уках этот мешочек, еще теплый  от  девичьей
груди, повертел его и увидел, что на нем  вышито  пунцовым  шелком  одно
слово "Энн", а над ним - шотландский лев на задних лапах, подражание той
жалкой игрушке, которую я вырезал для нее когда-то... давным-давно!
   - Твой подарок всегда со мною, - прошептала она.
   Я сунул мешочек в нагрудный карман, вновь завладел ее руками  и  упал
перед ней на колени, прямо на камни.
   - Флора, ангел мой! Любовь моя!
   - Шшш!
   Она отпрянула. На тропинке послышались тяжелые шаги. Я едва успел на-
кинуть на голову шаль миссис Гилкрист и усесться на камень, и  тут  мимо
каменоломни торопливо прошли две веселые деревенские кумушки.  Разумеет-
ся, они нас заметили, более того, вытаращили на нас глаза и о чем-то пе-
ремолвились вполголоса, а мы так и застыли, глядя друг на друга.
   - Они решили, что у нас тут пикник, - шепнул я.
   - Странно, что они ничуть не удивились, - сказала  Флора.  -  Ты  так
выглядишь...
   - Они видели меня сбоку, я закутался шалью, ноги мои скрывал  камень,
и они, верно, приняли меня за какую-то старуху на прогулке.
   - Ну, час для пикника совсем неподходящий, - заметила моя умница, - а
уж погода и подавно.
   Не успел я ответить, как на тропинке снова послышались шаги.  На  сей
раз это был старый крестьянин с пастушьим пледом на плечах и в шапке, от
тумана словно припудренной мельчайшими капельками влаги. Он  остановился
подле нас и кивнул, тяжело опираясь на посох.
   - Экое ненастное утро. Вы, верно, из Либерна? " -  Считайте,  что  из
Пиблса, - отвечал я, плотнее заворачиваясь в шаль, чтобы  скрыть  преда-
тельский бальный наряд.
   - Гм, Пиблс, - задумчиво промолвил старик. - В такую даль  я  еще  не
забирался. Хоть и подумывал сходить. Только не знал, понравится  ли  мне
там. Вот что, я бы на вашем месте не стал прохлаждаться  тут,  ежели  не
хотите упустить самую потеху. Как бы и мнето не опоздать.
   И он зашагал дальше. Что бы это могло значить?  Мы  прислушивались  к
его удаляющимся шагам. Не успели они замереть вдали,  как  я  вскочил  и
схватил Флору за руку.
   - Ты слышишь? Господи боже, это еще что такое?
   - Похоже на "Веселую охоту в Каледонии" в обработке Гоу. Играет духо-
вой оркестр.
   Как ревнива судьба! Ужели все боги Олимпа сговорились  высмеять  нашу
любовь и заставить нас расстаться под звуки "Веселой охоты в Каледонии",
да еще в обработке Гоу, в минорных полутонах? Несколько секунд мы с Фло-
рой молча смотрели друг на друга, охваченные страшным  подозрением  (как
сказал бы один из поздних английских бардов). Потом она кинулась к троп-
ке и поглядела вниз, на подножие холма.
   - Бежим, Энн! Там идет еще много народу!
   Мы бросили неубранными остатки завтрака и, взявшись за руки, побежали
по тропинке на север. Почти сразу же она круто повернула, и мы очутились
на открытом месте на склоне холма. Тут мы ахнули и остановились как вко-
панные.
   Под нами расстилался зеленый луг, усеянный людьми - тут собралось  по
меньше мере человек триста, - и над самой серединой этого сборища,  там,
где оно сгущалось дочерна, словно пчелиный рой, парила не только  унылая
музыка "Веселой охоты в Каледонии", но и еще нечто  более  вещественное,
размерами и формой подобное джину, который вырвался из бутылки, как  это
описано в остроумнейшей книге "Тысяча и одна ночь". Это и был  воздушный
шар Байфилда - исполинское чудище под названием "Люнарди", - и  его  как
раз надували.
