то
разрешение, - проучил бы я вас!
     Навстречу капитанской шлюпке от "Дианы" уже  мчались  вооруженные
гребные  суда.  При  первом  залпе  японских пушек Рикорд послал их на
выручку Головнину.  Помощь, однако, уже не требовалась, - шлюпка вышла
за дистанцию обстрела неповрежденной.
     Японцы, конечно,  видели из крепости,  что теперь ядра их  делают
недолет,  но,  тем  не  менее,  они продолжали ожесточенную пальбу,  и
Головнин удивился этому безрассудству.
     - Вот "рыцари"!  А ну-ка,  Рикорд, пошлите им один "гостинец", да
так, чтобы обязательно в крепость угодил!..
     На шлюпе  прозвучал сигнал боевой тревоги;  комендоры метнулись к
пушкам...  Позже Головнин не мог вспоминать без волнения эти несколько
секунд,  когда  корабль  словно  замер,  и  люди  на нем будто затаили
дыхание. Именно в эти секунды решался исход дальнейших событий. Грянул
бы  выстрел,  и  многое  изменил бы он к лучшему в дальнейшем плавании
"Дианы", в судьбе самого Головнина.
     Но выстрел не грянул.
     - Повремени-ка,  братец,  -  сказал  Головнин  комендору,  быстро
поднимаясь на палубу шлюпа.  - Мщение?  Они его заслужили. Но начинать
военные действия без воли правительства мы не должны. - И, обращаясь к
Рикорду, спросил: - Ваше мнение, капитан-лейтенат?..
     - Правильно...  И  все   же   обидно.   Очень   обидно,   Василий
Михайлович!..
     - Терпение,  Петр,  терпение  и  выдержка,  -   медленно,   глухо
проговорил капитан.  - Если мы окажемся в положении,  когда необходимо
будет защищаться,  мы им дадим урок настоящего боевого огня.  А пока -
пушки  накрыть.  Шлюп  отвести дальше от крепости.  Еще раз попытаемся
объясниться.
     В молчаливом  огорчении  комендоры  отошли  от  пушек.  С  берега
прогремел последний выстрел, и окутанная дымом крепость затихла.
     И снова на мысах всю ночь горели огни.  В текучих отблесках,  что
дробились на зыби,  черными тенями шныряли японские лодки.  Но ни одна
из них не приблизилась к "Диане"...
     А утром через своих посыльных японцы передали, что обстрел шлюпки
был  ошибочным,  что  они  очень  сожалеют  о  случившемся  и приносят
извинения...  Посыльные уверяли, будто комендант крепости сам опасался
нападения, но теперь он готов лично принять капитана и оказать экипажу
посильную помощь...
     Мичман Федор Мур упросил Головнина взять и его в крепость.
     Дозорные в крепости следили за капитанской шлюпкой с той  минуты,
когда она отходила от борта "Дианы".  Три важных чиновника, облаченные
в парадные халаты,  заранее вышли из ворот крепости  и  спустились  на
берег, чтобы встретить гостей...
     Головнин решил высадиться у самой крепости и  теперь  внимательно
рассматривал  ее  с  близкого  расстояния.  Крепость  была  маленькой,
построенной наспех.
     Штурман Андрей Хлебников,  сидевший у руля, рыжеватый мускулистый
человек с внимательным взглядом и застенчивой улыбкой, даже пошутил:
     - То  ли  осиное  гнездо,  то ли муравейник!  А расковырять такую
хламиду и со шлюпа немудрено...
     - Немудрено, штурман, сделать глупость, - строго сказал Головнин.
- Доброе дело труднее удается...
     - Вот  именно!  - запальчиво воскликнул маленький Мур.  - И нужно
забыть подобные разговоры!..
     Хлебников удивленно  взглянул на него,  пожал плечами и ничего не
ответил.
     После очень  длинного  приветствия,  в  котором  рядом с фамилией
капитана торжественно вспоминались  и  солнце,  и  звезды,  и  луна  и
которое Алексей полностью не смог перевести,  японец сказал, что будет
счастлив  развлечь  дорогого  гостя  разговором,   пока   в   крепости
закончатся последние приготовления к встрече.
     Разговор, однако,  не  клеился.  Головнин  спросил  чиновника   о
названии  отчетливо  видневшегося отсюда мыса,  которым оканчивался на
севере остров Мацмай,  но тот,  вздохнув, ответил, будто он никогда не
интересовался  подобными названиями.  Не знал он также,  какова ширина
пролива,  глубок этот пролив или мелок, имеются ли течения и насколько
они опасны для мореходов.
