следний фонарь, и
меня обступила тьма, лишь кое-где пронизанная огоньками,  что  теплились
за окнами редких домишек; собаки, задирая морды к небу, уныло выли, ког-
да я проходил мимо. Ветер стихал: он еще налетал порывами, но без  преж-
ней силы. Однако ливень не унимался, и очень скоро я промок до нитки.  Я
все шагал и шагал впотьмах, думая свои невеселые думы под заунывный  вой
собак. Я не мог понять, что их тревожит, отчего они не спят и чутко  ло-
вят в однообразном шуме дождя звук моих негромких шагов.  Мне  припомни-
лись страшные сказки, слышанные в  детстве  Наверно,  где-то  поблизости
бродит убийца, и псы чуют исходящий от него еле уловимый запах крови;  и
вдруг содрогнулся от мысли, что это я и есть убийца.
   Да, для влюбленного я был слишком мрачно настроен! Шел ли  кто-нибудь
на свидание в подобном расположении духа? - спросил я себя и едва не по-
вернул обратно. Весьма опасно  и  неразумно  приступать  к  решительному
объяснению, когда дух твой угнетен, одежда забрызгана грязью и руки мок-
ры от дождя! Но бурная ночь, казалось, благоприятствовала моим намерени-
ям; я должен сегодня найти способ поговорить с Флорой, быть может,  дру-
гого случая никогда не представится. А если я сумею повидаться с ней се-
годня, думал я, пусть и в промокшей одежде, пусть угнетенный и подавлен-
ный, встреча эта, уж наверно, будет не последней.
   Я вошел в сад "Лебяжьего гнезда" и сразу  же  убедился,  что  обстоя-
тельства мне отнюдь не благоприятствуют. Огонь горел только в  гостиной,
сквозь круглые отверстия закрытых ставней струился свет свечей, все  ос-
тальное тонуло во мраке. Деревья и кусты стояли  насквозь  промокшие  от
дождя, под ногами у меня чавкало. Изредка вновь налетал  порыв  ветра  и
над головой с треском сталкивались ветви дерев, а дождь гулко и  непрес-
танно хлестал по саду. Я подошел к  самому  окну  гостиной  и  попытался
разглядеть, который час. Мои часы показывали половину восьмого; да,  тут
лягут спать не ранее десяти, а может, даже и в полночь. Дожидаться этого
будет не слишком приятно! Меж двумя порывами ветра до меня донесся голос
Флоры, что-то читавшей вслух; слов различить я, конечно, не мог,  слыша-
лась лишь размеренная речь - спокойная, мягкая, сдержанная,  прекрасная,
как песня, но более задушевная, более покоряющая, в самом звуке этой ре-
чи явственно сквозил ее милый нрав. И вдруг налетел новый яростный порыв
ветра, голос Флоры утонул в его реве, и я поспешил покинуть свою опасную
позицию.
   Теперь мне предстояло набраться терпения и сносить злобу  разбушевав-
шихся стихий еще по меньшей мере три мучительных часа. Я припомнил самую
неприятную из своих обязанностей в бытность солдатом: мне случалось сто-
ять на часах в такую же мерзкую погоду, притом зачастую без ужина и  без
всякой надежды на завтрак; куда вероятней было, что на мою  долю  доста-
нется мушкетная пуля, но и те часы казались мне менее томительными,  чем
нынешнее бдение. Так уж странно устроен человек: любовь к женщине в  нем
куда сильнее, чем любовь к жизни.
   Наконец я был вознагражден за свое терпеливое ожидание. Свет в гости-
ной погас и минуту спустя засветился в комнате над нею.  Я  был  основа-
тельно подготовлен к предстоявшей операции и знал,  что  логово  дракона
помещается там, где сейчас вспыхнул свет. Знал я  также,  где  находится
спальня моей красавицы и как удачно она расположена - в первом этаже  за
углом дома, и так далеко от спальни грозной тетушки, что  та  ничего  не
услышит. Оставалось лишь получше воспользоваться этими сведениями. Я был
в дальнем конце сада, я пришел сюда, чтобы, с позволения  сказать,  сог-
реться, ибо тут можно было расхаживать взад и вперед, не  опасаясь  быть
услышанным, и тем самым избежать бесславной смерти. Ветер  наконец  утих
совсем, дождь, хоть и не перестал, тоже шумел не так сильно, с дерев па-
дали тяжелые капли. Когда я снова подходил к дому, среди  этого  затишья
вдруг заскрипела оконная рама и в каких-нибудь двух шагах от  меня  тьму
прорезал сноп света. Он падал из окна Флоры, она его распахнула в ночь и
теперь сидела перед ним в лучистом ореоле двух свечей, что  освещали  ее
сзади; распущенные по плечам волосы обрамляли и затеняли задумчивое  ли-
цо; в одной руке она держала гребень, а другая небрежно покоилась на же-
лезной решетке.
