у себя.
   Общество собралось многочисленное и блестящее.
   Во  время  предварительных  переговоров,  в  тот  момент,  когда  все
занимали свои места, граф д'Артуа тихими шагами подошел к королеве.
   - Сестра! Оглянитесь вокруг, - сказал он.
   - Гляжу, - отвечала она.
   - И что же вы видите?
   - Вижу очень приятные, а главное - Дружеские лица, - сказала она.
   - Не смотрите на тех, кто здесь, сестра, смотрите, кого здесь нет!
   - Ах да, честное слово, так и есть! - воскликнула она.
   - Так вот, дорогая сестра, - со смехом заговорил юный принц,  -  Мсье
<Мсье  (Monsieur)  -  титул  старшего  из  братьев  короля.>  отправился
встречать бальи к заставе Фонтенбло, ну, а у нас с  вами  есть  человек,
который ждет его на месте смены лошадей на Еврейском острове.
   - В самом деле?
   - Таким образом, - продолжал  граф  д'Артуа,  -  Мсье  в  одиночестве
дрожит от холода у заставы, а тем временем, по приказу короля,  господин
де Сюфрен, не заезжая в Париж, приедет прямо в Версаль, где его ждем мы.
   - Великолепно придумано!
   - Да, недурно, я очень доволен собой... Делайте ставки, сестра!
   В это время в зале для игры  было,  по  меньшей  мере,  сто  человек,
занимавших самое высокое положение в обществе.
   Только король заметил, что граф д'Артуа рассмешил королеву, и,  чтобы
принять какое-то участие в их заговоре,  многозначительно  посмотрел  на
них.
   Известие о приезде командора де Сюфрена,  как  мы  уже  говорили,  не
распространялось, и, однако, всем чудилось некое предзнаменование.
   Филипп, принятый в игру и сидевший  напротив  сестры,  был  весь  под
ошеломляющим впечатлением от этой, неожиданно согревшей его, милости.
   "Куаньи, Водрейль, - повторял Филипп. - Они любили  королеву  и  были
любимы ею! О, почему, почему эта клевета столь ужасна?  Почему  ни  один
луч света не проникнет в глубокую  бездну,  именуемую  женским  сердцем,
бездну тем более глубокую, что это - сердце королевы?"
   Филипп все еще размышлял об этом, когда часы в Зале  гвардии  пробили
три четверти восьмого. В то же мгновение послышался  шум.  По  валу  шли
быстрыми  шагами.  По  плитам  пола  застучали  ружейные  приклады.  Гул
голосов, проникший в приоткрытую дверь, привлек к себе внимание короля -
он откинул голову, чтобы ему было лучше слышно, и сделал знак королеве.
   Она поняла его и сейчас же объявила о начале вечера.
   Неожиданно в зал вошел маршал де Кастри и громким голосом произнес:
   - Ваше величество! Угодно ли вам принять господина бальи де  Сюфрена,
прибывшего из Тулона?
   При  этом  имени,  произнесенном  голосом   громким,   торжествующим,
ликующим, в зале поднялось неописуемое волнение.
   - Да, сударь, - отвечал король, - с превеликим удовольствием.
   Сюфрен был пятидесятишестилетний  человек,  толстый,  низкорослый,  с
огненными глазами,  с  благородными  и  легкими  движениями.  Проворный,
несмотря на тучность, величественный, несмотря на проворность, он  гордо
носил свою прическу или, вернее, свою гриву; привыкший  любую  трудность
превращать в забаву, он изобрел способ, благодаря которому его одевали и
причесывали в почтовой карете.
   На нем были красная куртка и голубые штаны. Он  не  снял  воротник  с
военного мундира, над  которым  его  мощный  подбородок  округлялся  как
необходимое дополнение к его огромной голове.
   - Господин бальи! Добро пожаловать в Версаль! - увидев де Сюфрена,  с
сияющим лицом воскликнул король. - Вы принесли сюда славу,  вы  принесли
все, что на земле приносят герои своим современникам; я ничего не говорю
вам о будущем - это ваша собственность. Обнимите меня, господин бальи!
   Де Сюфрен преклонил колено, король поднял его и обнял  так  сердечно,
что по лицам всех присутствующих пробежал трепет радости и ликования.
   Если бы не почтение к королю, собравшиеся  огласили  бы  зал  криками
"браво".
   Король повернулся к королеве.
