сти   долго  раздумывать  не
приходилось: если будет погоня, значит будет и бой.
     Он кликнул Рикорда.
     - Сейчас уходим,  - сказал Головнин.  -  Вызвать  всех  наверх...
Пусть  все  незаметно  расположатся  на  палубе.  Соблюдать  полнейшую
тишину...  Мы выйдем из бухты под штормовыми стакселями.  (Стаксель  -
косой треугольный парус.)
     - Есть!  - радостно  воскликнул  Рикорд  и,  словно  самого  себя
уверяя, добавил тихо: - Я верю в счастье...
     Ровный норд-вест  вскоре  сменился  шквалом.  Белые  гребни  волн
звонко ударили в борт шлюпа.  Рваные тучи спустились до верхушек мачт;
сырой туман окутал всю бухту и берег.  Именно о  такой  погоде  мечтал
Головнин.  Однако  в  эту  минуту,  когда окончательно решалась судьба
всего экипажа,  голос его прозвучал по-будничному спокойно, так, будто
слова команды были самыми обычными, повторенными уже много раз:
     - Рубить канаты...
     Он слышал  короткий,  приглушенный  звук.  Потом ощутимо дрогнула
палуба, и под напором ветра судно медленно двинулось к середине бухты.
     С небольшого  баркаса,  что  стоял  на якоре в тридцати метрах от
"Дианы",  усиленный рупором голос прокричал то ли в изумлении, то ли в
испуге:
     - Они уходят!.. Эй, на "Резонабле"!.. Пленные пытаются бежать!..
     Головнин оглянулся на адмиральское судно. Сквозь клочья тумана он
отчетливо видел, как там замелькали трепетные огни, по сигналу тревоги
английские матросы бросились к пушкам. Пусть будет, что будет!
     Порывистый ветер, казалось, стремился сорвать штормовые стакселя.
"Диана" шла все быстрее, смутные силуэты английских кораблей возникали
и таяли то с правого, то с левого борта...
     Этот самый опасный участок пути,  где столкновение с каким-нибудь
судном казалось неизбежным,  Головнин изучал в  течение  многих  дней.
Выйти  из  бухты  или  провести  в нее судно Головнин смог бы теперь в
любую погоду в самую темную ночь.  Но корабли,  приходившие  в  бухту,
часто  сменяли  места  стоянок.  Перед вечером,  пристально осматривая
знакомые  очертания  бухты  в  подзорную  трубу,   Головнин   старался
запомнить местоположение судов. Если бы сейчас ему пришлось нанести на
карту бухты тридцать или сорок точек,  где брошены якоря, он сделал бы
это  в  течение  минуты  и  без  ошибки.  Однако  некоторые суда могли
переместиться, и дозорные могли не увидеть стоящий на пути корабль...
     Прямо перед "Дианой" внезапно вырисовывается черная тень... Это -
корабль.  Остались  минуты,  и  шлюп  протаранит  неизвестное   судно.
Головнин сам хватается за спицы штурвала.
     - Лево на борт!..
     Черный силуэт проносится у самого борта "Дианы"...
     На какие-то секунды в просвете, меж рваных туч, открылись угрюмые
высоты берега,  - это был знакомый мыс. А дальше открывался безбрежный
простор океана.  Какое это счастье,  - после бесконечного мучительного
плена опять услышать гул океана!
     До самого рассвета ни один человек на шлюпе не сомкнул глаз.
     Утро было   ясное,   небо   светлое,   безоблачное.  Стремительно
проносясь вдоль борта,  играли волны. Ветер порывисто наполнял паруса.
И  был  он  острым  и сладким,  этот ветер свободы,  которым так жадно
дышали моряки.

     ...В малом офицерском салоне "Дианы" вот  уже  третий  день  было
шумно и весело. Со всех кораблей - военных, купеческих, промысловых, -
что стояли в Петропавловской гавани,  на Камчатке,  за эти три дня  на
шлюпе  побывали  гости.  Были  среди  них  флотские  офицеры,  шкиперы
промысловых судов,  вечно странствующие купцы,  простые матросы...  Не
только  начальство  этого  бревенчатого  городка,  вставшего форпостом
России на берегу Тихого океана,  являлось на "Диану"  с  торжественным
визитом.  Шли сюда грузчики гавани,  рыбаки,  охотники, - все, до кого
дошла  весть  о  возвращении  корабля,  который  уже  давно   считался
погибшим...
