ть.  Он
расскажет хану о могучей Руси. Так ли должны встречать здесь, в Индии,
мирных торговых гостей из этой далекой страны?..
     Слуги Асад-хана  увели жеребца,  колесница наместника укатила,  а
когда Никитин пришел ко дворцу и спросил, как ему пройти к властителю,
вооруженные до зубов охранники изумились:
     - В своем ли ты  уме,  чужестранец?!  Разве  светлейший  Асад-хан
снизойдет  до  беседы  с  тобой?!  Ступай  себе с миром и будь здоров.
Асад-хан не любит подобных просьб.
     Но Никитин  не  удалялся от дворца.  Он решил выждать,  когда хан
выедет на утреннюю или вечернюю прогулку,  и снова потребовать  своего
жеребца.   Он   будет   рассказывать   всем  встречным  о  том,  какое
несправедливое дело совершил  хан.  Пускай  закуют  его  в  кандалы  -
русский человек нисколько не испугается хана.
     На следующий день Асад-хан неожиданно сам пригласил  Никитина  во
дворец.
     - Я узнал,  что ты пришел из далекой северной  страны,  -  сказал
Асад-хан,  с любопытством разглядывая Никитина.  - Это, действительно,
очень далеко?
     - Да,  это  очень  далеко,  -  ответил тверич.  - Я долго плыл по
великой Волге - русской реке,  потом пересек Каспийское  море,  прошел
всю Персию и пересек океан...
     - Для этого нужно быть смелым человеком, - заметил хан.
     - На Руси недостатка в этом нет, - молвил Никитин с улыбкой.
     Асад-хан раздумывал некоторое время.  Повидимому,  у него созрело
какое-то решение.
     - Хорошо,  русский человек,  я возвращу тебе жеребца, хотя он мне
самому  очень  понравился.  Я  дам тебе жеребца и еще тысячу золотых в
награду дам,  если ты перейдешь в нашу, магометанскую веру... Выбирай.
Если  не  согласишься  стать  мусульманином,  - и жеребца отберу и еще
тысячу золотых с тебя возьму. Что ты на это скажешь?
     - Одно  только  скажу,  -  ответил Афанасий Никитин.  - Я русским
человеком родился,  русским и умру.  С памятью об отечестве моем умру,
потому что ничего нет для меня дороже отечества, родины...
     - Но ты забудешь родину,  - ведь это  так  далеко!  Ты  -  смелый
человек,  а я уважаю смелых, поэтому я сделаю так, что ты будешь богат
и счастлив. О, ты не пожалеешь, если останешься у меня!
     - Как?! Разве можно забыть родину?! - изумился Никитин. - Но ведь
сердце-то в моей груди - русское сердце?  Оно само - частица родины, и
вся моя родина - в нем!..
     - Я даю тебе четыре  дня  на  размышление,  -  заключил  Асад-хан
угрожающе.  -  Через четыре дня ты придешь с ответом.  Ты согласишься,
если тебе дорога твоя голова.
     Никитин вышел из дворца, не зная, куда идти, у кого искать приюта
и спасения.  Бродя по  знойному  городу,  он  незаметно  очутился  меж
торговых рядов и даже не расслышал, как кто-то назвал его по имени.
     - Афанаса!.. Афанаса!..
     Никитин обернулся.  Сквозь  толпу  к  нему проталкивался знакомый
хорасанец - выходец из Персии -  Махмет.  Впервые  встретились  они  в
Персии  и  позже  крепко  сдружились  в пути.  Никитин не раз оказывал
своему знакомому различные услуги,  и это  очень  расположило  к  нему
хорасанца.  Махмет был знатным чиновником, но в отношениях с Никитиным
отличался простодушием и добротой.
     - Ну что же ты, Афанаса, не узнаешь меня, друг? - удивился Махмет
молчанию Никитина. - Пойдем-ка, я все тебе расскажу.
     Махмет сообщил  Никитину,  что  прибыл  он  с важным поручением к
Асад-хану.
     - О, ты не знаешь, Афанаса, каким большим я стал чиновником! - не
скрывая гордости,  повторял Махмет. - Очень большим! Любое мое желание
выполнит Асад-хан.
     Никитин встрепенулся:  счастье само шло к нему в руки.  Рассказал
тверич  приятелю  о  своем  горе,  о  том,  что  через четыре дня ему,
беззащитному  путешественнику,  прошедшему  через  столько   стран   и
видевшему столько народов, придется безвинно умереть...