   Ветер стих; под покровом темноты и однозвучного шума вновь  усиливше-
гося дождя я тихонько подходил все ближе, стараясь ступать не по усыпан-
ной гравием дорожке, а по жухлой траве, и наконец очутился у самого  ок-
на; протяни я руку, я мог бы коснуться Флоры. Но я не в силах был  нару-
шить ее задумчивость дерзостной речью, это показалось  мне  чуть  ли  не
святотатством! И я только стоял и смотрел и не мог наглядеться: при мер-
цающих свечах ее волосы были, точно нимб, пряди их переплетались, свива-
лись и (это казалось мне всего восхитительней) волной сбегали на  плечи,
поминутно меняя цвет. Вначале я смешался: красота Флоры словно окутывала
ее ореолом утонченности; я робел перед нею, как перед неземным  видением
или - что, боюсь, было для меня почти то же самое  -  перед  современной
светской девицей. Однако же я не сводил с нее глаз и  мало-помалу  прио-
бодрился и вновь обрел надежду; я позабыл свою робость, позабыл  о  том,
что на плечах у меня отвратительная, тяжелая, насквозь промокшая одежда,
- кровь снова заиграла в моих жилах.
   А Флора все еще меня не замечала, все глядела прямо  перед  собою  на
полосу света от окна, на прямые тени оконной решетки, на  поблескивавший
под луной гравий дорожки, в непроницаемую тьму сада  и  вздымавшихся  за
ним холмов... Но вот она глубоко вздохнула, и вздох этот отозвался у ме-
ня в душе, как мольба.
   - Отчего вздыхает мисс Гилкрист? - шепнул я. - Уж  не  вспоминает  ли
она далеких друзей?
   Флора быстро повернула голову в мою сторону;  больше  ни  единой  ма-
лостью не выдала она своего изумления. Я ступил в полосу света  и  низко
поклонился.
   - Вы! - сказала она. - Здесь?
   - Да, я здесь, - отвечал я. - Я пришел из далекого  далека,  отшагал,
наверно, добрых сто пятьдесят лье, чтобы увидеть вас. Я ждал в вашем са-
ду весь долгий вечер. Не протянет ли мисс Гилкрист руку другу в беде?
   Она просунула руку сквозь прутья решетки, я упал на колени  прямо  на
мокрую землю и дважды поцеловал эту руку.  После  второго  поцелуя  рука
внезапно ускользнула от меня. Кажется, то был первый знак испуга. Я под-
нялся с колен, и оба мы некоторое время молчали. Мною вновь  с  удесяте-
ренной силой овладела робость. Я пытливо вглядывался в  лицо  Флоры:  не
сердится ли она, - но глаза ее смущенно опустились пред моим взглядом, и
я понял, что все хорошо.
   - Надо быть безумцем, чтобы явиться сюда! - вдруг вырвалось у  Флоры.
- Уж куда-куда, а в "Лебяжье гнездо" вам нельзя было  являться.  А  я-то
как раз сидела и думала, что вы у себя во Франции, где вам ничто не гро-
зит!
   - Вы думали обо мне! - вскричал я.
   - Мистер Сент-Ив, вы сами не понимаете, в какой вы здесь опасности, -
сказала Флора. - Я все знаю, но не могу решиться вам рассказать. Об  од-
ном умоляю вас - уходите!
   - Думаю, что и я все знаю. Но я не из тех, кто дорожит  жизнью,  если
это лишь бесцельное, жалкое существование. Я прошел школу войны;  конеч-
но, это не слишком благородное учебное заведение, но там, по  крайности,
человек научается легко принимать смерть и не задумываясь расстанется  с
жизнью во имя чести или ради дамы сердца. Вы пытаетесь меня  напугать  -
напрасно. Я приехал в Шотландию, отлично понимая, что рискую, ибо  хотел
видеть вас и говорить с вами, быть может, в последний раз.  Повторяю,  я
знал, на что иду, и ежели не устрашился с первого шага, неужто  отступлю
сейчас?
   - Вы не все знаете! - вскричала Флора с возрастающим волнением. - Эта
страна, даже этот сад таят для вас смертельную опасность. Одна я верю  в
вашу невиновность, все остальные убеждены, что вы преступник.  Если  они
нас услышат, если услышат хоть шепот, страшно  подумать,  что  случится.
