обывали, - значит, вы
и хозяева.
     В заливе  Анива  корабль  простоял  почти  неделю.  За  это время
откуда-то из таежных дебрей  острова  прибыло  еще  несколько  айнских
семей.  Добродушные и приветливые люди,  айны,  казалось,  были готовы
подарить морякам "Юноны" все свое скромное  богатство.  С  утра  и  до
вечера дежурили они на берегу,  ожидая прибытия шлюпки,  и матросам не
так-то легко было уклониться от настойчивых,  ласковых просьб  принять
на память еще и еще какой-нибудь подарок.
     Перед выходом в море Хвостов снова созвал японцев и сказал:
     - Торгашам,  прибывшим сюда грабить айнов,  и тем,  кто явился на
остров с оружием,  чтобы грабителей охранять, приказываю идти со мной,
в Петропавловск.  Наш,  русский суд каждому воздаст по заслугам. А вы,
наемные люди, свободны. Вы такие же, как и айны, - бедняки. Ступайте и
рассказывайте  всем,  что  здесь,  на  русской  земле,  мы не потерпим
разбойников с Мацмая.
     Он обернулся   к   айнам   и  кивнул  старшине.  Одетый  в  новую
брезентовую одежду,  взятую из японского  склада,  старик  неторопливо
подошел   к   лейтенанту  и  с  поклоном  подал  ему  ивовую  палочку,
расщепленную в виде метелки.
     Хвостов уже  знал,  что  у  айнов это было знаком самой искренней
дружбы. Он снял свою серебряную медаль и укрепил ее на груди старшины.
Над толпой айнов пронесся дружный радостный гул.
     Лейтенант развернул бумагу и  стал  читать.  Переводчик  повторял
вслед за ним каждое слово:
     "...1806 года  октября  12-го  российский  фрегат   "Юнона"   под
начальством   флота  лейтенанта  Хвостова,  в  знак  принятия  острова
Сахалина  и  жителей  оного   под   Всемилостивейшее   покровительство
Российского   императора   Александра  Первого,  старшине  селения  на
западном берегу губы Анива пожаловал серебряную медаль на владимирской
ленте.   Всякое   другое  приходящее  судно,  как  российское,  так  и
иностранное, просим старшину сего принимать за российского подданного.
                          Российского флота лейтенант Хвостов.
                          У сего приложена герба фимилии моей печать".

     Затем Хвостов торжественно передал бумагу  старшине.  Старый  айн
поклонился и бережно спрятал ее в кожаный мешочек, где хранилась самая
сокровенная его драгоценность - маленький костяной амулет.
     В тот день "Юнона" уходила на север. Оглядываясь с палубы корабля
на низкий, огражденный прибоем берег, матросы еще долго видели широкое
полотнище русского флага, развернутое ветром над темными глыбами скал.
     А тендер  "Авось"   уже   давно   находился   в   Петропавловске.
Неповоротливое это судно,  расшатанное и разбитое океанскими штормами,
едва добралось до тихой бухты. Но Давыдов, встретив Хвостова, закричал
радостно:
     - А каков мой  корабль-красавец?!  Выстоял!..  Волна  сплошь  его
накрывает,  и  вот  уже кажется - аминь!  - однако он движется вперед,
вопреки всем законам физики, движется, невзирая ни на что!
     Радуясь смелым делам Хвостова на Сахалине, Давыдов очень сожалел,
что не смог принять участия в экспедиции против  нарушителей  границы.
Покончив с расспросами, он сказал озабоченно:
     - А ведь твой сахалинский поход,  Николай Александрович, - только
начало!..  Тут,  на Камчатке,  новые известия есть.  Нахальные самураи
стали захватывать наши Курильские  острова.  Пора  бы  указать  им  на
дверь.   Мы,  Николай  Александрович,  продолжим  славное  дело  наших
открывателей, если отстоим для родины Курильскую гряду...
     - Поскорей   ремонтируй  свой  ковчег,  -  улыбнулся  Хвостов,  с
интересом рассматривая растрепанный тендер. - Весною - в путь!
     Давыдов при  этих  словах  подумал,  что ждать до весны - дело не
такое уж простое.  Он знал Хвостова не хуже самого себя.  Когда  перед
ними  вставала  какая-нибудь новая задача,  друзья особым терпением не
отличались.
     Зима показалась им слишком затяжной. Еще в феврале были закончены
все ремонтные работы.  Если бы не  лед,  прочно  сковавший  Авачинскую
губу,  Хвостов  и  Давыдов  сразу  по  окончании  ремонта  рискнули бы
отправиться на острова.  Старые шкиперы теперь уже не решались  давать
им наставлений.