     В этой скучной беседе прошло больше часа.  Наконец-то из крепости
дали сигнал, и чиновник сказал, что теперь он может сопровождать милых
его сердцу гостей.
     Головнин приказал  матросам  вытащить шлюпку на берег.  Поняв его
распоряжение, японец с улыбкой поклонился. Алексей перевел его слова:
     - Очень хорошо! Мы вполне доверяем друг другу...
     У шлюпки Головнин оставил одного  матроса.  Кроме  мичмана  Мура,
штурмана Хлебникова и переводчика Алексея,  с ним были еще три моряка,
матросы первой статьи:  Спиридон Макаров,  Дмитрий Симанов и  Григорий
Васильев.
     Капитана и   его   спутников    поразило    количество    солдат,
разместившихся в тесном дворике крепости. Не менее четырехсот человек,
вооруженных ружьями,  саблями,  копьями,  кинжалами и луками с набором
стрел,  сидели вокруг площади,  словно ожидая какого-то уже известного
им приказа.
     - Не  может  быть,  - негромко сказал Хлебников,  - чтобы столько
военных постоянно находилось в этой  малой  крепости...  Наверное,  их
собрали со всего острова...
     - Пожалуй, - согласился Головнин. - Посмотрим, к чему собрана эта
ватага...
     Посредине площади была раскинута просторная полосатая палатка. Ни
на  минуту  не  задерживая  гостей во дворе,  чиновник провел их в эту
палатку.
     Начальник крепости,  с  сонным  лицом,  важно восседал на высоком
стуле,  держа в руках металлический  жезл,  от  которого  через  плечо
тянулся шелковый шнур. Одет вельможа был в дорогие шелка, на поясе его
висели две золоченые сабли. Три свирепого вида оруженосца разместились
за его спиной.  Рядом, на стуле пониже, сидел помощник начальника, уже
знакомый Головнину,  тоже охраняемый тремя оруженосцами.  По  сторонам
палатки сидело восемь чиновников, не сводя с вельможи робких взглядов.
     Головнин слегка поклонился.  Оба начальника встали,  подняв левую
руку ко лбу и как бы переламываясь в пояснице.
     Капитан присел  напротив  старшего  вельможи.  Мичман,   штурман,
переводчик и матросы заняли скамьи несколько позади.
     - Мне очень приятно,  почтеннейший  капитан,  -  звонким  голосом
произнес  вельможа,  пристально оглядывая Головнина,  - видеть вас под
этим кровом... Надеюсь, ваше здоровье вполне благополучно?
     Головнин ответил,   что   он   тоже  рад  видеть  столь  знатного
начальника.
     Слуги принесли  чай,  а  потом  табак  и  трубки.  Отхлебывая  из
фарфоровой чашки несладкую зеленоватую жидкость,  вельможа  как  будто
между прочим спросил:
     - Сколько же людей у вас на корабле?
     Головнин ответил, увеличив количество команды почти вдвое.
     - Наверное,  это самый большой  русский  корабль?  -  осведомился
японец.
     - О нет!  - сказал Головнин.  - У нас имеются корабли  и  впятеро
большие.
     - Разве у России много кораблей?
     Головнин улыбнулся:
     - У берегов Камчатки,  в  Охотском  море,  в  океане,  у  Русской
Америки плавают десятки наших кораблей.
     - Э!  -  воскликнул  вдруг  начальник  и  оглянулся   на   своего
помощника.  Тот  встал  и  вышел из палатки.  Через несколько минут он
вернулся и  что-то  шепнул  вельможе.  Начальник  еле  заметно  кивнул
головой и снова обратился к капитану.
     - Как это хорошо,  что вы пришли ко  мне  в  гости.  К  чему  нам
враждовать?  Мы можем всегда оставаться друзьями.  Слово рыцаря,  - ни
один волос не упадет с вашей головы, потому что вы мои дорогие гости.
     Он встал,  собираясь  выйти  из палатки.  Головнин тоже поднялся.
Японец улыбнулся.
     - К  чему  спешить,  капитан?  Мы  же еще не договорились о самом
главном.
     - Если   вы   собираетесь   уйти,   -   с  кем,  кроме  вас,  мне
договариваться?
     - Нет,  я еще побуду. Я угощу вас прекрасным обедом, какой только
можно было приготовить в этих бесплодных местах...
     И снова,   обернувшись   к  помощнику,  он  произнес  с  оттенком
нетерпения:
     - Э!..
