падуба, - и обернулся как раз вовремя, чтобы спасти свою жизнь.
   Неожиданность нападения и непомерный вес моего противника сразу  дали
ему преимущество. В правой руке у него оказался  громадный  пистолет,  и
мне пришлось напрячь все силы, чтобы вновь и вновь  отводить  эту  руку.
Левой рукой Фенн так притиснул меня к себе, что я уж думал, он либо раз-
давит меня, либо задушит: Рот у него был разинут, лицо  побагровело  еще
больше, он дышал тяжело, шумно, как животное. Поединок был столь же  ко-
роток, сколь яростен и внезапен. Пьянство, от которого тело  моего  про-
тивника отяжелело и разбухло, уже подорвало его силы.  Сделав  еще  одно
могучее усилие, он едва не одолел меня,  однако  пистолет,  по  счастью,
разрядился в воздух, и хватка его ослабла, железное  кольцо  рук  разжа-
лось, ноги подкосились, и он рухнул на колени.
   - Пощадите! - тяжело выдохнул он.
   Я был не только позорно испуган, но к тому же еще и потрясен; все мои
утонченные чувства возмущались: так чувствовала бы себя благородная  да-
ма, оказавшись в лапах подобного чудовища. Я отпрянул, избегая его  отв-
ратительного прикосновения, схватил пистолет - даже  и  разряженный,  он
оставался страшным оружием - и замахнулся рукоятью.
   - Пощадить тебя! - воскликнул я. - Пощадить эдакую скотину!
   Голос его замер в ожиревшей глотке, но губы все  продолжали  отчаянно
складывать слова мольбы. Гнев мой уже остыл, но отвращение  не  станови-
лось меньше; мне гадко было смотреть на эту коленопреклоненную тушу и не
терпелось избавиться от мерзкого зрелища.
   - Перестань-ка паясничать, - сказал я, - смотреть на тебя тошно. Я не
собираюсь тебя убивать, понял? Ты мне нужен.
   На лице его выразилось облегчение и, я бы сказал, сильно его  украси-
ло.
   - Все... все, что вам угодно, - сказал он. "Все" - великое слово, и в
его устах оно заставило меня призадуматься.
   - То есть? - переспросил я. - Ты что же, готов раскрыть мне все  кар-
ты?
   Его "да" прозвучало решительно и даже торжественно, как клятва.
   - Я знаю, в этом замешан мсье де Сент-Ив; благодаря  его  бумагам  мы
напали на твой след, - сказал я. - Ты согласен вывести на чистую воду  и
остальных?
   - Да... согласен! - воскликнул он. - Всех выдам, всю шайку, а там та-
кие есть важные птицы - ой-ой! Я всех назову, я пойду в свидетели.
   - Чтобы всех повесили, кроме тебя? Ах ты, гнусный негодяй! -  не  вы-
держал я. - Заруби себе на носу, я не шпион и не охотник  за  ворами.  Я
родня мсье де Сент-Иву, я пришел от него и  действую  в  его  интересах.
Честное слово, мистер Берчел Фенн, вы попали впросак. Ну ладно, вставай-
те, хватит пресмыкаться. Вставай, ты, воплощение порока!
   Он неуклюже поднялся. Мужество совсем ему изменило, иначе мне бы, по-
жалуй, все-таки несдобровать, а я, глядя на него,  колебался,  и,  право
же, не без оснований. То был  закоренелый  предатель:  он  пытался  меня
убить, и я сперва взял над ним верх, а потом изобличил и  оскорбил  его.
Разумно ли оставаться в его власти? С его помощью я, конечно, буду прод-
вигаться быстрей, но путешествие мое, конечно, станет куда менее  прият-
ным, и совершенно очевидно, что оно будет много опаснее. Короче  говоря,
я бы тут же умыл руки и распростился с ним, если бы не  соблазн  увидеть
французских офицеров: ведь я знал, что они в  двух  шагах  от  меня,  и,
вполне естественно, мне не терпелось встретиться со своими соотечествен-
никами. Но для этого прежде всего следовало пойти на мировую с  мистером
Фенном, что было не так-то просто. Для того, чтобы  между  двумя  людьми
могла завязаться дружба, каждый должен чем-то поступиться ради  другого,
а чем я тут мог поступиться? И что я о нем знал? Только то, что он заве-
домый негодяй, глупец и попросту отребье?