     Многие из   новых    знакомых    Головнина    в    Петропавловске
предсказывали, что он обязательно будет вызван в Петербург для доклада
министру.  Однако такого распоряжения не поступило.  Молчание  столицы
Головнин приписывал прежде всего почтовой службе, - даже самые срочные
депеши путешествовали с Камчатки в Петербург долгие недели.
     Только в  следующем,  1810  году Головнин получил распоряжение об
очередном рейсе.  Теперь ему предстояло повторить путь славных русских
мореходов Чирикова и Беринга на Аляску,  путь,  правда,  уже освоенный
русскими моряками, но от этого не ставший менее суровым.
     Особенно запомнилась  в  этом  походе Головнину встреча с главным
правителем   Русской    Америки    Барановым,    человеком    огромных
организаторских способностей,  волевым и энергичным.  Баранову было за
шестьдесят   лет,   однако   он   оставался   попрежнему    неутомимым
исследователем  Аляски,  попрежнему странствовал по горам Кадьяка,  по
тундре и лесам, изучая этот суровый край.
     В доме  его,  на  Кадьяке,  Головнин залюбовался собранием редких
картин, рисунками и чертежами кораблей, редкими книгами о путешествиях
и открытиях - любимыми книгами Баранова.
     Вечерами, когда в уютной горнице был едва различим гул океанского
прибоя,  они  подолгу  беседовали об этой дальней,  открытой и обжитой
русскими стороне,  о сказочных, еще не тронутых богатствах просторов и
недр Аляски, о близком будущем ее...
     С чувством печали покидал Василий  Головнин  далекую,  но  родную
заморскую сторону,  где селения носили русские имена, где жили русские
люди.
     Из-за позднего  времени  Головнин  не  дошел до Охотска.  "Диана"
вторично зимовала на Камчатке.  Команда  своими  силами  ремонтировала
шлюп,  чинила снасти. А в начале апреля Головнин получил из Петербурга
предписание морского  министра,  который  повелевал  капитану  "Дианы"
произвести точнейшее описание Алеутских и Курильских островов, а также
описать Шантарские острова и Татарский берег до Охотска.
     В предписании   было   указано,   что   Адмиралтейств-коллегия  и
Адмиралтейский департамент посылают  Головнину  подробную  инструкцию,
касающуюся  возложенного  на него задания...  Когда же может прийти на
Камчатку эта инструкция?  Пожалуй, только к осени... Ожидать ее значит
утратить самое дорогое для исследований время - лето и,  чего доброго,
снова зазимовать на Камчатке.
     Капитан приказал готовиться в путь.
     В конце апреля команда прорубила в гавани лед  и  вывела  шлюп  в
Авачинскую губу. Четвертого мая "Диана" покинула Камчатку...
     Только теперь  для  Головнина  наступал   тот   желанный   период
исследований и открытий, о котором он столько мечтал.
     Уходя на Курилы,  Головнин знал, что это плавание не обещает быть
безопасным.  Еще  совсем  недавно  русские  морские  офицеры Хвостов и
Давыдов были вынуждены силой оружия отстаивать исконные русские  права
на  Южный  Сахалин  и  Курильские острова,  где японские браконьеры не
только уничтожали ценного пушного зверя,  ловили рыбу,  вырубали леса,
но и строили крепости и держали под ружьем целые гарнизоны.
     Какие события  произошли  на  южных  Курильских  островах   после
отважного  похода  Хвостова  и  Давыдова  в  мае 1807 года?  Возможно,
японские захватчики снова возвратились?
     Рейс "Дианы" имел,  однако, самый мирный характер. Головнин решил
ни в коем случае не вступать в споры с японцами,  даже в  том  случае,
если  те  опять  осмеливаются селиться и промышлять на русской земле -
Курильских островах. Он думал только об успешном выполнении большого и
важного  для  науки задания.  Немало знаменитых мореходов уже пытались
положить на карту всю Курильскую цепь. Из-за туманов, шторма и сильных
течений  никому  из  них  -  ни  Лаперузу,  ни Гору,  ни Сарычеву,  ни
Браутону,  ни Крузенштерну - полностью  осуществить  это  не  удалось.
Карты  Курил  попрежнему  были путаны и противоречивы.  Моряки "Дианы"
должны были окончательно и точно определить положение всей цепи.
     Шлюп медленно  блуждал меж рифов и скал,  в проливах,  похожих на
ущелья,  боролся с могучими течениями,  с холодными шквалами, внезапно
налетавшими с Охотского моря,  или долгими часами осторожно пробирался
в тумане, где ему поминутно грозила опасность разбиться на камнях.