     - Ну что ты,  Афанаса,  - воскликнул Махмет испуганно.  - Разве я
допущу такое?  Разве я позволю, чтобы безвинно умер мой друг?! Отдыхай
здесь спокойно,  а я сейчас же пойду во  дворец.  Ты  получишь  своего
жеребца и сможешь спокойно продолжать путь.
     С тревогой  ждал  Афанасии  Никитин  возвращения   Махмета.   Час
проходил за часом, однако хорасанец не появлялся. Так миновала ночь, и
день,  и еще одна бесконечно длинная ночь... Ранним утром его разбудил
брахман   -  жрец,  обязанностью  которого  был  уход  за  отдыхающими
путниками.
     - Гость  с  севера!  - сказал он.  - Ты очень счастливый человек.
Посмотри,  какого скакуна прислал тебе светлейший Асад-хан.  И еще  он
велел передать тебе,  что ты свободен и можешь жить в нашем городе или
отправляться на все четыре стороны.
     Ни о чем не расспрашивая жреца,  Никитин выбежал во двор. У ворот
он увидел привязанного к  столбу  своего  коня.  Тот  сразу  же  узнал
хозяина,  рванулся на привязи,  тихонько, тоскливо заржал... Задыхаясь
от слез, Никитин нежно и крепко обнял шелковистую теплую шею лошади.
     - В  дорогу,  друг мой,  в дорогу!  - шептал Никитин,  веря,  что
лошадь понимает смысл  этих  слов.  -  Пускай  горит  он  огнем,  этот
"светлейший" грабитель...
     Через несколько дней,  как только  установилась  сносная  погода,
Никитин  покинул  владения  джуннарского  хана  и направился сначала в
город Кулунгир,  потом в Гульбаргу, а затем повернул к Бидару. По пути
он  миновал  несколько  больших  и  малых  городов и край,  заселенный
махратским племенем,  о котором в других районах Индии  говорили,  что
это  самые отчаянные головорезы.  Нагие,  вооруженные мечами и луками,
махраты не тронули, однако, безоружного путешественника. Наоборот, они
любезно   указывали   ему   дорогу,   приглашали   в   жилища,  охотно
предоставляли ночлег.  Теперь Никитин понял,  почему  в  мусульманском
Джуннаре  о  махратах ходили самые мрачные слухи.  Свободолюбивый этот
народ,  частично подчиненный иноземным захватчикам,  упорно  продолжал
борьбу  за  свое  освобождение.  Не  было года,  чтобы из горных своих
селений махраты не нападали  на  войска  мусульманских  князей.  Много
видел на этом пути Никитин готовых к бою крепостей.  Это были крепости
свободолюбивых махратов.
     Прошел он и через районы, населенные телинганцами. О воинах этого
отважного народа рассказывали,  что шли они в самую кровавую  битву  с
песнями,  с  музыкой,  высылая  вперед  лучших  своих  плясунов.  Но и
отчаянные телинганцы,  у которых оружие носили даже дети,  не  тронули
одинокого путника из далекой страны,  и здесь он встретил добродушных,
приветливых людей, готовых поделиться последней чашкой риса.
     Проехав за  месяц  по  труднейшим  дорогам  около 400 километров,
Афанасий Никитин прибыл в Бидар,  столицу Бахманидского  царства.  Это
было  одно  из  самых  могучих мусульманских царств в Индии.  Особенно
поразили здесь тверича пышные праздничные выезды  молодого  султана  -
Мухамеда II. В своем дневнике Никитин подробно описывает торжественную
процессию.  Султан выезжал на прогулку,  весь  осыпанный  драгоценными
камнями,   сидя   на   золотом  седле,  с  тремя  золотыми  саблями  в
изукрашенных ножнах.  За ним на  пышно  украшенных  лошадях  следовали
родственники.  Триста  слонов  в  блестящих  доспехах  несли башенки с
воинами,  вооруженными пищалями и пушками. Триста плясунов и несколько
сот танцовщиц сопровождали этот великолепный выезд. Неумолчно завывали
трубы оркестра в триста человек,  оглушительно звучали  фанфары.  Одни
всадники мчались по дорогам, оберегая путь властителя, другие замыкали
шествие. За султаном шел специально обученный слон с огромной железной
цепью  на  бивнях.  Если  пешеход  или  всадник приближался к султану,
железная эта цепь взлетала над головой смельчака...