   - Проклятый Байфилд! - вырвалось у меня.
   - А кто это Байфилд?
   - Воздухоплаватель и зловредный шутник, дорогая; видно, потому  он  и
расписал свой воздушный шар полосами голубого и кирпичного цвета и  пос-
тавил его вместе с духовым оркестром прямо у меня на дороге как раз тог-
да, когда мне надобно удирать. Этот человек преследует меня, точно  злой
рок... - Я умолк на полуслове и призадумался. "А, в сущности, почему  бы
и нет?" - промелькнуло у меня в голове.
   Тут Флора жалобно вскрикнула, и я круто обернулся - позади нас на ка-
менной тропе стояли майор Шевеникс и Рональд.
   Юноша выступил вперед и, не отвечая на мой поклон, взял Флору за  ло-
коть.
   - Ты сейчас же пойдешь домой.
   - Ну зачем же так? - сказал я, касаясь его плеча. - Ведь минут  через
десять нам предстоит редкостное зрелище.
   Он яростно ко мне обернулся.
   - Ради бога, Сент-Ив, не затевайте ссору, время для этого  самое  не-
подходящее. Вы уже и так бессовестно скомпрометировали мою сестру!
   - После того, как вы по наущению и с помощью первого попавшегося  ма-
йора пехотных войск взялись следить за вашей сестрой, я бы вам посовето-
вал не бросаться словом "компрометировать". И еще: при том,  сколь  мало
считаются с ее чувствами, вполне просительно, что сестра  ваша  выразила
свое негодование не словом, а делом.
   - Майор Шевеникс - друг нашей семьи.
   Однако, произнося эти слова, юноша покраснел.
   - Ах, вот как? - переспросил я. - Значит, это  ваша  тетушка  просила
его помощи? Нет, нет, дорогой Рональд, вам нечего мне ответить. И  ежели
вы станете и впредь оскорблять вашу сестру, сэр, я позабочусь, чтобы  за
это постыдное поведение вы получили по заслугам.
   - Прошу извинить, - вмешался майор, выступая вперед. - Рональд  прав,
сейчас не время для ссор, и,  как  вы  справедливо  заметили,  сэр,  нам
предстоит интереснейшее зрелище. Сыщик и его  люди  уже  поднимаются  на
холм. Мы их видели, и, могу прибавить, экипаж вашего кузена стоит  внизу
на дороге. Дело в том, что за мисс Гилкрист следили и  видели,  как  она
поднялась сюда; мы сразу подумали, что она, возможно, идет в  каменолом-
ню, и решили подняться с другой стороны. Вот, взгляните! - И он торжест-
вующе показал наверх.
   Я поднял голову. Да, в эту самую минуту на вершине холма, ярдах в пя-
тистах слева от нас, появилась фигура в серой шинели, а следом за ней  -
мой старый знакомец в молескиновом жилете; оба тут же начали  спускаться
к нам.
   - Джентльмены, - объявил я, - мне, видно,  следует  вас  благодарить.
Ваш хитроумный план был, без сомнения, порожден единственно вашей добро-
той.
   - Наш долг - думать о мисс Гилкрист, - сухо заметил майор.
   Но Рональд вдруг воскликнул:
   - Скорей, Сент-Ив! Бегите назад по тропе! Мы вам не помешаем, обещаю!
   - Благодарствую, друг, но у меня иной план. Флора, - сказал я и  взял
ее за руку, - пришла пора нам расстаться. Следующие пять минут решат на-
шу судьбу. Мужайся, любимая, и да будут твои мысли со мной, покуда я  не
ворочусь к тебе.
   - Где бы ты ни был, я буду думать о тебе, Энн! Что бы ни случилось, я
буду любить тебя. Иди, и да хранит тебя господь.
   И она обернулась к майору, тяжело дыша, раскрасневшаяся и  смущенная,
но глаза ее горели решимостью и вызовом.
