Не раз  вспоминал  теперь  Беринг старинную поговорку о том,  что
люди  познаются  не  на  словах,  а  на  деле.  Насколько   свиреп   с
подчиненными   и  криклив  был  Шпанберг,  настолько  уравновешен  был
Чириков.  Любое  задание,  порученное  Шпанбергу,   вызывало   жалобы,
промедления,  беспорядочную  суету.  У Чирикова же люди работали не за
страх - за совесть, и все как один стремились под его начальство.
     Быть может,  именно  это  еще больше бесило Шпанберга и побуждало
его отзываться о Чирикове с высокомерной насмешкой. Впрочем, лейтенант
Чириков,  человек внешне слабый, обладал железным характером и волей -
он умел одним словом и даже взглядом утихомирить свирепого крикуна.
     В Алексее   Чирикове   Беринг   обрел   незаменимого   помощника,
добросовестного,  опытного и отважного моряка.  Но Чириков  не  всегда
соглашался с начальником,  открыто и смело отстаивал свои предложения.
Беринг не  мог  избавиться  от  мысли,  что  лейтенант  подрывает  его
авторитет.
     А Шпанберг умело льстил и,  наговаривая на Чирикова,  притворяясь
преданным  другом,  писал  в  Петербург  донос  за доносом,  в которых
всячески порочил Беринга.
     Оглядываясь на  прошлое,  Беринг отлично понимал,  как много было
допущено  ошибок  из-за  его  излишней   осторожности   и   постоянных
колебаний.  Если  бы  вдумался  начальник в спокойные и рассудительные
советы  Чирикова,  возможно,  давно  бы  с  успехом   была   закончена
экспедиция и люди не гибли бы на этом неприглядном островке...
     Судно "Фортуна",  построенное в  Охотске,  оказалось  ненадежным,
Беринг  даже  не  решился обойти на нем вокруг мыса Лопатка.  Пришлось
закладывать новый корабль,  который был спущен на воду только  в  июне
1728 года, больше чем через три года после того, как экспедиция отбыла
из Петербурга.  Корабль строился в Нижне-Камчатске,  все  грузы  снова
пришлось  везти  по  камчатскому  бездорожью  на  расстояние более 800
верст. Какого труда стоило это и сколько заняло времени!
     Наконец, новое  судно  - "Св.  Гавриил" - вышло в далекий путь и,
миновав  устье   реки   Анадырь,   приблизилось   к   северо-восточной
оконечности  Чукотки.  Здесь  Беринг узнал от чукчей,  что их земля до
самой реки Колымы окружена морем.  Возник вопрос: верить ли чукчам? На
Колыму  не  ходили морем и не знали,  есть ли севернее Чукотского носа
какая-либо земля. Добраться морем до устья Колымы значило окончательно
решить  вопрос  о существовании пролива между азиатским и американским
материками.
     Алексей Чириков  и  предложил  продолжать путь на Колыму.  Беринг
утверждал, что это не имеет смысла.
     На офицерском совете экспедиции разгорелся яростный спор.
     - Вы говорите:  не имеет смысла? - изумленно спрашивал Чириков. -
Но можем ли мы предъявить карту,  которая доказывала бы, что в сторону
Колымы лежит свободное море и нет  никаких  земель?  Можем  ли  мы  по
расспросам наметить очертания берега?  Вы опасаетесь зимовки,  так как
земля эта безлесна.  Но чукчи рассказывали, что против Чукотского носа
лежит другая,  богатая лесом земля.  Разве мы не можем добраться туда,
если уж придется зазимовать в неизвестном краю? Нет, мы не имеем права
возвращаться,  не  выполнив  до  конца поставленной перед нами великой
задачи...
     Шпанберг заметил с усмешкой:
     - Мы ценим  и  ваше  умение  и  отвагу,  господин  лейтенант.  Но
зимовать  во  льдах,  да  еще  среди  племен,  которые  не  подвластны
России...  К тому же, вы знаете, что такое цинга? А полярная ночь? Это
- гибель!..
     - Но ведь море  до  сих  пор  свободно  ото  льдов,  -  настаивал
Чириков.  - Быть может,  через несколько дней мы достигнем Колымы. Так
много  сделано,  осталось  сделать  последнее  усилие.  Посмотрите  на
матросов:  простые русские люди, они готовы на любые лишения, на риск,
лишь бы достигнуть цели...
