еличество.
   - Но...
   - Это его последние деньги... Больше средств нет!  Королева  застыла,
словно оглушенная этим несчастьем.
   - Я ведь не сплю? -  спросила  она.  -  Это  меня  постигли  все  эти
разочарования? А от кого вы знаете, графиня, что у де Роана  нет  больше
денег?
   - Он рассказал мне об этой катастрофе полтора часа назад.  Катастрофа
совершенно непоправима.
   - Дорогая графиня! Возьмите этот футляр, который  привез..,  господин
де Роан.., и отвезите его ювелирам Бемеру и Босанжу.
   - И отдать его им?
   - Вот именно.
   - Но ведь вы, ваше величество, дали  двести  пятьдесят  тысяч  ливров
задатку!
   - Это еще двести пятьдесят тысяч, которые я выручаю, графиня, и мы  с
королем квиты.
   - Ваше величество! Ваше величество! - вскричала графиня.  -  Потерять
таким образом четверть миллиона! Ведь может случиться так,  что  ювелиры
будут чинить препятствия, возвращая эти деньги, которыми они,  возможно,
уже как-то распорядились.
   - Я принимаю это во внимание, я оставлю им задаток при  условии,  что
сделка не состоится. С того мгновения, как передо  мной  забрезжила  эта
цель, графиня, мне стало легче. С этим ожерельем сюда  проникли  заботы,
горести, опасения и подозрения.
   - А кардинал?
   - Кардинал хлопотал, желая доставить мне удовольствие.  Скажите  ему,
что теперь я буду довольна, не получив  ожерелья,  и,  если  он  человек
умный, он меня поймет; если же он хороший священник, он меня  одобрит  и
укрепит в этом жертвоприношении.
   С этими словами королева протянула Жанне закрытый футляр. Жанна мягко
отвела его рукою.
   Властным движением королева вручила футляр Жанне - та ощутила его вес
не без некоторого волнения.
   - Вы не должны терять время, -  продолжала  королева.  -  Чем  меньше
будет беспокойства у ювелиров, тем больше мы будем уверены в  соблюдении
тайны.  Уезжайте   поскорее,   и   чтобы   никто   не   видел   футляра!
Предосторожности ради поезжайте сперва к себе: визит к  Бемеру  в  такое
время может вызвать подозрения у полиции, которая, несомненно, следит за
тем, что происходит у меня. Потом, когда ваше возвращение  домой  собьет
шпионов со следа, отправляйтесь  к  ювелирам  и  привезите  мне  от  них
расписку.
   - Хорошо, ваше величество, все будет сделано так, как вам угодно.
   Она прижала к себе футляр, позаботившись о том, чтобы под накидкой не
проступали очертания коробки, и села в карету со  всем  рвением,  какого
требовала в этом деле августейшая соучастница.
   Прежде всего, повинуясь приказанию, Жанна велела отвезти ее  к  себе,
затем отослала карету г-ну де Роану, чтобы ничем не выдать тайну кучеру,
который привез ее. После этого она велела раздеть себя и надеть  костюм,
менее элегантный и более подходящий для ночной экскурсии.
   Камеристка быстро одела ее и  заметила,  что  она  была  рассеянна  и
задумчива, - она, обычно такая падкая  на  любые  знаки  внимания  любой
придворной дамы.
   Внезапно она повернулась к камеристке.
   - Идите, Роза, - сказала она.
   Камеристка вышла, а графиня де ла  Мотт  продолжала  свой  внутренний
монолог.
   "Какая сумма! Какое богатство! Какая  прекрасная  жизнь,  и  все  это
счастье,  весь  блеск,  который  доставляет  такая  сумма,  заключены  в
маленькой змейке из драгоценных камней, сверкающей в футляре!"
   Она села на софу;  брильянты  обвивали  ее  запястье,  голова  у  нее
горела, полная смутных мыслей, которые порой ужасали ее  и  которые  она
гнала от себя с лихорадочным упорством.
   Прошел час в безмолвном и пристальном созерцании таинственной цели.
   Затем она медленно поднялась,  бледная,  как  вдохновенная  жрица,  и
позвонила камеристке.
   Было два часа ночи.
   - Найдите мне фиакр, - приказала она, - или  хоть  телегу,  если  нет
других экипажей.
   Служанка нашла фиакр, дремавший на старой улице Тампль.
   Графиня де ла Мотт села в фиакр одна, отослав камеристку.
   Десять минут спустя фиакр остановился у дверей  памфлетиста  Рето  де
Вилета.

