л
фигурку, которую вырезал из дерева, и поздоровался с ним с крайней учти-
востью, полагая, что это доставит ему удовольствие, и, так как  он  про-
должал молчать, я пустился расписывать сражения, в которых участвовал, и
хвастал так лихо, что заткнул за пояс самого Гогла. Рональд заметно  от-
таял и повеселел, подошел ближе, расхрабрился до того, что засыпал  меня
вопросами, и, наконец, снова покраснев, сообщил мне, что и сам ждет  па-
тента на офицерский чин.
   - Что ж, - сказал я, - ваши британские войска очень хороши - те,  что
на Пиренейском полуострове. Храбрый молодой джентльмен вправе гордиться,
если ему выпадет честь стать во главе таких солдат.
   - Знаю, - отвечал он, - я только об том и мечтаю. По-моему, стыдно  и
глупо сидеть дома и заниматься, изволите ли видеть, собственным  образо-
ванием, когда другие, ничуть не старше меня, участвуют в сражениях.
   - Не могу с вами не согласиться, - сказал я, - вот и я  так  чувство-
вал.
   - Ведь правда... правда, наши войска самые лучшие? - спросил он.
   - Видите ли, - отвечал я, - у них есть один недостаток: на них нельзя
положиться во время отступления. Я сам был  тому  свидетелем:  во  время
отступления с ними не было никакого сладу.
   - Да, все мы, англичане, такие, - гордо заявил он, бог ему судья.
   "Я видел, как вы, англичане, удирали со всех ног, и имел честь  гнать
вас, как зайцев" - вот какие слова просились мне на язык, но у меня хва-
тило ума сдержаться. Всякому приятна лесть, а уж молодым людям, и женщи-
нам чем больше льстить, тем лучше, и  оставшееся  время  я  занимал  его
рассказами о доблести англичан, однако не поручусь, что все рассказы мои
были правдивы.
   - Я просто поражен, - сказал наконец Рональд. - Говорят, будто  фран-
цузы - народ неискренний, а я нахожу, что ваша искренность просто  вели-
колепна. Вы благородный человек. Я вами восхищаюсь. Я очень вам благода-
рен за то, что вы так ко мне добры, ведь я... я еще очень молод.
   И он протянул мне руку.
   - Надеюсь, мы скоро снова увидимся? - сказал я.
   - Ну, как же! Конечно, очень скоро, - сказал он. - Я... я должен  вам
сказать. Я не позволил Флоре... то есть мисс Гилкрист... прийти сегодня.
Я сперва хотел сам поближе с вами познакомиться, Надеюсь, вы  не  обиди-
тесь, вы же понимаете: с незнакомыми людьми надо вести себя  с  осторож-
ностью.
   Я похвалил его предусмотрительность, и он удалился, а я остался, обу-
реваемый противоречивыми чувствами: мне и стыдно было, что я столь  без-
застенчиво провел этого легковерного юнца, и злился я  на  себя,  оттого
что пришлось так старательно тешить истинно британское тщеславие; однако
в глубине души я ликовал: ведь я завязал дружбу с братом  Флоры  или  по
крайней мере сделал к этому первый шаг.
   Как я отчасти и надеялся, они оба появились на другой же день.  Когда
я пошел им навстречу, на лице моем так тонко смешались гордость,  прили-
чествующая солдату, и вместе горькое смирение, подобающее пленнику,  что
я мог бы послужить отличной моделью живописцу. Признаюсь,  я  ловко  это
разыграл; но едва я увидел смуглое лицо и выразительные глаза  Флоры,  я
залился краской - и это была уже не игра! Я поблагодарил их,  отнюдь  не
высказывая бурной радости, - моя роль требовала, чтобы я был  печален  и
относился к ним обоим совершенно одинаково.
   - Я все думаю, - сказал я, - вы оба так добры ко мне,  чужестранцу  и
пленнику, я просто ума не приложу, как выразить вам свою  благодарность.
И пусть это покажется странным, но я хочу доверить вам свою тайну; здесь
никто, даже мои товарищи, не знает моего настоящего имени и титула.  Для
них я просто Шандивер, на это имя я имею право, но не его  следовало  бы
мне носить, а другое, которое еще совсем недавно я должен  был  скрывать
как преступление. Мисс Флора, позвольте вам представиться: виконт Энн де
Керуаль де Сент-Ив, рядовой.
   - Я так и знал! - воскликнул юный Рональд. - Я знал, что он дворянин!
