мся на Камчатку и не только укажем, где
простирается  американский  материк,  но  и  представим  карту большой
береговой  полосы  Америки!  Кто  сможет  тогда  усомниться  в   нашем
открытии?
     Составление карты открытого и обследованного  побережья  Северной
Америки  стало  для  Чирикова  смыслом  всей  жизни,  средоточием всех
помыслов и усилий.  Первый в истории изображал он  эту  землю  не  как
большой остров или группу островов, а с полной уверенностью, что это и
есть американский материк...
     И на  обратном пути,  несмотря на бедственное положение экипажа и
корабля, ни разу не прошел Чириков торопливо или равнодушно мимо вновь
открытых земель - он обязательно наносил их на карту, ставшую поистине
неоценимым документом.
     Возвращаясь на   Камчатку,  Чириков  открыл  несколько  Алеутских
островов,  а на острове Адак,  из группы Андреяновских, впервые увидел
алеутов и обменялся с ними подарками.  21 сентября "Св. Павел" миновал
самый западный остров Алеутской гряды - Атту.  Чириков уверенно  повел
свой корабль к Петропавловской гавани...
     В октябре 1741 года исхлестанный штормами "Св.  Павел" прибыл  на
Камчатку.
     Дороги Чирикова и Беринга неоднократно пересекались неподалеку от
открытого  Берингом  острова  Каяк,  и  вблизи  Кадьяка,  и у островов
Алеутской гряды.  Но "Св.  Петр" много петлял в океане, уклоняясь то к
югу,  то к северу,  то даже к юго-востоку.  Беринг неуверенно вел свой
корабль,  и эта неуверенность занесла его  на  пустынные  Командорские
острова.
     Восьмого декабря     1741     года     отважный     мореплаватель
капитан-командор Витус Беринг скончался.
     А Чириков вскоре снова отправился  на  исследование  американских
берегов.   В  1742  году  он  побывал  около  Алеутских  островов,  но
неблагоприятная погода заставила его повернуть  обратно.  На  обратном
пути мореплаватели заметили остров,  названный ими именем Св. Иулиана.
Они прошли всего лишь в семи километрах от острова, на котором ютились
еще   оставшиеся  в  живых  спутники  Беринга.  Но  Чириков  об  этом,
разумеется, не знал.
     1 июля Чириков возвратился на Камчатку.
     Оставшиеся в живых члены команды Беринга продолжали  бороться  за
существование.
     Огромные лишения перенесли моряки во время  зимовки  на  острове.
Весной  они  решили  разобрать  пакетбот  и  построить новое небольшое
судно.  Но среди них не осталось ни одного  плотника.  Тогда  один  из
участников плавания, простой сибирский казак Савва Стародубцев, взялся
построить небольшое судно.
     5 мая состоялась закладка судна.  9 августа его спустили на воду,
и  через  три  дня  мореплаватели  покинули  негостеприимный   остров,
названный ими именем Беринга.
     27 августа 1742 года небольшой  корабль  -  гукор  "Св.  Петр"  с
оставшимися  в живых членами команды Беринга бросил якорь в Авачинской
бухте, там, откуда Беринг начал свое плавание.

     Около двадцати лет своей жизни  отдал  Алексей  Чириков  изучению
Сибири,   Камчатки,   Тихого   океана,   Аляски,  Алеутских  островов.
Высокообразованный человек,  он  еще  до  первого  плаванья  правильно
указал местонахождение Америки и безошибочно наметил пути к ней.
     Во время подготовительных работ ко второй  камчатской  экспедиции
он  снова  горячо  отстаивал  свой  маршрут  и решительно вел борьбу с
"учеными" иноземцами,  которые стремились лишь отвлечь  экспедицию  от
поставленной  перед  ней  цели  и  переправить  своим  разведкам карты
русских географических открытий.  В этой экспедиции Чириков  с  честью
выполнил свои задачи.
     Вот почему гениальный русский ученый М. В. Ломоносов говорил, что
Чириков во второй камчатской экспедиции был главным.
     Но царские сановники отнеслись к  доблестному  мореходу  с  тупым
равнодушием.  По  окончании  экспедиции  Чирикова  даже  не  вызвали в
столицу.  Больной  туберкулезом,  он  проживал  в  глухом   городе   -
Енисейске.  В столице о нем почти забыли.  Помнили только в дворянском
банке, которому Алексей Ильич задолжал 4000 рублей.