   - Скорей! - закричали вдруг в один голос Флора и Рональд.
   Я поцеловал ей руку и ринулся вниз с холма.
   Позади раздался крик; я оглянулся и увидел, что мои преследователи  -
теперь их было уже трое, ибо за ними поспешал в  качестве  доезжачего  и
мой дородный кузен, - повернули и бегут за мной; я перескочил через  ру-
чей и помчался прямо к заполненной народом  огороженной  части  луга.  У
входа в ограду сидел на складном стуле сонный толстяк, рыхлый и  пухлый,
как перина; он дремал перед столиком, на котором стояла чашка  с  шести-
пенсовиками. Я бросился к нему и протянул крону.
   - Сдачи нету, - буркнул он, просыпаясь и вытаскивая из кармана  пачку
розовых билетиков.
   - И не надо! - крикнул я, на ходу схватил билет и проскочил за  огра-
ду.
   Прежде чем смешаться с толпой, я позволил себе  еще  раз  оглянуться.
Впереди теперь бежал Молескиновый жилет, он уже достиг  ручья,  за  ним,
поотстав шага на три, пыхтел рыжий, а мой кузен, задыхаясь -  я  с  удо-
вольствием подумал, что нелегко ему дается такая гонка, - уже почти сбе-
жал с восточного склона холма. Толстяк, опершись о свою  загородку,  все
еще провожал меня глазами. Я был без шляпы, во фраке, и он,  без  сомне-
ния, принял меня за прожигателя жизни, эдакого шалого гуляку, который не
находит себе места утром после весело проведенной ночи.
   И тут меня осенило. Надобно забраться в гущу толпы: ведь толпа всегда
снисходительна к пьяным. Я немедля постарался изобразить из себя распут-
ного пьянчужку: икая, спотыкаясь  и  покачиваясь,  я  протискивался  все
дальше, заплетающимся языком цветисто и пространно извинялся перед всеми
и каждым, и мне  давали  дорогу;  зеваки  расступались  передо  мной  со
свойственным им добродушием.
   Люди соскучились стоять и ждать, и по пятам за мною струился  веселый
смешок - надобно же им было развлечься. В жизни не видал я сборища,  ко-
торое так безрадостно дожидалось бы  обещанного  представления.  Правда,
дождь уже перестал, и засияло солнце, но обладатели  зонтиков  никак  не
соглашались опустить их и все еще держали над головой  с  таким  мрачным
видом, точно бросали вызов сжалившейся над ними наконец природе и  судо-
рожным усилиям худшего во всем городе оркестра, который пытался их  раз-
веселить.
   - Скоро он наполнится, Джок?
   - Скоро.
   - И тут же полетит?
   - Да уж верно так.
   - Ты в шестой раз смотришь?
   - Вроде того.
   Мне вдруг подумалось, что, ежели бы мы собрались не на торжество Бай-
филда, а на его похороны, все глядели бы куда веселей.
   Сам Байфилд перевесился через край корзины, над  которою  покачивался
шар, размалеванный бурыми и голубыми полосами, и хмуро и деловито  отда-
вал распоряжения. Впрочем, быть может,  он  просто  прикидывал,  сколько
продано билетов. Я протиснулся вперед в ту минуту, когда  его  помощники
убирали кишку, по которой в шар накачивали водород, и  "Люнарди"  посте-
пенно распрямлялся и натягивал канаты. Кто-то шутки ради подтолкнул  ме-
ня, и я оказался на свободной площадке под шаром.
   Вдруг меня окликнули, я" круто оборотился и задрал голову.
   - Кого я вижу! Черт меня побери, да это же Дьюси! Товарищ моей юности
и опора преклонных лет! Как поживаете?