   И глаза мисс Флоры, как мне почудилось, сказали то же самое,  но  еще
убедительнее. Во все время этой нашей встречи она их почти не подымала и
лишь изредка на мгновение взглядывала на меня серьезно и ласково.
   - Вы, должно быть, понимаете, друзья мои, что это довольно  тягостное
признание, - продолжал я. - Стоять здесь перед вами  побежденным  солда-
том, узником и открывать свое имя - это нелегко тому, кто горд. И все же
я хочу, чтобы вы знали, кто я такой. Пройдет время, и  мы,  быть  может,
еще услышим друг о друге - может случиться, мы с мистером Гилкристом ус-
лышим друг о друге на поле брани, а будем мы в  разных  странах,  и  пе-
чально было бы услышать о другом, как о незнакомце.
   Брат и сестра были тронуты и тут же стали настойчиво  предлагать  мне
всяческие услуги: хотели принести книги, табак, если я курю, и прочее  в
том же духе. Все это было бы весьма кстати, пока не был закончен подкоп.
Теперь же это значило лишь, что можно перейти к главному, из-за чего я и
затеял весь разговор.
   - Дорогие друзья, - начал я, - надеюсь, вы позволите называть вас так
тому, у кого на сотни миль вокруг нет больше ни единого друга. Быть  мо-
жет, вы сочтете меня чудаком и человеком излишне чувствительным,  навер-
но, так оно и есть, но я прошу вас об одном-единственном одолжении.  Все
свои дни я вынужден проводить на вершине этой скалы посреди вашего горо-
да. Даже при той малой толике свободы, что мне дана, я могу видеть бесс-
четно крыш и, пожалуй, на тридцать миль окрест море и сушу.  И  все  это
мне враждебно! В домах под этими крышами живут мои враги; стоит мне  за-
видеть дымок над трубой, и я поневоле представляю, что  кто-то  сидит  у
камина и радуется, читая о поражениях, которые терпят мои  соотечествен-
ники. Простите меня, дорогие мои друзья, я знаю, что и вы не  можете  не
испытывать те же чувства, но на вас я не в обиде. Вы - это совсем другое
дело. Так вот, покажите мне ваш дом, хотя бы трубу, или, если его отсюда
не видно, покажите, в какой части города он стоит. И тогда, глядя  вниз,
на город, я смогу сказать: "Вот единственный дом, где обо мне вспоминают
не без доброго чувства".
   - Как вы славно придумали, - чуть помедлив, сказала Флора, -  и  пос-
кольку это касается Рональда и меня, вы совершенно правы. Пойдемте,  мне
кажется, я смогу показать вам даже дым над нашей трубой.
   С этими словами она повела меня к противоположной стене, с южной сто-
роны крепости, и остановилась у бастиона, обращенного как раз туда, куда
выходил наш подкоп. Отсюда виднелись дома предместья у  подножия  скалы,
казавшиеся с высоты еще приземистей, а дальше - зеленая, открытая,  хол-
мистая равнина, что постепенно поднималась к Пентлендским горам. Одна из
вершин, примерно в двух лье от нас, была изборождена белыми  шрамами.  К
этой-то вершине Флора и привлекла мое внимание.
   - Видите вон те светлые полосы? - спросила она. - Мы называем их Семь
Сестер. Посмотрите чуть пониже, и вы заметите как бы складку  на  склоне
холма и над ней вершины деревьев, а меж ними вьется струйка дыма. Это  и
есть "Лебяжье гнездо", там живем мы с братом и наша  тетушка.  Если  вам
доставит удовольствие глядеть на наш дом, я буду рада. Нам из угла  сада
тоже видна - крепость, и мы часто по утрам приходим туда - ведь  правда,
Рональд? - и думаем о вас, мсье де Сент-Ив, но, к сожалению,  мысли  эти
не слишком веселые.
   - Мадемуазель! - воскликнул я (боюсь, голос мой невольно задрожал). -
Если бы вы только знали, как ваши великодушные слова и самая возможность
видеть вас помогают мне сносить тягость заключения, я верю, я надеюсь, я
знаю, вы бы этому порадовались. Всякий день я стану приходить сюда, ста-
ну глядеть на милый дымок, на эти зеленые холмы и всем  сердцем  благос-
ловлять вашу доброту и, несчастный грешник, буду молиться  за  вас.  Ах,
если бы знать, будут ли услышаны мои молитвы!
   - Кому дано это знать, мсье де Сент-Ив? - мягко отвечала  девушка.  -
Но, я думаю, нам уже надобно уходить.