Уходите, скорее, сейчас же, заклинаю вас!
   - Дорогая мисс Флора, не отказывайте мне в том, ради чего я  проделал
этот далекий-далекий путь, и вспомните: в целой Англии, кроме  вас,  нет
ни единой души, кому я смел бы довериться. Против меня весь  мир,  вы  -
мой единственный друг и союзник. Мне надобно с вами говорить, и вы долж-
ны меня выслушать. Все, что обо мне рассказывают, и правда  и  в  то  же
время ложь. Да, я убил человека по имени Гогла - ведь вы это  подразуме-
вали?
   Флора смертельно побледнела и лишь кивком подтвердила мою догадку.
   - Но я убил его в честном поединке. И до этой дуэли никогда никого не
убивал, кроме как в бою, так ведь на то я солдат. Но я  был  благодарен,
страстно благодарен той, что посочувствовала мне,  той,  чья  ангельская
доброта превзошла мои самые смелые мечты, той, что, словно утренняя  за-
ря, рассеяла мрак моей тюрьмы, и вот ее-то оскорбил этот Гогла. Меня  он
оскорблял не раз, это было его любимое развлечение, и мне, жалкому арес-
танту, приходилось все сносить. Но оскорбить ту, перед  кем  я  благого-
вел... нет, это я не мог оставить безнаказанным, я бы  до  самой  смерти
себе этого не простил. И мы дрались, и он был убит, и я ни о чем не  со-
жалею.
   Я умолк и жадно ждал ответа. Теперь худшее было высказано, и я тот же
час понял, что Флора уже про это слышала, но я не мог продолжать, покуда
она не скажет мне хоть что-нибудь.
   - Вы меня осуждаете?
   - Нет, ничуть. Об этом мне нельзя судить. Это не женское дело.  Но  я
уверена, что вы правы, и всегда так говорю... Рональду. Конечно,  с  те-
тушкой я не могу об этом спорить, ей я не возразила ни единым словом. Не
сочтите меня неверным другом... и даже с майором...  я  еще  не  сказала
вам, он... майор Шевеникс стал большим другом нашей семьи...  и  он  так
полюбил Рональда! Ведь это он сообщил нам, что  этого  ужасного  Клозеля
поймали, и передал нам все, что тот говорил. Я была просто возмущена.  Я
сказала... я, кажется, позволила себе сказать лишнее и заверяю вас,  что
майор отнесся к этому очень добродушно. Он сказал:  "Мы  с  вами  друзья
Шандивера и знаем, что он невиновен. Но что толку об этом говорить?"  Мы
с майором беседовали в укромном уголке гостиной, в отдалении от всех.  А
потом он сказал: "Позвольте мне поговорить с вами наедине, мне так много
надобно вам сказать". И мы поговорили, и он мне все рассказал в  точнос-
ти, как вы сейчас, что это было дело чести и что на вас нет никакой  ви-
ны. Да, майор Шевеникс мне нравится!
   Тут меня обуяла жгучая ревность. Мгновенно я вспомнил, как майор  за-
интересовался Флорой, когда увидел ее впервые, и с невольным восхищением
подумал, что хитрец ловко воспользовался нашим знакомством, чтобы вытес-
нить меня из сердца Флоры. В любви, как на войне, все  средства  хороши.
И, конечно, теперь я жаждал сам  поведать  Флоре  о  превратностях  моей
судьбы - жаждал столь же пылко, как совсем  недавно  стремился  услышать
ее. Так я мог, по крайности, отогнать подальше ненавистную  тень  майора
Шевеникса. И вот я принялся рассказывать ей о моих злоключениях.  Вы  их
уже знаете, только ей я говорил не столь подробно, - ведь цель  моя  те-
перь была иная. Каждая мелочь обрела особенный смысл, и все дороги  вели
в Рим, то есть к Флоре.
   При первых же словах я опустился на колени на гравий дорожки, облоко-
тился на подоконник и понизил голос до еле слышного шепота.  Флоре  тоже
пришлось опуститься на колени по другую сторону решетки, так что  головы
наши почти соприкасались, их разделяли только железные  прутья.  Так  мы
оставались столь близкие и все же разлученные, и эта близость и  мой  ни
на минуту не смолкавший молящий шепот  все  сильней,  все  повелительней
волновали ей душу, а быть может, и мою тоже. Ведь такие чары всегда обо-
юдоостры. Дудка птицелова завораживает глупых птиц, хотя это  всего-нав-
сего сухой тростник, и ничуть не трогает его самого. Не то с  влюбленны-
ми! Я говорил, говорил, и решимость моя крепла, и  в  голосе  появлялись
новые ноты, лица наши невольно придвигались ближе к  прутьям  решетки  и
одно к другому; не только она, но и я поддался очарованию этой минуты  и
загорелся ее колдовским огнем. Мы стремимся пленить любимую и  сами  при
этом пленяемся еще безвозвратной. Покорить сердце можно только сердцем.
