... Ах, кардинал де Роан, этот волокита, этот
дамский угодник, этот честолюбец приедет, чтобы увидеться с госпожой  де
ла Мотт, если госпожа де ла Мотт откроет ему дверь!.. Что  ж,  он  может
быть спокоен! дверь будет открыта. А когда? Завтра вечером.
   Она задумалась.
   "Даму-патронессу, которая дала сто луидоров,  можно  принять  в  этой
лачуге; она может мерзнуть на моем холодном  полу  и  мучиться  на  моих
жестких стульях, как святой Лаврентий на своей решетке <Св. Лаврентий  -
мученик,  за  отказ  передать  церковные  сокровища  Римскому   префекту
сожженный на раскаленной железной решетке (1258).>. Но князь Церкви,  но
салонный завсегдатай, но властитель сердец! Нет,  нет,  нищета,  которую
посетит духовная особа такого ранга, должна  быть  обставлена  роскошнее
иного богатства!"
   Она повернулась к служанке, стелившей постель.
   - До завтра, госпожа Клотильда! -  сказала  она.  -  Да  не  забудьте
разбудить меня пораньше.
   С  этими  словами  она  сделала  старухе  знак  оставить  ее  одну  -
разумеется, чтобы поразмыслить на свободе.
   Вместо того чтобы заснуть, Жанна де Валуа  строила  планы  всю  ночь.
Г-жа Клотильда, которая спала не дольше.
   Чем она, точно выполняя приказание, явилась разбудить ее на рассвете.
   К  восьми  часам  графиня  закончила  свой  туалет,  то  есть  надела
элегантное шелковое платье и с большим вкусом сделала прическу.
   Выйдя из дому, графиня через десять минут подошла к  магазинам  мэтра
Фенгре, где мы сейчас застанем  ее  и  увидим,  как  она  восхищается  и
выбирает товары в этом подобии пандемониума  <Пандемониум  -  храм  всех
демонов.>, набросок которого мы сейчас попытаемся сделать.
   Пусть читатель представит  себе  каретный  сарай  в  пятьдесят  футов
длиной, в тридцать футов шириной и в семнадцать футов высотой; на стенах
висят все виды гобеленов времен царствования Генриха IV и Людовика XIII;
к потолку, теряясь среди уймы разнородных предметов, подвешены люстры  с
жирандолями XVII века;  они  задевают  набитые  соломой  чучела  ящериц,
церковные светильники и летучих рыбок.
   На земле свалены в кучу ковры и циновки, мебель с витыми колонками, с
четырехугольными ножками, резные дубовые буфеты,  консоли  на  золоченых
лапах времен Людовика XV,  софы,  покрытые  розовой  шелковой  узорчатой
тканью или  утрехтским  бархатом,  кровати,  широкие  кожаные  кресла  -
излюбленные кресла Сюлли <Сюлли, Максимилиан (1560 -  1641)  -  министр,
советник  и  Друг  Генриха  IV,  выдающийся  государственный  деятель.>,
эбенового дерева шкафы с резными панелями и с медными багетами,  столики
Буля <Буль, Андре-Шарль (1642 - 1732) -  знаменитый  резчик  по  дереву,
мастер  художественной  мебели  с  эмалевыми  или  фарфоровыми  верхними
досками, триктраки, туалеты со всеми принадлежностями, комоды с маркетри
<Маркетри - мозаика из дерева и слоновой кости на  мебели  и  на  разных
изделиях: шкатулках, бюварах и т.д.>  из  музыкальных  инструментов  или
цветов.
   Кровати  розового  дерева  и  кровати  дубовые,  на  помостах  и  под
балдахинами,  занавески   всех   форм,   со   всевозможными   рисунками;
всевозможные ткани соединялись или сталкивались в полутьме сарая.
   Спинеты, арфы, цитры на круглых столиках на одной  ножке,  клавесины;
набитое соломой чучело собаки Мальборо <Герцог  Мальборо,  Джон  Черчиль
(1650 - 1722) - английский полководец и дипломат, одержавший ряд побед в
войне с Францией за испанское наследство (1?01  -  1714).>  с  эмалевыми
глазами.
   Белье любого качества, платья, висящие рядом с бархатными  костюмами,
стальные, серебряные, перламутровые эфесы.
   Факелы, портреты предков гризайли <Верне, Клод Жозеф (1714 - 1789)  -
художник-маринист.>, гравюры в рамах  и  всевозможные  подражания  Берне
<Гризайль (от франц. gris  -  серый)  -  вид  живописи,  преимущественно
декоративной, выполненной в  оттенках  какого-либо  одного  цвета,  чаще
всего серого.>, бывшего  тогда  в  моде,  того  самого  Берне,  которому
королева заметила так милостиво и так тонко:
   - Бесспорно, господин Берне, вы один во Франции вызываете и дождь,  и
хорошую погоду.