   - Давно пора, - отозвался Рональд, о котором, сказать  по  правде,  я
чуть вовсе не позабыл.
   На обратном пути, когда я изо всех сил старался вновь завоевать утра-
ченное доверие юноши и изгладить, если возможно, из его памяти мою  пос-
леднюю и, пожалуй, слишком пылкую речь, нам повстречался - кто бы вы ду-
мали? - майор Шевеникс. Когда он проходил, мне пришлось отступить в сто-
рону и отдать ему честь, но глаза его, казалось, видели одну только Фло-
ру.
   - Кто этот человек? - спросила она.
   - В некотором роде мой друг, - отвечал я. - Он  берет  у  меня  уроки
французского и очень добр ко мне.
   - Он смотрел на меня, - сказала Флора, - не то  чтобы  дерзко,  но...
почему он смотрел так пристально?
   - Если вам не угодно, чтобы на вас смотрели,  мадемуазель,  позвольте
дать вам совет: носите вуаль, - отвечал я.
   Мне показалось, она взглянула на меня сердито.
   - Говорю вам, он смотрел слишком пристально, - повторила она.
   - Ну, я полагаю, у него в мыслях не было ничего дурного, -  вступился
Рональд. - Наверно, он просто удивился, что мы гуляем с плен...  с  мсье
Сент-Ивом.
   Но на другое утро, когда я пришел к  Шевениксу  и,  послушный  долгу,
проверил его упражнения, он сказал:
   - Хвалю ваш вкус.
   - Прошу прощения?
   - О, нет, это я прошу прощения, - сказал он. - Вы отлично меня  пони-
маете, не хуже, чем я вас.
   Я пробормотал что-то насчет загадок.
   - Что ж, хотите я дам вам ключ к этой загадке? - сказал он, откидыва-
ясь на спинку стула. - Это та самая юная особа, которую оскорбил Гогла и
за которую вы ему отомстили. Я вас не  осуждаю.  Она  поистине  небесное
создание.
   - Согласен, дважды, трижды согласен! Готов под этим подписаться обеи-
ми руками, и подо всем прочим тоже, лишь бы доставить вам  удовольствие!
В последнее время вы делаете такие успехи, что было бы просто грешно вам
перечить!
   - Как ее имя? - спросил он.
   - Помилуйте! Неужели, по-вашему, она могла мне его сказать?
   - Я даже уверен в этом.
   Я не мог не рассмеяться.
   - Но если так, неужели вы думаете, что я скажу его вам? -  воскликнул
я.
   - Вовсе нет, - отвечал он. - Но давайте-ка займемся уроком!
 
 
   ГЛАВА VI
   ПОБЕГ
 
   День побега приближался, и чем  ближе  он  подходил,  тем  словно  бы
меньше мы ему радовались. Покинуть замок, не теряя достоинства, не  рис-
куя жизнью, можно было только через главные ворота, но  беглецам  нечего
было об этом и думать: ворота охранялись стражей и выходили  на  главную
улицу верхней части города. Все другие склоны скалы, на  которой  стояла
крепость, были совершенно отвесны, а обрести свободу  (если  это  вообще
нам было суждено) мы могли единственно, достигнув подножия скалы. Многое
множество темных ночей мы работали по очереди со всяческими предосторож-
ностями, избегая малейшего шума, и наконец прокопали ход к юго-западному
углу крепости - место это называлось Локоть Сатаны. Мне еще  не  доводи-
лось встречать сию знаменитость, и, ежели во всем остальном  он  походил
на этот свой локоть, у меня, право, нет ни малейшего желания с ним  зна-
комиться. Прямо от основания стены начинается  чудовищный,  головокружи-
тельный обрыв - отвесная круча, совершенно неожиданная  среди  пустошей,
беспорядочно раскинувшихся меж городских предместий,  и  новых,  еще  не
достроенных домов. У меня никогда не хватало смелости разглядывать  этот
откос, а при мысли, что однажды темной  ночью  придется  по  нему  спус-
каться, перехватывало дыхание, и, право же, при взгляде на  этот  Локоть
Сатаны всякого начнет мутить, если только он не моряк и не верхолаз.