   - А теперь я вам скажу, чем вы можете мне помочь, -  продолжал  я.  -
Спору нет, положение мое сейчас не безопасно, однако ж вы и сами понима-
ете, что для человека чести это неизбежно. Но если... Если случится худ-
шее, я не намерен обогащать ни моих врагов, ни принца-регента. У меня  с
собой почти все деньги, которые я получил от дядюшки. Тут больше  восьми
тысяч фунтов. Возьмите их на хранение.  Забудьте,  что  это  всего  лишь
деньги, храните их как память о друге или как дорогую  вам  частицу  его
самого. Возможно, они мне очень скоро понадобятся. Знаете ли  вы  старую
легенду о великане, который отдал свое сердце на сохранение жене, потому
что больше надеялся на ее любовь и преданность,  нежели  на  собственную
силу? Флора, я и есть этот великан, хоть я совсем невелик, - так не сог-
ласитесь ли вы стать хранительницей моей жизни? Вместе с этими  деньгами
я вверяю вам мое сердце. Перед богом я предлагаю вам сейчас мое имя, ес-
ли только вы согласитесь его принять, и вручаю вам мое  состояние.  Если
случится худшее, если у меня не останется ни  малейшей  надежды  назвать
вас женою, позвольте мне, по крайности,  думать,  что  вы  распорядитесь
наследством моего дядюшки, как моя вдова.
   - Нет, нет, - прошептала Флора, - только не это.
   - Что же тогда? - спросил я. - Как же иначе, мой ангел? Да и что  для
меня слова? Я хочу знать тебя только под  одним  именем.  Флора,  любовь
моя!
   - Энн! - шепнула она.
   Что может быть слаще для уха влюбленного, нежели его собственное имя,
впервые слетевшее с уст любимой!
   - Милая! - шепнул я в ответ.
   Ревнивая решетка, накрепко заделанная в камень  и  известь,  помешала
нам полностью вкусить восторг этой минуты, но я обнял Флору  и  притянул
ее к себе, насколько позволили железные прутья. Она не уклонилась от мо-
их поцелуев. Руки мои обвивали ее стан, и она сама с нежностью прильнула
ко мне. Так мы стояли, прижавшись друг к другу и в то же время разделен-
ные, и, сами того не замечая, обжигали лица о холодную  решетку.  И  тут
насмешка судьбы - или, скорее, зависть богов -  вновь  обрушила  на  нас
злобу стихии. В кронах дерев засвистал ветер, с неба хлынули потоки  ле-
дяного дождя, и, как на грех, с крыши дома из не замеченного нами прежде
желоба низвергнулся мне на голову и на плечи целый  водопад.  Вздрогнув,
мы с Флорой отпрянули друг от друга и вскочили на ноги, словно застигну-
тые врасплох непрошеным свидетелем. Через мгновение мы оба снова прибли-
зились к оконной решетке каждый со своей стороны, но на  колени  уже  не
опустились.
   - Флора, - заговорил я, - я не в силах предложить тебе легкую, безза-
ботную жизнь.
   Она взяла мою руку и прижала ее к своей груди.
   - Лучшего не пожелала бы даже королева, - сказала она, и ее прерывис-
тое дыхание было красноречивей всяких слов. - Энн, мой храбрый Энн! Я  с
радостью согласилась бы стать твоей служанкой, я готова завидовать твое-
му Роули. Впрочем, нет, никому я не завидую... Зачем? Ведь я твоя!
   - Моя навсегда, - сказал я. - Отныне и навеки моя!
   - Вся твоя, - повторила Флора. - Вся и до гробовой доски.
 
   И если некий ревнивый бог и вправду нам завидовал, то в ту минуту он,
верно, был горько разочарован, ибо увидел, что бессилен помешать  нашему
счастью, счастью простых смертных. Я стоял под ливнем, Флора  тоже  про-
мокла насквозь - я обнимал ее мокрыми руками, дождь хлестал в окно. Све-
чи давно задуло ветром, нас окружала тьма.  Только  глаза  моей  любимой
сверкали во мраке ее спальни. Она же, верно, видела лишь  мой  силуэт  в
ореоле дождя и струй, низвергавшихся из старинного готического  водосто-
ка.
