к
столу в подобающем виде.
   Дворецкий совершенно меня успокоил.
   - Мы уже давно вас ожидаем, и все для вас готово, - сказал он.
   Так оно и оказалось. Для меня была приготовлена комната  внушительных
размеров; в окна с частым переплетом проникали последние отблески зимне-
го заката и смешивались с игрою жаркого пламени в камине;  постель  была
постлана, фрак и прочее платье проветривалось перед огнем, и из дальнего
угла комнаты навстречу мне, искательно и робко улыбаясь, выступил слуга,
совсем еще юнец. Мечта, которая издавна жила  во  мне,  казалось,  нако-
нец-то исполнилась. Все было так, словно я лишь  накануне  покинул  этот
дом и эту комнату; я воротился домой и впервые в жизни понял  силу  слов
"родной дом" и "добро пожаловать".
   - Все ли здесь гак, как вы бы желали, сэр? - спросил мистер Доусон. -
А это Роули, он в полном вашем распоряжении. Он еще не то  чтобы  совсем
обученный камердинер, но мусью Поуль, лакей господина виконта,  преподал
ему кой-какие уроки, и есть надежда, что из него выйдет толк.  Коли  вам
что понадобится, сэр, вы только извольте приказать Роули, а я почту дол-
гом приглядеть, чтобы все исполнено было самолучшим образом.
   Изрекши все это, величественный и уже ненавистный мне  мистер  Доусон
удалился и оставил - меня наедине с Роули. Могу  сказать,  что  сознание
"мое впервые пробудилось в тюрьме Аббатства, среди мужественных и  чест-
ных людей, являвших собою зрелище порою прекрасное, а порою трагическое,
которые в ожидании часа казни лишены были всякого комфорта, и я  никогда
не знал роскоши и удобств, привычных для человека моего круга. Мне прис-
луживали только в гостиницах. Своим туалетом я долгое время занимался на
военный лад, по большей части в траншее, да и то наспех, пока не заигра-
ют сигнал к атаке. И не удивительно, что я поглядел на своего камердине-
ра с некоторой даже робостью. Но тут же вспомнил, что если он мой первый
камердинер, то ведь и я его первый господин. Мысль эта меня  подбодрила,
и голосом, исполненным уверенности, я потребовал ванну.  Ванная  комната
оказалась тут же, за стеною; вода была нагрета с неправдоподобной  быст-
ротой, и в скором времени, запахнувшись в халат и наслаждаясь  ощущением
довольства и комфорта, я откинулся на спинку кресла  перед  зеркалом,  а
Роули со смешанным чувством гордости и  тревоги,  мне  вполне  понятным,
приготовлял все необходимое для бритья.
   - Вот что, Роули, - заговорил я, еще не решаясь  вверить  себя  столь
неопытному командиру. - Надежное ли это дело? Ты хорошо  владеешь  своим
оружием?
   - Да, милорд, - отвечал он. - Уверяю вас, ваше сиятельство, можете на
меня положиться.
   - Прошу прощения, мистер Роули, но для краткости не называй меня, по-
жалуйста, вашим сиятельством, когда мы с тобою наедине, -  сказал  я.  -
Говори просто мистер Энн, этого вполне достаточно. Так принято у меня на
родине, и, я полагаю, тебе это известно.
   Он поглядел на меня озадаченно.
   - Но ведь вы такой же виконт, как виконт мистера Поуля, разве нет?  -
спросил он.
   - Как виконт мистера Поуля? - со смехом повторил я. - Можешь быть со-
вершенно спокоен, йиконт мистера Роули "и в чем ему не уступит. Но,  ви-
дишь ли, так как я происхожу от младшей ветви, я прибавляю к титулу свое
имя. Ален - виконт, а я - виконт Энн. И, называя  меня  мистер  Энн,  ты
нисколько не погрешишь против этикета.
   - Как прикажете, мистер Энн, - послушно отвечал юноша. - А вот насчет
бритья, сэр, будьте благонадежны и ничего не  опасайтесь.  Мистер  Поуль
говорит, я очень к этому делу способный.
   - Мистер Поуль? - повторил я. - По-моему, это совсем  не  французское
имя.
   - Нет, не французское, сэр, конечно, нет, милорд, - в  порыве  откро-
венности отвечал мой слуга. - Конечно же, - нет, мистер Энн, никакое оно
не французское. По-настоящему-то его уж, верно, зовут мистер Поул.
   - Стало быть, мистер Поуль - камердинер виконта?