     И вот,  выполняя приказ  своих  командиров,  вооруженные  пилами,
ломами,  топорами, матросы спустились на лед. Хвостов объявил аврал, и
уже через два дня корабли  двинулись  к  океану,  медленно  пробираясь
узким,   прорубленным  во  льдах  каналом.  В  такую  раннюю  пору  из
Петропавловска в дальнее плавание еще не выходили суда.
     У мыса Лопатка друзьям снова предстояло расстаться:  чтобы точнее
описать берега и исправить карты,  они решили  идти  на  юг  по  обеим
сторонам гряды.
     Радостно встречали курилы русских моряков.  Старшины торжественно
преподносили  им  ивовые веточки дружбы.  На берегу загорались большие
костры,  и курилы расстилали перед гостями искусно плетенные  циновки,
подавали огромные деревянные блюда, полные жареных птиц, рыбы, приправ
из морской  капусты,  морковника,  кипрея,  называли  русских  моряков
братьями.
     В одну из этих  дружественных  встреч  Хвостов  узнал  о  высадке
японцев  на  девятнадцатом  острове  Итурупе.  Он  тут  же простился с
гостеприимными курилами и возвратился на  судно.  Лейтенант  не  медля
отправился  в Охотское море на поиски своего спутника "Авось".  Он был
уверен, что японцы не рискнули бы высадиться без оружия на чужой земле
так далеко от Мацмая.  Планы их, видимо, шли далеко. Острова Кунашир и
Шикотан уже оставались у них  в  тылу.  Будто  по  цепочке,  звено  за
звеном, самураи могли постепенно подобраться к югу Камчатки.

     ...В конце   мая,  тихим  ясным  днем,  когда,  будто  утомившись
перекатывать тяжелые валы,  мирно спал океан, с высоких круч берега, с
брустверов японского редута были замечены два корабля.
     Тотчас прогремел сигнал тревоги,  у пушек  засуетилась  прислуга,
стрелки  заняли  свои  места.  Начальник японского гарнизона,  потомок
древнего рода самураев Тода Матадаюу уже по контурам парусов без труда
определил,  что корабли,  приближавшиеся к Итурупу,  были не японские.
Кто же мог плавать в этих широтах,  кроме русских?  А уж если  прибыли
русские,  то  они,  конечно,  спросят  у Тода о правах японцев на этот
остров.
     Самурай с удовольствием осматривал укрепления. Мощные пушки - вот
право самураев!  Пусть русские попробуют взобраться на скалы  Итурупа!
Не важно,  что остров открыли их деды.  Закон самураев гласит: сильный
всегда прав.
     Два корабля  развернулись  у  мыса и сразу уверенно направились к
берегу.  Маленький  Тода  взбежал  на  бруствер,   взглядом   прикинул
расстояние, поднял руку.
     - Огонь!..
     Тяжелые ядра  со  свистом  разрезали воздух,  и синяя гладь бухты
вспыхнула радугой брызг.  Тода ни на минуту не сомневался, что корабли
сейчас же уйдут из бухты,  и потому,  яростно топая ногами,  кричал на
солдат:
     - Быстрее заряжайте!  Добыча уходит у вас из-под носа.  Мы должны
обязательно потопить хотя бы один корабль!..
     Однако суда,   как  видно,  не  собирались  покидать  бухту.  Они
попрежнему уверенно подвигались к берегу,  роняя легкие, белые шлюпки,
которые сразу же устремлялись вперед.  И вот уже на отмели поднялась и
двинулась к высотам цепочка русских стрелков.
     Тода выхватил саблю.
     - За мной!..
     Солдаты выбежали  из  редута  и,  стреляя,  стали  спускаться  по
крутому склону горы.
     Сибирские стрелки били наверняка и без промаха.  Японские солдаты
поминутно падали и больше не поднимались. Бой продолжался больше часа,
и за это время Тода потерял почти половину гарнизона.
     Но вот у стрелков Хвостова кончились  патроны.  На  малом  клочке
земли,  занятом русскими, все чаще ложились ядра, все гуще поднималась
пыль.  Единственным укреплением,  где можно было укрыть  раненых,  был
захваченный  в  первой  атаке  прочный  бревенчатый  амбар.  В  минуту
передышки у этого амбара лейтенант успел оценить  серьезное  положение
своего отряда.  Возвратиться на корабли - значит понести новые потери,
признать неудачу десанта.  Оставаться же на этой узкой полоске берега,
не имея возможности отвечать на огонь врага, было еще опаснее.