Глава 14

МЭТР ФЕНГРЕ

   Госпожа  де  ла  Мотт,  которую  допустили  рассматривать   все   эти
богатства, обращала внимание только на то, чего ей не хватало  на  улице
Сен-Клод.
   В Париже то,  чего  не  покупают,  берут  напрокат;  именно  съемщики
меблированных комнат пустили в ход поговорку: "Смотреть значит иметь".
   В надежде на то, что и она, возможно, возьмет что-то  напрокат,  г-жа
де ла Мотт остановилась на мебели, обитой желтым  шелком  цвета  лютика,
который понравился ей с первого взгляда. Она была брюнеткой.
   После этого графиня обратила взор в темную сторону сарая, то  есть  в
ту сторону, где было собрано все самое великолепное - хрусталь, позолота
и зеркала.
   Там она увидела парижского буржуа, державшего под мышкой колпак, - он
вертел ключ указательными пальцами обеих рук и чуть насмешливо улыбался.
Выражение лица у него было нетерпеливое.
   Этот почтенный инспектор продажи по случаю был не кто иной, как  мэтр
Фенгре,  которого  приказчики  известили  о   приходе   красивой   дамы,
приехавшей в тележке.
   - Графиня де ла Мотт-Валуа, - небрежно произнесла Жанна.
   Услышав этот звучный титул, мэтр  Фенгре  мгновенно  оставил  ключ  в
покое, положил его в карман и подошел к графине.
   - О, здесь нет ничего подходящего для вашего  сиятельства!  -  сказал
он. - У меня есть кое-что новое, у меня есть кое-что  восхитительное,  у
меня есть кое-что великолепное. Хотя графиня  находится  на  Королевской
площади, пусть она не думает, что в торговом доме  Фенгре,  не  найдется
таких же красивых вещей, как у  королевского  меблировщика.  Пожалуйста,
оставьте все это, сударыня, поищем вещи в другом магазине.
   Жанна покраснела.
   Все,  что  она  здесь  видела,  показалось  ей  великолепным,   таким
великолепным, что она даже не надеялась,  что  когда-нибудь  сможет  это
приобрести.
   Польщенная столь лестным для нее мнением мэтра Фенгре,  она  все-таки
заподозрила, что он о ней не очень высокого мнения.
   Она прокляла свою  гордыню  и  пожалела,  что  не  назвалась  простой
горожанкой.
   Но из самого скверного порока гибкий  ум  всегда  извлечет  для  себя
пользу.
   - Ничего нового мне не нужно, сударь, - заявила графиня.
   - Ваше сиятельство! Вы,  конечно,  хотите  меблировать  квартиру  для
своих друзей?
   - Вы правы, сударь, квартиру для  друга.  А  вы  понимаете,  что  для
квартиры друга...
   - Чудесно! Выбирайте, сударыня, - отвечал Фенгре.
   - Ну, например,  вот  эта  мебель  лютикового  цвета,  -  потребовала
графиня.
   - Она стоит восемьсот ливров.
   Эта цена заставила графиню вздрогнуть; как признаться, что наследница
Валуа довольствуется подержанной мебелью и не может заплатить  восемьсот
ливров?
   Графиня не могла скрыть, что она расстроена.
   - Но никто не говорит с вами о покупке, сударь! Откуда вы взяли,  что
я хочу купить это старье? Речь идет о том, чтобы  взять  напрокат,  и  к
тому же...
   Фенгре сделал гримасу: сделка переставала быть выгодной. Это была уже
не продажа новой или даже подержанной мебели - это было взятие напрокат.
   - Вам угодно взять всю эту мебель лютикового цвета? - спросил  он.  -
Вы возьмете ее на год?
   - Нет, всего лишь на месяц.  Я  должна  меблировать  квартиру  одного
провинциала.
   - Это обойдется в сто ливров в месяц, - объявил мэтр Фенгре.
   - Вы шутите, сударь: ведь таким  образом  через  восемь  месяцев  эта
мебель станет моей.
   - Согласен, ваше сиятельство.
   - И что же?
   - А то, сударыня, что, коль скоро она станет  вашей,  она  перестанет
быть моей, следовательно я не обязан буду реставрировать ее и  обновлять
- все это стоит денег!
   Госпожа де ла Мотт задумалась.