   - Да, мистер Энн, - отвечал он. - У него тяжелая должность, очень тя-
желая. Виконт уж больно привередливый господин. Вы, по-моему, не  такой,
мистер Энн, - прибавил он, доверительно улыбаясь мне в зеркале.
   Роули можно было дать лет шестнадцать; был он строен, лицо имел  при-
ятное, веселое, осыпанное веснушками, а в глазах у него плясали задорные
огоньки. Глядел этот плут и робко-просительно и восхищенно -  выражение,
которое сразу показалось  мне  знакомым.  Я  вспомнил  свое  отрочество,
вспомнил свои страстные, давно миновавшие восторги и предметы этих  вос-
торгов, давно развенчанные или покончившие счеты с нашим  миром.  Помню,
как жаждал я всякий раз служить очередному обожаемому  мною  герою,  как
говорил себе, что рад бы пойти за него на  смерть,  и  насколько  значи-
тельней и прекрасней они мне казались, чем были на самом деле. И сейчас,
глядя в зеркало на лицо Роули, я словно улавливал в нем  чуть  приметное
отражение, отблеск того света, которым озарена была моя юность. Я всегда
утверждал (отчасти наперекор своим друзьям), что прежде всего я  человек
бережливый и, уж конечно, нипочем не расстанусь  с  такой  великой  цен-
ностью, как мальчишеское преклонение.
   - Послушай, мистер Роули, - сказал я, - да ты превосходный брадобрей!
   - Спасибо на добром слове, милорд, - отвечал он. - Мистер Поуль  нис-
колько не боялся, когда я его брил. Да разве я пошел бы на  такую  долж-
ность, сэр, ежели бы не был вполне в себе уверен по этой части. Мы  ведь
поджидали вас целый месяц и уж как готовились к вашему приезду! День ото
дня поддерживали огонь в камине, и постель всегда была постлана,  ну,  и
все прочее тоже! Как стало известно, что вы приедете, сэр,  так  меня  и
определили на эту должность, и уж с того часу я вертелся как белка в ко-
лесе. Только услышу, кто-то подъезжает к дому, - пулей к  окну!  Сколько
раз, бывало, обманывался, а нынче только вы из  фаэтона  вышли,  я  враз
признал, что это мой... что это вы и есть. Ну и ждали же вас! А уж нынче
как приду ужинать, я буду в людской первый человек: всей прислуге  страх
как охота все про вас разузнать!
   - Что ж, - сказал я, - надеюсь, ты дашь обо мне недурной отзыв:  дес-
кать, трезвый, серьезный, усердный, нрава спокойного и с наилучшими  ре-
комендациями с последнего места службы!
   Он смущенно засмеялся.
   - У вас кудри больно хороши, - сказал  он,  видно,  желая  переменить
разговор. - Правда, виконт тоже ходит весь в кудрях, только вот  потеха,
мистер Поуль говорит, волосы-то у него не сами вьются, от природы-то они
прямые, ровно палки. Стареет наш виконт. Больно веселая  у  него  жизнь,
правду я говорю, сэр?
   - Я, видишь ли, почти ничего о нем не знаю, -  отвечал  я.  -  Разные
ветви нашего рода уже давно живут врозь, да притом я чуть не  с  детства
солдат.
   - Солдат, мистер Энн? - пылко воскликнул Роули. - И ранены были?
   Не могу же я разочаровать человека, если  он  мною  восхищается,  это
противу моих правил, а потому я спустил с плеча халат  и  молча  показал
шрам от раны, полученной в Эдинбургской крепости. Роули посмотрел на не-
го с благоговейным страхом.
   - Вон что, - продолжал он, - отсюда и разница!
   Все дело в том, как проживешь свой век. Тот виконт  только  и  знает,
что скачки да игру в кости, и так всю жизнь. Что ж, это как  полагается,
но только я - вот что скажу: толку от этого чуть. А вот...
   - А вот - что, мистер Роули? - подбодрил я его, ибо он умолк.
   - Да, милорд? - отозвался он. - Что ж, сэр, я и впрямь так говорил. А
теперь, как вас увидел, и опять скажу!
   Я не мог не улыбнуться при этом взрыве, и мошенник поймал  в  зеркале
мою улыбку и улыбнулся мне в ответ.
   - И опять скажу, мистер Энн, - вновь заговорил он. - Я ведь много че-
го понимаю. Я могу отличить, кто настоящий джентльмен, а кто нет. Пускай
мистер Поуль катится куда подале вместе со своим  хозяином!  Прошу  про-
щенья, мистер Энн, за этакие слова, - прибавил он,  вдруг  покраснев  до
ушей. - Мистер Поуль особливо предупреждал меня не болтать лишнего.
