сердца и сила духа: в иные  минуты
в вас так мало женского, что меня это пугает. И вы так  очаровательны  в
другие минуты, что я благословляю за это Небо и благословляю вас!
   Галантный кардинал завершил свою галантную речь поцелуем.
   - Довольно! Не будем больше говорить об этом, прибавил он.
   - Будь по-твоему, - еле слышно пробормотала Жанна, - но полагаю,  что
рыбка попалась на удочку.
   Жанна оказалась права.
   Выходя на следующий  день  из  маленького  домика  в  Сент-Антуанском
предместье, кардинал отправился прямехонько  к  Бемеру.  Он  рассчитывал
сохранить инкогнито, но Бемер и  Босанж  были  придворными  ювелирами  и
после первых же слов, которые он произнес,  стали  называть  его  "вашим
высокопреосвященством".
   - Я хочу купить у вас то  самое  брильянтовое  ожерелье,  которое  вы
показывали королеве.
   - Честное слово, мы в отчаянии,  но  вы,  ваше  высокопреосвященство,
явились слишком поздно.
   - Как так?
   - Оно продано.
   - Я полагал, сударь, - заметил кардинал,  -  что  ювелир  французской
короны должен быть рад, что продает эти великолепные  драгоценные  камни
во Франции, а вы предпочитаете Португалию. Что ж, как вам будет  угодно,
господин Бемер!
   - Вашему высокопреосвященству известно все! - вскричал ювелир.
   Де Роан увидел, что этот человек у него в руках.
   - Сударь, - заговорил он, - подумайте: хотите ли вы,  чтобы  ожерелье
пожелала королева?
   - Это совершенно меняет дело, ваше  высокопреосвященство.  Если  речь
идет о том, чтобы отдать предпочтение королеве, я  готов  отказаться  от
любой сделки.
   - Сделка заключена?
   - Да, ваше высокопреосвященство, и я  сию  же  минуту  отправляюсь  в
посольство и откажусь от нее.
   - Я не предполагал, что португальский посол сейчас в Париже.
   - Ваше высокопреосвященство! Господин де Соуза сейчас действительно в
посольстве; он прибыл инкогнито.
   - Ах! Бедный Соуза! Я хорошо его знаю. Бедный Соуза!
   Де Роан собрался уходить. Бемер остановил его.
   - Угодно ли вашему высокопреосвященству сказать мне, каким образом вы
уладите дело? - спросил он.
   - Да очень просто!
   - Управляющий вашего высокопреосвященства?..
   - Нет, нет, никаких третьих лиц, вы будете иметь дело только со мной.
   - Когда же?
   - Завтра.
   - А сто тысяч ливров?
   - Я принесу их сюда завтра.
   - А векселя на остальную сумму?
   - Я подпишу их здесь завтра.
   - Это самое лучшее, ваше высокопреосвященство.
   - И так как вы человек, умеющий хранить тайны, помните, что  в  ваших
руках одна из самых важных.
   - Ваше  высокопреосвященство!  Я  это  чувствую,  и  я  заслужу  ваше
доверие.., равно как и доверие ее величества королевы, -  ловко  ввернул
он.
   Де Роан покраснел  и  вышел  смущенный,  но  счастливый,  как  всякий
человек, который разоряется в пароксизме страсти.
   На следующий день Бемер с натянутым видом отправился в  португальское
посольство.
   В тот момент, когда он стучался в  дверь,  Босир,  первый  секретарь,
потребовал отчета у Дюкорно, первого хранителя печати, а дон  Мануэл  де
Соуза,  посол,  объяснял  новый  план   компании   своему   товарищу   -
камердинеру.

