ьда  бесконечной  грядой  протянулись  с
востока на запад.  Произошла первая поломка: лопнули полозья передовой
нарты...
     - Этак до Земли Оскара мы ни одной щепки не донесем, - проговорил
матрос Губанок.
     - Лишь бы сама она была,  Земля Оскара,  - отозвался Альбанов.  -
Землю Петерманна мы уже закрыли.
     Кто-то предложил   возвратиться  за  починочными  материалами  на
корабль, но штурман спросил насмешливо:
     - А  если где-нибудь на острове Рудольфа поломка случится?  Снова
прикажешь возвращаться?
     Поломку починили на месте и двинулись дальше.  Силуэт "Св.  Анны"
вскоре скрылся за торосами.  Ветер переменился. Начиналась метель... В
брезентовой палатке, едва вместившей весь экипаж корабля, присаживаясь
в огоньку,  Брусилов что-то  шепнул  судовому  буфетчику.  Тот  быстро
раскрыл  свою сумку и,  ко всеобщему удивлению,  достал из нее бутылку
шампанского и несколько плиток шоколада.
     - Откуда  это,  Георгий  Львович?  - изумился Альбанов,  тронутый
такой неожиданной и в последнее время  совершенно  необычной  добротой
Брусилова.
     Капитан улыбнулся:
     - Случайно сохранилось... Можно сказать - чудом! И не чудесно ли,
друзья,  что здесь,  на 83o северной  широты,  где  никогда  не  бывал
человек, нам улыбнулась эта маленькая радость?..
     Позже Альбанов и его спутники не раз  вспоминали  эту  прощальную
ночь  в  палатке,  яростный  вой  метели  и  тихую  дружескую беседу у
огонька.
     Из-за метели  и  торосов,  преграждавших  путь,  отряд за четверо
суток продвинулся на юг всего лишь на пять верст. А на север за это же
время  его  отнесло  на тридцать пять верст!  Альбанова утешала только
надежда на северный ветер:  если южный передвигал льды  к  полюсу,  то
северный погонит их на юг.
     Еще в  течение  нескольких  дней  отряд  не  утрачивал  связи   с
кораблем.  Ежедневно  вдогонку  за  Альбановым  пускался  на  лыжах  с
кем-нибудь из матросов неутомимый китобой Денисов. Брусилов не посылал
его  в  эти опасные походы,  китобой навещал отряд по доброй воле.  Он
приносил то горячую пищу,  то запасную лопату для расчистки снега,  то
какую-нибудь мелочь - спички, иголки, записную книжку, карандаш, - все
время ему казалось, будто Альбанов что-то забыл при сборах в дорогу.
     Расстояние в   тридцать-сорок  километров  нисколько  не  смущало
Денисова.  С радостью и изумлением встречая  китобоя,  матросы  иногда
спрашивали у него откровенно:
     - Может быть,  ты просто издеваешься над нами? Вон сколько мы уже
прошли, а ты все время тут как тут...
     Денисов смеялся и говорил весело:
     - Еще на Земле Оскара обязательно догоню!..
     Альбанов только покачивал головой:
     - Не удивлюсь, если и на острове Рудольфа ты появишься...
     Штурман любил этого  энергичного,  сильного,  веселого  человека.
Полуукраинец,   полунорвежец,  Денисов  с  тринадцатилетнего  возраста
скитался по всем морям и океанам мира.  Мальчишкой бежал он из дому от
мачехи  в  трюме  какого-то корабля в Африку,  плавал юнгой и матросом
вокруг света,  охотился на китов в Антарктике,  около  Южной  Георгии,
наконец  поселился  в  Норвегии,  женился,  снова служил на китобойных
судах,  уже гарпунером.  Но в каких бы странах он ни  был,  какими  бы
красотами  востока  или  юга  ни  любовался,  одна  страна  звала  его
настойчиво  и  властно  -  родина,  Россия.  Узнав,  что  "Св.   Анна"
снаряжается  для промысла китов на севере,  Денисов оставил свой дом и
все дела, и прибыл к Брусилову.
     Матросам он иногда говорил:
     - Зарабатываю я теперь,  правда, меньше, чем у норвежцев, но ведь
я дома! Вот что главное - дома!
     В половине апреля,  когда уже даже с самых высоких  торосов  "Св.
Анну"  невозможно  было  различить  в  белесой  мгле,  визиты Денисова
прекратились.
     Альбанов заметил,  что спутники его стали молчаливее, задумчивее.