     Со своей отлично укрепленной на высоте позиции  японцы  могли  бы
перебить  весь  отряд.  "Нужна  еще одна стремительная атака,  - решил
Хвостов.  - Пусть даже не удастся  захватить  редут,  обрывы  и  скалы
берега будут служить прикрытием для атакующих. А ночью против штыковой
атаки русских японцы, конечно, не устоят".
     Тода видел,   как   от   амбара  на  открытую  площадь  спокойно,
неторопливо вышел плечистый русский офицер и как взмахнул  он  саблей,
зовя за собой моряков.
     - Цельтесь в него!..  Стреляйте!  - завизжал Тода.  -  Мои  глаза
готовы радоваться смерти этого дьявола! Цельтесь же верней!..
     Но под градом пуль,  в поднятой ядрами пыли офицер,  а за  ним  и
матросы шли к совсем уже недалекому крутому подъему.
     Десантники заняли новую позицию у подножия  сопки,  вдоль  черных
базальтовых скал. Здесь отряд Хвостова и застала ночь.
     Северный ветер вскоре завесил звезды черным пологом туч;  сырой и
холодный туман окутал низины острова.
     В полночь,  когда японцы притихли,  Хвостов отослал на берег трех
моряков:  они  должны  были  доставить  с кораблей боеприпасы.  Другая
группа направилась в разведку,  в обход японских редутов.  Разведчикам
предстояло  обследовать  возведенные японцами валы и отыскать наиболее
удобные подступы для штурма.
     Тревожной и    необычно   долгой   была   эта   ночь.   Дозорные,
разместившиеся по склону сопки,  напряженно  всматривались  в  темень.
Время  от  времени слышался их условный свист.  Где-то у самых редутов
иногда раздавались одиночные выстрелы.
     Давыдов находился  в  одном  из передовых дозоров.  С первой и до
последней минуты боя он появлялся  на  самых  опасных  участках  этого
малого фронта.
     Теперь, в непроглядной темени ночи,  Хвостов тревожился за своего
друга  еще больше,  чем в те бесконечные минуты,  когда оба они лежали
под  огнем  вражеской  батареи,  когда  поднимали  в  атаку  стрелков.
Возможно,  многочисленный  гарнизон  японцев  готовил  ночную вылазку,
чтобы отсечь отряду путь к морю?..  Уж очень подозрительной  была  эта
немая, напряженная тишина.
     К рассвету матросы,  посланные на корабли,  возвратились. Хвостов
услышал веселые возгласы, смех. С жадностью разбирали стрелки патроны,
и некоторые уже нетерпеливо поглядывали на командира.
     Хвостов ждал   донесения  разведки.  Что  случилось  на  сопке  с
четырьмя  смельчаками?  Неужели  японцы  схватили  их?  Вглядываясь  в
смутные  очертания  редута,  Хвостов  заметил  вдруг на валу несколько
человеческих фигур. Они спускались с укреплений.
     - К бою! - скомандовал он. - Японцы идут в атаку.
     Но сверху,  со стороны редутов, донесся радостный крик, и Хвостов
отчетливо расслышал одно слово:
     - ... бежали!
     Запыхавшийся разведчик доложил:
     - Они бежали ночью! Бросили все и бежали. В складах полно оружия,
товаров, одежды...
     Осматривая крепость и трофеи, Хвостов удивленно заметил:
     - А  ведь  здесь  можно  было  бы целый год выдержать осаду!  Как
видно, жгла им подошвы чужая земля...

     В середине июля "Авось" и "Юнона" прибыли в  Охотск.  Первыми  на
берег  были  доставлены раненые солдаты и моряки.  Взволнованная толпа
бережно  подхватила   носилки.   Промышленники,   охотники,   солдаты,
корабельщики, рыбаки в молчании обнажили головы...
     А еще через несколько минут со  шлюпки  на  борт  "Юноны"  тяжело
взобрался дородный медлительный начальник порта,  господин Бухарин. Не
спросив командира,  он с трудом протиснулся в дверь офицерского салона
и небрежно развалился на диване, едва ответив на приветствие Хвостова.
     - Итак,  молодой человек,  -  проговорил  он,  отдуваясь  и  щуря
маленькие водянистые глаза, - кажется, вас можно поздравить с победой?
     - Мы выполнили  свой  долг  и  предписание  камергера,  господина
Резанова, - ответил Хвостов.
