Знатный пастух! - откликался Кэндлиш.
   - Да, и был у этого Туиди пес...
   Историю того пса я давно позабыл, помню только, что  была  это  скука
смертная и  притом,  как  я  подозреваю,  сплошная  выдумка;  вообще  же
странствия с гуртовщиками сделали меня доверчивее, а пожалуй, и  снисхо-
дительнее ко всему, что касается собак. До чего же красивые,  неутомимые
создания! Глядя, как в конце долгого дневного перехода они прыгают, ска-
чут, лают, перебегают с места на место, лихо красуясь перед  зрителем  и
явно наслаждаясь своим изяществом и картинностью, держат на  отлете  пу-
шистые хвосты, я оборачивался к Симу и Кэндлишу, смотрел,  как  неуклюже
они бредут позади, сутулые, закутанные в пледы, на носу капля от  вечных
понюшек, - и думал, что куда приятней было бы оказаться в родстве с эти-
ми собаками, нежели с их хозяевами! Приязнь моя не встречала взаимности:
в глазах собак я был существом слишком легковесным;  лишь  изредка  они,
бывало, подбегут, чтобы я накоротке их приласкал,  или  второпях  лизнут
меня мокрым языком - и снова спешат усердно  служить  своим  обтрепанным
божествам, своим хозяевам, а хозяева чаще  всего  без  зазрения  совести
клянут их за глупость.
   Словом, последние часы нашего путешествия, бесспорно, были самые при-
ятные для меня да, я думаю, и для всех нас; и к тому  времени,  как  нам
пришла пора разойтись, между нами уже возникло  известное  дружелюбие  и
взаимное уважение, отчего расстаться было несколько труднее.  Расстались
мы часа в четыре пополудни на голом склоне холма; оттуда видна была лен-
та Большого северного тракта, которого с этой минуты мне надлежало  при-
держиваться. Я спросил, сколько должен своим спутникам.
   - Ничего, - ответил Сим.
   - Это еще что за вздор! - воскликнул я. - Вы меня вели, кормили,  да-
вали мне виски сколько моей душе угодно, а теперь не желаете  брать  де-
нег!
   - На то мы и подрядились, - отвечал Сим.
   - Подрядились? - переспросил я. - Что вы хотите этим  сказать,  прия-
тель?
   - Мистер Сент-Ив, - сказал Сим, - это  дело  касается  только  нас  с
Кэндлишем да старой вдовы Гилкрист. И нечего вам  спорить,  понятно?  Вы
тут ни при чем.
   - Милейший, - возразил я, - я не могу позволить, чтобы меня ставили в
такое нелепое положение. Миссис Гилкрист мне не родня, и я не желаю ока-
заться у ней в долгу.
   - Уж не знаю, что вы тут можете поделать, - заметил гуртовщик.
   - Да просто возьму и расплачусь с вами, - отвечал я.
   - Для всякой сделки нужны две стороны,  мистер  Сент-Ив,  -  возразил
Сим.
   - Вы хотите сказать, что не возьмете денег? - спросил я.
   - Вроде этого, - отвечал он. - Потому как будет куда лучше, ежели  вы
прибережете свои денежки для тех, кому должны. Вы, мистер Сент-Ив, чело-
век молодой, в голове ветер, но, ежели станете поосторожней да  поосмот-
рительней, я так думаю, из вас еще выйдет  толк.  Вот  только  запомните
крепко-накрепко: ежели кто в долгу, тому негоже деньги тратить попусту.
   Ну что я мог на это возразить? Я проглотил его упрек, пожелал им обо-
им доброго пути и отправился один своей дорогой - к югу.
   - Мистер Сент-Ив, - сказал мне на прощание Сим, - я не больно-то верю
в англичан, но по совести скажу: сдается мне, есть в вас добрый корень.
 
 
   ГЛАВА XI
   БОЛЬШОЙ СЕВЕРНЫЙ ТРАКТ
 
   Спускаясь с холма, я задумался об этих последних словах моего гуртов-
щика, они запали мне в душу. Я ни разу не обмолвился своим спутникам  ни
о том, откуда я родом, "и о моем состоянии, ибо среди их  правил  вежли-
вости существовало одно, едва ли не лучшее - не  задавать  вопросов,  и,
однако, они без всяких колебаний признали меня  за  англичанина.  Именно
этим они, конечно, объяснили и некоторую необычность моего произношения.
