- тоже в полном молчании.
   В той высокой ограде, на верху которой я примостился всего лишь нака-
нуне утром, оказалась калитка. Старая дама отперла ее ключом,  а  по  ту
сторону нас поджидал грубой наружности коренастый малый;  обеими  руками
он опирался на внушительный посох. Тетушка тут же с ним заговорила.
   - Сим, - сказала она, - вот это и есть тот самый молодой человек.
   Сим проворчал что-то невнятное и головой и рукой изобразил нечто вро-
де приветствия.
   - А теперь, мистер Сент-Ив, вам самое время отправляться  в  путь,  -
заявила тетушка. - Но прежде дайте-ка я разменяю ваши  пять  гиней.  Вот
вам четыре фунта ассигнациями, а остальное мелким серебром,  шестипенсо-
вик я удерживаю. Некоторые берут за размен шиллинг, но так и быть, пусть
будет в вашу пользу. Смотрите, распоряжайтесь ими как можете разумнее.
   - А это для вас плед, мистер Сент-Ив, - впервые  заговорила  со  мною
Флора, - в таком трудном путешествии он вам будет необходим. Надеюсь, вы
не откажетесь его принять из рук вашего шотландского друга, -  прибавила
она, и голос ее дрогнул.
   - Настоящий падуб, я сам срезал, - молвил Рональд и протянул мне пре-
отличную дубинку. О такой в случае драки можно только мечтать.
   Церемонность, с какою были вручены эти дары, и ожидавший меня  погон-
щик яснее всяких слов говорили, что пора отправляться в путь. Я опустил-
ся на одно колено и распрощался с тетушкой, поцеловав ей руку. Таким об-
разом я простился и с племянницей - но несколько горячее! Рональда же  я
заключил в объятия и прижал к груди с такой нежностью,  что  он  лишился
дара речи.
   - Прощайте! Прощайте! - повторил я. - Никогда я вас не забуду, друзья
мои. Вспоминайте меня хоть изредка. Прощайте!
   С этими словами я поворотился и пошел прочь и почти  тотчас  услыхал,
как за моей спиною в высокой стене захлопнулась калитка. Это, уж  конеч-
но, было делом рук тетушки, и, если я хоть что-то понимаю в человеческой
натуре, она бы на прощание охотно наговорила мне  резкостей.  Но  уверяю
вас, даже доведись мне их выслушать, я бы ничуть не обиделся, ибо глубо-
ко убежден, что если в "Лебяжьем гнезде" у меня остались поклонники,  то
и тетушка была меж них не последняя.
 
 
   ГЛАВА Х
   ГУРТОВЩИКИ
 
   Мне не сразу удалось догнать моего нового товарища, ибо хотя шел  он,
уродливо переваливаясь и словно бы не спеша, однако при  желании  стано-
вился поистине скороходом. Мы поглядели друг на друга. Я - с вполне  ес-
тественным любопытством, он - с нескрываемым отвращением. Уже потом  мне
стало известно, что с самого начала он настроился против  меня:  увидев,
как я преклонял колени перед дамами, он почел меня за шута горохового.
   - Вы, стало быть, в Англию? - спросил мой спутник.
   Я отвечал утвердительно.
   - Чего ж, есть места и похуже, - заявил он, и добрых пятнадцать минут
мы шли спорым шагом, не обмениваясь более ни словом.
   Тем временем мы вступили в безлесную зеленую лощину, которая  прихот-
ливо вилась меж холмами. Посреди нее навстречу нам сбегал ручеек,  обра-
зуя там и сям прозрачные озерца; у самого  нижнего  расположилось  стадо
лохматых дсоров, и человек, показавшийся  мне  двойником  мистера  Сима,
стерег их, закусывая хлебом, с сыром. Завидев нас, человек этот (после я
узнал, что имя его Кэндлиш) поднялся на ноги.
   - Этот парень пойдет с нами, - сказал ему Сим. - Так  наказала  вдова
Гилкрист.
   - Чего ж, пускай идет, - отвечал второй гуртовщик; потом, спохватясь,
что забыл о приличиях, оборотился ко мне и сказал с хмурой  усмешкой:  -
Ладный денек!
   Я согласился с ним и спросил, как он поживает.
   - Лучше всех, - отвечал он.
   И, решив, по-видимому, что долг вежливости исполнен,  оба  гуртовщика
принялись собирать скот в дорогу. Этим, как и  почти  всей  прочей  пас-
тушьей работой, занимались два умных красивых пса, которые понимали при-
казания Сима и Кэндлиша с полуслова. Вскорости мы уже поднимались в гору
по неровному, заросшему травой проселку, которого я прежде  не  заметил.
