ека, которого она любила. Она пришла к
нему на помощь.
   - Государь! - поспешно заговорила она. - Мне кажется, что вы вступили
на путь  скверных  подозрений,  и  я  предупреждаю  вас:  пристрастность
приводит к ложным выводам. Я вижу, что почтение сковало язык  графа,  но
я, - а я знаю самую глубину его сердца, - не допущу, чтобы его  обвиняли
без защиты.
   - Неужели вы станете уверять меня, что я не видел господина де  Шарни
на коленях здесь, перед вами? - спросил Людовик XVI,  опускаясь  с  роли
короля на роль встревоженного мужа. - Однако если человек становится  на
колени, а его не поднимают, это значит...
   - Это значит, - с суровым выражением лица подхватила королева, -  что
подданный королевы Французской просит  ее  о  милости...  По-моему,  это
случается при дворе достаточно часто!
   - Он просил вас о милости?!  -  воскликнул  король.  Мария-Антуанетта
обнаружила с гневом, что она вынуждена солгать, со скорбью - что она  не
находит ничего правдоподобного.
   - Государь! Я сказала вам, что господин де Шарни просит меня  о  вещи
невозможной.
   -  Но  скажите,  по  крайней  мере,  о  какой?  "Чего  может  человек
испрашивать на коленях?.. - говорила себе королева. -  О  чем  он  может
умолять меня, что невозможно ему пожаловать?.. Ну! Да ну же!"
   - Я жду, - сказал король.
   -  Господин  де  Шарни...  -  вскричала  королева,  рассудок  у   нее
помутился, руки дрожали, - господин де Шарни хотел получить у меня...
   - Что именно?
   - Позволения жениться.
   - В самом деле? - воскликнул мгновенно успокоившийся король.
   - Государь! - в заключение сказала она королю. - Та, на которой хочет
жениться господин де Шарни, находится в монастыре.
   - Ах, вот оно что! - воскликнул король. - Это и  впрямь  уважительная
причина. Действительно, весьма трудно отобрать у Бога Его  собственность
и отдать ее людям. Но странно, что господин де Шарни внезапно  влюбился:
никогда никто не говорил мне об этом, никогда не говорил даже его  дядя,
который может получить у меня все на свете. Кто же эта женщина,  которую
вы любите, господин де Шарни? Назовите ее мне, пожалуйста!
   Королева ощутила мучительную боль. Сейчас она должна была услышать из
уст Шарни чье-то имя; она должна была перенести пытку от этой лжи. И кто
знает, откроет  ли  Шарни  имя  той,  которую  он  любил  когда-то,  еще
кровоточащее воспоминание о прошлом, или откроет он имя, букет любви,  -
смутную надежду на будущее? Чтобы  избавить  себя  от  страшного  удара,
Мария-Антуанетта опередила его.
   - Но, государь, вы же знаете ту, за кого сватается господин де Шарни!
- воскликнула она. - Это.., мадмуазель Андре де Таверне!
   Шарни вскрикнул и закрыл лицо руками. Королева прижала руку к  сердцу
и, едва не потеряв сознание, упала в кресло.
   - Но ведь она, насколько  мне  известно,  еще  не  давала  обетов?  -
спросил король.
   - Нет, но она должна дать их.
   - Мы поставим одно условие... - сказал король. - Впрочем, -  прибавил
он; в его душе еще оставалось легкое недоверие, - почему она должна дать
обеты?
   - Она бедна, - отвечала Мария-Антуанетта. - Вы не дали  богатства  ее
отцу, - строго прибавила она.
   - Превосходно! - сказал  король.  -  Я  дам  приданое  мадмуазель  де
Таверне, я дам ей пятьсот тысяч ливров, которые я на днях  вынужден  был
не дать господину де Калону для вас. Поблагодарите королеву, господин де
Шарни, за то, что она изъявила согласие рассказать мне об  этом  деле  и
обеспечить ваше счастье.
   Шарни сделал шаг вперед и поклонился,  как  статуя,  в  которую  Бог,
сотворив чудо, на мгновение вдохнул жизнь.
   - Ну что ж, - сказал король. - Теперь мы  предоставим  ее  величеству
заботы о ваших делах. Идемте, сударь, идемте!
   За ними закрылась дверь - отныне непреодолимая преграда для  невинной
любви.