     - Русские люди!.. - резко прозвучал голос Шпанберга. - Об этом вы
слишком часто напоминаете.
     - Потому  что  это  русская экспедиция,  господин Шпанберг.  Я не
перестану об этом напоминать,
     Наступила тишина.  И  в  эту  минуту  молчания  капитан отчетливо
понял,  что его отряд разделился на два  лагеря:  в  одном  русские  с
Чириковым во главе,  в другом - иностранцы с крикливым Шпанбергом.  На
чью сторону должен был стать теперь Беринг в решении спора?
     Лейтенанту Чирикову  нельзя  было отказать в отваге.  Он рвался к
разрешению древней загадки,  презирая опасности полярного моря, угрозу
зимовки в арктических льдах. Он не просто был лихим, рисковым моряком,
- этот человек знал свое дело и полагался прежде  всего  на  себя,  на
свое мореходное искусство.  Если бы судно действительно достигло устья
Колымы,  - а ледовая обстановка в том году была особенно благоприятна,
- экспедиция закончилась бы великим триумфом.
     Беринг понимал это.  Но верх снова взяла та самая черта характера
Беринга, которая так мешала ему еще на ратном пути.
     - Мы  не  можем,  -  молвил  он,  -  не  считаться   со   здравой
осмотрительностью господина Шпанберга.  В темные ночи, в туманы найдем
ли мы путь на Колыму?  А если противные ветры принудят нас зимовать  у
пустынного берега? Да и судно уже требует ремонта.
     И Беринг приказал возвращаться на Камчатку.
     Во время этого похода была составлена карта Чукотского побережья;
путешественники открыли также остров св. Лаврентия, а на обратном пути
- острова св. Диомида. Стоило немного отклониться к востоку, и была бы
открыта Аляска. Но "Св. Гавриил" шел прежним, уже проверенным путем, и
никто не заметил близкого, почти уже достигнутого материка...
     Зимовали в  Нижне-Камчатском  остроге,   небольшом   селении   из
бревенчатых изб,  затерянном в безлюдных отгорьях на берегу океана.  В
тишине этого далекого, словно всеми забытого селения Беринг имел время
обдумать весь ход экспедиции, взвесить каждое свое решение, обсудить с
офицерами планы дальнейших исследовательских работ.
     Алексей Чириков не скрывал своего недовольства.
     - Мы были у самой цели, - говорил он, - и не решились ее достичь.
     Сдерживая раздражение, Беринг как-то сказал:
     - Мы были у самой цели,  но,  возможно,  и у  роковой  черты,  за
которой  - гибель...  Однако все это в прошлом.  Что вы предлагаете на
будущее, лейтенант?
     - Немедленно  ремонтировать  корабль  и  весной  отправляться  на
поиски  американского  материка.   Мы   достигнем   его,   я   уверен,
достигнем...  И разрешим загадку о проливе.  Как же нам возвращаться в
Петербург, если задача осталась нерешенной?
     С Чириковым  нельзя  было  не согласиться,  но для второго похода
Беринг  чувствовал  себя  слишком  утомленным.  И  когда  весной  "Св.
Гавриил" снова поднял паруса и взял курс на восток, к берегам Америки,
капитан был  сумрачен  и  молчалив.  Этот  рейс,  на  который  Чириков
возлагал  такие  большие  надежды,  не  только  не увлекал Беринга но,
казалось, наоборот, - с каждым часом укреплял его сомнения в успехе.
     Шторм, разразившийся в океане на третий день похода, окончательно
привел капитана к  убеждению,  что  корабль  не  выдержит  далекого  и
неизвестного пути. Беринг приказал возвращаться. "Св. Гавриил" обогнул
мыс  Лопатка  и  вскоре  бросил  якорь  у   Большерецка.   Отсюда   он
благополучно прибыл в Охотск.
     Весной 1730 года Беринг возвратился в Петербург.
     Вот они,   знакомые   каменные   своды  Адмиралтейств-коллегий...
Длинный унылый коридор.  Седой швейцар неторопливо открывает дверь,  и
Беринг  предстает  пред  молчаливыми  взглядами  целой  дюжины  высших
сановников.  Впрочем,  не все они тотчас его замечают.  Он  произносит
слова приветствия, а трое или четверо вельмож даже не оборачиваются на
его голос...  Эта минута встречи проходит в неловкой тишине, и Берингу
уже чудится, будто стоит он перед судом, решающим его судьбу...