И мне пришло в голову, что если в Шотландии я мог сойти за  англичанина,
то в Англии, напротив, вероятно, сойду за шотландца. Если понадобится, я
смогу без особого труда изобразить шотландский выговор; за время пути  с
Симом и Кэндлишем я накопил солидный запас диковинных словечек и, уж ко-
нечно, сумею так рассказать историю Туидиева пса, что любой попадется на
эту удочку. А вот имя мое - Сент-Ив - едва ли годится для такой роли. Но
тут я вспомнил, что в провинции Корнуэлл есть город под таким названием,
подумал, отчего бы не выдать себя за его  уроженца,  и  решил  говорить,
будто родился я в городе Сент-Иве, а образование  получил  в  Шотландии.
Что же до рода моих занятий, то поскольку я во всех областях  равно  был
профаном и, назвав даже самую невинную, в любую минуту - могу быть изоб-
личен, то и почел за благо обойтись вовсе без профессии. Просто я  моло-
дой джентльмен с достатком, отличаюсь  складом  ума  праздным  и  ориги-
нальным. Странствую по своей надобности, здоровья  ради,  от  пытливости
ума и из любви к веселым приключениям.
   В Ньюкасле, первом городе на моем пути, я  завершил  приготовления  к
избранной мною роли: прежде чем идти в гостиницу, купил заплечный  мешок
и пару кожаных гетр. С пледом я не расставался, ибо он был  дорог  моему
сердцу. К тому же он был теплый: завернувшись в него, удобно спать, если
вновь случится ночевать под открытым небом, да еще оказалось, что  чело-
веку с благородной осанкой он весьма к лицу. В таком виде я  уже  вполне
мог сойти за беспечного странника. В гостинице, правда, удивились, что я
выбрал для путешествия столь неподходящее время года, но я  сослался  на
то, что меня задержали дела, и, улыбаясь, объявил себя завзятым оригина-
лом. Да проваляться мне на этом месте, говорил я, если не  всякое  время
года мне по плечу. Я не сахарный, не неженка и не испугаюсь, ежели  пос-
тель окажется дурно проветренной или же, напротив, меня  посыплет  снеж-
ком. И я стукнул кулаком по столу и потребовал еще бутылку вина, как  то
и приличествовало шумливому, душа нараспашку, молодому  джентльмену,  за
какого я себя выдавал. Такова была моя линия (если можно так выразиться)
- много говорить да немного сказать. За столиком в гостинице я мог разг-
лагольствовать о провинции, по которой шел, о том, хороши ли  дороги,  о
делах моих собутыльников, наконец, о событиях в мире  ив  государстве  -
передо мною открывалось широкое поле для  всяческих  рассуждении  и  при
этом полная возможность ничего не сообщать о себе самом. Меньше всего  я
походил на человека скрытного; я наслаждался компанией как никто и к то-
му же еще рассказал какую-то длиннейшую небывальщину про свою  несущест-
вующую тетушку, после чего уже и самые недоверчивые не могли  усомниться
в моем простодушии.
   - Как! - воскликнули бы они. - Чтобы этот молодой осел  что-то  скры-
вал! Да он совсем заговорил меня, без конца  болтал  про  свою  тетушку,
прямо все уши прожужжал. Ему только дай случай, и уж он выложит вам  всю
свою родословную от самого Адама и все свои богатства до последнего шил-
линга.
   Один почтенный, солидный постоялец так  был  растроган  моей  неопыт-
ностью, что одарил меня парочкой добрых советов. Он  сказал,  что  я,  в
сущности, совсем еще юнец - в ту пору у меня была крайне обманчивая  на-
ружность, и больше двадцати одного года мне не давали, а это при сложив-
шихся обстоятельствах было весьма драгоценно, - что общество в  гостини-
цах весьма разношерстное, и лучше бы мне вести себя поосмотрительней, ну
и так далее, все в том же духе. На это я отвечал ему, что сам никому  не
желаю зла и, провалиться мне на этом месте, не жду худого и от других.
   - А вы, видно, из того, прах их побери, опасливого племени, которое я
с пеленок терпеть не мог, - говорил я далее. - Вы из тех,  которые  себе
на уме. Весь мир так и делится, почтеннейший: на тех,  которые  себе  да
уме, и на простаков! Ну так вот, я - простак.
   - Боюсь, что вас быстро обдерут как липку, - заметил он.
   Я предложил ему побиться об заклад, но он только качал головою и живо
от меня отошел.