Глава 4

РАСПИСКА БЕМЕРА И БЛАГОДАРНОСТЬ КОРОЛЕВЫ

   Результат ночного визита к памфлетисту  Рето  де  Вилету  обнаружился
только на следующий день, и вот каким образом.
   В семь часов утра графиня де ла Мотт  передала  королеве  конверт,  в
котором находилась расписка ювелиров. Документ был составлен в следующих
выражениях:
   "Мы,  нижеподписавшиеся,   признаем,   что   получили   во   владение
брильянтовое ожерелье,  первоначально  проданное  королеве  за  сумму  в
миллион шестьсот тысяч франков; брильянты не были приняты ее величеством
королевой, которая возместила нам убытки, понесенные нами в  хлопотах  и
издержках,  отказавшись  от  суммы  в  двести  пятьдесят  тысяч  ливров,
полученных нами из рук в руки.
   Подписано: Бемер и Босанж".
   Королева, наконец успокоившаяся,  заперла  расписку  в  шифоньерке  и
больше об этом не думала.
   Но, в странном противоречии с этой распиской, два дня спустя  ювелиры
Бемер и Босанж приняли у себя кардинала де Роана, который нанес им визит
и который не избавился от тревоги  по  поводу  первого  взноса,  о  коем
условились продавцы и королева.
   Де Роан застал Бемера дома, на набережной  Л'Эколь.  С  самого  утра,
когда наступил последний срок платежа, будь то задержка или же отказ,  в
стане ювелиров должна была бы быть тревога.
   Однако все в доме Бемера  дышало  покоем,  и  де  Роан  был  счастлив
встретить хороший прием у слуг и видеть круглую спину и  виляющий  хвост
домашней собаки. Бемер принял своего знаменитого  клиента  с  выражением
удовлетворения.
   - Так вот, - произнес кардинал, -  сегодня  последний  срок  платежа.
Значит, королева заплатила?
   - Нет, ваше высокопреосвященство, - отвечал Бемер.  -  Ее  величество
королева не могла отдать деньги. Вам известно,  что  господин  де  Калон
получил от короля отказ. Об этом говорят все.
   - Да, об этом говорят все, Бемер. Именно этот отказ и привел  меня  к
вам.
   -  Но,  -  продолжал  ювелир,  -  ее  величество  королева  поступила
превосходно, с полной готовностью. Не имея  возможности  заплатить,  она
гарантировала этот долг, а большего мы и не просим.
   - А-а! Тем лучше! - воскликнул кардинал. - Вы говорите, гарантировала
долг? Это прекрасно... Но.., каким образом?
   - Вчера вечером мы через весьма  таинственного  курьера  получили  от
королевы письмо.
   - Письмо? Вы, Бемер?
   - Или, вернее, признательность в законной форме.
   - Посмотрим! - произнес кардинал.
   - Я показал бы вам этот документ, если бы мы с  моим  компаньоном  не
поклялись не показывать его никому.
   - Но почему же?
   -  Потому  что  это  условие  поставила  нам  сама   королева,   ваше
высокопреосвященство. Таким образом, вы можете судить, что ее величество
просит нас соблюдать тайну.
   - Королева признала долг?
   - По всем правилам и надлежащим образом.
   - И она обязуется заплатить...
   - Пятьсот тысяч ливров - через три месяца, остальное - через полгода.
   - А.., проценты?
   -  О,  ваше  высокопреосвященство!  Их  обеспечивает  одно  слово  ее
величества.  "Заключим  эту  сделку,  -  говорит  добрая  государыня,  -
заключим эту сделку между нами,  между  нами!"  Вы  прекрасно  понимаете
смысл этих слов:
   "Раскаиваться вам не придется". И она подписывается! Вы сами  видите,
ваше высокопреосвященство, что с этих пор для моего  компаньона,  как  и
для меня, это дело чести.
   - Теперь я спокоен за вас, господин  Бемер,  -  произнес  очарованный
кардинал, - а другое дело отложим на ближайшее будущее.
   Он пошел к карете,  сопровождаемый  почтительными  обитателями  всего
дома.
   А теперь мы можем сорвать маску. Статуя не останется  под  покрывалом
ни для кого из зрителей.  Зло,  причиненное  Жанной  де  ла  Мотт  своей
благодетельнице, понял каждый, увидев, что она нанимает перо памфлетиста
Рено де Вилета. Ювелиры больше  не  тревожатся,  королеву  ,  больше  не
мучает совесть, кардинала  больше  не  беспокоят  сомнения.  Три  месяца
отпущено на совершение кражи,  на  совершение  преступления.  Через  три
месяца зловещие плоды созреют достаточно  для  того,  чтобы  их  сорвала
злодейская рука.
   Жанна возвратилась к де Роану - тот спросил ее, каким образом удалось
королеве умерить требования ювелиров.
   Графиня де ла Мотт ответила, что  королева  сделала  ювелирам  тайное
признание; что они уговорились хранить тайну, что королеве,  коль  скоро
она платит, из-за одного этого совершенно необходимо все скрывать, и что
она тем более вынуждена это делать, раз она просит кредита.
   Кардинал согласился, что она права, и тут же спросил, помнят ли еще о
его благих намерениях.
   Жанна нарисовала такую картину признательности королевы, что де  Роан
пришел в восторг, и  это  был  восторг  влюбленного  в  гораздо  большей