     Только в 1744 году Сенат принял решение вызвать Чирикова.  Весной
1746 года измученный,  постаревший Алексей Ильич  кое-как  добрался  в
Петербург. Здесь он был произведен в чин капитана-командора и назначен
директором  Морской   академии,   а   вскоре   переведен   в   контору
Адмиралтейств-коллегий в Москву.
     Это дало Чирикову возможность  приступить  к  итоговой  работе  о
своих  путешествиях  и  об открытиях других русских моряков в северной
части Тихого океана. Такой работой должна была явиться карта побережья
Северной Америки, Аляски, Алеутских островов.
     Алексей Ильич был больным,  уже совершенно разбитым человеком.  И
все  же  он создал свою замечательную карту.  Он надеялся,  что Сенат,
быть может,  оценит его  многолетний  труд  и  поможет  в  расчетах  с
дворянским  банком,  -  не  для  себя  же,  для дела родины получал он
скромные дорожные суммы... Но это были бесплодные надежды.
     В конце 1748 года отважный мореплаватель и ученый умер.
     После смерти капитана-командора в Сенат поступила челобитная  его
детей.  И  сейчас,  спустя более двухсот лет со дня смерти выдающегося
путешественника,  горько читать этот документ, в котором дети Чирикова
просят  не взыскивать с них "...за службу отца их,  который в бытность
свою в Камчатской экспедиции умре,  имеющегося на них,  просителях, по
дворянскому банку долга 4000 рублей, которых они не только по бедности
своей не в состоянии заплатить, но и дневной пищи почти не имеют".
     Царское правительство    не    оценило    деятельности   великого
мореплавателя.
     Но народ не забыл о его подвиге. Трагический образ Витуса Беринга
не заслоняет от  поколений  отважных  дел  Алексея  Чирикова.  И  если
сегодня,  вспоминая  о  давнем  походе двух русских кораблей к далеким
берегам Северной Америки, мы говорим: "Экспедиция Чирикова и Беринга",
то  имя Чирикова мы произносим первым не только потому,  что он первым
вел свой корабль.  Первенство Алексея Чирикова в великом  открытии,  в
беззаветном  служении родине,  которой всецело была отдана его славная
жизнь.



СЛУЖА НАУКЕ И ОТЕЧЕСТВУ

     Он был сыном простого солдата Петровских времен.  Именно  потому,
что  происходил  он  не  из дворянского рода и отец его не был отмечен
титулами и чинами,  здесь,  в стенах Славяно-греко-латинской  академии
барчуки относились к нему свысока, пренебрежительно.
     Однако в период,  когда начинались экзамены, это отношение обычно
резко изменялось.
     Солдатский сын Степан Петрович Крашенинников был одним из  лучших
учеников   Славяно-греко-латинской   академии.  Пытливый  и  жадный  к
знаниям,  он неизменно оставался отзывчивым товарищем  и  безвозмездно
помогал  своим богатым и знатным соученикам,  имевшим и гувернеров,  и
репетиторов.
     Сам Крашенинников  жил  бедно.  У  него нередко нехватало даже на
скромный обед.  Но учился он страстно и горячо  и  неспроста  заслужил
высокий  отзыв Ломоносова,  который позднее отмечал его "способности и
рвение к науке".
     В 1732   году   имя   Степана   Крашенинникова   получило  первую
известность:  как лучшего ученика его направили для дальнейшей учебы в
Академию наук, незадолго перед тем учрежденную в Петербурге.
     К этому  времени  первая  экспедиция  Беринга  -   Чирикова   уже
возвратилась  из  своего  дальнего,  сурового  похода,  и в Петербурге
велось много споров о  путешествии:  одни  считали  его  и  удачным  и
смелым, другие называли бесплодным.
     Споры велись и в Академии наук,  и Крашенинников не только  жадно
прислушивался  к  отзывам  ученых,  но  и сам участвовал в спорах.  Он
понимал,  что великое задание Петра I -  исследовать,  соединяются  ли
Азия и Америка или между ними существует пролив, - Беринг, несмотря на
огромные усилия,  не смог выполнить.  Берегов Америки капитан-командор
не  увидел,  хотя  и находился,  очевидно,  недалеко от них.  И все же
Крашенинников доказывал,  что экспедиция дала огромные результаты,  во
многих отношениях обогатив отечественную науку.