   Мало-помалу мы опомнились и стали разговаривать более трезво, а когда
последний порыв бури утих, уже обсуждали, что делать дальше и где искать
помощи. Обнаружилось, что Флора знакома с мистером Робби, к которому ме-
ня словно бы мимоходом адресовал Роумен, и даже приглашена к нему в  дом
на вечер  в  понедельник;  она  метко  обрисовала  мне  нрав  почтенного
джентльмена, проявив при этом незаурядную проницательность,  и  сведения
эти очень скоро  пришлись  мне  весьма  кстати.  Мистер  Робби  оказался
страстным коллекционером всяческих древностей, особливо же увлекался ге-
ральдикой. Я счастлив был это узнать, ибо и сам благодаря мсье Кюламберу
приобрел основательные познания в этой  области  и  недурно  знал  гербы
большинства знатных родов Европы. И, слушая Флору, я порешил  (хотя  от-
нюдь не собирался заранее ставить ее об этом в  известность)  непременно
добиться приглашения в дом мистера Робби на понедельник вечером и встре-
титься там с моей любимой.
   Я отдал Флоре все мои деньги. Разумеется, я принес с собою только ас-
сигнации и объявил, что это моя часть по нашему брачному контракту.
   - Неплохое приданое для вольноопределяющегося солдата, - смеясь, ска-
зал я и протянул ей деньги сквозь решетку.
   - Где же мне их хранить, Энн? - встревожилась Флора. - А вдруг тетуш-
ка их найдет? Что я ей скажу?
   - Храни их у себя на сердце, - посоветовал я.
   - Тогда ты всегда будешь рядом со  своим  богатством!  -  воскликнула
Флора. - Ведь ты всегда у меня в сердце.
   И вдруг темноты как не бывало. Небо очистилось от облаков и засверка-
ло звездами. Я взглянул на часы и поразился - было уже около пяти утра.
 
 
   ГЛАВА XXVII
   ВОСКРЕСЕНЬЕ
 
   Мне давно пора было покинуть "Лебяжье гнездо", но куда пойдешь в  та-
кой час? Накануне вечером я велел Роули сказать нашей квартирной  хозяй-
ке, что повстречал друга и ночевать домой не  ворочусь.  Придумано  было
неплохо, но теперь все так обернулось, что я не мог явиться  домой  даже
утром. Прежде следовало найти какое-нибудь пристанище, где можно было бы
высушить у огня насквозь промокшую одежду, да  еще  постель,  чтобы  тем
временем хоть немного отдохнуть.
   И тут судьба мне улыбнулась. Не успел я добраться до вершины  ближай-
шего холма, как слева от меня, шагах в трехстах, мелькнул огонек. Я сра-
зу подумал, что там, верно, кто-нибудь болен, отчего бы  иначе  в  такой
глуши и в такую рань гореть огню? Потом до меня  едва  слышно  донеслось
пение; по мере того, как я приближался, оно звучало все громче, и  нако-
нец я смог даже разобрать слова - песня эта на диво подходила и  к  неу-
рочному часу и к настроению невидимых певцов. "Петух закричит, и займет-
ся заря", - пели они, да так нестройно и фальшиво, с  таким  надрывом  и
чувствительностью, что я сразу же понял: тут выпито никак не меньше трех
бутылок.
   Я дошел до неказистого деревенского дома при дороге; над дверью  кра-
совалась вывеска, а изнутри в предутреннюю мглу  струился  свет,  и  мне
удалось разобрать, что она гласила: "Привал охотников. Содержатель Алек-
сандр Хендри. Пиво и английские спиртные напитки. Ночлег".
   Едва я постучал в дверь, пение смолкло, и хмельной голос спросил:
   - Кто там?
   - Честный путник.
   Тот же час послышался стук отодвигаемого засова, и глазам моим предс-
тала компания таких рослых парней, каких я никогда еще не  видывал.  Все
они были пьянехоньки, но одеты вполне прилично, а один  (пожалуй,  самый
упившийся) держал в руке сальную свечу и преспокойно орошал тающим салом
всех своих собутыльников без изъятия. При виде этой компании я  невольно
улыбнулся про себя: а я-то их боялся!
   Они весьма благожелательно, хотя и косноязычно приветствовали и  меня
самого и мою наспех состряпанную историю, будто я шел из Пиблса да  зап-
лутался, и, теснясь и толкаясь, провели меня в комнату, где  только  что
пили: то был обычный грязный пивной зал, в камине пылал огонь,  на  полу
валялась пропасть пустых буты