   Это оказался мой шалый приятель Далмахой! Он цеплялся за один из  де-
сятка канатов, что удерживали воздушный шар, и вид  у  него  был  такой,
точно все происходящее - дело единственно его рук и  его  искусства;  он
был так неописуемо и непревзойденно пьян, что все ухищрения,  с  помощью
которых я пробрался сквозь толпу,  показались  мне  попросту  бездарным,
жалким кривляньем.
   - Уж извините, не могу выпустить канат. Собственно, мы всю ночь  глаз
не сомкнули. Байфилд нас покидает, он жаждет скитаться в мирах, где  еще
не ступала нога человека...
   Пернатых вольный рой крылами режет выси,
   Куда вовек не взмыть ни окуню, ни рыси.
   - Но Байфилд это сделает - Байфилд  в  своем  великанском  "Дурарди".
Один удар ножа (я все надеюсь, что он придется не по моей руке) - и  ка-
нат разрублен, наш общий друг парит в эмпиреях. Но он  вернется.  О,  не
грусти, он будет здесь опять и снова примется за эти окаянные полеты. По
Байфилду, это и есть закон тяготения.
   Мистер Далмахой заключил свою речь неожиданно  -  затрубил,  подражая
рожку почтовой кареты; я взглянул вверх и увидел над краем корзины голо-
ву и плечи Байфилда,
   Он сразу же сделал вполне естественный вывод из моего наряда и  пове-
дения и громко застонал.
   - Уходите, Дьюси! Убирайтесь отсюда. Хватит с меня и одного  болвана.
Вы двое обращаете мой полет в посмешище.
   - Байфилд! - нетерпеливо перебил я. - Я не пьян. Скорей спустите  мне
лестницу! Сто гиней, если вы возьмете меня с собой! - Я  уже  заметил  в
толпе человек за десять от меня рыжую голову второго сыщика.
   - Ну, ясно, такое можно ляпнуть только спьяну! - отвечал  Байфилд.  -
Убирайтесь или хоть ведите себя пристойно. Я буду говорить  речь.  -  Он
прокашлялся: - Леди и джентльмены...
   Я сунул ему под нос пачку ассигнаций.
   - Вот деньги. Ради бога, прошу вас! За мной гонятся судебные  приста-
вы! Они тут, в толпе!
   - ...зрелище, которое вы почтили своим просвещенным вниманием...  Го-
ворю вам, не могу! - Он глянул через плечо в глубь корзины.  -  ...Вашим
просвещенным вниманием, не требует долгих объяснений и похвал.
   - Слушайте, слушайте! - закричал Далмахой.
   - Ваше присутствие здесь доказывает искренность вашего интереса...
   Я развернул ассигнации у него перед носом. Он моргнул, но  решительно
возвысил голос.
   - Вид одинокого путешественника...
   - Двести! - выкрикнул я.
   - Вид двухсот одиноких путешественников...  зрелище,  зародившееся  в
мозгу Монгольфье и Чарльза... А, к черту! Никакой я  не  оратор.  Какого
дьявола...
   Толпа сзади колыхнулась, заволновалась.
   - Гони этого пьяного осла! - выкрикнул кто-то.
   Тотчас я услышал голос моего кузена - он требовал, чтобы ему дали до-
рогу. Уголком глаза я на миг увидел его багровую, вспотевшую  физиономию
- он перепрыгивал через баллоны, из которых в шар перекачивали  водород.
И тут Байфилд выбросил мне веревочную лестницу, закрепил ее, и вот я уже
карабкаюсь по ней, как кошка.
   - Руби канаты!
   - Держите его! - завопил мой кузен.  -  Держите  шар!  Это  Шандивер,
убийца!
   - Руби канаты! - еще того громче заорал Байфилд, и, к моему несказан-
ному облегчению, я увидел, что Далмахой старается изо всех  сил.  Чья-то
рука ухватила меня за пятку. Под рев толпы я отчаянно лягнул ногой и по-
чувствовал, что удар достиг цели - каблук пришелся кому-то по зубам. И в
тот миг, когда толпа рванулась за мною, шар закачался и прянул ввысь,  а
я подтянулся на руках и перевалился через край корзины внутрь.