Глава 20

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИН ДЮКОРНО НЕ ПОНИМАЕТ РЕШИТЕЛЬНО НИЧЕГО В ТОМ. ЧТО ПРОИСХОДИТ

   Дон Мануэл де  Соуза  был  не  такой  смуглый,  как  обычно;  другими
словами, он был краснее  обыкновенного.  У  него  происходило  тягостное
объяснение с командором - камердинером.
   Это объяснение еще не закончилось.
   Когда появился Босир, оба петуха  вырывали  друг  у  друга  последние
перья.
   - Вам известно, - говорил камердинер,  -  что  сегодня  Бемер  должен
приехать и закончить дело с ожерельем.
   - Известно!
   - И что ему должны отсчитать сто тысяч ливров.
   - И это известно!
   - Но эти сто тысяч ливров принадлежат компании.
   - Никто в этом и не сомневается.
   - Превосходно! В таком случае касса,  в  которой  они  находятся,  не
должна помещаться в единственной конторе посольства, смежной с  комнатой
посла.
   - Почему? - спросил Босир.
   - Посол, - продолжал командор, - должен дать каждому из нас  ключ  от
этой кассы.
   - Ну уж нет, - заявил португалец.
   - А на каком основании?
   - Коль скоро  не  доверяют  мне,  -  пояснил  португалец,  поглаживая
отросшую бородку, - то почему я должен доверять другим? Мне кажется, что
если меня могут обвинить, что я  граблю  компанию,  я  могу  заподозрить
компанию, что она хочет ограбить меня. Все мы Друг друга стоим.
   - Согласен, - отвечал камердинер, - но  именно  поэтому  у  всех  нас
равные права.
   - Господин Бемер! - крикнул снизу привратник.
   - Э! Вот кто все  и  закончит,  дорогой  командор,  -  сказал  Босир,
отвесив своему противнику легкий подзатыльник. -  Споры  о  сотне  тысяч
ливров закончены, потому что сотня тысяч ливров сейчас исчезнет вместе с
Бемером. Будьте поискуснее, господин камердинер!
   Командор, все еще ворча, вышел и снова принял  смиренный  вид,  чтобы
достойным образом проводить ювелира французской короны.
   В промежутке между его уходом и появлением Бемера Босир и  португалец
обменялись многозначительным взглядом.
   Бемер вошел, сопровождаемый Босанжем.  Вид  у  них  был  смиренный  и
смущенный, и, судя по нему,  проницательные  наблюдатели  посольства  не
должны были ошибиться.
   Пока они усаживались в  креслах,  которые  предложил  им  Босир,  тот
продолжал свое исследование и подстерегал  взгляд  дона  Мануэла,  чтобы
поддержать разговор.
   Мануэл сохранял достойный и официальный вид.
   Бемер,  человек  решительный,  взял  слово  в  этих   затруднительных
обстоятельствах.
   Он объяснил, что высшие политические  соображения  не  позволяют  ему
продолжить начатые переговоры.
   - Господа! - обратился Босир к ювелирам. -  Вам  предложили  прибыль,
что вполне естественно: это говорит о том,  что  брильянты  стоят  очень
дорого. Что ж! Ее португальскому величеству не  желательно  получить  их
задешево, ибо это принесло бы убыток  честным  негоциантам.  Следует  ли
предложить вам пятьдесят тысяч ливров?
   Бемер покачал головой.
   - Нет, господин секретарь, - заявили ювелиры Босиру, -  не  трудитесь
искушать нас; переговоры кончены:  воля,  более  могущественная,  нежели
наша воля, не разрешает нам продать колье в  вашу  страну.  Вне  всякого
сомнения, вы нас поняли. Извините нас; это  не  мы  вам  отказываем.  Не
гневайтесь же на нас: некто, более сильный, чем мы, более  сильный,  чем
вы, этого не желает.
   Босир и Мануэл не нашли,  что  возразить.  Они  сделали  нечто  вроде
комплимента ювелирам и постарались разыграть безразличие.
   Ювелиры  с  облегченным  сердцем  встали,  как  люди,  которым  после
затруднительного разговора сейчас разрешат откланяться.
   Их отпустили, и камердинер получил приказание проводить их во двор.
   Едва он успел спуститься с лестницы, как дон Мануэл и  Босир  подошли
Друг к  другу,  предварительно  обменявшись  такими  взглядами,  которые
означают переход к делу.
   - Что ж, - сказал дон Мануэл, - дело не выгорело.
   - Ясно, - сказал Босир.
   - Здесь, в кассе, сто восемь тысяч ливров.
   - По пятьдесят четыре тысячи на брата.
   - Решено! - отвечал дон Мануэл. - Отошлите  Дюкорно,  -  прибавил  он
Босиру на ухо.
   Босир не заставил его повторять. Он быстро прошел в комнату,  смежную
с комнатой посла.
   Прошла минута, Босир не возвращался.
   Дон  Мануэл  подсчитал,  что  для  того,  чтобы  отослать  Дюкорно  и
вернуться в комнату, Босиру потребуется по крайней мере пять минут.
   Он бросился к дверям комнаты, где находилась касса.
   Он вбежал туда и испустил  ужасный  крик.  Касса  открывала  широкий,
беззубый рот. Ничего не было в ее разверстых глубинах!
   Босир, у которого имелся  запасной  ключ,  вошел  в  другую  дверь  и
заграбастал деньги.
   Дон Мануэл, как сумасшедший, помчался к швейцарской и обнаружил,  что
швейцар распевает песню.
   У Босира было преимущество в пять минут.
   В это самое мгновение  три  торжественных  удара  в  дверь  заставили
компаньонов вздрогнуть.
   Вслед за ударами пронзительный голос крикнул по-португальски:
   - Именем господина португальского посла! Отворите!
   - Посол! - хором прошептали мошенники, разбегаясь по всему  особняку,
и в течение  нескольких  минут  продолжалось  паническое,  беспорядочное
бегство.
   Вот как закончилась авантюра мнимого португальского посольства.