     Но роскошные   выезды  султана,  блеск  его  бесчисленной  свиты,
величие его храмов и дворцов  не  скрыли  от  наблюдательного  тверича
самого главного, - условий, в которых жил индийский народ. Никитин уже
успел изучить индийский  язык,  и  когда  индусы  узнали,  что  он  не
мусульманин,  -  перед  ним  открылись  двери  их жилищ.  Этот русский
человек изучал обычаи индусов,  их веру,  сказания и легенды,  способы
обработки пашен,  богатства их земли и моря,  одежду,  жилища,  оружие
воинов,  климат,  дороги  этой  великой  страны,  украшения   дворцов,
архитектуру    храмов,    кустарную    промышленность   городов.   Все
представлялось ему здесь интересным и значительным,  обо всем хотелось
доставить на родину самые полные сведения.
     Об индийских крестьянах Никитин записал:  "а сельскыя  люди  голы
велми". Султаны и князьки беспрерывно грабили этих обездоленных людей,
собирая с них непосильные  налоги.  Страшные  пытки  и  убийства  были
обычными  в деятельности сборщиков налогов.  Повсюду слышались стоны и
плач.
     Нет, не такой уж сказочной была эта страна!
     Простой русский    человек,    единственный    из     европейских
путешественников, не увлекся показной пышностью султанских и княжеских
дворцов.  Он увидел в сказочной Индии униженный,  страдающий народ и с
глубоким сочувствием отнесся к его страданиям.
     В Бидаре  Никитин  продал   своего   жеребца   и   отправился   в
Шейх-аляуд-дин,  где осенью устраивались празднества в честь одного из
мусульманских святых.  Через некоторое время он присутствует на  одном
из грандиознейших торжеств в святилище бога Шивы.  Здесь он видит, как
тысячи людей поклоняются  изображению  вола.  Записи  в  его  дневнике
становятся  все  более  интересными.  В Бидаре Никитин узнает о городе
Каликуте, куда приходят корабли из Абиссинии, из портов Красного моря,
от  побережья  Западной  Африки...  Узнает он и о Цейлоне,  Индокитае,
Бирме Китае и с огромным  интересом  собирает  все  сведения  об  этих
неизвестных ему странах.
     Каждый день приносил пытливому путешественнику что-то новое. Но с
каждым  днем  сильнее овладевала им тоска по родине.  Казалось,  через
далекие пространства,  моря и реки его властно звали в  дорогу  родная
Москва  и Тверь.  В дневнике своем он записал:  "Да сохранит бог землю
русскую.  Боже,  сохрани ее.  В сем мире нет  подобной  ей  земли.  Да
устроится Русская земля..."
     В то время в Персии снова назревали кровавые войны. Слухи об этом
доходили и в Индию.  Никитин понял,  что путь на родину будет трудным.
Долго обдумывал он предстоящую дорогу. В конце концов решил пробраться
в приморский город Дабул, а там опять довериться океану.
     Была весна 1472 года, когда, собрав свои пожитки, Никитин вошел в
порту Дабул на деревянную таву и занял место среди пассажиров. Прощай,
далекая  Индия,  для  одних  счастливая,   для   других   трагическая,
богатейшая   и   нищенская   страна...   Многое  увидел  здесь  первый
добровольный посланец России:  плодородные земли и  поистине  чудесные
леса, теплое море, в котором родится жемчуг, и заоблачные вершины гор,
многолюдные и цветистые рынки,  где собраны все дары  южных  земель  и
океана,  сказочные  дворцы вельмож и темные лачуги бедноты,  в которых
родятся,  живут и умирают миллионы тружеников...  Увидел  и  узнал  он
многострадальный  индийский  народ  и  радостно удивился его талантам,
запечатленным в камне строений, в росписях и узорах, в радужном сиянии
шелковых  тканей,  в  песнях  и  легендах.  Человек  с далекого севера
полюбил этот народ.
     Но русскому сердцу милее всего родная земля.
     Снова поднят над грузной тавой парус.  Медленно удаляются и тонут
в синеве океана индийские берега. Встречный упрямый ветер крепчает, но
судно  продолжает  путь,  продвигаясь   в   сторону   Аравии   крутыми
разворотами и зигзагами.
     Вскоре в   океане   разразился   шторм.   На   хрупкий   кораблик
стремительно  мчались огромные волны.  Судно взлетало,  казалось,  под
самые тучи и падало вдруг, словно в пропасть... Тава была без палубы и
даже не имела перекрытий ни в носовой части, ни в кормовой. Груз лежал
на дне ее,  прикрытый кожами, и вскоре настолько пропитался водой, что
стал тяжелее вдвое.  По хмурому лицу капитана, по испуганным возгласам
матросов пассажирам нетрудно было догадаться, какая угроза нависла над
ними.