Путь наш сопровождало чавканье жующих коров и  мягкое  "трр"  куропаток;
из-за неторопливого движения скота и неистребимого его аппетита мы  дви-
гались с томительной медленностью. И  посреди  стада  в  удовлетворенном
молчании, которым я не мог не восхищаться, неторопливо шагали  два  моих
проводника. Чем дольше я на "их глядел, тем больше поражался  тому,  как
они до смешного схожи. Оба в грубой домотканой одежде, у  обоих  носы  в
табаке, в руках одинаковые посохи  и  на  плечах  совершенно  одинаковые
клетчатые пледы. Если посмотреть сзади, их совсем не  отличишь  друг  от
друга, и даже спереди сходство поразительное. Да и нравом  они  были  на
редкость схожи. Раза четыре я пытался подготовить  почву  для  какого-то
обмена мыслями, впечатлениями или уж хотя бы обыкновенными человеческими
словами. Но в ответ слышал лишь "угу" да "хм",  и  беседа  замирала,  не
возникнув. Не стану отрицать, я был огорчен. И когда, несколько  времени
спустя после моих безуспешных попыток  завязать  с  ними  разговор,  Сим
обернулся, протянул мне бараний рог с нюхательным табаком и спросил:
   - Не желаете?
   Я ответил, оживясь:
   - Право, сэр, я не отказался бы и от перца, лишь бы завязать  с  вами
дружбу.
   Но даже и эта шутка не достигла цели и, во всяком случае, не располо-
жила ко мне моих спутников.
   Так мы добрались до вершины гряды; отсюда видно было,  как  дорога  к
руто спускается вниз, в пустынную долину не меньше лье длиною, и  упира-
ется в голые холмы. Сим остановился, снял шляпу и утер лоб.
   - Ну вот, - сказал он, - вот мы и на вершине Хаудена.
   - Так и есть, на вершине Хаудена, - подтвердил Кэндлиш.
   - Как, мистер Ив, в горле-то, небось, пересохло? - спросил Сим.
   - Да ведь про это и думать грех, - отвечал я.
   - Чего это вы? - сказал он. - Выпейте глоточек, я угощаю.
   - Ну что ж, выпить так выпить, признаться, у меня и вправду  в  горле
пересохло.
   Тут Сим вытащил из-под пледа непрозрачную бутылку, и мы все трое  вы-
пили за здоровье друг друга.  Оказалось,  что  в  подобных  случаях  сии
джентльмены следуют весьма строгому этикету, который я, разумеется, пос-
пешил у них перенять. Каждый утирал губы тыльной  стороной  левой  руки,
правой поднимал бутылку, произносил с чувством: "Ваше здоровье!" - и от-
пивал из бутылки сколько душа требовала. Эта скромная церемония, в кото-
рой как-никак проявлялось нечто отдаленно напоминавшее любезность,  пов-
торялась через подобающие промежутки времени, обыкновенно после  восхож-
дения на очередной перевал. Порою мы закусывали овечьим сыром и  никогда
мною дотоле невиданным хлебом, который, насколько  я  понял  (но  честью
своей в том не поручусь), носит название лепешек стригаля.  И  в  первый
день этим, можно сказать, и ограничилось все наше общение.
   И вновь меня поражал унылый, пустынный облик этого края, по  которому
час за часом и день за днем вилась дорога, проторенная гуртами. Опять  и
опять все те же однообразные, поросшие кустарником лохматые холмы, избо-
рожденные несчетным множеством ручьев, через которые нам приходилось пе-
ребираться вброд и на берегу которых мы располагались на ночлег.  Беско-
нечные вересковые пустоши, изобилие куропаток; там и сям над ручьем купы
ив или серебристых берез; там и сям развалины  не  блиставших  пышностью
старинных замков - вот и все, что мы видели вокруг.  Изредка,  да  и  то
вдалеке, мы различали дымки какого-нибудь селения или одинокой фермы,  а
порою два-три домишка посреди вересковой пустоши; несколько чаще поодаль
виднелось стадо овец и при нем пастух или попадалось  кое-как  возделан-
ное, зачастую еще не убранное поле. Если не считать этих  разнообразящих
картину пятен, можно сказать, что мы шли сплошь пустыней, и притом одной
из самых убогих в Европе; когда я вспоминал, что мы  находимся  всего  в
нескольких лье от главного города (где каждодневно заседают суды,  спеша
решить неотложные дела, солдаты охраняют крепость, а те, кому  положено,
сочиняют книги или занимаются науками), передо  мною  представал  удиви-
тельный облик нищей, бесплодной и однако же прославленной земли. И,  ве-
роятно, тем более следовало отдать должное мудрости миссис Гилкрист, ко-
торая отослала меня с этими неотесанными спутниками и по этой  безлюдной
дороге.