Глава 21

ИЛЛЮЗИИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

   Как только Босир оказался за стенами особняка, он доскакал галопом до
улицы Кокильер, затем до улицы Сент-Оноре.
   Все время подгоняемый страхом погони, он запутывал следы:  он  мчался
по улицам, лавируя и не задумываясь, что бежит  вокруг  Хлебного  рынка;
через несколько минут он был почти уверен, что его никто не  преследует,
и был вполне уверен еще в одном, а именно в том, что силы его иссякли  и
что отличная скаковая лошадь не смогла бы дольше двигаться.
   Босир уселся на мешок с зерном - то была улица Вирам.
   "Вот и сбылась моя мечта - я богат, - размышлял Босир. - Я сделаю  из
Оливы порядочную женщину, и сам стану порядочным человеком, -  продолжал
он свой  внутренний  монолог.  -  Она  красива  и  простодушна  в  своих
склонностях".
   И он, как стрела, пустился к дому на улице Дофины.
   Здесь он рискнул высунуться в окно и устремил взор на улицу.
   Он увидел дом с окошками, в которых частенько показывалась прекрасная
Олива, его звезда.
   Но вдруг Босиру показалось, будто он видит в узком  проходе  напротив
стеганый камзол стражника.
   Кроме того, он увидел другого в окне маленькой гостиной.
   Босир сказал себе, что де  Крон,  конечно,  осведомленный  обо  всем,
неважно кем и как, хотел взять Босира, но застал только Оливу.
   Мысль, что эти люди огребут сто тысяч ливров и будут  потешаться  над
ним всю жизнь, мысль, что таким дерзким,  таким  ловким  ходом,  который
сделал он,  Босир,  воспользуются  агенты  полиции,  до  правде  говоря,
восторжествовала над всеми угрызениями совести и  заглушила  все  печали
любви.
   Босир прижал к сердцу кредитные билеты и снова  пустился  бежать,  на
сей раз по направлению к Люксембургскому дворцу.
   Но то ли небо, то ли ад решили, что на сей  раз  де  Крон  ничего  не
поделает с Босиром.
   Не успел любовник Николь свернуть на улицу Сен-Жермен-де-Пре, как его
едва не опрокинула великолепная карета, которую лошади  гордо  несли  на
улицу Дофины.
   Босир метнулся в сторону, но, оглянувшись, увидел в  карете  Оливу  и
очень красивого мужчину, которые оживленно разговаривали.
   Он слабо вскрикнул, и это только поддало жару лошадям.
   Несчастный Босир, изнемогший морально и физически, бросился на  улицу
Фосе-Мсье-ле-Пренс,  добрался  до  Люксембурга,  прошел  уже  опустевший
квартал и очутился за заставой, где нашел убежище а комнатушке,  хозяйка
коей оказала ему всевозможные знаки внимания.
   Он расположился в этой конуре,  спрятал  кредитки  под  плитку  пола,
поставил на нее ножку кровати  и  улегся,  обливаясь  потом  и  ругаясь,
перемежая богохульства с изъявлениями благодарности Меркурию,  испытывая
отчаянную тошноту от сладкого вина, настоенного на  корице,  -  напитка,
весьма пригодного для того, чтобы  вызвать  выделение  пота  на  коже  и
уверенность в душе.
   Он был уверен, что полиция не найдет его. Он был уверен, что никто не
отберет у него деньги.