     Целый месяц бушевал этот невиданной силы шторм. Шкипер-араб давно
уже не знал,  в какой части океана находится его корабль, как вдруг на
западе он приметил берег...
     Это был берег Африки, Эфиопская земля. Оказывается, уже в течение
нескольких дней судно уносилось на юг, вдоль Сомалийского полуострова.
     Моряки, которым  доводилось  плавать из Ормуза в Индийские порты,
всегда опасались быть  занесенными  к  Африканскому  побережью.  Океан
здесь кишел пиратскими кораблями. Редко удавалось каким-либо мореходам
уйти из этих районов невредимыми.  Если бы только шкипер догадался,  в
какие  опасные  места  занес  его  шторм,  он,  пожалуй,  не колеблясь
отвернул бы от берега: лучше уж погибать в океане, чем у диких пиратов
в  плену.  Однако  и  шкипер,  и пассажиры радовались неведомой земле,
далеким пальмам,  словно плывущим  над  прибоем,  зеленым  водорослям,
качавшимся на волнах.
     Судно вошло в неглубокую  бухту  и  причалило  к  берегу.  Шкипер
первым  спрыгнул  на  золотистый  песок.  Поблизости  не было видно ни
единого человека,  никакого  признака  людского  жилья.  В  каменистом
овражке  заманчиво  журчал  и  искрился  прозрачный  ручеек.  Это была
находка,  - величайшее счастье для измученных жаждой людей.  Уже через
несколько минут все пассажиры и команда расположились у ручья:  одни с
жадностью пили воду,  другие умывались,  третьи,  зачерпнув прозрачную
влагу, бережно держали ее в ладонях, любуясь, как жемчугом, капельками
воды...  Тем временем вдоль берега, отрезая дорогу к таве, выстроилось
несколько десятков черных воинов с луками, мечами и длинными копьями в
руках.
     Слишком поздно шкипер заметил засаду.  Увидев африканцев, он упал
на колени и стал громко молить о пощаде.  А негры  по-прежнему  стояли
неподвижно, поглядывая на рослого, пестро раскрашенного своего вожака,
опиравшегося на огромный меч.  Вожак  был  чем-то  заметно  смущен  и,
видимо,  обдумывал  решение.  Но вот он поднял руку и сделал несколько
шагов вперед. Шкипер подполз к нему на коленях.
     - Встань,  бедный  человек,  - проговорил предводитель на ломаном
арабском языке.  - Я вижу,  вы без оружия,  а безоружных людей  мы  не
убиваем.  Если бы вы плыли сюда для войны,  для того,  чтобы захватить
пленных, - вы взяли бы с собой оружие.
     - Мы  шли из Индии в Ормуз,  - сказал шкипер.  - Мы заняты мирной
торговлей, и на нашей таве нет ни одного кинжала, ни одного копья.
     - Вы  уйдете  отсюда невредимыми,  - заключил предводитель.  - Но
если у вас найдется соль, - поделитесь с нами...
     - Мы  все  вам  отдадим!  - с радостью закричал шкипер.  - Только
отпустите нас...
     - Нет, мы возьмем немного, - ответил вожак. - Вы дадите нам соли,
рису, перцу и хлеба.
     В течение  пяти суток,  пока продолжался шторм,  путники невольно
должны были находиться в гостях у одного из прибрежных племен  Африки.
Вожак  остался  вполне  доволен  подарками.  К  исходу  пятых суток он
ласково простился со шкипером  и  купцами.  Заметно  облегченная  тава
взяла   курс  на  север,  несколько  отклоняясь  к  востоку,  и  через
двенадцать суток прибыла в аравийский порт Маскат.  Отсюда Никитин, не
задерживаясь,  перебрался  в Ормуз,  а дальше лежала сухопутная дорога
через Бендер,  Лар, Шираз, Исфахан, Тебриз и многие другие города - до
Трапезунда.
     Никитин не задерживался в пути.  В Иране со  дня  на  день  могли
начаться военные действия.  Поэтому Никитин спешил на север, поближе к
русской земле.  Большую часть пути шел он  пешком,  обходя  селения  и
города,  в  которых  положение  было  особенно  тревожным.  По  пути к
портовому  городу  Трапезунду  Никитин  попал  в  ставку  предводителя
воинственных туркменских племен Узун-Хасана.