Стараясь ободрить их, он говорил:
     - Движемся мы, действительно, медленно, но вот уже скоро начнутся
полыньи,  тогда мы  помчимся  на  каяках,  -  любо-дорого  будет  мили
отсчитывать! Терпение, до свободной воды не так уж далеко...
     На одиннадцатые сутки пути три матроса -  Шабатура,  Пономарев  и
Шахнин,  смущенно опустив головы,  подошли к штурману.  Альбанов сразу
понял, что произошло.
     - Устали?  - спросил он сочувственно. - Но ведь я и не обещал вам
легкой дороги.
     Ковыряя носком сапога снег, Шахнин проговорил угрюмо:
     - Георгий Львович уверял,  что дня через четыре земля  покажется.
Где же она, Земля Оскара?
     Альбанов невесело усмехнулся:
     - Об  этом  и я мог бы у тебя спросить:  где же она?  Разве я эту
землю наносил на карту или предсказывал,  будто она  существует?  Тут,
брат, к Пайеру следует обратиться: ну-ка, показывай свою землю, Юлиус!
     Никто из  матросов  не  улыбнулся.  Они  стояли  молча,  Альбанов
сказал:
     - Каждый,  кто пошел со мной,  вызвался  на  это  добровольно.  Я
никого не принуждал и не принуждаю продолжать этот путь.
     - Значит,  вы не обидитесь,  если мы возвратимся?  -  с  надеждой
спросил Пономарев. - Не скажете потом, будто мы покинули товарищей?
     - Если бы я считал наше положение вполне благополучным, - ответил
Альбанов после раздумья,  - пожалуй, я не разрешил бы вам уйти. Но для
меня совершенно излишне скрывать истинные  обстоятельства.  Сейчас  мы
находимся  у  воображаемой  Земли  короля  Оскара.  Если  бы эта земля
существовала,  мы бы уже увидели ее.  Значит,  Земли Оскара  нет.  Нам
нужно  продвигаться  к  Земле Александры.  Это еще далеко.  Принимайте
решение сами, однако учтите, что и обратный путь не так-то прост.
     - Мы уже приняли решение, - сказал Пономарев.
     Три матроса молча простились с товарищами и повернули  свой  каяк
на  север.  Долго,  пока они не скрылись за дальним торосом,  спутники
Альбанова смотрели им вслед.
     Итак, в отряде теперь оставались:  Баев, Луняев, Максимов Конрад,
Смиренников,  Губанов, Шпаковский, Нильсен, Архиереев, Регальд. Десять
человек. Альбанов одиннадцатый.
     И именно теперь,  когда трое ушли на север,  началась,  казалось,
самая трудная часть пути.
     Близилась весна.  Тонкая корка, подернувшая сугробы, сверкала под
ярким солнцем тысячами радужных искр.  Эти искры как будто впивались в
глаза.  Альбанов старался не смотреть на снег;  он  закрывал  глаза  и
брел,  словно в полусне,  путаясь ногами в сугробах.  Снежной слепотой
заболели почти все матросы.  Только два или  три  человека  оставались
зрячими.  Альбанову  пришлось  уступить  им  первое  место.  А впереди
громоздились такие беспорядочные  глыбы  торосов,  которые,  казалось,
невозможно  было  одолеть.  Штурман  окончательно убедился,  что Земли
Оскара  не  существовало.  Это   важно   для   науки.   Они   принесут
доказательство, что такой земли нет...
     Несколько дней  штурмана  мучили  галлюцинации.   Возможно,   они
преследовали   и  матроса  Баева?  Он  ушел  в  разведку,  уклонившись
несколько  к  западу,  и  вернулся  с   радостным   известием,   будто
неподалеку, за грядой торосов, лежит молодой ровный лед.
     Ему поверили.  Но целый день невыносимо трудной дороги  не  вывел
отряда на этот ровный лед.
     - Клянусь вам,  я сам ходил по этому льду!  - взволнованно кричал
Баев,  смущенный  молчаливым  упреком  товарищей.  - Уверен,  что этот
ровный лед - до самых островов...
     Он снова ушел в разведку и не вернулся.  Его искали вокруг лагеря
на расстоянии в десять-двадцать километров и не нашли.  Следы его  лыж
вскоре засыпал снег.
     В отряде осталось десять человек.
     В половине мая Альбанов сообщил товарищам,  что они уже прошли по
льдам сто верст.  Ровно месяц находились они в дороге. Значит, в сутки
они проходили в среднем по три с половиной версты.  Какой тяжелый путь
это был!  Матрос Шпаковский не раз говорил,  что  ему  было  бы  легче
пройти по суше пять тысяч верст, чем эти сто...