     Помощник опять поспешно вышел.  Слуги  внесли  обед.  На  больших
деревянных  лакированных подносах едва помещались десятки блюд:  рыба,
соусы,  зелень,  какие-то корни,  студни,  приправы и  особенно  много
хмельного саке.
     - Рановато обеду быть,  - осторожно  заметил  Хлебников.  -  Или,
может, обедают у них с утра?
     Мур ответил ему тоном поучающего знатока:
     - Торжественный  обед  может  быть  подан в любое время.  А после
обеда, как видно, будет парад.
     - Из чего вы это заключили? - спросил Головнин.
     - О,  я все примечаю.  Помощник начальника дважды уже выходил,  и
когда у входа полог откидывали,  я приметил,  что они раздают солдатам
обнаженные сабли. Это, конечно, к параду!..
     - Как знать... - молвил с сомнением Хлебников.
     Помощник вельможи возвратился еще более радостный,  чем прежде. С
аппетитом закусывая и запивая, Алексей передал его вопрос:
     - Нравится  ли  достопочтенному   капитану   угощение?   Он   сам
присматривал  за  поварами.  Эту  честь оказывают только самым высоким
гостям.
     Мур осмелел и попросил Алексея перевести японцам его слова:
     - Теперь  мы  видим,  что  наши  опасения  были  напрасны.  Вы  -
благородные, честные люди...
     Придерживая сабли и не  выпуская  из  руки  свой  железный  жезл,
старший начальник встал со стула и сказал,  что он должен взглянуть на
гавань.
     - Я тоже должен взглянуть, - воскликнул Головнин, поднимаясь. - В
гавани мой корабль...
     Маслянистое лицо  японца  нахмурилось.  Оруженосцы переглянулись.
Молчание длилось долгую минуту.
     - Передай капитану,  - сказал начальник,  обращаясь к Алексею,  -
что снабдить его корабль  я  ничем  не  смогу.  Я  жду  ответ  на  мое
донесение губернатору острова Мацмай.  Пока ответ не поступит, один из
русских офицеров должен остаться в крепости заложником...
     Головнин насмешливо взглянул на Мура.
     - Вот они,  благородные люди... Но сколько же дней придется ждать
ответ губернатора?
     - Пятнадцать,  - сказал японец,  зачем-то поднимая свой  жезл.  -
Однако возможно, что губернатор запросит правительство.
     Головнин, казалось,  не  удивился.  Оба  начальника  и   все   их
оруженосцы  теперь  внимательно  всматривались ему в лицо.  Собрав всю
волю,  чтобы не выдать волнения,  он ответил тоном спокойным и ровным,
словно продолжая прежнюю приятную беседу:
     - Согласиться  на  такое  длительное  ожидание   без   совета   с
офицерами,  которые  остались  на корабле,  я не могу.  Оставить у вас
офицера я просто не хочу.  Не забывает ли  начальник,  что  перед  ним
сыновья  могущественной  страны  -  России?  Не забывает ли он,  что в
России найдутся силы,  которые вступятся за нас?  Не берет ли на  себя
начальник  слишком  большую  ответственность  за попытку поссорить два
государства?  Наконец,  известно ли ему,  что  такое  измена?  Завлечь
безоружных людей в крепость,  диктовать им свои условия и угрожать,  -
это и есть измена.
     Моряки "Дианы" встали одновременно. Японец пронзительно вскрикнул
и схватился за саблю.  Но в глазах его был испуг. Вот почему он дважды
пытался выйти из палатки:  он боялся в эти заранее рассчитанные минуты
за свою жизнь!  Но оглянувшись на вооруженную  охрану,  он  осмелел  и
начал говорить крикливо и запальчиво.
     Лицо Алексея побелело, губы и веки дрожали.
     - Какое  несчастье,  капитан!..  Мы  не  уйдем отсюда...  Они нас
убьют...
     Из всей  длинной  речи  японца  Алексей  понял только одно:  если
начальник выпустит хотя бы одного русского  из  крепости,  ему  самому
вспорют брюхо.
     - Ясно, - сказал Головнин. - Бежим! К шлюпке!
     Отбросив приземистого   копейщика,   он  выбежал  из  палатки.  В
крепости поднялся вой  и  визг.  Могучим  ударом  Хлебников  опрокинул
нескольких японцев. Близко грянул выстрел.