степени, чем подданного, восторг гордости в гораздо большей степени, чем
преданности.
   Доведя разговор до желанного конца, Жанна решила  спокойно  вернуться
домой, договориться с каким-нибудь скупщиком драгоценных камней, продать
ему брильянтов на сто тысяч экю и отправиться в Англию или в Россию -  в
свободные страны, где  она  сможет  роскошно  жить  на  эти  деньги  лет
пять-шесть, а потом безбоязненно начнет продавать  выгодно,  в  розницу,
оставшиеся брильянты.
   Но не все благоприятствовало ее намерениям. В первый  же  раз,  когда
она показала часть брильянтов двум экспертам,  изумление  Аргусов  и  их
оговорки испугали Жанну. Один из них предлагал ничтожные  суммы,  другой
восторгался  камнями  и  приговаривал,  что  никогда  не   видел   таких
брильянтов, кроме как в ожерелье Бемера.
   Жанна остановилась. Еще один шаг - и  ее  выдадут.  Она  поняла,  что
неосторожность в подобных случаях - гибель,  а  гибель  -  это  позорный
столб и пожизненное заключение. Она спрятала брильянты в самый  глубокий
из своих  тайников  и  решила  запастись  оборонительным  оружием  столь
прочным, - оружием наступательным столь острым,  что  в  случае  военных
действий враги будут побеждены прежде, чем явятся на поле битвы.
   Страшную опасность представляло  собой  лавирование  между  желаниями
кардинала,  который  всегда  будет  стремиться  узнать  о   неосторожных
поступках королевы и который всегда будет хвалиться отказом. Одно слово,
которым обменяются  кардинал  и  королева,  -  и  все  откроется.  Жанна
приободрилась, рассудив, что у кардинала, влюбленного в королеву, как  и
у всех влюбленных, на глазах повязка и что, следовательно, он  попадется
во все ловушки, которые расставит ему хитрость под сенью любви.
   Она не отступила. Она принадлежала к тем бесстрашным натурам, которые
зло доводят до героизма, а добро - до зла. С этого времени  только  одна
мысль тревожила ее - мысль о том, чтобы не допустить встречи кардинала с
королевой.
   До тех пор, пока она, Жанна, будет стоять между ними,  ничто  еще  не
потеряно; если же, у нее за спиной,  они  обменяются  одним-единственным
словом,  это  слово  разрушит  счастье   Жанны   в   будущем,   счастье,
воздвигнутое на ее безвредности в прошлом.
   - Они больше не увидятся, - сказала она. - Никогда!
   Не давать кардиналу общаться с королевой!
   Это особенно трудно, потому что г-н де Роан влюблен,  потому  что  он
принц, который имеет право войти к  королеве  несколько  раз  в  год,  и
потому что королева,  кокетливая,  любящая  поклонение  и,  кроме  того,
благодарная кардиналу, не устоит, если ее будут настойчиво домогаться.
   Средство разлучить  высоких  особ  предоставят  события.  А  событиям
придется помочь.
   Нет ничего лучше,  нет  ничего  удачнее,  как  возбудить  в  королеве
гордость, которая венчает целомудрие. Нет сомнения, что  слишком  пылкие
действия кардинала оскорбят женщину чуткую и обидчивую. Натуры, подобные
натуре королевы, любят поклонение, но страшатся атак и отбивают их.
   Да, это средство  идеальное.  Кто  посоветует  де  Роану  объясниться
откровенно, тот вызовет  в  душе  Марии-Антуанетты  чувство  отвращения,
антипатии к кардиналу -  чувство,  которое  навсегда  удалит  не  только
принца от принцессы, но мужчину от женщины, самца от  самки.  И  поэтому
против кардинала нужно выбрать такое оружие,  которое  при  ярком  свете
военных действий парализует любые демарши.
   Да, это так. Но еще раз: если внушить королеве антипатию к кардиналу,
то ведь это касается только кардинала, добродетель королевы будет  сиять
по-прежнему: другими словами, нужно дать волю принцессе, нужно  дать  ей
свободу в разговорах, которая будет способствовать  любому  обвинению  и
которая придаст ему вес и влияние.
   Необходимо доказательство и против де Роана, и против  королевы,  это
обоюдоострый меч, который наносит раны направо и налево, который наносит
раны, выходя из ножен, который наносит раны, разрезая самые ножны.
   Необходимо такое обвинение,  которое  заставит  побледнеть  королеву,
которое заставит покраснеть  кардинала,  кардинал  же,  лицо  уважаемое,
смоет всякое подозрение с Жанны, наперсницы виновных принципалов.
   Необходима некая комбинация, под прикрытием которой,  укрепившись  во
времени и в пространстве, Жанна смогла бы сказать: "Не  обвиняйте  меня,
иначе я обвиню вас; не губите меня, иначе я погублю  вас.  Оставьте  мне
богатство - я оставлю вам честь".
   "Дело стоит  того,  чтобы  поискать  средства,  -  подумала  коварная
графиня. - Что ж, поищем. Мое время оплачивается, начиная с сегодняшнего
дня".
   Графиня де ла  Мотт  подошла  к  окну,  согретому  ласковым  солнцем,
облокотилась на мягкие подушки и, перед лицом Бога,  при  светоче  Бога,
принялась искать.