     - Эти мортиры, конечно, трофеи?..
     - Да, мы их взяли в бою.
     Толстый сановник хитро усмехнулся:
     - Кажется, в трюмах имеется и еще кое-какой груз?
     - У берегов Сахалина, возвращаясь в Охотск, - докладывал Хвостов,
-   мы  встретили  четыре  японских  корабля.  Они  шли  на  Итуруп  с
боеприпасами и подкреплениями для японского гарнизона.  Мы отобрали  у
этих  пиратов  оружие  и порох,  японцев высадили на берег,  а корабли
сожгли.
     - Отличная  работа!  -  воскликнул  Бухарин,  попрежнему  чему-то
усмехаясь.  -  На  этих  японских   кораблях   нашлось,   конечно,   и
золотишко?..
     Хвостов расслышал в этих словах оскорбительный намек.
     - Мы не искали золота,  господин начальник. Тем более, чужого. Мы
выполняли приказ камергера,  - ответил Хвостов.  - Я с гордостью  могу
сказать: мы отстояли наши острова.
     Бухарин хихикнул и подмигнул:
     - Я спрашиваю,  понимаете ли, секретно... Все это останется между
нами.  Не так-то вы просты,  чтобы вернуться с голыми руками!  Но я-то
ведь не собираюсь доносить. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
     Так вот что  интересовало  Бухарина!  Этот  хабарник  рассчитывал
поживиться...   На   чем?  На  крови  матросов  и  солдат?..  С  каким
удовольствием Хвостов немедля вышвырнул бы его с  корабля!  Однако  он
помнил,  что перед ним начальник порта - лицо, облеченное в этих краях
почти губернаторской властью. Сдержавшись, он сказал:
     - На корабле, где еще не смыта кровь героев, я прошу вас не вести
со мной подобных разговоров.
     Вздрогнув, Бухарин  решительно встал.  Дряблое лицо его покрылось
багровыми пятнами.  Водянистые,  рыбьи глаза смотрели  с  нескрываемой
злобой.
     - Итак,  закончим.  Вы  действовали  по   предписанию   господина
Резанова? Покажите мне это предписание!
     - Согласно приказа господина Резанова оно  было  мной  уничтожено
после выхода в море...
     - Вот   как!   -   яростно   прошипел   Бухарин.   -    "Согласно
предписания"...  А  предписания-то  и  нет!  Да  и как стал бы Резанов
предписывать вам такие преступные дела? Шутка ли, - поссорить Россию с
могущественной  соседней  страной?  Из-за  каких-то  никому  не нужных
островов,  из-за голых скал вы учиняете целую баталию? Нет, голубчики,
довольно!  Здесь,  в Охотске, твердая государева власть и она направит
вас куда следует...
     Сановник выбежал  на  палубу  и почти скатился по трапу.  Хвостов
провожал его насмешливой улыбкой:
     - Ну и тупица! "Какие-то никому не нужные острова"... Да ведь эти
острова прикрывают Охотское море, это форпосты родины на востоке!..
     Он возвратился  к  себе  в  каюту  и  принялся  писать  отчет  об
экспедиции.
     Через полчаса,  громыхая  по  палубе  каблуками,  в  каюту  вошел
полицейский.
     - Именем  государя-императора  вы,  лейтенант Хвостов,  подлежите
аресту, как государственный преступник.
     Хвостов поднялся,   отложил  незаконченный  отчет  и  молча  одел
фуражку.
     ...На целые  месяцы  где-то в глухих охотских застенках затерялся
след двух  отважных  моряков.  Босые,  раздетые,  голодные,  они  были
заключены  в  отдельных  одиночных  камерах,  куда имели право входить
только начальник тюрьмы и его приятель Бухарин.
     - А  золотишко-то,  голубчик,  найдется?..  -  спрашивал Бухарин,
останавливаясь у порога камеры и с опаской поглядывая на Хвостова. - И
к чему тебе это богатство, арестант, когда свободы у тебя нет?
     Хвостов с ненавистью смотрел в рыбьи глаза сановника.
     - Разве ты патриот,  иуда?..  Мы русские открытия отстояли,  а ты
нас в тюрьме гноишь!
     Надеясь, что   Резанов  подтвердит  свое  предписание,  лейтенант
требовал запросить обо всем камергера.
     - Это как же? - удивился Бухарин. - На тот свет прикажете писать?
Господин камергер в дороге помер,  давно уже в раю почивает и,  может,
вас туда зовет...