     Президент Адмиралтейств-коллегий  Головин  первый  нарушает   эту
напряженную тишину.
     - Итак, вы уверены, что Азия отделена от Америки проливом?
     - Да,  я  в  этом  уверен,  -  отвечает  капитан.  - Я располагаю
свидетельством чукчей...
     - Эти показания, конечно, очень важны, - соглашается президент, -
однако было бы  значительно  лучше,  если  бы  вы  располагали  картой
пролива.
     - Нам удалось составить карту восточного побережья этого пролива,
берега, на котором живут чукчи...
     - Сведения о чукчах очень интересны,  капитан, но на поставленный
вопрос  и они не дают ответа.  Можете ли вы утверждать с уверенностью,
что севернее названного вами пролива нет никакой земли?  А  что,  если
именно севернее,  где-нибудь против устья Колымы, и лежит Американский
материк?
     Перед этим  прямо  поставленным вопросом Беринг почувствовал себя
бессильным.  Он должен был признать,  что задание в самой важной части
своей осталось невыполненным.
     Кто-то из сановников заметил угрюмо:
     - Мы знаем не больше, чем знали. А сколько потрачено денег!.. Это
не принесет вам славы, капитан.
     Головин порывисто встал; пристальные, быстрые глаза его блеснули.
     - О нет!  Мы знаем значительно больше,  чем знали. Что знали мы о
чукчах,   например?   Теперь   этот  далекий  народ  изучен  и  описан
досконально...  Мы имеем также карту  Чукотского  побережья.  Наконец,
открыты новые острова...  Повидимому,  вы были у порога других великих
открытий, господин капитан. Вам следовало стремиться к устью Колымы.
     Человек большого творческого размаха, Головин не хотел допустить,
чтобы результаты экспедиции были подвергнуты сомнениям  или  насмешкам
невежд.  Эти насмешки могли привести к прекращению огромного и важного
для России дела. А Головин рассчитывал, что вслед за этой экспедицией,
будут организованы и другие:  уже давно пришла пора определить границы
государства на севере и на востоке.  Заветная мечта  Петра  о  пути  в
Индию  вокруг  северного побережья Азии стала и его мечтой.  Теперь он
сожалел только о том,  что Беринг  оказался  недостаточно  решительным
начальником.  Если бы экспедицию возглавил Чириков...  Этот не дрогнул
бы перед опасностями зимовки.
     Довольно сложная  задача  встала теперь перед Головиным:  с одной
стороны, он должен был защищать Беринга, чтобы начатое государственной
важности дело чиновники не сдали в архив.  С другой стороны, он не мог
быть доволен постоянными колебаниями капитана,  его  нерешительностью,
его  ослабленной  волей.  Что  скажет  сам  Беринг в эту ответственную
минуту,  когда вместе с оценкой его трудов уже как бы решался вопрос о
возможных   следующих  экспедициях?  Если  он  скажет,  что  трудности
плавания в тех далеких морях непреодолимы,  - возможно, на долгие годы
будут  забыты  смелые  начертания Петра.  Это будет жестокий удар и по
расчетам Головина,  и по авторитету Адмиралтейств-коллегий.  При дворе
немедленно   найдутся  слишком  "осведомленные"  чужестранцы,  которые
непременно оклевещут великое начинание русских ученых и мореходов.
     Головин знает,  что  в  приемной ждет лейтенант Чириков.  Вот кто
должен присутствовать на этом совете.  Он поможет Берингу ответить  на
главный вопрос.
     И вот перед столом коллегии стоят  рядом  уже  два  моряка,-  оба
обветренные,  бронзовые  от загара и одновременно такие непохожие друг
на друга.  Невысокий,  худощавый,  даже хрупкий Чириков весь собран  в
волевом напряжении,  в нем тотчас угадывается сдержанная сила.  Беринг
дороден, несколько вял в движениях, на старчески дряблом лице отражена
бессонница многих ночей и то ли робость, то ли смущение.
     Улыбаясь Чирикову, Головин спрашивает:
     - Скажите,  Алексей  Ильич,  считаете ли вы возможным плавание от
Чукотского носа к устью Колымы?
     Все слышат краткий ответ:
     - Безусловно.  По крайней мере,  мы могли бы  пройти  значительно
дальше, чем прошли.
     - А считаете ли вы, что пролив между Азией и Америкой существует?