     С подозрением,    которое     вскоре     сменилось     интересом,
воины-кочевники  слушали  рассказ  Никитина  о  его  странствиях.  Сам
Узун-Хасан назвал его отважным человеком и пожелал тверичу счастливого
пути.
     Но именно в те  дни,  когда  Никитин  находился  в  этой  степной
ставке,  разгорелись  военные  действия  между Узун-Хасаном и турецким
султаном Мухамедом II.  Армия Узун-Хасана в  те  времена  представляла
немалую  силу,  и  начавшиеся  сражения  должны  были  охватить  очень
обширные районы.
     Никитин снова   оказался  в  большой  опасности.  Ему  предстояло
перейти  через  линию  фронта.  Турки  могли  посчитать  его   агентом
Узун-Хасана. В горестном раздумьи тверич записывает: "...ано пути нету
некуды"...  Все  же  ему  удается  пробраться  в  Трапезунд.  И  здесь
случилось  то,  чего  он  опасался:  турецкие власти заподозрили в нем
шпиона, подосланного Узун-Хасаном. Арест, обыск и допросы, конечно, не
дали  туркам  никаких  улик против Никитина.  Однако у путешественника
были отобраны последние гроши...
     Кое-как уговорился  Никитин  с  моряками,  чтобы  переправили его
через Черное море,  третье море на его  пути.  После  многих  мытарств
Афанасий  Никитин  направился  в  Кафу  (Феодосию).  Здесь,  в  Крыму,
рассчитывал он встретить земляков.  В Кафе было даже русское подворье,
где  останавливались  русские  торговые люди,  прорывавшиеся со своими
товарами мимо всех татарских засад.
     С волнением считал Никитин часы и минуты, оставшиеся до встречи с
земляками. Какой будет эта встреча? Какие редкостные товары покажет он
им,  соотечественникам?  Ведь  в  дорожном  мешке у Никитина ничего не
осталось. Остался только дневник, правдивое сказание о древней великой
стране,  в которую прошел он через все преграды,  чтобы поведать о ней
на Руси.
     Велико было то радостное изумление,  с которым встретили Никитина
русские люди в Кафе! Они и сами видывали виды, не раз ходили в дальние
страны, не так уж просто было чем-нибудь их удивить. Но Индия!.. О ней
только пелось в былинах,  только сказки рассказывали о  чудесной  этой
стороне.  И вот простой тверич сам побывал в Индии,  видел ее, изучил,
описал...  Счастливый человек!  И Никитин понял, что в этом дневнике -
его действительное богатство.

     ...В 1475  году  из  Литвы в Москву возвратились русские торговые
люди.  Кроме разных товаров,  привезли они одну загадочную  вещь.  Это
была объемистая, истрепанная тетрадь, исписанная различными чернилами,
со множеством непонятных иноземных слов,  которыми,  как  видно,  были
названы  неведомые  заграничные  города,  имена  и фамилии неизвестных
людей и цены на товары.
     Купцы случайно подобрали эту тетрадь в дороге и, считая, что она,
может быть,  утеряна какой-нибудь важной особой,  передали ее в Москве
великокняжескому дьяку Василию Мамыреву.  Дьяк Мамырев первый прочитал
"Хождение за три моря" Афанасия Никитина.  Документ  представился  ему
настолько интересным, что Мамырев не замедлил передать его летописцу.
     Замечательные путевые   записи   отважного   русского   человека,
побывавшего  в Индии почти на тридцать лет раньше португальца Васко да
Гамы, дошли в летописи до нашего времени.
     От себя летописец добавляет, что Афанасий Никитин "не дошед умер"
в пути вблизи Смоленска.
     Причины и  обстоятельства  его  смерти  неизвестны.  Быть  может,
литовские князья,  как раньше трапезундские турки,  заподозрили в  нем
московского  "лазутчика",  возможно  что-то  иное помешало ему донести
драгоценный свой дневник в подарок родному городу.
     Но записи  Никитина  стали достоянием всего русского народа.  Это
ценный литературный памятник,  который неопровержимо  доказывает,  что
задолго до прибытия европейских завоевателей сын нашей родины Афанасий
Никитин без корысти,  без обмана,  с честным и чистым сердцем пришел в
далекую  страну  и первый пронес по ее городам и селениям гордое имя -
Россия.



КАЗАК СЕМЕЙКА, СЛУЖИЛЫЙ ЧЕЛОВЕК

     На дальних  сибирских  дорогах,  в  отрядах  служилых  людей,   в
маленьких,  обнесенных  частоколом  селениях,  где  встречались уд