Глава 25

СЕН-ДЕНИ

   Королева  осталась  в  одиночестве  и  в  отчаянии.  Столько   ударов
обрушилось на нее разом, что она уже не знала, с какой  стороны  ожидать
новой раны!
   Имя Андре спасло ее от короля. Но кто мог поручиться за  своенравный,
независимый, свободный дух, именуемый мадмуазель  де  Таверне?  Кто  мог
рассчитывать, что эта гордая девушка отдаст свою свободу,  свое  будущее
ради королевы, которую еще так недавно она покинула как враг?
   Оставалась только сама  мадмуазель  де  Таверне.  Это  было  алмазное
сердце, грани которого могли  резать  стек-до,  но  только  их  незримая
твердость, их глубокая чистота могли гармонировать с великими  горестями
королевы.
   Итак, Мария-Антуанетта должна встретиться с Андре. Она опишет ей свое
несчастье и будет умолять ее принести себя в жертву.
   Мария-Антуанетта  решилась  ехать.  Ей  очень  хотелось  предупредить
Шарни,  чтобы  тот  не  сделал  какого-нибудь  неверного  шага,  но   ее
остановила мысль, что за ней наверняка следят,  что  любой  ее  поступок
может быть истолкован превратно.  У  нее  было  достаточно  возможностей
проверить на опыте здравый ум, преданность  и  рассудительность  Оливье,
чтобы убедиться, что он  одобрил  бы  все,  что  она  сочла  необходимым
предпринять.
   Она приказала, чтобы ее отвезли в Сен-Дени.
   Это был час, когда монахини, вернувшиеся в свои кельи,  переходят  от
негромкого  гула  в  трапезной  к  тишине  размышлений,   предшествующих
молитвам на сон грядущий.
   Королева приказала позвать в приемную мадмуазель Андре де Таверне.
   Мадмуазель Андре де Таверне, закутавшись в белый, шерстяной  пеньюар,
стояла на коленях и смотрела в окно на луну, поднимавшуюся из-за высоких
лип, и в этой поэзии  наступающей  ночи  она  обретала  предмет  жарких,
усердных молитв, которые она воссылала к Богу, чтобы облегчить душу.
   Андре  сама  покинула  двор,  сама  порвала  со   всем,   что   могло
поддерживать в ней ее любовь. Гордая,  как  Клеопатра,  она  была  не  в
состоянии вынести даже мысль о том,  что  де  Шарни  может  помышлять  о
какой-нибудь другой женщине, хотя бы эта женщина была королевой.
   И вдруг Андре сообщили, что приехала государыня, что  капитул  принял
ее в большой приемной и что ее  величество  королева  после  приветствий
осведомилась, нельзя ли побеседовать с мадмуазель де Таверне.
   Странное  дело!  Этого  было  достаточно,  чтобы  Андре   -   сердце,
смягченное любовью,  -  бросилась  навстречу  этому  благоуханию,  снова
повеявшему на нее из Версаля, - благоуханию, которое  она  прокляла  так
недавно, но которое становилось все более драгоценным по мере того,  как
она от него удалялась, драгоценным, как все, что улетучивается, как все,
что предается забвению, драгоценным, как любовь!
   Когда Андре услышала свое имя, произнесенное привратницей, которая ее
сопровождала, когда она  увидела  Марию-Антуанетту,  сидевшую  в  кресле
аббатисы, в то время как по обе его  стороны  раскланивались  и  сновали
самые благородные члены капитула, ее охватил  трепет,  так  что  она  на
несколько секунд остановилась.
   - Ах, подойдите,  мне  нужно  с  вами  поговорить,  мадмуазель,  -  с
полуулыбкой сказала королева. Андре подошла и опустила голову.
   - Вы позволите? - спросила настоятельницу королева.
   Настоятельница   ответила   реверансом   и,   сопровождаемая    всеми
монахинями, покинула приемную.
   Королева осталась наедине с Андре, сердце которой стучало так сильно,
что его биение можно было бы расслышать, если бы не  медленное-медленное
колебание маятника старых часов.