   - Что ж, - заговорил я, - история вышла прескверная, и вспоминать ее,
я думаю, вам не доставит особого удовольствия; да сказать по правде, я и
сам рад бы забыть о ней. Так попытаемся забыть. Вот вам ваш пистолет, он
дурно пахнет; суньте его в карман или где он там у вас хранился.  Держи-
те! А теперь давайте встретимся как ни в чем не бывало, будто  в  первый
раз... Здравствуйте, мистер Фенн! Рад с вами познакомиться. Мне  посове-
товал к вам обратиться мой родич виконт де Сент-Ив.
   - Вы это всерьез? - воскликнул он. - Вы и впрямь  готовы  скинуть  со
счетов нашу небольшую стычку?
   - Ну, разумеется! - отвечал я. - Вы показали себя храбрым малым; мож-
но не сомневаться, что в решающую минуту вам все нипочем.  По  этой  ма-
ленькой стычке о вас ничего худого не скажешь, разве что сила ваша усту-
пает вашему мужеству. Просто вы человек уже не первой молодости,  вот  и
все.
   - Бога ради, сэр, не выдайте меня виконту, - взмолился Фенн.  -  Я  и
впрямь малость напугался, но это только  слова,  сэр,  сгоряча  чего  не
сболтнешь... и забудем про это.
   - Разумеется, - успокоил я его. - Совершенно с вами согласен.
   - А из-за виконта мне почему неспокойно, сэр, - продолжал он,  -  как
бы его не склонили чего решить второпях. Дело-то ведь мое денежное, луч-
ше и не надо, только вот тяжелое, сэр... куда уж тяжелей. Оно меня  сос-
тарило раньше срока. Сами видели, сэр, ноги у меня теперь совсем никуда.
Ноги не держат и задыхаюсь - вот оно, мое слабое место. А в вас-то я  ни
чуточки не сомневаюсь, сэр; вы ведь настоящий джентльмен и  не  захотите
ссорить друзей.
   - Ну, разумеется, вы совершенно правильно меня поняли; я полагаю, мне
незачем докладывать виконту о таких пустяках.
   - И не взыщите за такую смелость, этим вы ему только угодите! -  ска-
зал он. - Я вас теперь век не забуду. Не желаете ли  кружечку  домашнего
пивца? С вашего позволения! Вот сюда пожалуйте, я вам всей душой  благо-
дарен... всей душой рад услужить такому джентльмену, сэр, вы ж родня на-
шему виконт, знатный род, тут и впрямь есть чем  гордиться!  Осторожней,
сэр, здесь ступенька. Надеюсь, виконт здоров? И мусью граф тоже?
   О господи! Этот гнусный негодяй еще не успел отдышаться после  ярост-
ного нападения на меня и, однако, уже льстил и фамильярничал, точно ста-
рый слуга, пестовавший меня с пеленок, уже пытался мне угодить  разгово-
ром о моем знатном родстве!
   Я прошел за ним через весь дом на задний двор, где возница под  наве-
сом мыл повозку. Он, должно быть, слышал выстрел. Он просто  не  мог  не
слышать: пистолет был лишь немногим меньше мушкетона, полностью  заряжен
и прогремел, что хорошая пушка. Возница слышал выстрел и оставил его без
внимания, а теперь, когда мы появились из двери черного хода, на мгнове-
ние поднял голову, побледнел,  и  лицо  его  предательски  выразило  его
чувства столь же недвусмысленно, как самая  откровенная  исповедь.  Этот
мерзавец ожидал увидеть одного Фенна; он ждал, что его позовут исполнить
роль могильщика, которую я еще прежде отвел ему в моем воображении.
   Не стану утруждать читателя подробным описанием моего визита в кухню:
ни тем, как мы подогревали пиво с пряностями, и, кстати сказать, отлично
подогрели, ни тем, как сидели и беседовали. Фенн - точно старый, верный,
любящий вассал, а я... что ж, я так был восхищен его бесстыдством, что и
передать не могу, и в скором времени это восхищение победило мою  недав-
нюю враждебность. Сей редкостный плут мне даже полюбился. Его апломб был
столь величествен, что я уже находил в этом  негодяе  своеобразную  пре-
лесть. Мне еще не доводилось встречать  такого  законченного  мошенника;
его подлость была столь же необъятна, как его брюхо, и в глубине души  я
полагал, что он столь же мало в ответе за одно,  как  и  за  другое.  Он
удостоил меня высшей откровенности - пустился рассказывать  свою  жизнь;
поведал мне, что, несмотря на войну и на высокие цены, ферма никак  себя
не оправдывала; что "тут вдоль большака местность вся  сырая  да  холод-
ная", что ветры, дожди, времена года - все "как  нарочно  перепуталось";
что миссис Фенн больше нет в живых. Вот уже скоро два года как  она  по-
мерла. "А уж какая замечательная женщина была моя  старуха,  сэр,  прошу
прощения за такую похвальбу", - прибавил он в приступе смирения,  Короче
говоря, он дал мне случай наблюдать Джона Буля,  если  можно  так  выра-
зиться, во всем его неприглядном естестве: алчный ростовщик,  вероломный
лицемер, и все эти свойства доведены до крайних пределов, -  так  что  и
небольшая встряска и волнение из-за нашей стычки в прихожей вполне  того
стоили.