   - Сударыня, - сказал он, - это господин  де  Сюфрен,  победитель  при
Тринкомали и Мадрасе, гроза наших соседей-англичан, это мой Жан Бар <Жан
Бар (1650 - 1702) - знаменитый французский моряк эпохи Людовика XIV.>!
   - Сударь! - заговорила королева. - Я не в силах  достойно  восхвалить
вас. Но знайте, что при каждом вашем пушечном выстреле во славу  Франции
мое  сердце  готово  было  выпрыгнуть   из   груди   от   восхищения   и
благодарности.
   Король взял де Сюфрена за руку, намереваясь первым долгом увести  его
к себе в  кабинет,  чтобы  побеседовать  с  ним  о  его  путешествиях  и
экспедиции.
   Но де Сюфрен оказал ему почтительное сопротивление.
   - Государь, - произнес он. - Раз уж вы, ваше величество, так добры ко
мне, то соблаговолите...
   - У вас есть ко мне просьба, господин де Сюфрен? - спросил король.
   -  Государь,  один  из  моих  офицеров  настолько  серьезно   нарушил
дисциплину, что, как я полагаю, только вы, ваше величество, можете  быть
судьей в этом деле.
   - Ах, господин де Сюфрен, а я-то надеялся, что первой вашей  просьбой
будет просьба о милости, а не о наказании! - сказал король.
   - Государь! Я уже имел честь доложить вам, что вы,  ваше  величество,
сами будете судить о том, как вам поступить.
   - Я слушаю.
   - В последнем бою офицер, о котором идет речь, был на "Суровом".
   - А-а! Это тот корабль,  который  спустил  флаг,  -  нахмурив  брови,
заметил король.
   - Государь!  Капитан  "Сурового"  действительно  спустил  флаг,  -  с
поклоном отвечал де Сюфрен,  -  и  сэр  Хьюз,  английский  адмирал,  уже
направил шлюпку, чтобы захватить свою добычу, но лейтенант,  наблюдавший
за батареями с нижней палубы, увидев, что огонь  прекратился  и  получив
приказ дать пушкам команду умолкнуть, поднялся на верхнюю палубу; тут Ой
увидел, что флаг спущен, о капитан готовится к сдаче. Государь! Я  прошу
прощения у вашего величества, но при  виде  этого  вся  его  французская
кровь взбунтовалась. Он взял флаг, находившийся от  него  на  расстоянии
вытянутой руки, схватил молоток и, приказав  возобновить  огонь,  прибил
флаг.
   Благодаря  этому  событию,  государь,  "Суровый"  остался  у   вашего
величества.
   - Прекрасный поступок! - произнес король.
   - Доблестный! - сказала королева.
   - Да, государь, да,  сударыня,  но  это  весьма  серьезное  нарушение
дисциплины. Приказ был отдан капитаном, и лейтенант обязан был выполнить
его. Я же прошу вас помиловать этого  офицера,  государь,  и  прошу  тем
настойчивее, что это мой племянник.
   - Дарую, дарую ему помилование, - вскричал король, - и заранее обещаю
свое покровительство всем ослушникам,  которые  сумеют  отомстить  таким
образом за  честь  флага  и  французского  короля!  Вы  должны  были  бы
представить мне этого офицера, господин бальи.
   - Он здесь, - сказал де Сюфрен,  -  и,  коль  скоро  ваше  величество
разрешает... Де Сюфрен обернулся.
   - Подойдите сюда, господин де Шарни, - сказал он.
   Королева  вздрогнула.  Это  имя  пробудило  у  нее  совсем   недавнее
воспоминание.
   Тут от группы, составленной де Сюфреном, отделился молодой  офицер  и
предстал перед глазами короля.
   Королева тоже сделала движение навстречу молодому человеку: она  была
вне себя от восторга, услышав рассказ о его доблестном подвиге.
   Но при имени и при виде моряка, которого де Сюфрен представил королю,
она остановилась, побледнела и как будто что-то прошептала.
   Мадмуазель де Таверне тоже  побледнела  и  с  тревогой  взглянула  на
королеву.
   А де Шарни, ничего не видя, ничего не слыша, ничего, кроме  почтения,
не выражая, склонился перед королем, протянувшим ему руку  для  поцелуя;
затем, скромный, трепещущий, он вернулся в кружок офицеров  -  те  шумно
его поздравляли и душили в объятиях.