Глава 26

МЕРТВОЕ СЕРДЦЕ

   Начала разговор королева - таков был порядок.
   - Вот и вы, мадмуазель, - с  лукавой  улыбкой  заговорила  она.  -  А
знаете, как монахиня, вы производите на меня странное впечатление.
   - Для королевы все люди, - поспешила ответить Андре, -  это  собрание
подданных, ценность, честь и жизнь которых принадлежат государям.  Жизнь
и ценность, моральная или материальная, это достояние королев.
   - Когда я приезжала в Сен-Дени,  чтобы  поговорить  с  принцессой,  -
сказала королева, - мне всякий раз хотелось повидаться с вами и  уверить
вас, что, вблизи или на расстоянии, я всегда ваш друг.
   - Ваше величество! Вы осыпаете меня  почестями  и  переполняете  меня
радостью, - печально ответила Андре.
   - Не говорите так, Андре, - сжимая ей руку, произнесла королева, - вы
разрываете мне сердце. Кому может прийти в голову, что некая  несчастная
королева желала найти подругу, найти  близкую  душу,  дать  отдых  своим
глазам, устремив взгляд на такие прекрасные глаза,  как  ваши,  и  вдруг
заподозрила, что в глубине этих глаз таится корысть или злоба?
   - Уверяю вас, ваше величество, - отвечала Андре,  поколебленная  этой
краткой, но страстной речью, - что я любила вас так, как  никого  больше
не буду любить в этом мире.
   Сказавши это, она покраснела и опустила голову.
   - Вы.., меня.., любили! - подхватив на лету  эти  слова,  воскликнула
королева. - Значит, вы меня больше не любите?
   - Ваше величество!
   - Я ни о чем вас не спрашиваю, Андре... Да будет  проклят  монастырь,
если он так скоро гасит в сердцах воспоминания!
   - Не обвиняйте мое сердце! - поспешно возразила Андре. - Оно мертвое.
   "Боже мой! - подумала встревоженная королева. -  Неужели  я  потерплю
поражение?"
   - Ах, ваше величество, дорогая моя госпожа! Оставьте эту  монахиню  -
ее не  принял  даже  Бог,  обнаружив,  что  у  нее  еще  чересчур  много
недостатков, - Он, Который не отвергает немощных телом и духом! Оставьте
меня с моим страданием в моем уединении, оставьте меня!
   - То, что я хотела вам предложить, взяло бы  верх  над  всеми  вашими
жалобами на унижения! Брак, о котором идет речь, сделал бы вас одной  из
самых знатных дам во Франции.
   - Брак! - пролепетала ошеломленная Андре.
   - Вы отказываетесь? - проговорила королева, все более и  более  падая
духом.
   - О да, отказываюсь, отказываюсь!
   - Андре... - начала было Мария-Антуанетта.
   - Я отказываюсь, ваше величество, я отказываюсь! Решив, что  королева
уходит, Андре удержала ее за платье.
   - По крайней мере, ваше величество, -  сказала  она,  -  окажите  мне
величайшую милость и назовите человека, который пожелал на мне жениться.
Всю жизнь я  так  страдала  от  унижений,  что  имя  этого  благородного
человека...
   На лице ее появилась горестная улыбка.
   - ..стало бы бальзамом, который отныне я проливала  бы  на  все  раны
моей гордости Королева заколебалась, но ей было необходимо довести  дело
до конца.
   -  Это  господин  де  Шарни,  -  промолвила  она  тоном  печальным  и
безразличным.
   - Так это за господина  Оливье  вы  хотите  выдать  меня  замуж?  Да?
Скажите, ваше величество!.. О, я согласна, согласна! - вскричала  Андре,
вне себя от восторга. - Так это меня он любит!.. Он любит  меня,  как  я
его любила!
   Мертвенно-бледная, трепещущая королева  с  глухим  стоном  отпрянула.
Подавленная, она упала в кресло, а обезумевшая Андре целовала ей колени,
платье и обливала слезами ее руки, обжигая их горячими поцелуями.
   - Когда мы едем? - наконец спросила  она,  как  только  слова  у  нее
пришли на смену вздохам и приглушенным крикам.
   - Идемте, -  прошептала  королева;  она  чувствовала,  что  жизнь  ее
покидает, и ей хотелось перед смертью спасти свою честь.

Глава 27

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ОБЪЯСНЯЕТСЯ, ПОЧЕМУ БАРОН ПРИБАВИЛ В ВЕСЕ