 
 
   ГЛАВА XIII
   Я ЗНАКОМЛЮСЬ С ДВУМЯ СВОИМИ СООТЕЧЕСТВЕННИКАМИ
 
   Как только я решил, что опасность  миновала,  -  иными  словами,  как
только за разговором Фенн совсем отдышался и пришел в хорошее расположе-
ние духа, - я предложил ему представить меня французским офицерам, кото-
рые отныне сделаются моими попутчиками. Оказалось, их двое, и  когда  мы
подходили к двери, за которой они скрывались, сердце  мое  сильно  заби-
лось. Познакомясь покороче с одним из вероломных сынов Альбиона,  я  тем
больше жаждал оказаться среди соотечественников. Я готов был обнять  их,
готов был рыдать у них на груди. Но меня и здесь ждало разочарование.
   Они расположились в просторной комнате с низким потолком, окна  кото-
рой выходили во двор. Когда этот дом еще не  пришел  в  упадок,  комната
сия, вероятно, служила библиотекой, ибо деревянная  панель  вдоль  стены
еще сохранила следы полок. В углу, прямо на полу,  валялись  четыре  или
пять матрацев, на них грязная куча постельных  принадлежностей;  тут  же
рядом таз и кусок мыла; в глубине комнаты стоял грубо сработанный кухон-
ный стол и несколько простых деревянных стульев. Комната была светлая, в
четыре окна, а обогревалась всего лишь кучкой угля за маленькой,  жалкой
и перекосившейся каминной решеткой, поднятой кирпичами; уголь адски  ды-
мил, давая лишь редкие, хилые язычки огня. На одном из стульев,  придви-
нутых вплотную к этой пародии на гостеприимный очаг, сидел  старый,  бо-
лезненного вида седовласый офицер. Он кутался в камлотовый плащ,  подняв
воротник, колени его касались решетки, руки протянуты были над самым ог-
нем и окутаны дымом, и, однако, он дрожал от холода. Второй, рослое, ру-
мяное, красивое животное, в каждом движении которого ясно виден был пер-
вый кавалер, душа общества и заправский сердцеед, явно потерял  надежду,
что уголь разгорится, и теперь шагал из угла в угол, громко чихал, ожес-
точенно сморкался и без умолку сыпал угрозами, жалобами и отборной  сол-
датской бранью.
   Фенн ввел меня в комнату, коротко представил:
   - Господа, вот вам еще один попутчик! - И тот же час скрылся.
   Старик лишь мельком глянул на меня тусклыми глазами, и  тут  его  еще
пуще затрясло, будто в жестоком приступе  икоты.  Но  другой,  красавец,
страдающий насморком, вызывающе на меня уставился.
   - Кто вы такой, сэр? - спросил он.
   - Шандивер, рядовой восьмого линейного полка, -  отвечал  я  и  отдал
честь, так как оба они были старше меня чином.
   - Вот это мило! - сказал он. - И вы намереваетесь ехать с нами?  Тре-
тий в тесной повозке, да притом еще грязный верзила! А кто за вас запла-
тит, любезный?
   - Если уж мсье заговорил об этом, то, да позволено  мне  будет  спро-
сить, кто платит за него? - учтиво осведомился я.
   - Он еще острит! - сказал красавец и принялся  поносить  все  подряд:
свою  судьбу,  погоду,  простуду,  опасность  и  расходы,  связанные   с
бегством, а пуще всего - английскую кухню. В особенности,  кажется,  ему
досаждало, что в их компанию затесался я.
   - Пропади оно все пропадом, знали бы вы, на что идете, так  не  сова-
лись бы к нам, а пробирались в одиночку! Лошади еле волокут этот дранду-
лет, дороги - сплошная грязь да рытвины. Не далее как минувшей ночью нам
с полковником пришлось полпути проделать пешком... Черт подери!.. Полпу-
ти по колена в грязи... а у меня еще эта  трижды  клятая  простуда...  и
опасно, ведь нас могли и заметить! Еще счастье, что мы не  встретили  ни
души. Пустыня... настоящая пустыня... как и вся эта мерзкая страна! Есть
тут нечего... да, нечего - одна жесткая говядина да овощи, сваренные  на
воде... а из напитков только эта вустерская бурда! А я из-за простуды  и
вовсе лишился аппетита, понятно? Будь я во Франции, мне бы подали  креп-
кий бульон с сухариками, омлет, курицу с рисом, куропатку с  капустой  -
словом, что-нибудь соблазнительное, разрази их  всех  гром!  А  здесь...