   На минуту воцарилась напряженная тишина, и в этой тишине  можно  было
получше приглядеться и к сиявшему королю, и к  нерешительно  улыбавшейся
королеве, и к опустившему глаза де Шарни, и к встревоженному, словно во"
прощающему Филиппу, от которого не ускользнуло волнение королевы.
   - Ну, ну, - сказал, наконец, король, - пойдемте, господин де  Сюфрен,
пойдемте ко мне и  поговорим:  я  умираю  от  желания  послушать  вас  и
доказать вам, как много я о вас думал!

Глава 12

ГОСПОДИН ДЕ ШАРНИ

   Не успел король выйти, как все находившиеся в зале принцы и принцессы
окружили королеву.
   Знак, сделанный бальи де Сюфреном,  приказывал  племяннику  подождать
его; поклонившись в знак повиновения, тот остался в группе, в которой мы
его уже видели.
   Королева, не раз обменявшаяся с Андре  многозначительными  взглядами,
теперь уже почти не теряла из виду молодого человека и каждый  раз,  как
она смотрела на него, она говорила себе:
   "Это, несомненно, он самый".
   Филипп, как мы уже говорили, видел, что королева озабочена;  видел  и
искал если не причину этой озабоченности, то, по крайней  мере,  пытался
понять, чем она озабочена.
   Любящий никогда не заблуждается,  думая  о  тех,  кого  любит.  И  он
догадывался,  что  королева  поражена   каким-то   событием,   странным,
таинственным, никому не известным, кроме нее и Андре.
   В самом деле, королева растерялась и пряталась за веером -  это  она,
которая обычно всех заставляла опускать взоры.
   Пока молодой человек спрашивал себя, к чему приведет озабоченность ее
величества, в  салон,  где  собрались  все  эти  люди,  в  сопровождении
офицеров  и  прелатов  вошел  некто   в   величественном   кардинальском
облачении.
   Королева узнала Луи де Роана; она следила  за  каждым  его  шагом,  а
затем отвернулась, даже не делая усилий, чтобы не хмурить брови.
   Прелат, ни с кем не здороваясь, прошел через толпу, направился  прямо
к  королеве  и  поклонился  ей  скорее  как  светский  человек,  который
здоровается  с  дамой,  нежели  как  подданный,  который  здоровается  с
королевой.
   Кардинал Луи де Роан был мужчиной в расцвете  лет,  с  запоминающейся
внешностью,  с  благородной  осанкой  взгляд  у   него   был   умный   и
благожелательный;  у  него  были  тонкие,  недоверчиво  сжатые  губы   и
восхитительные руки; полысевшая голова обличала в нем не то сластолюбца,
не то ученого - принц де Роан был и тем и другим.
   Этого человека осаждали  женщины,  любившие  его  за  любезность  без
пошлых комплиментов и трескучих фраз; кроме того, он был известен  своей
щедростью. Он сумел прослыть бедным, хотя у  него  было  сто  шестьдесят
тысяч годового дохода.
   Король любил его за то, что он был ученым;  королева,  напротив,  его
ненавидела.
   Причины этой ненависти так и не стали в  точности  известны,  но  они
могут быть объяснены двояко.
   Во-первых, в качестве посла в Вене, принц Луи,  как  говорили,  писал
королю Людовику XV о Марии-Терезии насмешливые письма, чего  никогда  не
могла простить этому дипломату Мария-Антуанетта.
   Во-вторых, - и это черта истинно человеческая, а  главное,  это  было
правдоподобно, - по поводу брака юной эрцгерцогини с дофином  посол  как
будто писал все тому же Людовику XV, который как будто однажды читал это
письмо вслух за ужином у  графини  Дю  Барри,  писал,  повторяем  мы,  о
некоторых особенностях, оскорбительных для самолюбия молодой женщины,  в
ту пору чересчур худощавой.
   Эти нападки, как говорят, глубоко уязвили  Марию-Антуанетту,  она  не
могла публично признать себя их объектом, но как будто дала себе  клятву
рано или поздно отомстить нападающему.
   Ее ненависть вызревала исподволь и делала  затруднительным  положение
кардинала.
   Каждый раз, как он видел королеву, он встречал  этот  ледяной  прием,
представление о котором мы сейчас попытались дать нашему читателю.