   "Сто ливров в месяц  -  это  много,  -  рассудила  она,  -  но  нужно
сообразить: или через месяц это окажется для меня слишком дорого и тогда
я верну мебель и произведу огромное впечатление на торговца,  или  через
месяц  я  смогу  заказать  новую  мебель.   Я   рассчитывала   потратить
пятьсот-шестьсот ливров, но не будем скупиться и потратим сто экю".
   - Я сохраняю за собой эту мебель лютикового  цвета  для  гостиной,  -
вслух сказала она, - и подходящие к ней занавески.
   - Так, сударыня.
   - А ковры?
   - Вот они.
   - А что вы мне дадите для другой комнаты?
   - Вот эти зеленые диванчики, этот дубовый шкаф, этот  стол  с  витыми
ножками и шелковые узорчатые зеленые занавески.
   - Хорошо, ну, а для спальни?
   - Красивую широкую кровать - на такой  отлично  спится,  -  бархатное
одеяло с розовой и серебряной вышивкой,  голубые  занавески  и  каминный
гарнитур отчасти в готическом стиле, но богато позолоченный.
   - А туалет?
   - С мехельнскими кружевами! Взгляните на  них,  сударыня.  Изящнейший
комод маркетри, такая же шифоньерка, софа, обитая вышитой тканью,  такие
же стулья, элегантная горелка -  она  получена  из  спальни  госпожи  де
Помпадур, из Жуази.
   - Сколько же все это стоит?
   - На месяц?
   - Да.
   - Четыреста ливров.
   - Послушайте, господин Фенгре,  пожалуйста,  не  принимайте  меня  за
гризетку! Людей  моего  происхождения  нельзя  ослепить  этими  флагами!
Рассудите, прошу вас, что четыреста ливров в месяц - это  четыре  тысячи
восемьсот  ливров  в  год  и  что  за  эту  цену  я  могла  бы  получить
меблированный особняк!
   Мэтр Фенгре почесал за ухом.
   - Вы заставите меня возненавидеть Королевскую площадь!  -  продолжала
графиня.
   - Я был бы в отчаянии, сударыня!
   - Так докажите это! Я не желаю платить за эту обстановку сто экю!
   Последние слова Жанна произнесла  так  властно,  что  торговец  снова
задумался о будущем.
   - Пусть будет по-вашему, сударыня.
   - С одним условием, мэтр Фенгре!
   - С каким, сударыня?
   - С таким, что все это будет  размещено  и  расставлено  в  квартире,
которую я укажу, в три часа пополудни.
   Оставив свой адрес, она села в экипаж.
   Час спустя Жанна сняла помещение на четвертом этаже, и  не  прошло  и
двух часов,  как  гостиная,  прихожая  и  спальня  уже  меблировались  и
обвешивались коврами.
   Когда помещение было приведено в порядок, стекла вымыты, а в  каминах
загорелся огонь, Жанна принялась  за  свой  туалет  и  добрых  два  часа
наслаждалась счастьем - счастьем ступать по мягкому  ковру,  чувствовать
вокруг себя теплый воздух в  обитых  коврами  стенах  и  вдыхать  аромат
левкоев, которые с наслаждением купали свои стебли в японских  вазах,  а
головки - в жарких испарениях квартиры.
   Мэтр Фенгре не забыл и о золоченых  бра,  держащих  свечи;  по  обеим
сторонам зеркал под огнями восковых свечей  переливались  всеми  цветами
радуги люстры со стеклянными жирандолями.
   Огонь, цветы, восковые  свечи  -  Жанна  пустила  в  ход  все,  чтобы
украсить рай, который предназначался ею для его высокопреосвященства.
   В свой туалет Жанна внесла изысканность, о которой  ее  отсутствующий
муж потребовал бы у  нее  отчета;  женщина  была  достойна  помещения  и
обстановки, взятой напрокат у мэтра Фенгре.
   Она ждала. Часы пробили девять, десять, одиннадцать часов - никто  не
явился, ни пешком, ни в карете.
   Одиннадцать  часов!  А  между  тем  это  был  тот  самый  час,  когда
обходительные прелаты, которые истощили  свое  милосердие  за  ужином  в
предместье и которым понадобилось всего лишь  двадцать  оборотов  колес,
чтобы  выехать  на  улицу  Сен-Клод,   радовались,   что   человечность,
филантропия и религиозность так дешево им стоит.
   На Фий-дю-Кальвер зловеще пробило полночь.
   Ни прелата,  ни  кареты;  свечи  начали  бледнеть,  несколько  свечей
забросали полупрозрачные скатерти своими розетками из золоченой кожи.
   В половине первого Жанна, вне себя от бешенства, встала с  кресла,  с
которого она поднималась за этот вечер сто раз,  чтобы  открыть  окно  и
вперить взор в глубину улицы.