пропади все пропадом! Ну и страна! И какой холод! А еще говорят  о  Рос-
сии... Нет уж, с меня довольно и этого холода! А  сами  англичане...  вы
только поглядите на них! Что за народ! Ни одного  красивого  мужчины,  а
офицеры - прямо  смотреть  не  на  что.  -  И  он  самодовольно  оглядел
собственный стан. - А женщины... экие жерди. Нет, одно мне  ясно:  я  не
перевариваю англичан!
   Было в этом человеке что-то до крайности мне неприятное,  ну,  просто
хуже горькой редьки. Я всегда терпеть не мог всех этих щеголей  и  фран-
тов, даже когда они вправду недурны собой и хорошо одеты; майор же - ибо
таков оказался его чин - был ни дать ни взять разжившийся лакей.  Подда-
кивать ему или хотя бы делать вид, что я с ним соглашаюсь, было выше мо-
их сил.
   - Ну, разумеется, как вам их переварить, - попрежнему  учтиво  сказал
я, - вы же проглотили честное слово офицера.
   Он круто повернулся и обратил ко мне (как  он,  вероятно,  воображал)
грозный лик; но не успел он слова вымолвить, как  на  него  опять  напал
чих.
   - Сам я не пробовал этого блюда, - прибавил я,  не  упустив  удобного
случая. - Говорят, оно нехорошо на вкус. Мсье в этом тоже убедился?
   Полковник с поразительной живостью вышел из своего оцепенения. Не ус-
пел я и глазом моргнуть, как он уже был между нами.
   - Стыд, господа! - сказал он. - Разве французам, товарищам по оружию,
сейчас время ссориться? Мы окружены врагами; перепалки,  громкого  слова
может оказаться довольно, чтобы на нас снова обрушилась неотвратимая бе-
да. Monsieur le Commandant [19], вам нанесено тяжкое оскорбление. Я про-
шу вас, я требую, а если надо - приказываю:  ничего  не  предпринимайте,
пока мы благополучно не вернемся во Францию. А тогда, если пожелаете,  я
готов служить вам в любом качестве. Вы же, молодой человек, проявили всю
жестокость  и  легкомыслие,  "которые  столь  свойственны  юности.  Этот
джентльмен старше вас чином, он уже немолод  (можете  себе  представить,
что выразилось при этих словах на лице  майора).  Допустим,  он  нарушил
слово офицера. Я не знаю, по какой причине он это сделал, вам  она  тоже
неизвестна. Быть может, им руководила любовь к отечеству,  для  которого
настал час бедствий; а быть может, им руководило человеколюбие или неот-
ложная надобность; вы понятия об этом не имеете и, однако же, позволяете
себе усомниться в его чести. Тот, кто нарушил офицерское слово, иной раз
достоин не насмешки, а сожаления. Я тоже нарушил офицерское слово  -  я,
полковник имперской армии. А почему? Я годами вел переговоры, просил об-
менять меня на кого-либо из английских офицеров, но все понапрасну: меня
постоянно опережали те, у кого имелись связи в военном  министерстве,  и
мне приходилось ждать, а меж тем дома угасает от  чахотки  моя  дочь.  Я
должен наконец ее увидеть, и единственная моя забота - не опоздать.  Она
больна, тяжко больна... дни ее  сочтены.  У  меня  не  осталось  ничего,
только моя дочь, мой император и моя честь, и я поступаюсь своей честью,
и пусть у кого-нибудь хватит совести меня за это осудить.
   Тут я едва не сгорел со стыда.
   - Ради бога, - воскликнул я, - забудьте все, что я наговорил! Честное
слово офицера? Да что оно значит по сравнению с  жизнью  и  смертью,  по
сравнению с любовью? Я прошу у вас прощения и у этого джентльмена  тоже.
Я не подам вам больше повода для недовольства. Молю бога, чтобы вы  зас-
тали вашу дочь живой и выздоровевшей.
   - Тут уж не помогут никакие молитвы, - сказал полковник, и огонь, не-
надолго вспыхнувший в нем, угас; он воротился к камину и уже снова ниче-
го вокруг не замечал.