     Один за  другим  ложились  в  четких  очертаниях на карту острова
Расшуа, Ушисир, Кетой, Симусир, Чирпой...
     Курилы приветливо   встречали   русских   моряков,  подносили  им
подарки.
     Вскоре "Диана"  приблизилась  к  острову  Итуруп.  Головнин решил
пополнить здесь запасы продовольствия и приобрести дрова.
     На берегу    виднелись   какие-то   строения   и   байдары.   Они
принадлежали,  конечно,  курилам.  Встреча с этими людьми  могла  быть
очень полезной.  Курилы подробно рассказали бы об острове.  Уже вблизи
берега  Головнин  приказал  отдать  якорь.  Он  кликнул   штурманского
помощника Новицкого и, указав на берег, приказал спустить шлюпку.
     - На  всякий  случай  возьмите  с  собой   четверых   вооруженных
матросов.  Но при встрече избегайте малейшей грубости.  По возможности
подробно расспросите у курилов об острове.
     Неожиданно появился  мичман Мур.  После побега из Саймонстауна он
всячески старался заслужить  доверие  капитана,  даже  прислужничал  и
лебезил, и Головнин уже собирался было списать его в Петропавловске со
шлюпа,  но Мур  показался  таким  растерянным  и  жалким,  так  слезно
упрашивал, что Василий Михайлович переменил решение.
     - Хорошо,  - сказал он. - Я постараюсь проверить вас на серьезных
заданиях.
     Мур поговаривал  иногда,  будто  он  с  нетерпением   ждет   этих
серьезных   заданий.  Теперь  он  заметно  взволнованный  стоял  перед
Головниным.
     - Посмею обратиться,  господин флота капитан...  и просить вашего
разрешения отправиться вместе со штурманским помощником Новицким в эту
разведку...
     - А что же? Пожалуй... - согласился Головнин.
     Шлюпка отвалила от борта "Дианы" и быстро понеслась к селению. На
низком берегу,  видно было,  засуетились люди.  Они сдвинули  на  воду
большую байдарку и отправились наперерез шлюпке.
     - Или это приветливая встреча, - в раздумье заметил Рикорд, - или
опасность.
     - Спустить  еще  одну  шлюпку!  -  приказал  Головнин.  -  Мичман
Якушкин, вы отправляетесь со мной. С нами - четыре вооруженных гребца.
     - Разрешите мне... - отозвался Рикорд.
     - Нет, вы замещаете на шлюпе командира.
     Берег, казавшийся близким,  по мере движения шлюпки как будто все
время отдалялся.  Оглянувшись на корабль, Головнин увидел, что "Диана"
выбрала якорь и осторожно следовала вглубь залива.
     Но куда же делись Новицкий,  Мур и четыре сопровождавших матроса?
Шлюпка их лежала на берегу, а моряков не было видно.
     Головнин направил  шлюпку  в узенькую бухточку и первым ступил на
берег.
     Поднявшись на   вал  гравия,  нагроможденного  прибоем,  Головнин
увидел на пологом откосе лагерь матерчатых палаток.  Новицкий и четыре
матроса  стояли  на  плоском выступе каменной плиты,  держа оружие под
руками,  видимо,  готовые к бою.  Неподалеку от лагеря, у самого вала,
капитан увидел мичмана Мура.  Прямо перед ним на расстоянии в три шага
стоял маленький бронзоволицый японец в длинном халате, с двумя кривыми
саблями.  Около  двух  десятков  японских солдат,  защищенных латами и
вооруженных саблями,  держали ружья на изготовку, словно ждали команды
своего начальника. В воздухе чувствовался острый запах серы... В руках
японских солдат дымились зажженные фитили.

     Летом 1810 года с тринадцатого Курильского острова - Расшуа  -  к
Итурупу  вышла  большая  байдара,  на  которой  находилось  пятнадцать
человек - семеро мужчин, шесть женщин и двое детей.
     Груз на  байдаре  был  невелик:  несколько  десятков шкур морской
выдры,  нерпичьи и тюленьи кожи,  небольшой  сверток  лисьего  меха  и
бережно упакованные орлиные крылья и хвосты.
     Это была группа охотников-курилов, русских подданных, и плыли они
на  юг в надежде встретить на каком-либо из островов японское селение,
чтобы променять свои товары на рис, халаты, табак...