   Не знаю, где раздобыли веревку, и меня это не слишком  заботило.  Те-
перь, когда она сыскалась, меня тревожило другое: будет ли она  пригодна
для нашей цели. Длину ее мы, понятно, сумели измерить, но  кто  мог  нам
сказать, достанет ли этой длины, чтобы спуститься с обрыва? День за днем
кто-нибудь из нас старался ускользнуть к Локтю Сатаны и прикидывал расс-
тояние - либо на глазок, либо швыряя вниз камешки. Каждому рядовому  са-
перу была известна простейшая формула расчета, а если часть формулы  за-
былась, на помощь приходило услужливое воображение. Я никогда не доверял
этой формуле, и, даже знай мы ее назубок, применить ее было бы так слож-
но, что задача эта смутила бы и самого Архимеда. Мы не осмеливались  ки-
нуть камень побольше, опасаясь, как бы не услыхала стража, и кидали  ка-
мешки, звук падения которых и сами едва слышали. Часов у нас не было, по
крайней мере часов с секундной стрелкой, и, хотя каждый из нас мог  уга-
дывать время с точностью до секунды, отчего-то все угадывали по-разному.
Короче говоря, если к Локтю Сатаны отправлялись двое, мнения их неизмен-
но расходились, и один нередко возвращался еще и с подбитым глазом.  Все
это меня даже несколько забавляло, но чаще вызывало досаду  и  негодова-
ние. Я не терплю, когда дело делают из рук вон плохо, бестолково и  неу-
мело, и мысль, что какой-то бедняга может  поплатиться  за  это  жизнью,
безмерно меня возмущала. А знай я, кому первому  придется  поставить  на
карту свою жизнь, я бы, наверно, возмущался еще больше.
   Теперь нам оставалось лишь избрать этого  первого,  и  даже  тут  уже
кое-что определилось: жребий пал на нашу команду. С самого начала решено
было возместить больший риск некоторым преимуществом - кому  бы  это  ни
выпало на долю, вслед за ним, впереди всех остальных, должны были  спус-
каться и его товарищи по команде. Оттого в нашей команде царила радость;
правда, все радовались бы куда больше, если бы еще не предстояло выбрать
первого. Мы не знали точно ни длину веревки, ни высоту обрыва, а  нашему
избраннику предстояло спуститься в непроглядной тьме то ли на пятьдесят,
то ли на семьдесят морских саженей по веревке,  которая  будет  свободно
болтаться, ибо ее решительно  некому  будет  придержать  внизу;  поэтому
простительно, что мы мешкали с выбором. Впрочем, мешкали мы больше поло-
женного, и вот почему. Все мы в нашем отделении, точно женщины,  боялись
высоты; я и сам не раз оказывался hors de combat [12] из-за высоты, куда
меньшей, чем скала Эдинбургского замка.
   Мы обсуждали это по ночам и между обходами караула; не знаю, где  еще
можно было бы сыскать сборище мужчин, которым так откровенно не хотелось
бы идти на риск. Я уверен: иные из нас, и я первый, горько сожалели, что
между нами уже нет Гогла. Другие твердо верили, что спуск  безопасен,  и
на словах доказывали это весьма убедительно, но при этом приводили чрез-
вычайно веские доводы в пользу того, что первую попытку  должен  сделать
кто угодно, кроме них; третьи, в свой черед, осуждали всю затею как  бе-
зумство, и в их числе, на беду, оказался единственный среди нас моряк  -
он был настроен мрачнее всех. Скала наша выше самой высокой  корабельной
мачты, уверял он, а веревка внизу не закреплена и  будет  болтаться  как
попало; этими словами он словно бы бросал вызов самым сильным и храбрым.
Из тупика нас вывел наш драгунский старшина.
   - Вот что, братцы, - сказал он, - я тут всех  вас  старше  чином,  и,
ежели вы хотите, я и пойду первым. Но, судите  сами,  может  статься,  я
окажусь и последним. Годы мои не малые - месяц назад  стукнуло  шестьде-
сят. В плену я отрастил брюшко. И руки обросли жиром, сила  уже  не  та,
так что, ежели я на полдороге сорвусь и испорчу все  дело,  обещайте  не
поминать меня лихом.
   - Об этом не может быть и речи - вмешался  я.  -  Мсье  Лакла  годами
старше всех нас, и не годится ему идти первым. Дело ясное - надо  тянуть
жребий.
   - Нет, - сказал старшина, - послушал я вас и вот  что  надумал.  Есть
тут один, кто крепко в долгу у всех у нас, - мы его не выдали. К тому же
все мы люди простые, чернь, а он совсем из другого теста. Шандивер  дво-
рянских кровей, вот пускай он и идет первым.
   Должен признаться, что вышеназванный дворянин не сразу  подал  голос.