     Несчастья и неудачи будто подкарауливали отряд на каждом шагу. Не
заметив  занесенной  снегом  полыньи,  три человека с каяком рухнули в
воду.  Кое-как их вытащили из полыньи.  Вытащили и каяк,  но  походная
кухня и ружье-двустволка утонули.
     Спутники Альбанова как-то безучастно отнеслись к происшествию.  И
это больше всего обеспокоило штурмана.  Он понимал, что самое страшное
в их положении - ослабление воли.  Нужно было во что бы  то  ни  стало
ободрить матросов. К счастью, впереди открылась большая полынья.
     - Не теряйте минуты, ребята,- говорил Альбанов, стараясь казаться
радостным, - эта полынья, может, к самым островам нас приведет!..
     Но матросы двигались медленно и словно нехотя. Видно, мало кто из
них верил радости штурмана.
     Все же тот день Альбанов считал счастливым.  Они прошли на каяках
девять  верст,  -  такого  пути  в  течение  дня  они  еще  ни разу не
проходили.
     Зато в   последующие   дни  отряд  оставался  на  том  же  месте.
Подступиться к другой полынье не удалось,  - мелко битый лед угрожающе
раскачивался под ногами, и штурман дважды срывался в воду.
     Иногда матросы спрашивали Альбанова с тревогой:
     - Где мы находимся, Валериан Иванович? Куда нас несет?..
     Он не мог ответить.  В течение девятнадцати дней небо было сплошь
застлано  тучами,  и  штурман  не  имел  возможности  определить место
нахождения.  Лишь  в  конце  мая  Альбанову  удалось  установить,  что
движение  льдов на север приостановилось.  Затем словно после раздумья
эти огромные заснеженные поля медленно двинулись на юг.
     Пятеро матросов одновременно обратились к Альбанову:
     - С каюками мы только теряем время.  Бросить бы их и  быстрее  на
лыжах на юг!..
     - А потом?
     - А потом на мыс Флоры, - сказал матрос Конрад.
     Штурман улыбнулся.
     - Вспомните,  друзья,  Робинзона... Тот, конечно, не бросил бы ни
топора,  ни посуды,  ни других вещей. А наше положение может оказаться
еще похлеще...
     Матросы притихли.  Но штурман понял, что этим примером он не всех
убедил.
     В дни бесконечных скитаний во льдах были у  моряков  и  радостные
минуты.  Как-то  был встречен и убит медведь.  Тогда даже самые унылые
приободрились.  Во-первых,  они поверили в близость берега. Во-вторых,
отпадала опасность голодной смерти.
     Но Альбанова все  больше  беспокоило  направление  дрейфа  льдов.
Огромные ледяные поля относило к юго-западу,  и северные острова Земли
Франца-Иосифа оставались далеко  на  востоке.  Штурман  опасался,  что
отряд  может  оказаться  между  этим  архипелагом  и  Шпицбергеном,  в
открытом штормовом море,  где уже не могло быть надежды  на  прочность
плавучих льдов.
     О своих опасениях Валериан Иванович не сказал  никому  ни  слова.
Бессонными  ночами,  когда  все  матросы  спали,  не раз выходил он из
палатки и подолгу смотрел на безжизненную,  смутно мерцающую  равнину,
пытаясь  разгадать ее таинственный путь.  Но безмолвная даль не давала
ответа. На мглистом горизонте не было признаков земли...
     Уже закончился  май  и  медленно  потекли  дни июня,  а отряд все
оставался на одном месте.  Вернее,  он оставался на  одной  и  той  же
льдине, но льдина не была неподвижна. Штурман отлично это знал. Иногда
он даже  сомневался  в  правильности  своих  подсчетов:  ледяное  поле
уносилось  на  юго-запад с быстротой,  необычной для ветрового дрейфа:
оно проходило в сутки восемь с половиной  миль.  Только  сила  течения
могла уносить его с такой равномерной скоростью. И Альбанов понял, что
совершает открытие: об этом течении никто из географов не знал...
     Пятого июня,   всматриваясь   в  горизонт,  штурман  заметил  два
серебристых облачка,  смутно мерцавших на юго-востоке.  Земля? Неужели
земля? Он никому не сказал об этом: за два месяца скитаний, не раз уже
"открывали" они землю,  которая оказывалась  то  высоким  торосом,  то
полоской  тумана,  то  просто  игрой  светотени  во льдах.  Но эти два
облачка теперь не давали ему покоя. Он подолгу всматривался в бинокль.