     Особенно ценным  товаром курилов были орлиные хвосты и крылья,  -
щеголи-самураи украшали этими перьями свои стрелы.
     Японские селения  на  гряде то возникали,  то исчезали;  прочно и
надолго японцы здесь не  обосновывались,  -  они  отлично  знали,  что
самовольничали на чужой земле.
     Небольшое такое селение охотники заметили  в  заливе  на  острове
Итуруп.  Курилы  еще  издали  стали показывать свои товары.  Потом уже
безбоязненно они высадились на берег.
     Около сотни  японских  солдат  с  ружьями и обнаженными саблями в
руках, рассыпавшись цепью, окружили охотников, отрезав им путь к морю.
Маленький  японский  офицер  приказал  отвести  курилов  в тюрьму.  Из
крикливой речи японца охотники  поняли  только  одно:  они  -  русские
подданные, поэтому офицер считает себя вправе казнить их или миловать,
отпустить на волю или держать в тюрьме.
     Целый год  охотники  вместе  с  женщинами  и  детьми находились в
темном сыром бараке, получая в пищу солдатские объедки.
     Примерно раз  в  неделю офицер вызывал кого-нибудь из пленников и
задавал одни и те же вопросы:
     - Вы - русские разведчики?  Вы пришли на остров,  чтобы донести о
нас русским?  Вы взяли с собой женщин и детей,  чтобы не вызвать наших
подозрений? А где находятся русские морские офицеры Давыдов и Хвостов?
Этого вы не знаете?  Ну что же, можете умирать медленной смертью, если
не хотите отвечать.
     От холода, голода и цинги умерло уже трое мужчин и три женщины.
     Наконец офицер вызвал всех пленников из барака, велел им стать на
колени и сказал:
     - Я не могу оживить тех,  что умерли. Такова их судьба. Я не могу
возвратить вам ваших товаров,  - они давно уже проданы.  Такова судьба
этих  товаров.  Но  я  дарю вам свободу,  возвращаю байдару и еще дарю
мешок рису. Ступайте домой и благодарите судьбу...
     В океане  бушевал  шторм.  Курилы  сидели  на  берегу  на  черных
холодных камнях,  с надеждой вглядываясь  в  морскую  даль.  Временами
ветер  стихал,  но  тогда  над  океаном  ложился  плотный  туман.  Так
проходили дни.
     Утром в  середине июня проглянуло солнце,  и с первыми признаками
долгожданной погоды над ясной линией горизонта курилы  увидели  силуэт
корабля...
     ...Вопросы мичмана Мура японскому офицеру и его ответы  переводил
курил  Алексей.  Головнин не сразу увидел переводчика.  Курил стоял на
коленях, не решаясь поднять головы, запыленный и черный, как камень.
     - Прикажите  этому человеку подняться,  - сказал Головнин.  - Где
видано такое, чтобы переводчик стоял на коленях?
     Мичман резко  обернулся,  выпрямился,  козырнул.  Японский офицер
понял,  что перед ним командир корабля. Он поднял правую руку ко лбу и
медленно поклонился,  сгибая поясницу.  Капитан тоже ответил поклоном.
Мичман докладывал громко, взволнованно:
     - Переводчик боится японцев.  Он не решается подняться с колен...
Я думаю, эти курилы, страшно напуганы.
     Но японский  офицер  уже не обращал внимания на курила.  Он вдруг
стал очень вежливым и,  улыбаясь,  любезно приглашал Головнина в  свое
жилище.
     В жилище,  сидя на циновке,  уставленной  различными  угощениями,
японец несколько раз пытался узнать, с какой целью прибыл сюда русский
корабль, но Головнин словно не замечал этого.
     - Нам нужны дрова и пресная вода, - сказал он.
     Японец что-то ответил огорченно.
     - Дров нет,  воды нет,  - перевел Алексей и добавил от себя: - Он
только говорит так. Надо быть осторожным, начальник...
     Головнин обернулся к курилу. Тот смотрел растерянно.
     - Он есть плохой...
     Через несколько минут капитан поднялся с циновки.
     - Очень жаль, - сказал он, обращаясь к японцу, - что вы не можете
снабдить  нас  дровами и пресной водой.  Нам придется поискать другую,
более подходящую бухту...
     Он не был уверен, что Алексей с точностью переведет эти слова. Но
японец понял и спросил озабоченно:
     - Куда вы собираетесь идти?
     - На поиски нужной нам бухты.