   Маршрут наш был мне совершенно неясен: названия мест и расстояния я и
тогда едва ли ясно себе представлял, а теперь и вовсе позабыл; и это тем
огорчительней, что в те дни я, без сомнения, проходил  и  останавливался
на отдых и на ночлег в тех местах, которые прославил своим пером Вальтер
Скотт. Более того, мне кажется, я был еще щедрее взыскан судьбою: я даже
видел этого несравненного сочинителя и беседовал с ним. Нам повстречался
высокий, дородный пожилой господин, чьи волосы были уже тронуты сединою,
с чертами лица резкими, но полными веселости и обаяния. Он сидел  верхом
на малорослой горной лошадке, на плечи у него  поверх  зеленого  камзола
наброшен был плед, и сопровождала его, также  верхом,  очаровательнейшая
молодая дама, его дочь. Они догнали нас на вересковой пустоши, придержа-
ли коней и добрую четверть часа ехали рядом с нами,  а  потом  поскакали
влево и скрылись меж холмов. Велико было мое удивление,  когда,  услыхав
приветствие этого странного джентльмена, неприступный мистер Сим сей  же
час оттаял, а всадник дружелюбно и просто с ним поздоровался и  принялся
рассуждать о том, как идет торговля, каковы нынче цены  на  скот,  и  не
побрезговал взять неизбежную понюшку табаку из протянутого ему бараньего
рога. В скором времени я почувствовал взгляд незнакомца на  себе,  и  за
этим последовал разговор, часть которого я волей-неволей услыхал, а чего
не услыхал, более или менее точно восстановил затем по рассказу Сима.
   - Ваш третий гуртовщик, должно быть, из любителей? - вроде бы спросил
всадник.
   Сим отвечал, что я из господ и что у меня есть свои причины путешест-
вовать уединенно.
   - Ну-ну, не хочу ничего такого слышать. Вы ведь знаете, я  на  службе
закона, так что уж лучше мне оставаться в неведении, -  отвечал  пожилой
джентльмен. - Но, надеюсь, ничего дурного за ним не числится.
   Сим объяснил, что я всего лишь не уплатил вовремя долга.
   - О господи, хорошо ежели бы так! - воскликнул незнакомец  и,  оборо-
тясь ко мне, продолжал: - Что ж, сэр, сколько я понимаю, вы странствуете
пешком по нашим краям ради собственного удовольствия?
   - Вы угадали, сэр, - отвечал я, - и, должен  признаться,  это  весьма
занимательно.
   - Завидую вам, - сказал он. - Я и сам,  когда  был  помоложе,  немало
миль отшагал по этим местам. Здесь повсюду, под каждым кустиком вереска,
покоится моя юность, точно душа лиценциата Луциуса. Но вам бы нужен гид.
Прелесть этой страны тащится прежде всего в ее преданиях,  а  их  здесь,
что куманики, тьма-тьмущая.
   И, указав мне на обломок стены размером не более могильного камня, он
поведал для примера историю жившей здесь некогда семьи. Много лет спустя
мне както захотелось развлечься, и я раскрыл роман о Веверлее - и что же
я там нашел? Ту самую историю, которую  услышал  некогда  на  вересковой
пустоши от господина в зеленом камзоле! С  отчетливостью,  какая  бывает
лишь в сновидениях, в памяти моей  мгновенно  вспыхнула  та  сцена,  мне
вспомнился звук его голоса, его северный выговор, я увидел ту землю и то
небо над головой и даже какая была погода в тот день и ощутил тот  прох-
ладный ветерок. Неизвестный в зеленом камзоле оказался Великим Неизвест-
ным! Я видел Вальтера Скотта, я слышал повесть из его собственных уст, я
мог бы ему написать, напомнить о знакомстве, сказать,  что  то  предание
все еще звучит у меня в ушах. Но слишком поздно сделал я это открытие  -
великий человек уже рухнул под грузом ударов судьбы и почестей.
   А тогда, угостив каждого из нас сигарою. Скотт попрощался  с  нами  и
исчез вместе с дочерью за грядой холмов. Я спросил у Сима,  кто  же  это
такой, и услышал в ответ: "Это большой господин, приятель! Кто ж не зна-
ет большого господина!" Но слова его, по несчастью, ничего мне не объяс-
нили.