     Однако за стенами тюрьмы у Хвостова и Давыдова было немало верных
друзей.  Ночью открылись двери камер, матросы вручили своим командирам
запас провизии, обувь, одежду и два ружья. Стража тюрьмы крепко спала.
Ей было хорошо уплачено за этот сон.
     В молчании друзья провожали Хвостова и Давыдова далеко за окраину
городка.  На взгорье,  где черной стеной поднималась тайга,  матросы в
последний раз обняли своих командиров.
     Свежий соленый ветер дул с моря, и темные кроны елей, как паруса,
гудели над головами двух моряков...
     Жадно дыша ветром свободы,  Хвостов спросил негромко, почему-то с
трудом выговаривая слова:
     - Скажи мне,  Гаврила Иваныч, по чести, как друг... Ты не жалеешь
о том, что было?.. О наших походах в Аниву и на Итуруп?
     Давыдов вздохнул легко и свободно.
     - Ты спрашиваешь так,  Николай Александрович,  будто  мы  служили
Резанову  или  Бухарину.  Но  ведь  мы,  Коля,  служили родине,  на ее
восточных форпостах. Нет, нам не о чем жалеть!
     Руки их  встретились  и  не  разнялись.  Поддерживая  друг друга,
упрямо взбираясь по крутой каменистой  тропе,  друзья  поднимались  на
сопку, в холодный и хмурый рассвет...
     Так после доблестной победы в океане, на самом краю родной земли,
звериными   тропами  обходя  города  и  заставы,  возвращались  они  в
Петербург.  На Балтике опять полыхал огонь войны, и моряки спешили под
флотские знамена...
     А из Охотска,  обгоняя их в пути,  сибирскими трактами, в Якутск,
Иркутск, в столицу одна за другой летели депеши Бухарина:
     "Задержать!.. Судить!.. Заковать в кандалы!.."
     Долго еще бесновался этот тупой сановник, угрожая:
     - Я им создам славу!.. На всю Россию, на целые сто лет!..
     Однако ничтожный  самодур  и  в  сроке  ошибся.  Имена командиров
"Юноны" и "Авось" и сегодня не забыты на Курилах...
     Советские воины, стоящие в дозоре у океана, труженики промыслов и
строители,  разведчики недр  и  охотники  айнских  селений  помнят  об
отважных  моряках,  которые  почти  полтора  столетия  назад,  защищая
открытия своих отцов и дедов,  штурмовали эти каменные вершины,  чтобы
навечно поднять над ними русский флаг



МОРЕПЛАВАТЕЛЬ ИЗ ГОРОДА НЕЖИНА

     В бескрайних  просторах  Тихого  океана,  вдали  от  берегов,  на
половине пути между  Китаем  и  Америкой,  лежит  небольшой  островок,
отмеченный на всех картах мира фамилией Лисянского...
     Когда-то на этом острове находили себе пристанище стаи перелетных
птиц,  никем  не пуганные тюлени часами лежали на его берегах,  вблизи
которых виднелся цветной узорчатый лес кораллов...
     Но теперь  не  садятся  здесь  перелетные  птицы,  смирные тюлени
брошены  в  чикагские  жиротопки,  рыба  ушла  от  отравленных  нефтью
берегов... Тяжелые военные корабли высятся на задымленном рейде...
     Лишь заметив  остров  на  новой  карте,  дельцы   из   Нью-Йорка,
Лос-Анжелеса,  Фриско (Сан-Франциско) бросились сюда в поисках добычи,
сорвали флаг,  водруженный моряками далекой  страны,  открывшими  этот
остров, и подняли свой...
     Но имя острова осталось прежним.  С мировой географической  карты
его никому не стереть.
     Остров Лисянского...
     Издалека занесено сюда это имя, с благодатных степей Поднепровья,
из города Нежина.  Здесь родился Юрий  Федорович  Лисянский,  отважный
моряк, первым ступивший на ту неизведанную землю.
     Большие дороги странствий открыты не только из портовых  городов.
Радость исследований и открытий дана отважным сердцам.
     В Нежине, маленьком и глухом в то время городке, пожалуй, не было
даже  человека,  который видел бы море и корабли,  идущие из океана...
Городок жил своими делами.  В нем главными  событиями  были  женитьбы,
рождения,  похороны, молебны и крестные ходы, вражда помещиков, редкие
наезды важного губернского начальства.
     В среде свирепых собственников, хитроумных подьячих, мелких сутяг
и горемычных крепостных жил мальчик, мечтавший о морских походах...
     Его отец  приносил откуда-то жур