   Я же не находил себе места. Несчастье этого человека, самый  его  вид
заставляли меня терзаться угрызениями совести, и я настоял на том,  что-
бы, мы с майором пожали друг другу руки (на что он согласился весьма не-
охотно), и опять и опять отрекался от своих слов и приносил извинения.
   - В конце концов, - говорил я, - кто я такой, чтобы судить  вас?  Мне
повезло, что я оказался рядовым и, попав в плен, не должен был, как  вы,
офицеры, давать честное слово, а потом его держать; стоило  мне  сбежать
из крепости - и я волен делать, что хочу. Прошу вас, поверьте мне, я  от
всей души сожалею о своих неблагородных словах. Позвольте мне... Да  не-
ужто в этом проклятом доме никого нельзя дозваться? Куда подевался  этот
Фенн?
   Я подбежал к одному из окон и распахнул его. Фенн,  который  как  раз
проходил по двору, в отчаянии всплеснул руками,  крикнул  мне,  чтобы  я
отошел от окна, кинулся в дом и через мгновение появился на пороге.
   - Ах, сэр! - сказал он. - Держитесь подальше  от  всех  этих  окошек.
Глядишь, ненароком кто пройдет задами да и приметит вас.
   - Согласен, - сказал я... - Вперед буду осторожен, как мышь, и  неви-
дим, как призрак. А пока, ради  всего  святого,  принесите  нам  бутылку
коньяку. У вас тут сыро, как на дне колодца, а эти джентльмены  страдают
от холода.
   Заплатив ему (а как я убедился, платить за все надо было  вперед),  я
занялся огнем, и оттого ли, что вложил в дело больше энергии, оттого ли,
что уголь уже раскалился и ему  пришло  время  разгореться,  но  недолго
спустя в камине уже гудело жаркое пламя.  В  этот  сумрачный,  дождливый
день отблеск его, казалось, взбодрил полковника, точно луч солнца. Кроме
того, когда вспыхнуло пламя, сразу улучшилась тяга, и мы больше не зады-
хались от дыма. К тому времени, как воротился Фенн с бутылкой под мышкой
и с единственным бокалом, комната выглядела уже куда веселее,  и  оттого
посветлело и на душе. Я налил в бокал коньяку.
   - Полковник, - обратился я к нему, - я еще молод, и я простой солдат.
Не успел я сюда попасть, как уже проявил и свойственную молодым нетерпи-
мость и дурные манеры рядового солдата. Будьте снисходительны,  оставьте
без внимания эти промахи и окажите мне честь принять от меня бокал.
   - Мой мальчик, - сказал полковник,  словно  очнувшись,  прищурился  и
посмотрел на меня с сомнением, - а вам это и в самом деле по средствам?
   Я заверил его, что могу себе это позволить.
   - Тогда благодарю вас, я совсем окоченел.
   Он выпил коньяку, и лицо его чуть порозовело.
   - Еще раз благодарю, - сказал он. - Славно согревает.
   Я жестом пригласил майора угощаться, и он налил себе щедрой  рукой  и
потом все утро то с извинениями, " то и вовсе безо  всяких  околичностей
прикладывался к бутылке, так что нам еще не подали обеда, а коньяку  уже
осталось на донышке. Кушанья оказались именно такими, как он  предсказы-
вал: говядина, вареные овощи, картофель, горчица в чайной чашке и пиво в
коричневом расписном кувшине, на котором были изображены лошади и  охот-
ники, гончие псы и лиса, а посреди всего этого в завитом парике восседал
гигантский Джон Буль - точная копия Фенна - и курил  трубку.  Пиво  было
хорошее, но на вкус майора недостаточно  хорошее,  он  подливал  в  него
коньяк - при простуде это полезно, объяснял он, - и на сие целебное сна-
добье ушло то немногое, что еще оставалось в бутылке. Майор  не  уставал
напоминать мне, что бутылка пуста, многозначительно угощал меня  послед-
ними каплями, подбрасывал бутылку в воздух, проделывал с  нею  всяческие
фокусы и, наконец, истощив свою изобретательность и видя, что я  остаюсь
глух к его намекам, заказал другую бутылку и сам за нее заплатил.
   Что же до полковника, он ничего не ел, сидел погруженный в свои мысли
и лишь изредка выходил из задумчивости и начинал сознавать, где он и что
от него требуется. При этом он всякий раз бывал так благодарен и  учтив,
что совсем меня покорил.
   - Шандивер, мой мальчик, ваше здоровье! - говорил он. - Мы с  майором
прод