   Теперь мне предстоит рассказать о более серьезном приключении,  кото-
рое выпало нам на долю. Мы были уже у самой границы. Долгое время мы ша-
гали по дороге, убитой и ощипанной миллионами гуртов, прошедших здесь до
нас, и не замечали ни малейших следов того движения, которое эту  дорогу
проторило. Но вот однажды ранним утром мы наконец завидели на  проселке,
примерно в полулье от гуртовой дороги, стадо, схожее с нашим, но  много-
численнее. Обоими моими спутниками овладело живейшее волнение. Они взби-
рались на бугры, вглядывались в приближающееся стадо, приставив  ко  лбу
руку козырьком, о чем-то совещались с видом столь тревожным, что  я  был
поражен. К тому времени я уже успел узнать, что присущая им сдержанность
не позволяет открыто проявлять свою враждебность, и  я  осмелллся  спро-
сить, что случилось.
   - Дурные люди, - выразительно отвечал Сим.
   Весь день без роздыха собак держали начеку и стадо гнали с  непривыч-
ной и, по-видимому, нежелательной для него скоростью. Весь  день  Сим  и
Кэндлиш, расходуя табака и слов куда более обыкновенного, обсуждали, что
нам предстоит. Они как будто признали двоих из наших  новых  попутчиков:
одного звали Фэй, другого - Джиллис. Быть может, между ними и моими  то-
варищами существовала давняя, все еще не разрешенная распря  -  этого  я
так и не узнал, но Сим и Кэндлиш ждали от них любого, самого  бессовест-
ного мошенничества и бесчинства. Кэндлиш не уставал поздравлять  себя  с
тем, что догадался оставить часы дома, у своей хозяюшки, а Сим  беспрес-
танно размахивал посохом и клял свою злодейку судьбу, ибо он точно  знал
- посоху этому не уцелеть.
   - Да, стукну-то я того окаянного поганца за милую душу,  это  сколько
угодно, - сказал он. - Только вот беда: боюсь, дубинка сломается.
   - Что ж, друзья, - вставил я слово, - в случае надобности, думаю,  мы
преотлично с ними разделаемся.
   И я покрутил над головой своей палкой, даром  Рональда,  лишь  теперь
оценив, как она мне пригодится.
   - Э, милый человек, так вы не струсите?  -  спросил  Сим,  и  на  его
бесстрастном лице промелькнуло одобрение.
   В тот же вечер, усталые от долгого дневного перехода,  мы  расположи-
лись на зеленом холмике, на склоне которого бил прозрачный  ключ,  такой
крохотный, что только сполоснуть руки. Мы поужинали и легли, но  еще  не
успели уснуть, как зарычала одна из наших овчарок, и  мы  насторожились.
Приподнялись было, но мигом одумались и снова легли, однако  палки  свои
держали теперь наготове. Только чужестранец, беглец, бывалый и при  этом
молодой летами солдат может так бездумно ввязаться в подобную переделку.
Я понятия не имел ни о причинах ссоры, ни о возможных последствиях стыч-
ки, но, как в утро боя, не задумываясь занимал свое место в строю, так и
сейчас готов был взять сторону моих спутников. Внезапно из зарослей  ве-
реска появились три незнакомца; они набросились на нас так стремительно,
что мы едва успели вскочить на ноги, и тот же час каждый из нас схватил-
ся с противником, которого в сгущающихся сумерках почти не различал. Как
развивались два других поединка, я описать не могу. Негодяй, доставшийся
на мою долю, был на редкость проворен, мастерски владел своим оружием  и
сразу же поставил меня в самое невыгодное положение: он все  время  зас-
тавлял меня отступать, и, наконец, вынужденный  обороняться,  я,  вместо
того чтобы размахнуться и ударить, обратил против него острие своей пал-
ки. Она вонзилась моему противнику в горло, он повалился  наземь,  точно
кегля, и больше не шевельнулся.
   Казалось, это послужило сигналом прервать стычку. Остальные противни-
ки тут же отпрянули друг от друга; наши враги без всякой помехи с  нашей
стороны подняли и понесли прочь своего поверженного товарища; и я понял,
что такого рода сражения не вовсе лишены рыцарских  правил  и,  пожалуй,
больше напоминают турнир, нежели обыкновенную драку. Во  всяком  случае,
одно бесспорно: по моей вине дело приняло слишком серьезный оборот. Наши
собратья-неприятели понесли прочь своего раненого товарища с откровенным
ужасом, и, едва они скрылись за гребнем холма, Сим и Кэндлиш подняли ус-
талое стадо и двинулись в ночной переход.