Ошибки  не  могло  быть.  Два  облачка  оставались  на  прежнем месте.
Странно,  что никто из его спутников не  замечал  этих  уже  отчетливо
видневшихся возвышенностей...  Но вот два или три матроса одновременно
увидели на  далеком  горизонте  тускло  сияющий  глетчер.  Все  ожили,
подтянулись, на лицах показались улыбки.
     - Теперь не медля в путь!  -  скомандовал  Альбанов.  -  Отдыхать
будем на острове...
     Никогда еще за время  их  пути  так  быстро  не  снимали  лагерь.
Никогда  работа  не  кипела  так дружно.  Даже больные цингой Пуняев и
Губанов трудились наравне с другими.
     Но на следующий день,  едва рассеялся туман, штурман с удивлением
увидел,  что желанный остров  стал  как  будто  еще  дальше.  Напрасно
матросы  пытались определить "на глаз" расстояние до этой земли.  Если
остров был горист,  и отряду открылась только его вершина - расстояние
могло оказаться большим - в пятьдесят-шестьдесят миль.  Если же он был
низок,  - достичь его,  казалось,  можно было бы в течение  дня...  Но
ледяное поле теперь отходило на запад, и это движение все ускорялось.
     Восемь суток матросы пробивались через нагромождение льдов, плыли
на  каяках  через  полыньи,  по  мокрому снегу,  под мелким промозглым
дождем, тащили нарты, стремясь к этим сверкающим вершинам.
     Ночью два   разведчика   вызвались  идти  вперед,  искать  дорогу
Альбанов и все остальные уже укладывались в палатке на ночлег. Один из
разведчиков спросил, можно ли взять, на всякий случай сухарей
     - Конечно, - откликнулся штурман. - Но помните, провизии остается
на несколько дней.
     Через шесть-семь часов штурман стал беспокоиться  о  разведчиках:
что-то слишком долго они не появлялись.  Посоветовавшись с товарищами,
он решил еще подождать, а в случае, если эти двое не возвратятся через
сутки, - начать розыски. Медленно протекло еще шесть часов. Заболевший
цингой Луняев хотел переобуть сапоги:  у него была пара новых, хороших
сапог.  В каяке их не оказалось...  И еще многого не оказалось во всех
каяках: мешка сухарей, ружья, двух сотен патронов, бинокля с компасом,
часов, лучших лыж, драгоценного запаса спичек...
     Беспокойство моряков об ушедших сменилось  гневом.  Первым  делом
возникла  мысль  о погоне.  Догнать беглецов,  оставивших товарищей на
произвол судьбы, и уничтожить. Однако прошло уже столько времени... За
эти тринадцать-четырнадцать часов лыжники могли уйти очень далеко.  Не
случайно несколько дней назад Альбанов подумал,  что  не  убедил  этих
двух спутников.  Они ведь предлагали бросить каяки и нарты и поскорей,
налегке  добираться  к  острову,  пока  льды  не  унеслись  далеко  на
юго-запад...  Нужно  было  терпеливо  разубедить  этих  легкомысленных
людей,  доказать им,  что без снаряжения и на острове всем  им  грозит
голодная  смерть.  Но  теперь  эти  сожаления  были  слишком поздними.
Беглецы находились уже слишком далеко. Следовало подумать о дальнейшем
пути.
     Отряд уменьшился на двух человек.  Матросы Губанов и Луняев  были
тяжело больны.  Пришлось бросить один каяк,  нарты,  тяжелую палатку и
еще много вещей.
     А взломанный,  мелкий лед вскоре снова стал непроходимым.  Прыгая
со льдины на льдину,  кое-как перетаскивая нарты, переплывая на каяках
небольшие полыньи,  отряд упрямо прокладывал дорогу к острову. Но льды
не стояли на месте:  отливным течением  их  уносило  на  запад.  После
долгих  часов  этой  отчаянной  борьбы  Альбанов  был вынужден сказать
товарищам, что они удалились от острова не менее чем на восемь миль...
     Скрывать положение, в каком оказался отряд, больше и нельзя было:
матросы видели, что берег непрерывно отдалялся.
     Некоторое время  штурмана не покидала мысль о беглецах.  Следы их
лыж вскоре потерялись.  Но куда же эти двое пошли?  Они ведь не знали,
где находятся и как пройти к спасительному мысу Флоры!  И они взяли не
только вещи товарищей,  но и корабельную почту.  Значит, были уверены,
что отряд неизбежно погибнет.