   - Благопристойность прежде всего, - сказал я. - Бери пример со  стар-
ших по чину.
   После этих моих слов мы занялись одеванием. Я удивился, что все пред-
меты туалета превосходно сидят на мне: не кое-как,  подобно  солдатскому
обмундированию или готовому платью, а так хорошо  пригнаны,  словно  они
вышли из рук искусного, опытного художника, работавшего с любовью и  для
приятного ему заказчика.
   - Поразительно! - воскликнул я. - Все мне как раз впору.
   - А как же, мистер Энн, ведь у вас и рост и вся стать  одинаковые,  -
сказал Роули.
   - У кого у нас? О ком ты? - спросил я.
   - О виконте, - отвечал он.
   - Проклятие! Так что же, это платье тоже принадлежит виконту? - воск-
ликнул я.
   Но Роули поспешил меня успокоить. Едва стало известно, что  я  приез-
жаю, граф озаботился, чтобы моим  гардеробом  занялись  его  собственный
портной и портной виконта; а так как, по слухам, мы друг с другом  очень
схожи, платье мне шили по меркам Алена.
   - Все делалось нарочно для вас, мистер Энн. Уж не сомневайтесь,  граф
ничего не делает кое-как: огонь в каминах жгли день и ночь, платье зака-
зали самолучшее, и слугу для вас тут же стали обучать.
   - Что ж, - сказал я, - огонь хорош, платье лучше некуда, да  и  слуга
под стать, мистер Роули!.. И надобно еще сказать о моем кузене -  о  ви-
конте мистера Поуля, - фигура у него отменная.
   - Да вы не верьте, мистер Энн, - заявил всезнающий Роули, - его затя-
гивают в корсет, а то бы ему нипочем не влезть в свое платье.
   - Ну, ну, мистер Роули, - сказал я, - это уж называется сплетничать и
выносить сор из избы! Не обманывайся. Знаменитейшие  мужи  древности,  в
том числе и Цезарь, и Ганнибал, и папа Иоанн, были бы очень рады,  ежели
бы в наших с Аденом летах могли последовать его примеру. Это общая  беда
и, право же, - сказал я, отвешивая себе в зеркале поклон, словно собрал-
ся танцевать менуэт, - когда плод трудов так хорош,  у  кого  повернется
язык сказать худое слово?
   С туалетом было покончено, и я отправился  навстречу  новым  приятным
неожиданностям. Моя комната, мой слуга, мое платье превзошли самые  сме-
лые надежды; обед - суп да и все прочие блюда - пробуждал  аппетит.  Кто
бы мог подумать, что человеку под силу столько съесть за один раз! Я да-
же не предполагал, что на свете  найдется  гениальный  повар,  способный
сотворить из обыкновенной говядины и баранины столь разнообразные и вос-
хитительные деликатесы. Вино не уступало всему прочему, доктор  оказался
приятнейшим собеседником, к тому же я не, мог удержаться от мысли,  что,
быть может, именно я стану обладателем всего этого богатства, всей  рос-
коши и изобилия. Это, разумеется, никак не походило ни на жизнь простого
солдата и обед из солдатского котла, ни на жизнь узника  и  его  скудный
рацион, ни на прозябание беглеца и ужасы крытой повозки.
 
 
   ГЛАВА XVII
   СУМКА ДЛЯ БУМАГ
 
   Едва отобедав, доктор извинился и поспешил к больному;  почти  тотчас
позвали и меня и по широкой лестнице, а потом  бесчисленными  коридорами
повели в спальню моего двоюродного деда. Не забудьте, что до сей  минуты
я еще не встречался с этим необыкновенным человеком, видел лишь  доказа-
тельства его богатства и доброты. Вспомните также, что  с  малых  лет  я
слышал, как его бесчестят и поносят. В обществе, в котором вращался  мой
отец, первый эмигрант никак не мог  рассчитывать  на  доброе  слово.  По
рассказам, что до меня доходили, мне нельзя было составить о нем  ясного
понятия; даже Роумен нарисовал не слишком привлекательный  его  портрет,
и, когда меня ввели в комнату графа, я поглядел на него критическим взо-
ром. Он полулежал, полусидел на подушках на узенькой кроватке,  не  шире
походной койки, и словно не дышал. Ему было около восьмидесяти, и он  не
выглядел моложе своих лет; не то чтобы лицо его было слишком изборождено
морщинами, но казалось, во всем теле его больше  нет  ни  кровинки,  все
краски выцвели, выцвели даже глаза, которые он теперь уже почти не  отк-
рывал, точно свет утомлял его. Однако в выражении его лица было  столько
насмешливого коварства, что мне стало не по себе, почудилось, будто, ле-
жа вот так, со скрещенными на груди руками, он, точно паук, подстерегает
жертву. Речь его была неспешна и учтива, но не громче вздоха.