   - Сдается мне, дела Фэя плохи, - обронил один.
   - Да, - отозвался другой, - он его, почитай, насквозь пропорол.
   - Так и есть, - подтвердил первый.
   И они снова устало замолчали.
   Но вот Сим оборотился ко мне.
   - Больно ловко вы орудуете палкой, - сказал он.
   - Боюсь, что слишком ловко, - отвечал я. - Боюсь, мистеру  Фэю  (так,
кажется, его зовут?) уже не оправиться.
   - Похоже на то, - подтвердил Сим.
   - И что ж теперь будет? - спросил я.
   - Да вот какое дело, - сказал Сим, взяв солидную  понюшку  табаку,  -
негоже мне подавать тут совет, не по совести это. Потому как я и сам  не
знаю, что тут делать, мистер. Бывало, и у нас  головы  проламывали...  И
не, раз!.. Могли и ногу сломать, а то и обе. И так уж у нас, у гуртовщи-
ков, повелось, чтоб все оставалось промеж своих, шито-крыто. А вот  чтоб
насмерть кого уложить - этого сроду не бывало, и на что  теперь  Джиллис
решится, ума не приложу. Самому-то ему тоже ведь туго придется, если  он
воротится домой один,  без  Фэя.  Ведь  народ  все  дошлый,  как  станут
расспрашивать да выпытывать, особливо когда это совсем некстати.
   - Что верно, то верно, - подтвердил Кэндлиш.
   Я рассудил, что ничего хорошего мне ждать не  приходится,  и,  сделав
хорошую мину при плохой игре, сказал:
   - С какой стороны ни посмотреть, нам лучше  всего  разделиться  сразу
же, как перейдем границу. Если вас станут донимать расспросами, вы  ска-
жете чистую правду: что во всем виноват ваш бывший попутчик. А ежели  за
мной нарядят погоню, я уж постараюсь никому на глаза, не попадаться.
   - Мистер Сент-Ив, - начал Сим чуть ли не  восторженно,  -  больше  ни
слова, сэр! Я на своем веку каких только господ не встречал, и таких ви-
дал и эдаких, но уж удальца вроде вас не часто повстречаешь, не в  обиду
господам будь сказано.
   Всю эту ночь мы, разумеется, шагали, не давая себе роздыху.  Поблекли
звезды, посветлело небо на востоке, а мы - и собаки и люди, -  с  трудом
передвигая ноги, все шли за выбившимся из сил стадом. Вновь и вновь  Сим
и Кэндлиш сокрушались, что мы идем без остановок. "Сами скотину  губим",
- говорили они, но мысль о судье и о плахе гнала их вперед и вперед. Ме-
ня же нечего было особенно жалеть. Всю ночь и весь остаток пути, что нам
предстояло еще пройти вместе, я упивался новой радостью: тем, что Сим, у
которого наконец-то развязался язык, признал мою доблесть. Кэндлиш  поп-
режнему упрямо молчал - такова уж была его натура, - но Сим,  наконец-то
оценив и одобрив меня, дал себе волю и оказался  человеком  на  редкость
словоохотливым и к тому же изрядным рассказчиком.  Сим  и  Кэндлиш  были
старые верные друзья и проводили дни свои средь  бесконечных  вересковых
пустошей, связанные молчаливым братством, подобным тому,  какое,  как  я
слышал, объединяет охотников Запада. Казалось бы, нелепо говорить о люб-
ви, когда речь идет о таких угрюмых уродах, но уж доверяли-то  они  друг
другу без оглядки и безмерно друг другом восхищались. Кэндлиш восклицал,
что "другого такого товарища, как Сим, днем с огнем не сыщешь", а Сим то
и дело вполголоса заверял меня, что "другой такой старой верной образины
не сыщется во всей Шотландии". Оба пса, как оказалось,  тоже  составляли
неотъемлемую часть этого содружества, и я убедился, что хозяева  не  ос-
тавляют без внимания ни их подвиги, ни самые малые особенности их нрава.
И Сим и Кэндлиш особенно много и охотно рассказывали именно  о  собаках,
притом не только о тех, что были с ними теперь, но  отдавали  должное  и
псам, которые были у них прежде.
   - Это еще что! - обыкновенно начинал Сим. - Вот в Мейнаре был пастух,
звали его Туиди... Помнишь Туиди, Кэндлиш?
   -