Глава 5

ПЛЕННИЦА

   В то время, как графиня  волновалась  и  раздумывала,  совсем  другая
сцена происходила на улице Сен-Клод, напротив дома, где жила Жанна.
   Господин Калиостро, как помнит читатель, поселил в старинном особняке
Бальзамо беглянку Оливу, преследуемую полицией де Крона.
   Встревоженная  мадмуазель  Олива  с  радостью   ухватилась   за   эту
возможность  убежать  и  от  полиции,  и  от  Босира.  Итак,  она  жила,
уединившись, спрятавшись и  трепеща,  в  таинственной  обители,  которая
укрывала  столько  страшных  драм,  более  страшных   -   увы!   -   чем
трагикомическая авантюра мадмуазель Николь Леге.
   Ведь самолюбие Оливы не позволяло ей верить, что  Калиостро  имел  на
нее другие виды и не собирался делать ее своей любовницей.
   Когда по утрам Олива, украсив себя  всеми  уборами,  коими  Калиостро
снабдил ее  туалетные  комнаты,  разыгрывала  из  себя  знатную  даму  и
воспроизводила все оттенки роли Селимены <Селимена - героиня комедии  Ж.
- Б. Мольера (1622 - 1673) "Мизантроп",  молодая,  красивая,  остроумная
девушка знатного происхождения>, она жила только ради этого часа  дня  -
часа, когда, два раза в неделю, приезжал Калиостро,  дабы  осведомиться,
легко ли она выдерживает такую жизнь.
   К сожаленью, этому счастью не хватало одного  элемента,  необходимого
для того, чтобы оно было продолжительным. Олива была счастлива,  но  она
скучала.
   Исчерпав все ресурсы, не осмеливаясь ни показаться в окне,  ни  выйти
из  дому,  она  начала  терять  аппетит,  но  не  воображение,  которое,
напротив, удваивалось по мере того, как уменьшался аппетит.
   И как раз в момент  душевного  волнения  ей  нанес  визит  Калиостро,
которого она сегодня-то и не ожидала.
   Пылкая,  как  парижская  гризетка,  она  бросилась  навстречу  своему
благородному тюремщику, желая обнять его.
   - Вы очень плохо поступаете со мной, - произнесла  она  раздраженным,
хриплым, прерывистым голосом, - вы забываете, что  есть  некто,  кого  я
люблю глубоко, люблю страстно!
   - Господина де Босира?
   - Да, Босира! Я люблю его! По-моему, я никогда  этого  от  вас  и  не
скрывала. Уж не воображаете ли вы, что я забуду моего дорогого Босира?
   - У господина де Босира, - отвечал Калиостро, - а он  чересчур  умен,
так же, как и вы, - было небольшое дельце с полицией.
   - Что же он натворил?
   - Это очаровательная шалость, хитроумнейший фокус - я называю  такого
рода вещи смешными историями, но люди угрюмые, к  примеру,  господин  де
Крон, - ведь вы знаете, какой тяжелый человек этот господин де  Крон,  -
так вот: они называют это кражей!
   -  Вы  можете  поклясться  мне,  что  он  не  арестован,  что  он  не
подвергается ни малейшему риску?
   - Я вполне могу поклясться вам, что  он  не  арестован,  но  вот  что
касается второго пункта, то тут  я  не  дам  вам  слова.  Вы  понимаете,
дорогое дитя мое, что,  когда  человек  привлек  к  себе  внимание,  его
преследуют или, по крайней мере, ищут, и, что если господин де  Босир  с
его лицом, с его осанкой,  со  всеми  его  хорошо  известными  приметами
где-то появится, сыщики тут же нападут на его след. Подумайте же,  какой
ход сделает де Крон. Вас он возьмет через де Босира, а де Босира - через
вас.
   - О, да, да, он должен скрываться! Бедный  малый!  И  я  тоже  должна
скрыться! Помогите мне убежать из Франции, сударь! Постарайтесь  оказать
мне эту услугу. Посудите сами: ведь здесь я заперта, я  задыхаюсь,  и  в
один прекрасный день я не смогу побороть желание допустить  какую-нибудь
неосторожность.
   - Начиная с  сегодняшнего  вечера,  -  подходя  к  Николь,  заговорил
Калиостро, - вы  будете  жить  на  верхнем  этаже  этого  особняка.  Это
помещение состоит из трех комнат,  расположенных  как  обсерватория  над
бульваром и над улицей Сен-Клод.  Окна  выходят  на  Менильмонтан  и  на
Бельвиль. Кое-кто может вас там заметить. Не бойтесь: это мирные соседи,
славные люди, у которых нет никаких подозрений относительно того, кем вы
можете быть. Пусть они вас  увидят,  но  все-таки  не  высовывайтесь,  а
главное, не показывайтесь прохожим - улицу  Сен-Клод  время  от  времени
осматривают агенты де Крона. По крайней мере, вы погреетесь на солнышке.
   Олива нашла, что ее новое помещение очень  хорошо  обставлено,  очень
нарядно и вполне пригодно для жилья.
   - Я решительно не понимаю, что со  мной  происходит,  -  пробормотала
она, провожая глазами человека, который и впрямь был ей непонятен.