Глава 22

ГЛАВА, В КОТОРОЙ МАДМУАЗЕЛЬ ОЛИВА НАЧИНАЕТ СПРАШИВАТЬ СЕБЯ О ТОМ, ЧТО ЖЕ ХОТЯТ С НЕЙ СДЕЛАТЬ

   Босир действительно увидел в карете не  кого  иного,  как  мадмуазель
Оливу, сидящую рядом с человеком, которого он не узнал,  так  как  видел
только однажды, но которого узнал бы, если бы увидел дважды; Олива,  как
обычно, была на прогулке в Люксембургском саду.
   В ту минуту, когда она расплачивалась за свой стул <В  Люксембургском
саду стулья были платными, скамейки бесплатными>, намереваясь  вернуться
домой,   и   улыбалась   хозяину   садового   ресторанчика,   постоянной
посетительницей которого она была, на одной из аллей появился Калиостро;
он подбежал к ней и взял ее за руку.
   Она тихонько вскрикнула.
   - Куда вы направляетесь? - спросил он.
   - На улицу Дофины, к себе домой!
   - Это будет на  руку  людям,  которые  вас  там  ждут,  -  проговорил
господин. - Там вас арестуют, моя дорогая!
   - Арестуют? Меня?
   - Несомненно.  Двенадцать  человек,  которые  вас  поджидают,  -  это
стрелки де Крона.
   Олива вздрогнула: некоторые люди всегда пугаются неожиданных вещей.
   Тем не менее, несколько  глубже  погрузившись  в  свою  совесть,  она
собралась с силами.
   - Я ничего не сделала, - заявила она. - За что же меня арестуют?
   Олива остановилась, бледная и взволнованная.
   - Вы играете со мной, как кошка с несчастной мышью, - продолжала она.
- Послушайте: если вы что-то знаете, скажите мне! Ведь они имеют зуб  на
Босира?
   Она остановила на Калиостро умоляющий взгляд.
   - Невелика хитрость узнать об этом!.. Я продолжаю. Я отношусь к вам с
участием и желаю вам добра, а уж остальное вас не  касается.  Идемте  на
улицу Анфер! Быстро! Там вас ждет моя карета.
   С этими словами он довел Оливу до ограды,  отделявшей  сад  от  улицы
Анфер. Подъехавшая карета взяла эту пару и довезла Калиостро и Оливу  на
улицу Дофины, к тому месту, где их обоих заметил Босир.
   Олива  разглядела  полицейских,  увидела   свой   дом,   подвергшийся
вторжению, и в то же мгновение бросилась в объятия своего покровителя  с
таким отчаянием, которое могло бы растрогать  любого,  только  не  этого
железного человека.
   Он ограничился тем, что сжал руку молодой женщины и, опустив  шторку,
скрыл ее самое.
   - Спасите меня! Спасите меня! -  повторяла  тем  временем  несчастная
девушка.
   - Обещаю, - произнес он.
   - Я вверяю себя вам, делайте со мной, что хотите, - с ужасом отвечала
она.
   Он отвез ее на улицу Нев-Сен-Жиль, в  тот  самый  дом,  где,  как  мы
видели, он принимал Филиппа де Таверне.
   Устроив ее в  небольшом  помещении  на  третьем  этаже,  подальше  от
прислуги и от всякого надзора, он сказал:
   - Нужно устроить так, чтобы вы стали счастливее, чем будете здесь.
   Он поцеловал ей руку и направился к выходу.
   - Ах! - воскликнула она. - Главное, принесите мне известия о Босире!
   - Это прежде всего, - отвечал граф и запер ее в комнате.
   - Если поселить ее, - спускаясь  с  лестницы,  задумчиво  говорил  он
себе, - в доме на улице Сен-Клод, то это  будет  осквернением  дома.  Но
необходимо, чтобы ее не видел никто, а в этом доме ее никто  не  увидит.
Если же, напротив, понадобится, чтобы некая особа ее заприметила, то эта
особа заприметит ее в доме на улице Сен-Клод. Что ж, принесем еще и  эту
жертву! Погасим последнюю искру факела, горевшего в былое время!

