
     Боюсь,  однако, что это легче  сказать,  чем  сделать.  Даже по  своему
собственному  адресу, при моих  ограниченных  потребностях,  мне приходилось
слышать упреки в связи с моей страстью коллекционировать вещи, собранные  за
время многочисленных экспедиций и путешествий. "И что это он не избавится от
этого хлама,  -- говорят некоторые. -- Превратил свой дом в музей какой-то".
Нет, мой дом не музей. Я храню в нем вещи, которые мне близки и дороги.
     Дома у меня царит большое оживление. Помимо жены, дочерей и меня  в нем
живут две мои племянницы (а теперь еще и мать). Их  родители -- Ламу  Кипа и
лама Нванг  Ла,  с которыми девушки переехали из Солу  Кхумбу,  поселились в
нашем старом доме в  Тунг Сунг Басти;  они часто  бывают у  меня  в  гостях,
причем Нванг Ла "заведует" специально оборудованной молельней в моем доме.
     Почти ежедневно я получаю письма и даю интервью. Пасанг Пхутар и многие
другие родственники  и друзья помогали мне перестроить дом, теперь  они то и
дело  заходят ко  мне. Посетителей всегда много,  когда десятки,  а когда  и
сотни, есть среди них старые друзья, а есть и совершенно незнакомые люди. Но
самый важный  житель  моего дома --  Гхангар,  лхасский  терьер  ансо с  его
многочисленным семейством. Единственный, кого вы не увидите в моей гостиной,
-- мой конь; он обитает в конюшне  и усиленно торопится отъесться так, чтобы
потерять всякую надежду на успех на скачках.
     Меня всегда беспокоил вопрос о воспитании Пем-Пем и Нимы. Несколько лет
они  ходили  в  непальскую  школу,  но теперь у меня  появилась  возможность
поместить  их  в   монастырскую  школу  в  Дарджилинге.   Здесь  они  учатся
английскому языку, получают  хорошее современное образование и встречаются с
различными  людьми.  Для   совершенствования  моих  собственных  познаний  в
английском  языке я  приобрел лингафон  -- благодаря  ему, а  также  большой
разговорной  практике я могу с радостью  сообщить,  что начинаю говорить все
более свободно. Конечно, мне очень хотелось бы научиться писать и читать, но
жизнь  так коротка,  а дел  так много... Я знаю уже все  буквы,  печатные  и
письменные,  но  мне  все  еще  трудно заставить  их  складываться в  слова.
Исключение  составляет,  понятно,  мое  собственное  имя.  Мне  столько  раз
приходилось давать автограф,  что я теперь, наверное, смог бы расписаться во
сне левой рукой.
     Едва  я  приехал  домой, как на  меня  посыпались приглашения  посетить
другие  части  Индии и  Востока  вообще. Некоторые приглашения, например  из
Бирмы и Цейлона, я, к сожалению, не смог  принять, зато побывал в Калькутте,
Дели, Бомбее, Пенджабе и  во многих других местах. Как  и в Дарджилинге, мне
было приятно, что меня искренне приветствует так много людей, но, как и там,
я страшно  уставал от приемов, интервью и ликующих толп. Нередко происходили
вещи,  которые  невозмож