   Я мигом вскочил и выглянул наружу. У меня язык чесался крикнуть Алену
на прощание словечко-другое, но, увидав  сотни  запрокинутых  искаженных
лиц, я онемел, как от удара. Вот где моя истинная погибель - в этой  жи-
вотной ярости внезапно сбитой с толку толпы.  Это  стало  мне  ясно  как
день, и я ужаснулся. Да Ален и не услыхал бы меня: когда я ударил  ногой
Молескиновый жилет, сыщик повалился прямо на моего  кузена,  и  оба  они
скатились с лестницы наземь, причем грузный наемник всей своей  тяжестью
придавил Алена, и тот лежал, раскинув руки, как пловец, зарывшись  носом
в жидкую грязь.
 
 
   ГЛАВА XXXIII
   НЕСУРАЗНЫЕ ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛИ
 
   Все это я заметил с одного взгляда, секунды за три, а  то  и  меньше.
Крики под нами обратились теперь в низкий рокочущий гул. И вдруг  сквозь
этот гул прорвался женский крик - отчаянный, пронзительный вопль, - и за
ним наступила тишина. Потом, точно залаяла стая гончих, новые  -  голоса
подхватили этот крик, он все разрастался, и вскоре весь луг гремел  тре-
вогой.
   - Что за дьявольщина? - спросил меня Байфилд. - Что  еще  там  стряс-
лось? - И он кинулся к борту корзины. - Господи, да это же Далмахой!
   И в самом деле, под нами, на обрывке каната,  между  небом  и  землей
болтался этот злосчастный олух. Он первым обрубил привязь - и притом ни-
же того места, за которое ухватился; пока остальные рубили другие  кана-
ты, Далмахой изо всех сил удерживал свой конец и даже из какой-то дурац-
кой осторожности дважды обмотал его вокруг кисти. И когда  шар  рванулся
вверх, у Далмахоя, разумеется, земля ушла из-под ног, а он спьяну не до-
гадался высвободиться и спрыгнуть. И теперь, изо всех сил цепляясь обеи-
ми руками за обрывок каната, он уносился ввысь, точно ягненок, выхвачен-
ный коршуном из стада.
   Но все это мы поняли после.
   - Абордажный крюк! - крикнул Байфилд.
   Ибо канат, на котором повис Далмахой, был укреплен под днищем  корзи-
ны, и просто дотянуться до него было невозможно. Второпях доставая абор-
дажный крюк, мы наперебой кричали несчастному:
   - Ради бога, держитесь! Сейчас спустим  якорь,  хватайтесь  за  него!
Держитесь, не упадите, не то вам конец!
   Далмахоя качнуло, и из-под днища корзины выплыло его белое  от  ужаса
лицо.
   Мы перекинули за борт абордажный крюк, спустили его и подсунули  поб-
лиже к Далмахою. Беднягу снова качнуло, он пролетел мимо,  как  маятник,
попробовал было на лету схватиться за крюк одной рукою, но  промахнулся;
пролетая обратно, он снова попытался схватить крюк - и снова  промахнул-
ся. При третьей попытке он налетел прямо на крюк, уцепился за  его  лапу
сначала рукой, потом ногой, и мы тут же стали втягивать крюк в  корзину,
перехватывая его руками.
   Наконец мы его втянули. Далмахой был бледен, но и  страх  не  победил
его словоохотливости.
   - Право, я должен просить у вас прощения, друзья. Сплоховал я,  прег-
лупая вышла история, да и кончиться это  могло  для  меня  худо.  Благо-
дарствую, Байфилд, дружище, я выпью всего один глоточек - это ничуть  не
повредит мне, а только прибавит сил.
   Он взял флягу и уже поднес было ко рту. Но тут у него отвалилась  че-
люсть, и рука застыла в воздухе.