     - Здесь мало одних предположений,  которые, к тому же, не новы. И
мало показаний чукчей.  Лишь тогда,  когда берег от Чукотского носа до
этого устья будет положен на карту и когда мы побываем на американском
материке, - я буду считать вопрос окончательно решенным.
     - И вы готовы снова отправиться в этот далекий путь?
     - Это  моя  мечта!  -  воскликнул  Чириков.   -   Можем   ли   мы
останавливаться на половине дороги?
     - Что скажет господин Беринг? - спросил Головин.
     - Я возвратился на Камчатку,  - ответил Беринг,  - только потому,
что корабль был крайне ненадежен,  а я не  смел  подвергать  опасности
вверенных мне людей.  Я предлагаю организовать еще одну экспедицию: мы
откроем пути в Америку, исследуем все Охотское побережье, все северное
побережье  Сибири,  от устья Оби до Чукотки;  это должна быть огромная
экспедиция из двух или трех десятков отрядов.  Она  потребует  больших
денег,  однако польза, которую она принесет, со временем оправдает все
расходы...
     Головин облегченно  вздохнул:  ему хотелось услышать именно такой
ответ. Прощаясь с моряками, он сказал:
     - Я  думаю,  близок  час,  когда  я  буду  иметь  честь и счастье
пожелать вам доброго пути...
     Что немного смутило Беринга,  отозвалось в нем чувством,  похожим
на ревность,  -  это  особенное  расположение  Головина  к  лейтенанту
Чирикову.  Президент  коллегии  дважды  назвал  его  "искусным морским
офицером,  в исполнении службы тщательным и  исправным".  Но  Чириков,
казалось,  и не расслышал похвалы,  - он весь уже был поглощен планами
новой экспедиции.
     Чириков действительно  был  отличным мореходом.  Беринг неспроста
поинтересовался как-то, не происходил ли его помощник из потомственных
моряков?  Но  оказалось,  что  Чириков  пришел  во  флот  откуда-то из
Киевской  губернии,  где  отец  его  служил  комендантом.  Принятый  в
Математическо-навигацкую  школу  в  Москве,  а  затем  переведенный  в
Морскую  академию  в  Петербурге,  Чириков  не   раз   удивлял   своих
наставников  пытливостью  и страстностью в учебе.  География стала его
любимейшим предметом.  На карте мира  в  те  времена  было  еще  много
неразрешенных  загадок.  Чириков  мечтал  о дальнем плавании,  о новых
открытиях в просторах океанов. Он знал, что такие открытия лишь иногда
происходят по воле случая, что настоящий мореход должен в совершенстве
освоить  математику,  географию,  навигацию,  астрономию,  иностранные
языки,   кораблестроение,   -   должен   быть   человеком  всесторонне
образованным. Отлично понимал Чириков и значение практики, без которой
легко  было превратиться в кабинетного ученого.  В штормовые погоды на
Балтике вместе с матросами работал на реях,  стоял у штурвала,  крепил
палубный груз... Любая, даже самая тяжелая работа на корабле спорилась
в руках этого хрупкого человека.  Не случайно Беринг завидовал  иногда
его  собранной,  сосредоточенной  воле,  его  умению  вести  корабль и
обучать матросов  управлению  парусами.  Оставив  капитанский  мостик,
Чириков    сам,    подавая   пример,   взбирался   на   мачту   и   на
головокружительной высоте, там, где другой матрос не мог управиться со
снастями,  мгновенно  наводил  порядок,  всегда оставаясь сдержанным и
спокойным.  Пожалуй, именно эта его черта, - готовность в любую минуту
прийти  на  помощь матросу,  - и удивляла,  и раздражала иностранцев в
отряде Беринга. Шпанберг иногда открыто смеялся над лейтенантом:
     - Мужик... Он сам работает на реях. Не удивлюсь, если он и палубу
окажется способен мыть...
     А матросы  любили  Чирикова,  как  любят  солдаты своего старшего
товарища,  испытанного  командира.  В  том,  как  они  выполняли   его
приказания,  было не только повиновение, - была огромная преданность и
верность.
     В обращении с подчиненными Беринг был мягок,  даже ласков.  Никто
не  мог  сказать,  что  его  не  любили  моряки.  Но  к  Чирикову  они
относились,  как  к отважному и умелому командиру,  а в Беринге видели
просто доброго старичка, мало доверяя его мореходному искусству.