   С особенным восторгом разглагольствовал я о политике и о войне. Никто
не клял французов беспощадней меня, никто с такой горечью  не  отзывался
об американцах. И когда прибыла направлявшаяся на север почтовая карета,
украшенная остролистом, и кучер и страж, уже осипшие, возвестили и нам о
победе, я так разошелся, что выставил всей честной компании чашу  пунша,
который сам смешал и разлил щедрой рукою, и даже  разразился  небольшим,
но прочувствованным тостом:
   - За нашу блестящую победу на Нивеле! Да благословит бог  лорда  Вел-
лингтона! И да будет его оружие победоносным на веки веков! - И еще при-
бавил: - Горемыка Султ! [16] Пусть зададут ему еще разок  перцу  тем  же
манером!
   Навряд ли когда-нибудь еще красноречие награждалось столь бурными ру-
коплесканиями, навряд ли кто-нибудь пользовался большим признанием,  не-
жели я в этот час. Ну и ночку же мы провели,  уж  можете  мне  поверить!
Кое-кто, поддерживая друг друга, с помощью коридорных добрался до  своих
номеров, остальных сон свалил тут же, на поле славы; и на  другое  утро,
когда мы сели завтракать, взорам нашим  предстала  редкостная  коллекция
красных глаз и трясущихся рук. При дневном свете патриотизм уже не горел
таким ярким пламенем. Да не обвинят меня в равнодушии к  неудачам  Фран-
ции! Одному богу известно, какая меня снедала ярость.  Как  жаждал  я  в
разгар пьяного веселья накинуться на это стадо  свиней  и  столкнуть  их
лбами! Но не забывайте, в каком я очутился положении; не забывайте  так-
же, что беспечность, столь присущая всякому галлу,  составляет  сущность
моей натуры и, как дерзкого мальчишку, увлекает меня подчас на  поступки
самые необдуманные. Возможно, что временами я даю этому проказливому ду-
ху завести меня дальше, нежели дозволяют приличия, и однажды  я,  как  и
следовало ожидать, был за это наказан.
   Случилось это в епископальном граде Дургаме. Мы сели обедать  большой
компанией, ее составляли по  преимуществу  добропорядочные,  уже  сильно
хлебнувшие спиртного английские тори известного склада,  которые  обычно
столь полны энтузиазма, что уже не в силах выразить его словами. Я с са-
мого начала вел и направлял беседу и, когда речь зашла  о  французах  на
Пиренейском полуострове, сообщил (сославшись на своего  кузена-прапорщи-
ка) подлинные подробности некоторых каннибальских оргий в Галиции, в ко-
торых принимал участие ни много ни мало сам генерал Кафарелли. Я никогда
не жаловал сего командующего, ибо однажды он отправил меня под арест  за
нарушение субординации; и вполне возможно, что мое безжалостное описание
было сдобрено щепоткой мести. Подробности я с той поры позабыл, но, надо
полагать, они были весьма красочны. Конечно же, я не упустил случая  по-
дурачить этих олухов; и, конечно же, уверенный в своей  безопасности  (а
уверенность мне придавал вид этих тупых физиономий с разинутыми от изум-
ления ртами), я зашел слишком далеко. Как на грех, за столом среди  про-
чих оказался некий молчаливый человечек, которого мне не удалось провес-
ти. И не оттого, что он обладал чувством юмора, - нет, чувства этого  он
был начисто лишен. И не оттого, что человечек отличался  особливой  сме-
калкой, - его и смышленым-то не назовешь. Расположение ко мне - вот ведь
что, подумать только! - обратило его в ясновидца.
   Едва мы отобедали, я вышел на улицу с намерением прогуляться по горо-
ду и посмотреть на собор; человечек же сей молча шел за мною  по  пятам.
Несколько отойдя от гостиницы, в плохо освещенном месте, я почувствовал,
что кто-то тронул меня за локоть, круто обернулся и увидел, что он стоит
рядом и смотрит на меня взволнованными, сияющими глазами.
   - Прошу прощенья, сэр, - начал он, - но эта ваша история была  преза-
бавна. Хи-хи! Препикантная историйка! Поверьте, сэр, я вас вполне понял!
Я вас, можно сказать, учуял! Право же, сэр, ежели бы нам с вами  побесе-
довать по душам, у нас бы нашлось много общего. Вот в двух шагах  "Коло-
кольчик", очень подходящее местечко. Там подают отличный  эль,  сэр.  Не
удостоите ли вы меня чести выпить со мной кружечку?