     - Завидую спутникам Беринга и Чирикова, - говорил он увлеченно. -
Почему не выпало мне счастье - быть среди них?..  Они видели так много
нового на трудном, благородном своем пути!
     А когда стало известно,  что правительство разрешило вторую,  еще
более грандиозную экспедицию к берегам Северной Америки,  - участие  в
этом походе стало для Крашенинникова заветной мечтой.
     С жадностью слушал он  рассказы  бывалых  людей,  вернувшихся  из
первой экспедиции.  Необъятные просторы Сибири,  горы и пади Камчатки,
суровая даль Чукотки,  неизвестные берега Америки,  - все это звало  и
влекло молодежь волнующей перспективой новых ценных открытий. Все было
исполнено в далеких тех землях глубокого познавательного интереса, - и
неизвестные  племена,  что  населяли побережье студеных морей и Тихого
океана,  и мир растений,  зверей,  рыб и птиц,  и  камни,  и  руды,  и
"горелые сопки", полыхающие грозным пламенем извержений...
     Однако мечтать ли  ему,  студенту,  о  славном  таком  походе?  В
"академической  свите",  как  именовался  отряд  ученых при экспедиции
Беринга - Чирикова,  называли фамилии знаменитостей:  академик-историк
Миллер,  академик-естествоиспытатель Гмелин,  академик-астроном Людвиг
Делиль де  ля  Кройер...  Солдатскому  сыну,  который  только  великим
упорством  и трудом проложил себе путь в Академию,  мечта об участии в
походе казалась слишком смелой и неосуществимой.
     Но к  удивлению  и  восторгу  Крашенинникова ему вдруг предложили
принять участие в походе.  Ученые не посчитались с простой родословной
студента - ведь он мог пригодиться им как хороший помощник.
     По прибытии в Якутск,  испытав на себе трудности сибирского пути,
Миллер  и  Гмелин призадумались.  Академиков-немцев серьезно волновали
новые  трудности,  которые  ожидали   путешественников   впереди.   И,
посоветовавшись  между  собой,  они  решили послать на Камчатку одного
Крашенинникова.
     Позже академик Миллер писал:
     "Между тем прибывши  академические  члены  в  Якутске  1736  году
уведомились,  что  учреждения  к  вступлению  в морской путь далеко не
доведены еще до такого состояния,  чтоб можно было продолжать им  путь
до Камчатки без замедления... Потому рассудили они за благо послать на
Камчатку наперед себя надежного человека...  и в сию  посылку  выбрали
господина Крашенинникова..."
     Возможности продолжать  путь  "без  замедления"  были,   конечно,
одинаковы и у Крашенинникова и у академиков. Но молодой исследователь,
в отличие от своих руководителей,  по-прежнему с нетерпением рвался на
Камчатку, не боясь никаких трудностей.
     Услышав о принятом учеными решении,  Степан Крашенинников заявил,
что готов немедля отправиться в путь.
     Какая почетная задача выпала на долю  безвестного  петербургского
студента!
     Камчатка все еще оставалась мало изученной,  хотя русские не  раз
посещали  ее,  а  Владимир  Атласов еще за сорок лет до Крашенинникова
сделал даже географическое описание  этого  края.  Но  Атласов  погиб,
многого  не  успев  сделать.  В  центральных  районах полуострова,  на
заснеженных перевалах,  у горных озер и истоков бесчисленных рек почти
никто  из  русских  не  бывал и никто не дал полного научного описания
Камчатки,  ее населения,  животного и  растительного  мира,  природных
богатств, ее истории.
     Это должен был сделать двадцатишестилетний русский студент.
     В августе 1737 года,  после долгих походов по бесчисленным руслам
рек,  по горам,  болотам и тайге,  совершив большую научную работу  по
исследованию   и  изучению  Сибири,  Крашенинников  прибыл  в  Охотск.
Оставался последний отрезок дороги - морской переход на Камчатку.
     В то  время,  когда Крашенинников ждал в Охотске прихода корабля,
морские рейсы,  совершенные на Камчатку,  можно было бы пересчитать по
пальцам.