   - Он теряет сознание! - закричал я. - Нервы не выдержали...
   - Нервы, как бы не так! Это еще что?
   Далмахой с изумлением уставился на что-то за моей спиной, и в  ту  же
секунду я услышал еще новый голос: он шел откуда-то сзади, словно бы  из
облаков.
   - Призываю вас в свидетели, мистер Байфилд...
   Подумайте сами: целых шесть дней меня кружило в водовороте всех  мыс-
лимых страхов и тревог. Гак можно ли винить меня, ежели  чувства  мои  и
ощущения были обострены до предела? Я вздрогнул и, точно стрелка  компа-
са, поворотился на этот голос, предвидя новую опасность.
   На полу корзины, у самых моих ног, лежала груда пледов и теплой одеж-
ды. И вот из этой-то кучи постепенно, с трудом, высунулась рука, сжимав-
шая порыжелую касторовую шляпу, потом лицо, как бы несколько негодующее,
с очками на носу, наконец, из кучи вылез, пятясь задом, крохотный  чело-
вечек в поношенной черной одежде. Стоя на коленях и  упираясь  руками  в
пол, он выпрямился и с безмерной укоризной посмотрел сквозь очки на Бай-
филда.
   - Призываю вас в свидетели, мистер Байфилд!
   Байфилд отер лоб, на котором проступила испарина.
   - Дорогой сэр, - заикаясь, выговорил он. - Это все ошибка... Я тут не
виноват... Сейчас все вам объясню... - И вдруг его будто осенило: - Поз-
вольте вам представить, мистер Далмахой, мистер...
   - Меня зовут Овценог, - чопорно сказал человечек. - Но если вы позво-
лите...
   Долмахой игриво присвистнул.
   - Слушайте, слушайте! Внимание! Его зовут  Овценог!  На  Грампианских
горах его отец пас свои стада - тысячу  овец  и,  естественно,  вчетверо
больше ног. Позволить вам, Овценог? Но, дорогой мой, на этой высоте каж-
дая лишняя нога для нас обуза, а у всякой овцы их четыре, стало быть, на
вас учетверенная вина!
   Еле сдерживая истерический смех и стараясь  восстановить  равновесие,
Далмахой ухватился для верности за канат и отвесил вновь прибывшему пок-
лон.
   Мистер Овценог обвел всех присутствующих изумленным взором  и  встре-
тился глазами со мною.
   - К вашим услугам, сэр: виконт Энн де Керуаль де Сент-Ив, -  предста-
вился я. - Не имею ни малейшего понятия, как и зачем вы здесь очутились,
но вы можете оказаться ценным приобретением. Со своей же стороны, - про-
должал я (мне вдруг пришло на память четверостишие, которое я тщетно пы-
тался вспомнить в гостиной миссис Макрэнкин), - имею честь напомнить вам
несколько строк из неподражаемого римлянина Горация Флакка:
   Virtus recludens immeritis mori
   Caelum negata temptat iter via,
   Coetusque volgares et udam
   Spernit humum fugiente penna [65].
   - Вы знаете по-латыни, сэр?
   - Ни слова. - Овценог опустился на кучу пледов, возмущенно развел ру-
ками. - Призываю вас в свидетели, мистер Байфилд!
   - Тогда обождите меня минуту-другую, я буду иметь  удовольствие  рас-
толковать вам смысл этих строк, - сказал я и, отворотясь, стал  глядеть,
что творится на земле, от которой мы удалялись с неправдоподобной  быст-
ротой.
   Теперь мы смотрели на нее с высоты шестисот футов - по крайности  так
сказал Байфилд, сверясь со своими приборами. Он прибавил,  что  это  еще
совершенные пустяки: самое удивительное то, что шар вообще поднялся, хо-
тя на борту оказалась половина всех лоботрясов города Эдинбурга. Я  про-
пустил мимо ушей