   В то время, как  королева  решала  судьбу  мадмуазель  де  Таверне  в
Сен-Дени, Филипп, чье сердце было растерзано всем, что он  узнал,  всем,
что открыл, спешил с приготовлениями к отъезду.
   Покончив с приготовлениями, он приказал  известить  де  Таверне-отца,
что ему нужно с ним поговорить.
   В течение трех или четырех месяцев барон все прибавлял в весе, чем он
гордился; это нетрудно понять, если мы примем в соображение, что  высшая
степень  тучности  в  таком  человеке,  как   он,   является   признаком
абсолютного довольства.
   Филипп не ждал, что отец, узнав о  его  решении,  проявит  чрезмерную
чувствительность, но не ждал и особого равнодушия.
   Однако он  пришел  в  величайшее  изумление,  услышав,  что  барон  с
ликующим смехом кричит:
   - Ах Ты, Господи! Он уезжает! Он уезжает!.. Филипп  остановился  и  с
недоумением посмотрел на отца.
   - Я был в этом уверен, - продолжал барон, - я  готов  был  биться  об
заклад!.. Прекрасно сыграно, Филипп, прекрасно сыграно!
   - Отец, - ледяным тоном заговорил Филипп, - я не понимаю ни слова, ни
единого слова из того, что я имел честь от вас услышать.
   - Где ты спрячешь лошадей? - продолжал старик, уклоняясь  от  прямого
ответа. - Твою кобылу легко узнать. Смотри, чтобы ее здесь  не  увидели,
когда тебя встретят на... А кстати: ты делаешь вид, что  уезжаешь.  Куда
же?
   - Я проеду через Таверне-Мезон-Руж.
   -  Отлично...  Превосходно...   Ты   притворяешься,   что   едешь   в
Мезон-Руж... Тут никто ничего не поймет... О да,  это  превосходно...  А
все-таки будь осторожен: на вас обоих устремлено много взглядов.
   - На нас обоих?!. На кого же?
   - Видишь ли, - продолжал старик, - она - натура пылкая, и  ее  порывы
способны погубить все. Берегись! Будь благоразумнее, чем она...
   - Послушайте, отец! - подавляя гнев, глухо  проговорил  Филипп.  -  Я
вижу, вы потешаетесь надо  мной.  По  правде  говоря,  это  не  очень-то
милосердно!
   - Я не знаю  существа  правдивее  и  сдержаннее  тебя!  -  с  досадой
воскликнул отец. - И я не знаю никого, чьи меры предосторожности были бы
более уязвимы! Разве не скажут люди, что ты боишься, как бы  я  тебя  не
выдал? А ведь это было бы очень странно!
   - Отец! - выйдя из себя, вскричал Филипп.
   - Прекрасно! Прекрасно! Храни свои секреты про себя. Держи  в  тайне,
как ты снял домик у бывшего Охотничьего замка!
   - Я снял Охотничий замок? Я?
   - Держи в тайне свои ночные прогулки с двумя прелестными подругами!
   - Я?. Мои ночные прогулки... - бледнея, пролепетал Филипп.
   - Держи в тайне свои поцелуи.
   - Отец! - обезумев от ревности, прорычал Филипп. - Отец, да замолчите
же!
   - Повторяю еще раз: все, что ты сделал, ты сделал превосходно, я  это
узнал, я тебе и сказал!.. А ты что же, подозревал, что  я  знаю?..  Черт
побери! Это должно  было  бы  внушить  тебе  доверие.  Твоя  близость  с
королевой, твои удачные действия, твои экскурсии в купальни  Аполлона  -
Боже мой! Не бойся же меня, Филипп... Доверься мне!
   - Это ужасно, отец! - закрыв лицо руками, воскликнул Филипп.
   Все,  о  чем  отец  узнал,  все,  о  чем  он  догадался,   все,   что
недоброжелатели приписывали де Роану, а люди осведомленные лучше - графу
де Шарни, барон относил к своему сыну. Для него  Филипп  был  тем,  кого
королева любила и кого она постепенно,  незаметно  возводила  на  высшие
ступени фавора. Вот от этого-то полного удовлетворения и прибавил в весе
за какие-нибудь несколько недель де Таверне.
   В то мгновение, когда Филипп бросил свирепый  взгляд  на  неумолимого
старика, со двора особняка донесся стук колес.
   Послышался крик Шампаня:
   - Мадмуазель! Это мадмуазель!
   -  Это  сестра!  -  пробормотал  Филипп,  он  пришел  в   совершенное
изумление, когда узнал Андре, выходившую из кареты, - ее  освещал  факел
привратника.
   В ту же минуту во двор с шумом въехала другая карета.
   - Его сиятельство граф Оливье де Шарни!  -  крикнул  выездным  лакеям
привратник.
   - Проводите его сиятельство в гостиную - его примет господин барон, -
сказал Филипп Шампаню. - А я пройду в будуар и поговорю с сестрой.
   Двое мужчин медленно спустились по лестнице.
   "Зачем сюда приехал граф?" - спрашивал себя Филипп.
   "Зачем сюда приехала Андре?" - думал барон.