     И в этом был виноват сам капитан. В северной части Тихого океана,
вблизи Чукотской земли,  он чуть ли  не  ежечасно  без  всякой  на  то
причины  менял  курс  корабля,  что  приводило  к  открытым  стычкам с
офицерами.  Чириков  указывал,  что  эти  ненужные   повороты   только
изматывают людей и удлиняют путь. Но Берингом прочно владели различные
опасения: то чудились мели, то рифы, то острова. Поняв свою ошибку, он
не  имел  мужества  признать  ее  в  кругу офицеров,  считая,  что это
принизит его авторитет.  Однако не только  офицеры,  -  каждый  матрос
отлично   понимал,   откуда   происходят   эти   постоянные  колебания
начальника: он не был уверен в себе.
     Может быть, Чирикову просто, как утверждал Шпанберг, везло. Любая
его вахта проходила без  происшествий.  Но,  присматриваясь  к  своему
помощнику,   Беринг   не   мог   не  отметить  предусмотрительности  и
деловитости Чирикова, а главное - его постоянной уверенности и отваги.
Эта отвага опиралась на знания, которые получил он в Морской академии.
Недаром же сам Петр отметил усердие в науках гардемарина  Чирикова,  и
недаром Алексей Ильич дважды был повышен в звании через чин.
     Составляя проект второй экспедиции,  Беринг мало надеялся  на  ее
осуществление:    она   требовала   слишком   больших   расходов.   Но
Адмиралтейств-коллегия,  Академия наук и многие  прославленные  моряки
горячо  поддержали  его  проект,  и  правительство вскоре одобрило эти
небывалые по размаху планы исследований.
     Перед русскими  учеными  и моряками,  участниками второго похода,
была поставлена огромная задача:  разведать берега  Северной  Америки,
северо-восточной Азии и,  по возможности, Японии, собрать материалы по
географии и истории  этих  земель,  коллекции  растений  и  минералов,
словом, "чинить разные, подлежащие до науки обсервации".
     Состав экспедиции насчитывал почти 570 человек.  Сюда  входили  и
бывалые  моряки,  и  ученые,  и  художники...  Такой  большой  научной
экспедиции еще не посылала для новых исследований в дальние страны  ни
одна держава.
     Чириков ликовал.  Теперь-то уж они  обязательно  достигнут  цели.
Беринг был озабочен и молчалив: он думал о страшных сибирских дорогах.
Шпанберг не уставал  рассказывать  в  гостиных  о  своих  бесчисленных
подвигах,  достоверность которых,  впрочем,  никто из его спутников не
подтверждал.
     В Адмиралтейств-коллегий  уже  были известны неприглядные делишки
этого иностранца.  Неспроста  же  и  президент  Адмиралтейств-коллегий
Головин,  и  обер-секретарь  Сената  Кириллов,  и  гидрограф  Соймонов
настаивали,  чтобы весь состав экспедиции был укомплектован из русских
людей,  кому  дороги  процветание  и слава отечества.  Но чужестранцы,
хозяйничавшие при царском дворе, заглушили эти голоса.
     По пути  к Охотску,  когда экспедиции снова пришлось преодолевать
огромные трудности,  Беринг не раз говорил открыто, что эта экспедиция
свыше  его сил и что возглавить ее должен был бы русский человек,  так
как именно иностранцы вносили распри и  разлад  в  большое,  требующее
дружных усилий дело.
     Как же  случилось,  что  после  целого  ряда  неудач   в   первой
экспедиции  Беринг  был  назначен  начальником  еще более грандиозного
похода?
     Дело в том,  что Беринг предложил организовать вторую экспедицию.
И хотя любой матрос и офицер в его отряде  рассматривал  первый  поход
лишь  как  начало  огромной исследовательской работы,  хотя этот новый
план был общей мечтой и надеждой,  под  проектом  стояло  все  же  имя
Беринга. К тому же Беринг уже знал далекую Камчатку и Чукотку.
     Перечитывая инструкцию Адмиралтейств-коллегий,  Беринг не мог  не
обратить   внимания  на  фразу,  в  которой  капитану-командору  прямо
предписывалось проводить всю работу "с  общего  согласия  с  капитаном
Чириковым..."
     С общего   согласия...   Чириков   мог   контролировать   решения
начальника экспедиции и соглашаться или не соглашаться с ним.  Значит,
Адмиралтейств-ко