   Квартал был безмятежен, как перед сотворением мира.
   Она разделась, отказалась от ужина  и  отпустила  старуху,  расспросы
которой начали ей надоедать.
   И в одиночестве, среди шелковых обивок, за прекрасными занавесками, в
великолепной постели ей спалось не лучше, чем накануне, ибо накануне  ее
беззаботность была куда счастливее: она порождала надежду.

Глава 15

КАРДИНАЛ ДЕ РОАН

   На следующий день Жанна снова  принялась  наряжать  свою  квартиру  и
наряжать самое себя.
   И вот пробило семь часов; огонь в гостиной ярко горел, когда по улице
Сен-Клод проехала карета.
   Жанна еще не успела в раздражении броситься к окнам. Из кареты  вышел
человек в плотном рединготе. Вскоре зазвенел звонок, и сердце г-жи де ла
Мотт забилось так сильно, что она его едва расслышала.
   Через несколько секунд госпожа Клотильда доложила графине:
   - Тот человек, что написал позавчера.
   - Впусти его, - отвечала Жанна.
   Легкие шаги, скрипящие ботинки, красивый человек в шелку  и  бархате,
высоко держащий голову и кажущийся великаном в  десять  локтей  роста  в
этой маленькой квартирке, - вот что услышала и  увидела  Жанна,  вставая
навстречу гостю.
   Она была  неприятно  поражена  "инкогнито",  которое  сохраняла  "эта
особа".
   И она решила взять верх, как женщина, которая все обдумала.
   - С кем имею честь разговаривать? - спросила она, делая реверанс,  но
реверанс покровительницы, а не покровительствуемой.
   - Я - кардинал де Роан, - ответил вошедший.
   На это г-жа де ла Мотт, притворившись, что краснеет и растворяется  в
смирении, ответила таким реверансом, какие делают королям.
   Она выдвинула  кресло  и,  вместо  того  чтобы  сесть  на  стул,  как
повелевал этикет, поместилась в большом кресле.
   Кардинал,  видя,  что  здесь  каждый  волен  располагаться  со  всеми
удобствами, положил шляпу на  стол  и,  пристально  вглядываясь  в  лицо
Жанны, которая глядела на него, начал:
   - Вы в самом деле, мадмуазель...
   - Сударыня, - перебила Жанна.
   - Простите... Я запамятовал... Вы в самом деле, сударыня...
   - Мой муж - граф де ла Мотт, ваше высокопреосвященство.
   - А вы, сударыня, - продолжал кардинал, - урожденная Валу а?
   - Да, ваше высокопреосвященство, Валуа.
   -  Сударыня!  Расскажите  мне,  пожалуйста,  эту  историю.  Вы   меня
заинтересовали: я люблю геральдику.
   Жанна просто и небрежно рассказала о том, что уже известно читателю.
   Кардинал слушал и смотрел.
   Он даже не потрудился скрыть свое впечатление.  Да  и  зачем?  Он  не
верил ни в достоинство, ни в происхождение  Жанны;  он  видел,  что  она
хороша собой и бедна; он смотрел на нее - этого было довольно.
   Жанна,  замечавшая  все,  догадалась,  что  ее  будущий   покровитель
составил себе неблагоприятное представление о ней.
   -  Значит,  -  беззаботно  произнес  де  Роан,  -  вы  в  самом  деле
несчастны?
   - Я не жалуюсь, ваше высокопреосвященство.
   - Да, мне преувеличили затруднения, которые вы испытываете.
   Он огляделся вокруг.
   - Квартира удобная, хорошо меблированная.
   - Для гризетки - безусловно, - отвечала  Жанна,  горя  от  нетерпения
вступить в бой, - я с вами согласна, ваше высокопреосвященство.
   Лицо кардинала выразило изумление.
   - Как? - воскликнул он. - Вы называете эту обстановку  -  обстановкой
гризетки?
   - Полагаю, ваше высокопреосвященство, что вы не могли бы  назвать  ее
обстановкой принцессы, - отвечала она.
   - А вы - принцесса, - отвечал он с той неприметной  иронией,  которую
только изысканные умы или люди знатного рода умеют  подмешивать  в  свою
речь так, чтобы не превратиться при этом в наглецов.
   - Я - урожденная Валуа, ваше  высокопреосвященство,  так  же  как  вы
родились Роаном. Вот все, что мне известно, - отвечала Жанна.
   Эти слова были  произнесены  так  отчетливо  и  с  таким  величием  -
величием непокоренного несчастья,  величием  женщины,  чувствующей  свою
обездоленность, они были сказаны так мягко и  в  то  же  время  с  таким
достоинством, что принц не был уязвлен, а человек в нем был растроган.