Глава 28

ОТЕЦ И НЕВЕСТА

   Гостиная особняка находилась в  главном  корпусе,  на  первом  этаже.
Слева от нее находился будуар с выходом  на  лестницу,  которая  вела  в
апартаменты Андре Справа была  другая,  малая  гостиная,  через  которую
проходили в большую.
   Филипп первым вошел  в  будуар,  где  его  поджидала  сестра.  Еще  в
вестибюле он пошел быстрей, чтобы поскорее очутиться в ее объятиях.
   Как только он отворил двойную дверь будуара,  Андре  обвила  его  шею
руками и поцеловала его с таким радостным видом, от которого  давно  уже
отвык этот печальный влюбленный, этот несчастный брат.
   - Я вернулась навсегда! - в восторге воскликнула Андре.
   - Тише, сестренка, тише! - сказал  Филипп.  -  Стены  этого  дома  не
привыкли к радости, а кроме того,  в  соседнюю  гостиную  сейчас  придет
некто, и он может тебя услышать.
   - Некто? - переспросила Андре. - Кто же это?
   - Слушай, - отвечал Филипп.
   - Его сиятельство граф де Шарни! - объявил выездной  лакей,  провожая
Оливье из маленькой гостиной в большую.
   - Он! Он! - вскричала Андре и еще нежнее принялась ласкать брата. - Я
отлично знаю, зачем он к нам приехал!
   - Знаешь?
   - Филипп! Позволь  мне  подняться  к  себе  в  апартаменты.  Королева
привезла меня  домой  слишком  скоро,  мне  надо  сменить  мое  скромное
монашеское одеяние на туалет.., невесты!
   Вымолвив это слово на ухо Филиппу и сопроводив его  поцелуем,  Андре,
легкая и пылкая, поднялась по лестнице, которая вела в ее апартаменты.
   Оставшись один, Филипп приложил ухо к двери, выходившей  в  салон,  и
весь превратился в слух.
   Вошел граф де Шарни. Он медленно  шагал  взад  и  вперед  по  паркету
просторной гостиной и, казалось, не столько ждал, сколько раздумывал.
   Вошел и де Таверне-отец. Он приветствовал графа с изысканной, хотя  и
принужденной учтивостью.
   - Чему я обязан честью вашего неожиданного визита,  граф?  -  спросил
он. - Во всяком случае, поверьте, что я в восторге -  Я  имею  честь,  -
взволнованно заговорил Шарни, - просить у вас руки мадмуазель  Андре  де
Таверне, вашей дочери.
   Барон подскочил в  своем  кресле.  Его  сверкавшие  глаза,  казалось,
пожирали каждое слово, только что произнесенное графом де Шарни.
   - Граф! - заговорил он. - Ваше желание в высшей степени  почетно  для
нашего дома, и я присоединяюсь к нему с величайшей радостью, но так  как
я считаю необходимым, чтобы вы заручились полным  согласием,  я  прикажу
известить мою дочь.
   - Сударь! - холодно прервал его граф. - Я полагаю, что вы  берете  на
себя излишнюю заботу. Королева пожелала  поговорить  на  сей  предмет  с
мадмуазель де Таверне, и ответ мадмуазель, вашей дочери,  был  для  меня
благоприятным.
   - Ах вот как! - произнес барон, восхищение которого все возрастало. -
Так, значит, это королева...
   - ..взяла на себя труд съездить в Сен-Дени. Именно так, сударь.
   Барон встал.
   - Мне остается только ознакомить  вас,  граф,  с  тем,  что  касается
материального положения  мадмуазель  де  Таверне,  -  сказал  он.  -  Вы
женитесь на девушке небогатой, граф, и прежде, чем заключить...
   Не успел он договорить, как дверь из будуара отворилась,  и  появился
бледный и расстроенный Филипп; одну руку он держал под  курткой,  другая
была судорожно стиснута.
   Шарни  церемонно  приветствовал  его  и  получил  в  ответ  столь  же
церемонное приветствие.
   - Граф, - заговорил Филипп. - Отец  был  прав,  когда  предложил  вам
побеседовать о наших семейных денежных делах; мы  оба  должны  дать  вам
разъяснения по этому поводу. Пока господин барон  поднимется  к  себе  и
будет искать бумаги, о которых он говорил, я буду иметь честь обсудить с
вами этот вопрос во всех подробностях.
   И тут Филипп властным  взглядом  отпустил  барона,  -  тот,  предвидя
какие-то осложнения, вышел из гостиной с чувством неловкости.
   - Граф де Шарни, - стоя лицом к лицу с  графом  и  скрестив  руки  на
груди, заговорил Филипп. - Как вы посмели просить руки моей сестры?
   Оливье, покраснев, попятился.
   - Уж не для того ли, чтобы надежнее прикрыть вашу любовь  к  женщине,
которую вы преследуете,  к  женщине,  которая  вас  любит?  -  продолжал
Филипп. - Уж не для того ли, чтобы люди, увидев,  что  вы  женитесь,  не
смогли сказать, что у вас есть любовница?
   - Сударь, Бога ради! Сударь, вы ничего не знаете! Сознайтесь, что  вы
ничего не знаете!
   -