Глава 6

ОБСЕРВАТОРИЯ

   Когда ушла горничная, которую прислал Оливе Калиостро,  она  легла  в
постель.
   Спала она мало; всякого рода мысли, порожденные разговором с  графом,
вызывали у нее  только  беспокойные  сновидения,  дремотную  тревогу;  с
давних пор люди бывают счастливее всего, когда становятся слишком богаты
или слишком безмятежны после  того,  как  они  были  слишком  бедны  или
слишком взволнованы.
   С рассветом исчезли все эти ужасы, которые, однако,  не  были  лишены
очарования...
   Мы выразились бы правильно,  если  бы  назвали  детской  радостью  ту
радость, с какой Олива выбежала на террасу и разлеглась на плитах, среди
цветов и мхов, как уж, который выполз из норки, и мы несомненно так бы и
выразились,  если  бы  нам  не  надлежало  изобразить  и  ее  удивление,
возникавшее всякий раз, как какое-нибудь ее движение открывало ей  новое
зрелище.
   Но ее горизонтальное положение, сколь бы сладостным оно ни  было,  не
могло продолжаться до бесконечности. Николь оперлась на локоть.
   И, так как она могла видеть, не  рискуя  тем,  что  увидят  ее,  она,
сперва возведя очи горе, теперь опустила их долу, перевела их с далекого
горизонта на дома напротив.
   Повсюду, то есть на том  пространстве,  которое  занимали  три  дома,
Олива обнаружила закрытые или не очень приятные на вид окна.  Здесь  три
этажа занимали старые рантье, которые  вывешивали  клетки  за  окно  или
кормили кошек в комнатах; там, в четырехэтажном доме, появлялся овернец,
верхний жилец, прочие  же  обитатели,  казалось,  отсутствовали,  уехали
куда-нибудь за город. И, наконец,  чуть  левее,  в  третьем  доме,  были
желтые шелковые занавески, цветы и, как бы затем, чтобы  дополнить  уют,
стояло мягкое кресло, которое, казалось, поджидало у окна мечтателя  или
мечтательницу.
   Соседи  начинали  открывать  двери,  отдыхать  после   завтрака   или
одеваться перед прогулкой н