     Потом он позабыл о беглецах.  Слишком уж часто изменялась ледовая
обстановка,  а с нею в отряде отчаяние сменялось надеждой и радостью а
радость снова отчаянием и равнодушием к своей судьбе.
     Путешественники были  на  расстоянии  в  полкилометра от острова.
Затем их  опять  отнесло  в  море  на  добрых  двенадцать  километров.
Альбанов даже не знал, стоило ли сожалеть об этом? О высадке на остров
не приходилось и мечтать.  Отвесный ледниковый барьер  высотой  в  сто
метров  и  больше  тянулся до самого горизонта.  Голодные,  мокрые,  в
изодранной одежде люди молча сидели на льдине,  равнодушно глядя,  как
удаляется от них неприступный барьер...
     Альбанов смотрел на остров, удивляясь размерам ледника и крутизне
его обрывов. Неужели же на всем протяжении не сыщется места, где можно
было бы высадиться?
     Приливное течение  снова  сплотило  у  острова  мелко  битый лед.
Альбанов отдал команду:
     - К берегу!..
     Матросы неохотно поднялись и снова одели лямки.
     А через  два-три  часа все увидели глубокую трещину,  прорезавшую
ледник.  Занесенная снегом,  подтаявшим и плотно слежалым,  она  могла
превратиться  под их топорами в лестницу.  Последнее событие,  которое
произошло уже при высадке со льдины,  следовало бы считать на редкость
счастливым.  Когда  вещи  были  снята  со  льдины и Альбанов последним
ступил  на  подтаявший  в  трещине  снег,  льдина  вдруг   с   треском
разломилась и перевернулась...
     Захлестнутый по пояс водой,  штурман  оглянулся  и  только  пожал
плечами. Да, это было счастье! Но какие беды ждали их еще впереди?
     ...Вот ледниковый барьер остался позади. Альбанов и Луняев уходят
в разведку.  Через несколько часов они спускаются к морю, на небольшой
отлогий мыс.  Какая это радость увидеть твердую  землю,  почувствовать
твердую  почву  под  ногами,  прикоснуться  рукой к робкой зелени мха!
Долго в молчании стоят они на галечнике берега и смотрят на море,  где
все  так  же  плывут  и  кружатся и уносятся в неизвестность сумрачные
серые льды...
     Где "Св.  Анна"?.. Живы ли десять человек, оставшиеся на корабле,
и те трое,  что возвратились?  А может  быть,  корабль  уже  раздавлен
льдами и никто никогда не узнает о последних часах его экипажа?
     Выстрел прерывает  раздумье  Альбанова.  Эхо  перекатывается  над
островом.  Это  стреляет Луняев.  Три большие птицы уносятся в морскую
даль.
     Луняев смущен. Он промахнулся.
     - Как видно,  совсем  я  ослеп,  Валериан  Иванович...  С  такого
расстояния гагу не смог подстрелить...
     Альбанов отвечает весело:
     - Ну, брат, этот промах - не беда! Если тут водятся гаги, значит,
с голоду мы не помрем...
     Он с  удивлением  прислушивается  к собственному голосу:  неужели
здесь,  на ледяном острове,  такое звучное эхо?  Где-то меж  скал  эхо
повторяется  снова...  И  в ту же минуту Альбанов понимает ошибку:  за
скалами кто-то кричит,  словно призывая на помощь...  Но как поверить,
что здесь, на пустынном острове, оказались люди?
     На склоне горы появляется человек.  Он бежит,  спотыкаясь, громко
крича и размахивая шапкой.  Откуда ему известна фамилия Альбанова?  Он
повторяет эту фамилию почему-то навзрыд...  Штурман не  тотчас  узнает
одного  из  беглецов.  Человек  падает  на  колени,  закрывает  руками
заплаканное лицо:
     - Простите,  Валериан Иванович... - Мы - подлые. Мы одумались, но
было уже поздно. Если не можете простить - убейте...
     Луняев уже держит ружье на изготовку.
     - Там,  на льдинах,  - произносит матрос глухо, - мы обещали друг
другу, что если встретим беглецов, - убьем их...
     Альбанов смотрит на  заснеженные  горы,  на  мертвенно  мерцающий
ледник, потом на человека, покорно ждущего приговора.
     - Да,  мы обещали их убить,  Луняев.  Сколько они  причинили  нам
горя!  И это было в самое трудное время, когда мы шагали по взломанным
льдам.
     Некоторое время оба молчат. Луняев первый прерывает молчание.
     - Если бы я встретил его на льд