Но выбора у меня не было. Когда я вступил в полк, меня дернула  нелегкая
упомянуть о своем происхождении. Из-за этого  солдаты  надо  мной  часто
подсмеивались и величали меня "Вашей светлостью" либо "маркизом". Теперь
я должен был во что бы то ни стало сквитаться с ними, показать, на что я
способен.
   Если я и заколебался на мгновение, никто этого не  заметил,  ибо,  по
счастью, мимо как раз шла в очередной обход стража. Мы все примолкли,  и
тут случилось нечто такое, от чего вся кровь во мне  закипела.  В  нашей
команде был солдат по имени Клозель, человек весьма  дурного  нрава.  Он
был одним из приспешников Гогла, но в то время, как Гогла всегда держал-
ся с какой-то дикой, вызывающей веселостью, Клозель был неизменно  угрюм
и зол. Его иногда звали "генералом", а иногда столь грубой кличкой,  что
я и повторить ее не решусь. Пока мы все прислушивались к  шагам  стражи,
он ухватил меня за плечо и прошептал в самое ухо:
   - Коли не пойдешь, уж я позабочусь, чтоб тебя повесили, маркиз!
   - Разумеется, господа, я с превеликим удовольствием пойду  первый,  -
сказал я, едва дозор прошел. - Но прежде  надо  наказать  негодяя.  Мсье
Клозель только что оскорбил меня и опозорил французскую армию, и я  тре-
бую, чтобы команда покарала его по заслугам.
   Все как один пожелали узнать, в чем же провинился Клозель, и, когда я
рассказал, все как один согласились, что он заслуживает наказания. Расп-
равились с "генералом" так беспощадно,  что  на  следующий  день  каждый
встречный поздравлял его с новыми "знаками отличия". Наше  счастье,  что
он был из тех, кто первым задумал побег и особенно горячо верил в успех,
не то он непременно в отместку выдал бы всех нас. Ну, а уж на меня-то он
поистине смотрел зверем, и я решил впредь держаться от него подальше.
   Если бы я мог начать спуск в ту же минуту, без сомнения, я отлично бы
справился. Однако было уже слишком поздно - недалеко и  до  рассвета.  А
ведь надо было еще оповестить всех остальных. Но мало того: на мою беду,
следующие две ночи небо так и сияло звездной россыпью - кошку и ту видно
было за четверть мили. Так что пока посочувствуйте виконту де  Сент-Иву!
Все разговаривали со мною вполголоса, точно у постели больного. Наш кап-
рал-итальянец, который получил от какой-то торговки рыбой дюжину устриц,
принес их и положил к моим ногам, точно я был некий языческий идол; и  с
той поры один вид раковины всегда несколько нарушает мое душевное равно-
весие. Самый лучший наш резчик преподнес мне табакерку,  которую  только
что закончил и о которой говорил, пока мастерил ее, что отдаст не дешев-
ле чем за пятнадцать шиллингов. Табакерка, право же, стоила этих  денег!
И, однако, слова благодарности застряли у меня в горле.  Короче  говоря,
меня кормили на убой, точно пленника в стане людоедов, и  воздавали  мне
почести, точно жертвенному быку. Меня ни на минуту не оставляли в покое,
а не сегодня-завтра мне предстояло весьма опасное приключение,  так  что
роль моя давалась мне с трудом.
   И когда на третий вечер с моря поднялся туман и заклубился  над  кре-
постью, на душе у меня полегчало. Огни Принцесс-стрит то совсем  скрыва-
лись, то мерцали не ярче кошачьих глаз, и стоило на пять шагов отойти от
фонарей, горящих на крепостных стенах, как дальше приходилось  уже  дви-
гаться ощупью впотьмах. Мы поспешили улечься пораньше. Будь наши  тюрем-
щики настороже, они бы заметили, что мы затихли непривычно рано. Но вряд
ли хоть один из нас уснул. Каждый лежал на своем месте и терзался надеж-
дой на свободу, и страх перед ужасной смертью раздирал наши сердца.  Пе-
рекликнулись часовые, мало-помалу стихли городские шумы. Со всех сторон,
из разных частей города до нас то и дело доносились  возгласы  сторожей,
объявлявших время. Как часто, покуда я жил в Англии, слушал я эти  хрип-
лые, отрывистые выкрики или, когда мне не спалось,  подходил  к  окну  и
глядел на старика, что ковылял по тротуару в плаще с капюшоном, в шапке,
с коротким мечом и колотушкой! И всегда я думал при этом, как  поразному
отдается его крик в спальне любовников, у смертного ложа  или  в  каме