   - Приветствую вас, Monsieur le Viconte Anne [33], - сказал он,  глядя
на меня в упор поблекшими глазами, но не шевелясь на своих подушках. - Я
посылал за вами и благодарю вас за любезность, с коей вы  поспешили  ис-
полнить мою просьбу. На свою беду, я не могу встать, чтобы поздороваться
с вами должным образом. Надеюсь, вам в моем доме оказали достойный  при-
ем?
   - Monsieur mon oncle [34], - сказал я с низким поклоном,  -  я  почел
долгом явиться на зов старшего в роде.
   - Превосходно, - сказал он. - Благоволите сесть. Я был бы  рад  услы-
шать некоторые новости - если только можно  назвать  новостями  события,
которым минуло уже двадцать лет, - о том, чему в конечном счете я обязан
удовольствием видеть вас здесь.
   От нерадостных воспоминаний, которые нахлынули на меня при  этих  его
словах, а также и от холодности его обращения мною овладело уныние.  Мне
казалось, я попал в пустыню, где нет ни единой  близкой  души,  и  слова
восторженной благодарности за оказанный мне прием замерли у меня на  гу-
бах.
   - Это недолгий рассказ, ваша светлость, - сказал я. - Сколько я пони-
маю, вам известно, как закончили свой жизненный путь мои несчастные  ро-
дители? Остальное - всего лишь обычная судьба бездомного щенка.
   - Вы правы, - сказал он. - Я знаком с этой прискорбной историей и со-
жалею о случившемся. Мой племянник, ваш отец, был из тех, кто не внемлет
ничьим советам. Будьте любезны, просто расскажите мне о себе.
   - Боюсь, поначалу я рискую оскорбить ваши чувства, -  заговорил  я  с
горькой улыбкой, - ибо повесть моя начинается у подножия гильотины. Ког-
да в ту ночь огласили список и в нем оказалось имя моей матушки,  я  был
уже достаточно взрослым, если не по годам, то по скорбному опыту,  чтобы
понять меру постигшего меня несчастья. Она... - На минуту я умолк. - До-
вольно будет сказать, что ее подруга, мадам де Шассераде, обещала ей по-
заботиться обо мне, и тюремщики наши  соблаговолили  разрешить  мне  ос-
таться в Аббатстве. То было единственное мое убежище; во всей Франции не
нашлось иного угла, кроме тюрьмы, где я мог бы приклонить голову. Я  ду-
маю, граф, вы не хуже меня представляете себе, что это была за  жизнь  и
как там свирепствовала смерть. Прошло совсем немного времени, и в списке
появилось имя мадам де Шассераде. Она препоручила меня заботам мадам  де
Нуайто, а та, в свой черед, передала меня мадмуазель де Брей; у меня бы-
ло еще много попечительниц. Я оставался, а они  сменялись,  как  облака;
два-три дня они заботились обо мне, а потом приходилось прощаться  наве-
ки, и где-то в окружавшем нас бушующем Париже наступала кровавая развяз-
ка. Я был последнею любовью, единственным утешением этих обреченных жен-
щин. Мне довелось участвовать во многих жестоких сражениях,  милорд,  но
такого мужества я более не встречал. Все там делалось с улыбкой,  как  и
полагается в высшем свете; belle maman [35] - так научили меня  называть
моих попечительниц, и день-другой новая "милая  мамочка"  лелеяла  меня,
развлекала, учила танцевать менуэт и читать молитвы, а потом, нежно  об-
няв на прощание, с улыбкой отправлялась по  пути  своих  предшественниц.