   Человечек сей изъяснялся столь таинственно и двусмысленно, что, приз-
наюсь, меня разобрало любопытство. Уже в ту минуту кляня себя за неосто-
рожность, я все же не отказался от его предложения, и в  скором  времени
мы сидели друг против друга и потягивали пиво, подогретое с  пряностями.
Незнакомец понизил голос до едва слышного шепота.
   - За великого человека, сэр, - шепнул он. - Полагаю, вы меня  поняли?
Нет? - Он подался вперед, так что мы соприкоснулись носами, и пояснил: -
За императора!
   Я был в чрезвычайном смущении и, несмотря на его невинную наружность,
не на шутку встревожился. Для шпиона он был, по моему разумению,  черес-
чур бесхитростен и, уж конечно, чересчур смел. Но если он честный  чело-
век, то, как видно, до крайности неблагоразумен, и тогда беглецу уж  ни-
как не годится его поощрять! Поэтому я выбрал среднюю линию:  ничего  не
ответил на его тост и выпил пиво, не выказывая никакого восторга.
   Он же продолжал безмерно превозносить Наполеона, причем таких  похвал
мне и во Франции не доводилось слышать, разве что из уст господ, которым
за это полагалась особая плата.
   - А этот Кафарелли, он тоже отличный малый, ведь правда? - вновь  за-
говорил человечек. - Сам я не очень о нем наслышан. Не знаю никаких под-
робностей, сэр, ровным счетом  никаких!  Беспристрастные  сообщения  нам
здесь приходится добывать с величайшим трудом.
   - Подобные жалобы я слышал и в других странах, - не удержавшись,  за-
метил я. - Но что касается Кафарелли, сэр, он не хромой и не  слепой,  у
него обе ноги целы и нос на месте, как у нас с вами. И мне до  него  так
же мало дела, как вам до покойного мистера Персиваля! [17]
   Он впился в меня горящими глазами.
   - Вы меня не проведете! - вскричал он. - Вы служили под его  началом.
Вы француз! Наконец-то мне довелось пожать руку одному из  сынов  благо-
родной нации,  что  первой  провозгласила  славные  принципы  свободы  и
братства. Тес!.. Нет, все в порядке.  Мне  показалось,  ктото  стоит  за
дверью. В этой жалкой, порабощенной стране мы собственную душу, и ту  не
осмеливаемся назвать своею. Всюду шпионы и палачи, сэр, шпионы и палачи!
И все-таки свеча горит. Добрые дрожжи делают свое  дело,  сэр...  Делают
свое дело в подполье. Даже и в нашем городе  есть  несколько  храбрецов,
они собираются всякую среду. Непременно обождите денек-другой и  присое-
динитесь к нам. Мы собираемся не здесь. В другом месте, где не так  люд-
но. Там, однако, подают превосходный эль, превосходный, в  меру  крепкий
эль. Вы окажетесь среди друзей, среди братьев. Вы  услышите,  какие  там
высказываются отважные чувства! - воскликнул он, распрямляя  свою  узкую
грудь. - Монархия, христианство! Вольное братство  Дургама  и  Тайнсайда
смеется над всеми этими уловками напыщенной старины!
   Экая незадача для человека, которому всего важнее не привлекать к се-
бе внимания! Вольное братство было вовсе не по мне.  Доблестные  чувства
сейчас лишь обременили бы меня, и я попытался несколько охладить пыл мо-
его собеседника.
   - Вы, кажется, забыли, сэр, что мой  император  поставил  религию  на
службу государству, - заметил я.
   - Ах, сэр, но это же просто политика! - воскликнул он. - Вы не  пони-
маете Наполеона. Я проследил весь его путь. Я могу объяснить всю его по-
литику от первого до последнего шага. Взять, к примеру, хотя бы  Пиренеи
- вы так занимательно о них рассказывали, - ежели вы зайдете со  мной  к
другу, у которого есть карта Испании, то, смею надеяться, за  полчаса  я
проясню вам весь ход тамошней войны.
   Это было невыносимо. Я понял, что из двух крайностей предпочитаю бри-
танских тори; условясь встретиться завтра, я сослался на  внезапную  го-
ловную боль, воротился в гостиницу, уложил свой заплечный мешок и  часов
около девяти вечера сбежал от этого ненавистного мне соседства. Было хо-
лодно, звездно, ясно, дорога сухая, чуть  прихвачена  морозцем.  Но  при
всем том у меня не было ни малейшего желания шагать по ней  долго,  и  в
одиннадцатом часу, углядев по  правую  руку  освещенные  окна  какого-то
трактира, я решил остановиться там на ночлег.