     - Вам нужно идти на западный берег острова, посоветовал японец, -
в Урбитч. Там есть и вода, и дрова, и магазины...
     Переводя его совет, Алексей снова добавил:
     - Там есть много солдат япони...
     Уже в шлюпке, по пути к "Диане", Головнин заметил Новицкому:
     - Для нас самое главное,  чтобы японцы не знали об истинных целях
нашего  прибытия.  Нисколько  не  сомневаюсь,  что  они сделали бы все
возможное, чтобы помешать нашей работе.

     В течение трех суток "Диана" курсировала вокруг острова  Уруп,  и
Головнин  успел  положить  его  на карту,  исправив неточности прежних
описей.  Была нанесена на карту и часть острова Итурупа.  В этом южном
районе  гряды  у экспедиции оставалась еще очень важная задача:  опись
гавани и пролива,  отделяющего остров Кунасири  от  Мацмая.  Никто  из
опытных  моряков  в  этом  проливе  не  бывал,  а  на  картах  русских
промышленников,  составленных на глаз или по  памяти,  имелись  грубые
ошибки.
     На обратном пути к Итурупу шлюп вошел  в  густую  пелену  тумана.
Весь дальнейший путь лежал во мгле.
     Огорченный потерей  времени,  Головнин  решил   отыскать   гавань
Кунасири,  где,  кстати, как уверял оставшийся на шлюпе курил Алексей,
можно было получить пресную воду и купить продукты.
     Непроглядный туман  стеной отгородил от шлюпа берег,  и только по
гулу прибоя Головнин и Рикорд,  почти бессменно дежурившие на мостике,
определяли расстояние, отделявшее судно от берега.
     Вечером в  начале  июля  "Диана"   осторожно   вошла   в   пролив
Кунасирской гавани и остановилась. Головнин решил ждать до утра.
     Прошло немного времени и на обоих мысах, справа и слева от шлюпа,
вспыхнули высокие костры.
     - Гавань оберегается, как видно, очень зорко, - заметил Рикорд. -
Устроились  на чужой земле и чувствуют себя,  конечно,  неспокойно:  а
вдруг опять нагрянут решительные люди вроде Давыдова и Хвостова?..
     В сутеми  вечера  Головнин  пытался рассмотреть в подзорную трубу
селение в глубине гавани, но видел только дальние силуэты.
     Костры у  входа  в  гавань  полыхали  до  самого утра.  А когда с
восходом солнца шлюп двинулся по спокойному разливу  бухты  к  берегу,
оттуда  одновременно  грянули две пушки.  Ядра вспенили воду далеко от
шлюпа.
     - Что  это  означает?  - изумленно спросил Рикорд,  вглядываясь в
крепость, видневшуюся на взгорке.
     - Не думаю, чтобы это был салют, - заметил капитан.
     - Значит, угроза? "Не приближайтесь"?
     - Сейчас  выясним  обстановку,  -  сказал  Головнин.  - Прикажите
спустить шлюпку.  Со мной  отправится  штурманский  помощник  Средний,
четыре матроса и переводчик.
     - А если это связано с опасностью, Василий Михайлович?
     - Мы  не  можем отказаться от описи гавани.  И второе:  нам нужно
пополнить запасы. Неужели эти непрошенные гости откажут в продаже хотя
бы небольшого количества продуктов?
     Шлюп отдал якоря в двух километрах от берега.  Утро  было  ясное,
тихое,  необычное для этих мест.  Дальние горы, казались сложенными из
синьки.
     Стремительно разрезая  волны,  шлюпка  приближалась к молчаливому
берегу,  на котором, сколько ни всматривался Головнин, не было заметно
ни единого человека.
     До линии слабого прибоя оставалось не более пятидесяти саженей, и
Головнин  уже  наметил  место  для высадки,  когда над самой шлюпкой с
урчанием пронеслось ядро...  Все батареи  крепости  открыли  огонь,  -
высокие  всплески  окружили  шлюпку,  что-то глухо ударило в подводную
часть борта.
     "Наверное, пробоина",  -  подумал  Головнин  и  приказал  гребцам
развернуться.  Послушная веслам, шлюпка круто развернулась и понеслась
обратно к "Диане". А вокруг ложились ядра.
     - Плохо...  Очень плохо стреляют,  - сказал капитан, усмехнувшись
матросам. - Такую близкую цель с первого залпа следовало бы накрыть! И
заряжают очень медленно...  Ну,  подлые пираты,  было бы у меня на