     Капитан выбежал в  ворота.  Вой  и  визг  в  крепости  стали  еще
яростней и громче.  Выстрелы защелкали теперь очень часто. Над головой
просвистело несколько пуль.  Из неглубокого  овражка  поднялась  вдруг
многочисленная  засада.  Головнин увернулся от удара,  выхватил из рук
солдата  копье.  Рядом  оказался  Хлебников.  Он  прорвался  к  своему
капитану сквозь толпу.  Подхватывая камни,  работая кулаками,  сюда же
пробивались матросы Васильев и Шкаев. Мичмана Мура, матроса Макарова и
Алексея  на  откосе  не  было  видно.  Их схватили еще в крепости.  Но
четверым все же удалось вырваться. Берег был совсем близко...
     Но что же случилось со шлюпкой?  Она была у самой воды,  а теперь
оказалась в добрых пяти  саженях  от  нее.  Головнин  увидел  покрытые
водорослями,  мокрые  камни и понял:  был отлив.  И им не сдвинуть эту
тяжелую шлюпку.
     "Значит, все  кончено!"  -  подумал Головнин и посмотрел на рейд,
где виднелся стройный корпус "Дианы".

     Дозорные "Дианы" доложили  Рикорду,  что  в  крепости  происходит
какая-то  сумятица:  японские  солдаты  поминутно  вбегали  в ворота и
возвращались.
     Рикорд, Рудаков  и  другие  офицеры поспешили на мостик шлюпа.  В
подзорные трубы они видели,  как геройски пробивались к шлюпке четверо
русских, а пятый бежал им навстречу, швыряя в японцев камнями...
     Рикорд узнал  капитана  и  штурмана  Хлебникова,  стоявших  перед
слабой полоской прибоя в ожидании своей судьбы. Он видел, как окружила
их толпа и в солнечном воздухе засверкали сабли.
     До боли  сжав кулаки,  стиснув зубы,  чтобы сдержать рыдание,  он
долго не мог сказать  ни  слова.  За  синеватым  кругом  стекла  толпа
японцев медленно удалялась. Солнечный берег вскоре опустел.
     - Всех офицеров срочно на совет, - приказал Рикорд.
     Через минуту  офицеры  собрались на палубе.  Глядя в их застывшие
лица, Рикорд сказал:
     - Наш капитан в плену. Возможно, его и отбывших с ним моряков уже
нет в живых.  Возможно,  что в эти минуты предатели готовят казнь. Как
быть?
     Некоторое время офицеры молчали.  Лейтенант Илья Рудаков выступил
вперед:
     - Мы все готовы идти в бой и драться до последнего  человека.  Но
облегчит  ли  это  участь  пленников?  А  если  при  нашем выступлении
изменники поторопятся их убить?  Они могут это  сделать  из  трусости,
злобы, опасения расплаты. Я предлагаю испробовать еще раз мирные пути,
и если все усилия будут напрасны,  - тогда бой...  Самый жестокий, без
пощады!..
     Доводы Рудакова были вески.  Попытка спасти пленных казалась  еще
не  поздней.  Японцы  могли  убить их на берегу,  но почему-то увели в
крепость.  Значит,  пленники зачем-то нужны  самураям?  Это  и  давало
надежду на спасение капитана и его спутников.
     - Есть ли еще предложения? - спросил Рикорд.
     - Назначить   делегата   для  переговоров,  -  сказал  кто-то  из
офицеров.
     - Я предлагаю вызвать добровольцев,  - воскликнул Якушкин. - Если
мне доверят хотя бы сопровождать делегата... Я готов...
     - Здесь все на это готовы,  - заметил Рикорд.  - Придется бросить
жребий. Итак, мы избираем мирный путь. Мы будем надеяться...
     Он не   успел   договорить.  Над  головами  офицеров  со  свистом
пронеслось ядро и взрыло воду далеко за шлюпом.
     - Сейчас  они  пристреляются,  -  спокойно проговорил штурманский
помощник Новицкий. - На таком расстоянии это не трудно...
     - Однако ведь это и есть их ответ!  - гневно прокричал Рикорд.  -
Они будут палить по шлюпке нашего делегата... Слушать мою команду!.. К
пушкам!..
     Шлюп дрогнул от залпа и окутался синеватым  дымом.  С  крепостной
стены   свалился  продырявленный  щит.  У  ворот  крепости  заметались
солдаты.
     Глядя в подзорную трубу,  кусая губы, Рикорд сказал Илье Рудакову
с горечью:
     - Как  жаль!  Наши  ядра  слишком  малы,  а  глубина не позволяет
подойти ближе.  Так мы можем только припугнуть  их,  но  не  больше...
Ну-ка, еще раз. Огонь!
     В крепости взвился дымок,  - видимо что-то загорелось;  по откосу
запрыгали камни, обрушенные с земляного вала.