   Это шло наперекор моему правилу - останавливаться лишь в самых  доро-
гих гостиницах, - и неудачи,  которая  меня  здесь  постигла,  оказалось
вполне довольно, чтобы впредь  я  стал  разборчивее"  В  зале  собралась
большая компания, клубился табачный дым, в камине весело трещал огонь. У
самого камина стоял незанятый стул, и место это показалось мне  завидным
- оттого ли, что здесь было тепло, оттого ли, что я обрадовался  общест-
ву, - и я уже готов был усесться, но тут ближайший ко мне незнакомец ру-
кою преградил мне путь.
   - Прощенья просим, - сказал он, - но это место британского солдата.
   Слова его поддержали и пояснили сразу несколько голосов. Речь шла  об
одном из героев армии Веллингтона, раненном в битве у  Роландова  холма.
Он был правой рукой Колборна. Коротко говоря, оказалось, что этот  слав-
ный вояка служил чуть ли не во всех корпусах и под командой чуть  ли  не
всех генералов, сколько их было на Пиренейском полуострове. Я, разумеет-
ся, принес свои извинения. Я ведь о том не знал. Провалиться мне на этом
месте, конечно, солдат имеет право на все, что  только  есть  лучшего  в
Англии. И, выразив таким образом свои чувства, принятые громкими  рукоп-
лесканиями, я примостился на краешке лавки и в  надежде  на  развлечение
стал ждать самого героя. Он оказался, разумеется, рядовым. Я говорю "ра-
зумеется", ибо ни один офицер не мог бы завоевать столь всеобщее призна-
ние. Его ранило перед сражением у Сан-Себастьяна, и он все еще носил ру-
ку на перевязи. Но что было для него много хуже - каждый из присутствую-
щих уже успел поднести ему стаканчик. Когда,  встреченный  восторженными
кликами своих поклонников, - он, спотыкаясь, ввалился в зал, его честная
физиономия пылала, словно в лихорадке, а глаза совсем остекленели и даже
малость косили.
   Спустя две минуты я уже снова шагал по темному большаку. Чтобы объяс-
нить столь внезапное бегство, мне придется обременить читателя  воспоми-
наниями о моей службе в армии.
   Однажды ночью в Кастилии я лежал в пикете. Враг был совсем рядом;  мы
получили обычные в таких случаях приказания: не курить, не зажигать  ог-
ня, не разговаривать. Обе армии затаились, как мыши. И тут я увидел, что
английский часовой напротив меня подает мне сигнал, поднимая над головой
мушкет. Я отвечал таким же сигналом, и мы оба поползли к высохшему руслу
реки, которое разделяло неприятельские армии. Парень хотел вина;  у  нас
его был изрядный запас, а у неприятеля ни капли. Англичанин дал мне  де-
нег, а я, как было заведено, оставил ему в залог свой мушкет и пополз  к
маркитанту. Вернулся я с мехом вина, а парня моего и след простыл.  Черт
дернул какого-то беспокойного английского офицера отвести аванпосты  по-
дальше. Положение у меня было аховое: жди теперь насмешек, а там и кары.
Наши офицеры, как я понимаю, смотрели сквозь пальцы  на  подобный  обмен
любезностями, но, уж конечно, они не посмотрят сквозь  пальцы  на  столь
тяжкий проступок, или, вернее сказать, на  такое  обидное  невезение.  И
вот, вообразите, как я ползал впотьмах по кастильским полям, нагруженный
ненужным мне мехом вина, не представляя, где же искать мой мушкет и зная
лишь, что он в руках какого-то солдата из армии лорда Веллингтона. Одна-
ко то ли мой англичанин оказался на редкость честным  малым,  то  ли  уж
очень ему хотелось выпить, но, так или иначе, он в конце концов ухитрил-
ся дать мне знать, где его теперь найти. Так вот, раненый герой из  дур-
гамского трактира и оказался тем самым английским часовым, и будь он  не
так пьян или не поспеши я оттуда  убраться,  на  том  бы  и  закончилось
раньше времени путешествие мсье де Сент-Ива.
   Должно быть, случай этот меня отрезвил; более того,  он  разбудил  во
мне дух непокорства, и, презрев холод, тьму, страх перед разбойниками  и
грабителями, я решил не останавливаться до самого утра.  Это  счастливое
решение по