     Степану Петровичу предстояло плыть на "Фортуне", одном из четырех
судов первой экспедиции Беринга, малом, порядочно потрепанном штормами
корабле.  Моряки с "Фортуны" рассказывали откровенно, что только тихая
погода   уберегла   их   судно   от  беды.  Много  наслышался  от  них
Крашенинников  о  ледяных  штормах  Охотского   моря,   о   камчатском
бездорожье,   о   трудной  жизни  в  заброшенном  том  краю.  Камчатка
снабжалась  только  привозным  хлебом,  цены   возрастали   с   каждым
километром пути.
     Но путешественника все это мало беспокоило:  жить в роскоши он не
привык,  а  приказная  изба  в  Большерецке  выплатит  ему  положенное
жалование.
     4 октября 1737 года "Фортуна" покинула Охотск.
     Дул ровный  береговой  ветер,  и  судно  неторопливо,  под  слабо
наполненными  парусами,  двигалось  на  восток.  К вечеру ветер замер,
волны улеглись, - полнейший штиль опустился над морем.
     А ночью,   когда  пассажиры  собирались  на  покой,  над  палубой
"Фортуны"  пронесся  внезапно  тревожный  крик.  Матросы  бросились  к
трюмам.  Зажгли факелы,  и в свете их стало видно,  как среди ящиков и
тюков плещет, стремительно прибывая, тяжелая, черная вода...
     Уже заработали  две  помпы,  матросы  и пассажиры схватили ведра,
кастрюли,  кухонные котлы...  Многие сотни ведер воды было откачано за
борт, однако уровень ее в трюме стал еще выше.
     Палуба медленно  погружалась,  будто  какая-то   неведомая   сила
увлекала ветхий корабль на дно...
     Дул бы сейчас хоть легкий ветер,  судно смогло бы возвратиться  в
Охотск.  Но паруса бессильно повисли на реях,  в них не было силы, что
сдвинула бы с места аварийный корабль.
     Необходимо было   облегчить  судно.  Несколько  сот  пудов  груза
полетело за  борт.  Многие  пассажиры  потеряли  все  свое  состояние.
Потерял  весь дорожный багаж и Крашенинников.  Погибло и самое дорогое
для него - записи и книги, которые так хранил он и берег...
     Теперь судно  медленно тащилось по морю.  Руль "Фортуны" почти не
действовал,  вода по-прежнему хлестала в трюме, и ни у кого из моряков
не было уверенности в счастливом исходе плавания.
     Все же на десятый день судно дошло до Камчатки.  Здесь,  в  устье
Большой речки,  "Фортуна" нашла свою кончину,  - прилив превратил ее в
обломки.  Крашенинников и его  спутники  высадились  на  неприветливую
землю.
     Через неделю к месту аварии "Фортуны"  прибыли  из  Большерецкого
селения  лодки.  Шкипер  увидел  студента  из  Петербурга в изодранной
одежде и спросил:
     - Теперь на Большую землю? Обратно в Охотск?
     Крашенинников покачал головой:
     - Я слишком долго добирался на Камчатку...
     - Значит,  вы остаетесь?  - удивился шкипер.  - Чем же вы  будете
жить?
     Молодой человек ответил уверенно и спокойно:
     - Служа  науке  и  отечеству,  я  полон  решимости победить все и
всяческие преграды!..
     Отсюда, из  маленького  Большерецкого  острога,  и  начался  путь
Крашенинникова по Камчатке,  путь,  который мог одолеть только человек
великой  воли,  полный  самоотверженности  и  беззаветной  преданности
своему долгу.
     Когда Крашенинников   явился   в   Большерецкую  приказную  избу,
предъявил документы и спросил о положенном ему жаловании, канцелярский
чиновник ответил удивленно:
     - Жалование?! Какое жалование? Мы здесь и сами его не получаем по
несколько лет!
     - Но я должен вести  научные  работы,  а  для  этого  исходить  и
изъездить всю Камчатку...
     - Это уже ваша воля,  - равнодушно молвил чиновник. - Наука не по
моей части.
     В течение двух лет Крашенинников не получал  жалования.  Все  его
напоминания и жалобы, посланные в Охотск, в Якутск и в Петербург, были
безрезультатны.  Молодого ученого это,  впрочем, не особенно удивляло;
он  знал,  что  даже  академики подчас терпели нужду,  - правительство
выплачивало им заработанные деньги нехотя и нерегулярно,  и  это  было
похоже  на унизительную подачку.  Но одно дело жить в Петербурге,  где
много знакомых и друзей,  которые могут выручить в трудную  минуту,  и
другое - остаться без гроша,  без питания и одежды за тридевять земель
от родных и друзей,  в пустынных и диких дебрях не исследованного  еще
края.