Глава 23

ПУСТОЙ ДОМ

   Калиостро в одиночестве очутился у старого дома  на  улице  Сен-Клод,
который наши читатели, должно быть,  еще  не  совсем  забыли.  Когда  он
остановился у дверей, уже спустилась ночь. Можно было видеть лишь редких
прохожих на проезжей части бульвара.
   Когда калитка открылась, глазам Калиостро представился  пустой  двор,
поросший мхом, словно кладбище.
   Он запер за собой калитку, и ноги его  увязли  в  густом,  непокорном
бурьяне, который завоевал даже мощеную площадь.
   Он поднялся на крыльцо, которое тряслось  у  него  под  ногами,  и  с
помощью запасного ключа проник в громадную переднюю.
   Дыхание смерти яростно сопротивлялось жизни; тьма убивала свет.
   Граф продолжал свой путь.
   В этом восхождении его повсюду сопровождало некое  воспоминание  или,
лучше сказать, некая тень, и когда свет вычерчивал на стенах  движущийся
силуэт,  граф  вздрагивал,  думая,  что  его  тень  -  это  чужая  тень,
воскресшая, чтобы тоже посетить таинственное место.
   Так шествуя, так грезя, он дошел  до  плиты  камина,  который  служил
проходом из оружейной палаты Бальзамо  в  благоухающее  убежище  Лоренцы
Феличани.
   Стены были голые, комнаты пусты.  В  зияющем  очаге  лежала  огромная
груда золы, в которой там и сям еще сверкали брусочки золота и серебра.
   Каждый, кому была неизвестна печальная история Бальзамо и Лоренцы, не
мог бы не сожалеть об этом разрушении. Все в этом доме дышало  униженным
величием, угасшим блеском, утраченным счастьем.
   Калиостро проникся этими думами.  Человек  спустился  с  высот  своей
философии, чтобы  отразиться  в  малом  мире  нежности  и  человечности,
который зовется душевным движением и который не принадлежит рассудку.
   "Да, этот дом будет осквернен. Что я  говорю?  Он  уже  осквернен!  Я
снова отворил двери, я осветил стены, я  видел  внутренность  могилы,  я
разрыл золу смерти.
   Пусть так! Но все это осквернение совершится с некоей целью, с  целью
послужить моему делу! И если от этого проиграет  Бог,  Сатана  от  этого
только выиграет".
   И он поспешно написал на своих табличках следующие строки:
   "Господину Ленуару, моему архитектору.
   Вычистить двор и вестибюли; реставрировать каретные сараи  и  стойла;
снести внутренний павильон; уменьшить дом до двух этажей; срок - неделя"
   - А теперь, - сказал он, - посмотрим, хорошо  ли  видно  отсюда  окно
маленькой графини.
   Он подошел к окну третьего этажа.
   Отсюда  его  взгляд  охватывал  поверх  ворот  весь  фасад  дома   на
противоположной стороне улицы Сен-Клод.
   Напротив, самое большее в шестидесяти футах,  видно  было  помещение,
занимаемое Жанной де ла Мотт.
   - Обе женщины увидят Друг друга, это неизбежно, - сказал Калиостро. -
Отлично!
   Он взял фонарь и спустился по лестнице.
   Через час он вернулся к себе домой и отправил архитектору смету.
   Через неделю дом был реставрирован, как приказывал Калиостро.

Глава 24

ЖАННА-ПОКРОВИТЕЛЬНИЦА

   Через два дня после своего визита к Бемеру де Роан получил записочку:
   "Его высокопреосвященство, господин кардинал де Роан,  без  сомнения,
знает, где он отужинает сегодня вечером".
   - Это от маленькой графини, - понюхав бумажку, сказал он. - Я пойду.
   Вот с какой целью графиня де ла Мотт просила кардинала о свидании.
   Из пятерых лакеев, состоявших на службе у  его  высокопреосвященства,
она   выделила   одного,   черноволосого,   кареглазого,    со    свежим
сангвиническим цветом лица, к каковому цвету подмешивалась изрядная доля
цвета  желчи,  Для  наблюдательницы  это  были   все   признаки   натуры
деятельной, толковой и упрямой.
   Она послала за этим человеком, и в течение четверти часа получила  от
его податливости и его проницательности все, что хотела.
   Этот человек проследил за кардиналом и доложил Жанне, что видел,  как
его высокопреосвященство дважды на протяжении двух  дней  отправлялся  к
Бемеру и Босанжу.
   Ожерелье будет продано Бемером.
   И куплено де Роаном! И он ни  словом  не  обмолвился  об  этом  своей
наперснице, своей любовнице!
   Симптом был серьезен. Жанна наморщила лоб, закусила свои тонкие  губы
и написала кардиналу записку, которую мы только что прочитали.
   Вечером явился де Роан.
   - Сначала и прежде всего, ваше высокопреосвященство, - начала  Жанна,
- меня разбирает охота поссориться с вами.
   - Ссорьтесь, графиня!
   - Вы не питаете ко мне доверия, другими словами - уважения.
   - Я? Но докажите. Бога ради!
   - Вот вам доказательства: это то, что произошло  в  Версале;  желание
некоей дамы - это желание королевы; исполнение желания  королевы  -  это
совершенная вами  вчера  у  Бемера  и  Босанжа  покупка  их  знаменитого
ожерелья.
   - Графиня! - пролепетал задрожавший и побледневший кардинал.
   Жанна устремила на него свой ясный взгляд.
   - Послушайте, - заговорила она, - почему вы  на  меня  так  смотрите?
Почему у вас такой донельзя испуганный вид? Разве вы вчера не  заключили
сделку с ювелирами, проживающими на набережной д'Эколь?
   - Вы очень любезная женщина, графиня, и говорить с  вами  о  делах  -
сплошное удовольствие. Я же сказал, что вы угадали!.. Вам известно,  что
я питаю кое к кому почти