Были и такие, которые плакали. И все это называлось детством! А тем вре-
менем мсье де Кюламбер не спускал с меня глаз и хотел взять из Аббатства
под свою опеку, но мои "милые мамочки" одна за  другой  противились  его
желанию. Где я буду в большей безопасности, возражали они, и что станет-
ся с ними без их любимца? Что ж, скоро я узнал, какова она, эта безопас-
ность! Наступил страшный день резни; в тюрьму ворвались толпы народа; на
меня никто не обращал внимания, даже последняя моя "милая мамочка",  ибо
ее постигла ужасная судьба. Я бродил в совершенной  растерянности,  пока
меня не отыскал какойто человек, явившийся от мсье де Кюламбера.  По-ви-
димому, его нарочно за этим и отрядили; чтобы проникнуть внутрь  тюрьмы,
он, похоже, запятнал себя немалой кровью - такова была цена, заплаченная
за ничтожное, хнычущее существо! Он взял меня за руку -  его  рука  была
влажная, и моя тотчас окрасилась алым, - и я без  всякого  сопротивления
пошел с ним. Когда мы поспешно покидали тюрьму, я  запомнил  лишь  одно:
какою в эту минуту расставания увидел я мою последнюю "милую маму".  Же-
лаете, чтобы я рассказал вам об этом, граф? -  с  внезапной  горячностью
спросил я.
   - Не вдавайтесь в неприятные подробности, - бесстрастно сказал граф.
   И при этих его словах я столь же внезапно остыл. Еще минуту  назад  я
был на него зол, я не хотел его щадить, а в это мгновение  вдруг  понял,
что щадить некого. От природного ли бессердечия, оттого ли, что уж очень
он был стар годами, но только душа не обитала в этом теле, и мой  благо-
детель, который в ожидании меня целый месяц  поддерживал  огонь  в  моей
комнате, единственный мой родич - если не  считать  Алена,  оказавшегося
наемным шпионом, - затоптал последнюю, еще теплившуюся во мне искру  на-
дежды и интереса.
   - Да, разумеется, - сказал я. - К тому же и рассказ о том  неприятном
дне подходит к концу. Меня привели к мсье де Кюламберу - я полагаю, сэр,
вам известен аббат де Кюламбер?
   Граф кивнул, не открывая глаз.
   - Он был на редкость храбрый и ученый человек...
   - И поистине святой, - любезно прибавил дядя.
   - И поистине святой, как вы справедливо заметили, - продолжал я. -  В
дни террора он делал бесконечно много добра и, однако, избежал  гильоти-
ны. Он воспитал меня и дал мне образование. Это в его  доме  в  Даммари,
близ Мелена, я познакомился с вашим поверенным мистером Вайкери, который
прятался там, но в конце концов пал жертвой банды chauffeurs.
   - Бедняга Вайкери! - заметил дядя. - Он много раз бывал во Франции по
моим поручениям, и это была его первая  неудача.  Quel  charmant  homme,
n'est-ce pas [36]?
   - Необыкновенно милый, - отвечал я. - Но мне не хочется далее затруд-
нять вас этим рассказом, ведь подробности таковы, что вам,  естественно,
не слишком приятно будет их слушать. Довольно сказать, что по совету са-
мого мсье де Кюламбера я восемнадцати лет распрощался с этим своим  доб-
рым наставником и его книгами и пошел служить Франции; с той поры я вое-
вал и старался при этом не посрамить свой род.
   - Вы недурной рассказчик; vous avez la voix chaude [37], - сказал дя-
дя, поворотясь на подушках, словно бы желая получше меня  разглядеть.  -
Мне дал о вас отменный отзыв мсье де Мозеан, которому вы помогли в Испа-
нии. Значит, аббат де Кюламбер, сам человек хорошего рода, дал вам обра-
зование. Да, вы вполне подходите. У вас отличные манеры, приятная  внеш-
ность, а это никогда не лишнее. У нас в роду у всех приятная  внешность,
даже за мною числятся кое-какие победы, и память о них радует меня и  по
сей день. Я намерен, племянник, сделать  вас  своим  наследником.  Я  не
слишком доволен старшим моим племянником, мсье виконтом: он не  оказывал
мне должного уважения, а ведь это была бы всего лишь  дань  моим  летам.
Есть у меня и другие причины для недовольства.
   Я готов был наотрез отказаться от этого столь  холодно  предложенного
наследства. Однако же нельзя было не принять во внимание, что  граф  уже
стар и, как-никак, мне родня; притом я был беден,  как  церковная  мышь,
находился в крайне затруднительном положении, а в сердце моем  жила  на-
дежда, которая  благодаря  этому  наследству  могла,  пожалуй,  сбыться.
Нельзя также забывать, что, несмотря на свою холодность, дядя мой с  са-
мого начала был чрезвычайно щедр и... я чуть было не написал - добр,  но
слово это к нему никак не идет. Нет, право же, я  обязан  ему  некоторой
благодарностью, и отплатить за его заботы оскорблением, да еще когда  он
лежит н