     Но и здесь,  среди простых людей - рыбаков,  охотников,  служилых
казаков, - Крашенинников нашел и участие, и помощь. Эти люди понимали,
какую большую и благородную задачу поставил перед собой исследователь.
Он  должен  был  описать  не только границы огромного полуострова,  не
только перечислить его реки и  вулканы.  Путешественник  твердо  решил
побывать  на  всех  реках  Камчатки,  что текут в океан и в Пенжинское
(Охотское) море,  описать все реки Охотского края,  до  самого  Амура.
Одна  лишь  эта задача выглядела величественно,  быть может,  выше сил
одного человека. Но Крашенинников решил, кроме того, собрать подробные
сведения  об  открытии  Камчатки,  о присоединении камчатских племен к
России,  о  судьбах  приказчиков,  управлявших   первыми   камчатскими
острогами, о жизни камчатских казаков.
     Народы, населяющие Камчатку,  их прошлое,  их труд, язык, обычаи,
культура,  религия, - все это должно было стать содержанием задуманной
Крашенинниковым книги.  Сведения обо всем этом ученый мог бы  получить
от  живших  на Камчатке казаков.  Однако он решил,  что должен сам все
видеть и слышать, побывать в селениях камчадалов, коряков, курил, жить
с ними в юртах,  слушать их предания и песни,  изучить их язык,  чтобы
потом рассказать о народах Камчатки без посторонних досужих выдумок.
     В книге  нужно  поведать  и  о природе Камчатки,  о ее вулканах и
горячих ключах, о металлах и минералах, растениях и наземных животных,
о  рыбах,  птицах и насекомых - обо всем,  чем богат или беден далекий
неизученный край.
     И вот  в  корякском  селении,  заброшенном  в безвестной глуши на
берегу  Пенжинского  моря,  у  реки  Нукчана,  неожиданно   появляется
неизвестный человек.  Его не остановили в пути ни стужа, ни метель, ни
горные перевалы, ни коварные полыньи на реках...
     Коряки внимательно присматриваются к гостю.  Он безоружен.  С ним
только  один  проводник.  Казаки,  опасаясь  нападений,  обычно  ездят
крупными,  хорошо  вооруженными  отрядами,  а этот человек,  возможно,
бежал от русских властей или сбился с дороги. Так или иначе, он пришел
с миром.
     И коряки дают пришельцу место у своего очага.
     Путник, оказывается,  неплохо  знает корякский язык,  знает,  как
поздороваться, как войти в юрту, какие сказать слова.
     Кто же этот загадочный человек?
     Неторопливо и спокойно рассказывает он  о  себе,  о  долгом  пути
через Сибирь, о далеком городе Петербурге...
     Удивленные, слушают коряки русского человека,  проехавшего тысячи
километров,  чтобы  посидеть  у их огня.  Так вот зачем он пришел!  Он
хочет рассказать в России  о  древнем  этом  племени,  о  славных  его
воинах, о добрых отцах семейств и матерях и хочет послушать их песни и
сказки.  Удивительный человек!  Такому гостю - внимание,  и  почет,  и
лучшее угощение, и теплый ночлег.
     Нежданного гостя все здесь интересует:  одежда корякских  женщин,
причитания шаманов, лекарства из тундровых трав, самодельная посуда...
Неутомимо скользит по бумаге черное острие палочки,  которую он держит
в руке,  и это острие оставляет на чистом белом листе узорные каракули
и завитушки.  Потом человек смотрит на эти завитушки и слово  в  слово
повторяет все, что услышал здесь.
     Значит, гость говорил правду: он довезет в Россию и славные имена
воинов, которыми гордится племя, и лучших охотников имена, и рассказ о
том, как встретило его племя - дружбой и лаской. Он ничего не забудет.
     Позже Крашенинникова  видят на юге Камчатки,  в селении курил,  в
юртах ительменов (камчадалов),  на охоте вместе с ними,  и  на  рыбной
ловле, и за сбором лечебных трав...
     Два года,  проведенных Крашенинниковым в непрерывных разъездах по
Камчатке,   в  кочевьях  и  стойбищах  ительменов,  коряков  и  курил,
раскрывают еще н