     - Это - булавочные уколы, - разочарованно сказал Рудаков. - Нужно
немедленно выйти из-под обстрела.
     Рикорд согласился.  Через несколько минут,  подняв якоря, "Диана"
отошла  на  дальний  рейд  и  остановилась напротив рыбачьего селения,
видневшегося на длинной отлогой косе.
     Готовясь к  высадке  десанта с целью завладеть крепостью,  Рикорд
высчитывал соотношение сил.  По его наблюдению и по  мнению  офицеров,
японский гарнизон на острове был многочисленным, - не менее четырехсот
человек.  К этому  количеству  следовало  еще  прибавить  все  мужское
население  поселка,  которое,  конечно,  заставят  принять  участие  в
обороне.  Цифра становилась  внушительной:  в  распоряжении  японского
начальника  находилось  свыше  пятисот человек.  К тому же укрепления,
батареи...
     На шлюпе  же  было  всего  пятьдесят  человек.  На корабле должно
оставаться не менее десяти-двенадцати человек; у шлюпок на берегу тоже
нужно  было оставить хотя бы трех матросов...  Что же могли бы сделать
тридцать моряков против крепости, защищенной с моря земляным валом, за
которым притаилась такая сила?
     Было бы безрассудно посылать людей на верную гибель и обрекать на
гибель  корабль - ведь десять-двенадцать человек не смогут довести его
в Охотск.  Тогда в России никто не узнает о причинах гибели  шлюпа.  А
это самый желательный для японцев вариант...
     - Я принял решение,  - сказал Рикорд,  - "Диана" идет  в  Охотск,
чтобы увеличить силы и возвратиться. Мы не оставим товарищей в беде, -
нет, никогда не оставим, хотя бы это стоило и опасностей, и жертв.
     Он достал  из папки и развернул большую,  подробную карту острова
Кунасири,  недавно писанную рукой Головнина.  Семь высот, разбросанных
за  крепостью,  и  сама  крепость,  малый полуостров и длинная рыбачья
коса, свыше семидесяти промеров глубин и большая подводная отмель, три
скалы и подводная банка у входа в залив, - все было обозначено на этой
карте с предельной точностью, свойственной Головнину.
     - Этот  залив  не  имеет названия,  - молвил Рикорд.  - Теперь он
получит имя... "Залив Измены"...
     И, облокотясь  на перила мостика,  он крупно написал на карте эти
два слова.
     Шлюп медленно, словно нехотя, одевался парусами.

     Связать человека   так,  чтобы  он  не  мог  пошевелиться,  чтобы
малейшее движение вызывало мучительную  боль,  а  при  попытке  бежать
петля,  наброшенная  на  шею,  немедленно  захлестнулась,  - у японцев
считалось искусством.
     Пленные стояли  на  коленях,  и  солдаты ловко соединяли петли на
груди  и  вокруг  шеи,  стягивая  локти  за  спиной   так,   что   они
соприкасались, тонким шнуром оплетали кисти рук.
     Потом они стали вязать пленникам ноги.
     Работали солдаты молча, неторопливо. Пленные тоже молчали, только
мичман Мур негромко плакал и стонал.
     Когда все пленные были связаны,  солдаты приступили к обыску. Они
не упустили ни одной мелочи.  Даже  иголки,  мелкие  монеты,  запасные
пуговицы - все перекочевало в их карманы.
     Заметно утомленные,  японцы сели в кружок и так же молча закурили
свои длинные бамбуковые трубки.
     - Они решили повесить  нас  на  берегу,  -  прохрипел  Хлебников,
слизывая  с  губ  кровавую  пену.  - Я не виню вас нисколько,  Василий
Михайлович,  вы не подумайте плохого...  Я знаю вас не первый месяц  и
год, - вы были всегда человеком сердечным и справедливым...
     - Но я доверился их слову!  -  тихо  ответил  Головнин.  -  Слову
изменников...  И  вы  теперь  страдаете из-за меня и жизнью платитесь,
друзья мои...  Я не боюсь смерти,  нисколько не страшусь,  но помнить,
все время помнить о том, что я виноват и в страданиях ваших и в гибели
- вот самая страшная пытка...
     Михайло Шкаев,   бывалый  удалой  матрос,  с  трудом  повернул  к
Головнину лицо.
     - Не те слова,  капитан,  совсем не те...  Разве мы не общее дело
делали?  Или мы для веселья прибыли в треклятую эту дыру? А виновные -
вот они, перед нами, отступники от слова...
     Матрос Григорий Васильев сказал:
     - Мы с вами до конца,  капитан... И не о ч