   - Вы живете одна, сударыня? - спросил он.
   - Совершенно одна, ваше высокопреосвященство.
   - Для такой молодой и красивой женщины это прекрасно!
   - Это вполне естественно, ваше высокопреосвященство, для женщины того
общества, в какое ее загнала нищета.
   Кардинал подвинул кресло, как бы для того, чтобы  придвинуть  ноги  к
огню.
   - Сударыня! - сказал он. - Я хочу знать, чем я могу быть вам полезен.
   - Ничем, ваше высокопреосвященство.
   - Я надеюсь, вы еще не исчерпали все свои средства, сударыня?
   Жанна промолчала.
   - Может быть, у  вас  есть  где-нибудь  земля,  пусть  и  заложенная,
какие-нибудь фамильные драгоценности, например, вот эта?
   Он указал на коробочку, которой играли белые, тонкие  пальцы  молодой
женщины.
   - Эта? - переспросила она.
   - Оригинальная коробочка! Вы позволите? Он взял коробочку.
   - Вам известен оригинал этого портрета? - спросила Жанна.
   - Это портрет Марии-Терезии.
   - Марии-Терезии?
   - Да, императрицы Австрийской.
   -  В  самом  деле?  -   вскричала   Жанна.   -   Вы   уверены,   ваше
высокопреосвященство?
   Кардинал снова принялся разглядывать коробочку.
   - Откуда она у вас? - спросил он.
   - От одной дамы, которая приезжала ко мне позавчера.
   Кардинал посмотрел на коробочку с особым вниманием.
   - Я ошибаюсь, ваше высокопреосвященство, - продолжала  графиня,  -  у
меня были две дамы.
   - И одна из них вручила вам эту коробочку? - с недоверием спросил он.
   - Она забыла ее у меня.
   Кардинал погрузился в глубокую задумчивость. Заинтригованная  графиня
де Валуа решила, что ей необходимо быть начеку.
   Кардинал поднял голову и внимательно посмотрел на графиню.
   - А как зовут эту даму?
   - Если бы я знала даму, которая оставила здесь эту бонбоньерку...
   - Так что же?
   - Я уже отослала бы ее владелице. Она, конечно, дорожит ею,  а  я  не
хотела  бы  отплатить   сорокавосьмичасовым   беспокойством   за   столь
благосклонное посещение.
   - Стало быть, вы ее не знаете?..
   -  Нет.  Мне  известно  только,  что  это   дама-патронесса   некоего
благотворительного общества... Из Версаля...
   - Из Версаля?.. Патронесса некоего благотворительного общества?
   - Ваше высокопреосвященство! Я принимаю у  себя  только  женщин,  ибо
женщины не унижают бедную женщину,  оказывая  ей  помощь,  а  эта  дама,
которой благожелатели  осветили  мое  положение,  нанесла  мне  визит  и
положила на камин сто луидоров.
   - Сто луидоров! - с удивлением повторил кардинал и, поняв, что  может
уколоть  Жанну  (а  Жанна  в  самом  деле  сделала  какое-то  движение),
прибавил:
   - Простите, сударыня, меня нисколько не удивляет, что вам дали  такую
сумму. Напротив, вы заслуживаете  милосердия  людей  сострадательных,  а
принимая во внимание ваше происхождение, они обязаны быть  вам  полезны.
Меня  удивляет  только  титул   дамы-благотворительницы:   ведь   обычно
дамы-благотворительницы оказывают вспомоществование не  столь  солидное.
Не могли бы вы набросать мне портрет этой дамы, графиня?
   - Это трудно, ваше  высокопреосвященство,  -  отвечала  Жанна,  желая
раздразнить любопытство своего собеседника.
   - Как трудно? Ведь она же была здесь?
   - Да, конечно. Но эта дама, вероятно,  не  желая,  чтобы  ее  узнали,
прятала лицо в довольно широкий капюшон, а кроме того, она была закутана
в меха. Но, может быть, эту даму знаете вы, ваше высокопреосвященство?
   - Откуда же я могу ее знать, графиня? - живо спросил прелат.
   Он умолк.
   Но было совершенно очевидно,  что  он  сомневается  и  что  при  виде
коробочки в квартире графини все его подозрения снова зашевелились. Этот
портрет Марии-Терезии, эта  коробочка,  которой  постоянно  пользовалась
королева и которую кардинал сто раз видел у нее в руках, - как могли они
очутиться в руках нищенки Жанны?
   Неужели в это бедное жилище действительно приезжала сама королева?
   А если и приезжала, осталась ли он