   Но,  будучи  выше  этого  презрения,  то  ли  потому,  что  это   был
действительно сильный человек, то ли потому,  что  какое-то  непобедимое
чувство заставляло его  все  прощать  своей  врагине,  Луи  де  Роан  не
пренебрегал никакой возможностью подойти к Марии-Антуанетте, а в случаях
для этого недостатка  не  было,  ибо  принц  Луи  де  Роан  был  главным
духовником двора.
   Кардинал скользнул, как тень, омрачающая веселую сцену, разыгравшуюся
в воображении королевы. И едва он отошел от  Марии-Антуанетты,  как  она
успокоилась.
   - А знаете, - обратилась она к принцессе де Ламбаль, - ведь  поступок
этого молодого офицера, племянника господина  бальи,  -  один  из  самых
героических поступков в этой войне!.. Как его зовут?
   - Кажется, господин де Шарни, - отвечала принцесса  и  повернулась  к
Андре, чтобы осведомиться у нее. -  Правда,  мадмуазель  де  Таверне?  -
спросила она.
   - Да, ваше высочество, Шарни, - отвечала Андре.
   - Я хочу, - продолжала королева, - чтобы господин де Шарни  рассказал
этот эпизод именно нам, не утаивая ни единой  подробности...  Пусть  его
найдут. Он еще здесь?
   Один из офицеров отделился от своей группы и поспешно вышел, исполняя
приказ королевы.
   В ту же минуту она огляделась вокруг и увидала Филиппа.
   - Господин де Таверне, -  как  всегда,  нетерпеливо  сказала  она,  -
поищите его.
   Филипп покраснел: быть может, он подумал, что должен был предупредить
желание государыни. И он принялся разыскивать этого счастливого офицера,
с которого не спускал глаз, когда его представляли королю.
   Долго разыскивать его не пришлось.
   Минуту спустя явился де Шарни между двумя посланцами королевы.
   Когда он подошел к той группе,  центром  которой  была  королева,  он
ничем не показал, что знает  не  только  мадмуазель  де  Таверне,  но  и
королеву.
   Эта деликатность,  эта  сдержанность  еще  больше  привлекли  к  нему
внимание королевы, столь деликатной во всех своих поступках.
   У де Шарни были  основания  скрыть  свое  изумление  при  неожиданной
встрече с дамой из фиакра не только от  Других.  Верхом  безукоризненной
честности было, если возможно, не подать виду, что он  узнал  ее,  и  ей
самой.
   Взгляд де Шарни оставался естественным, в нем была только обаятельная
застенчивость, и он не поднимал  глаз  До  тех  пор,  пока  королева  не
обратилась к нему.
   - Необходимо, чтобы все вы узнали вот о  чем,  -  заговорила  она.  -
Господин де Шарни, этот  молодой  офицер,  этот  вновь  прибывший,  этот
незнакомец был уже хорошо нам знаком еще до того,  как  его  представили
нам сегодня вечером, и он вполне  заслуживает  того,  чтобы  его  знали,
чтобы им восхищались все женщины.
   Присутствующие видели, что королева хочет  говорить,  что  она  хочет
рассказать какую-то историю, которую каждый может подхватить на  лету  -
будь то небольшой скандал,  будь  то  небольшой  секрет.  Все  собрались
вокруг королевы, все слушали, все затаили дыхание.
   - Представьте себе, сударыни, - начала королева, -  что  господин  де
Шарни столь же снисходителен по отношению к  дамам,  сколь  неумолим  по
отношению к англичанам. Мне рассказали о нем  одну  историю,  которая  -
объявляю заранее - делает ему в моих глазах величайшую  честь.  Вот  как
было дело, - продолжала королева. - Две дамы,  которых  я  хорошо  знаю,
оказались в затруднительном положении из-за толпы на улице и запаздывали
домой.  Они  подвергались  самой  настоящей   опасности,   и   опасности
серьезной. В это время, волею  случая  или,  вернее,  волею  счастливого
случая, тут проходил господин де Шарни; он  растолкал  толпу,  взял  под
свое покровительство обеих дам, хотя знаком с ними не был, а  определить
их положение в обществе было  трудно,  и  проводил  их  очень  далеко..,
кажется, за десять миль от Парижа.
   - Ах, государыня, вы  преувеличиваете!  -  со  смехом  сказал  Шарни,
успокоенный таковым рассказом.
   - Но лучше всего было то, - продолжала королева, -  что  господин  де
Шарни даже не пытался узнать имена этих дам, он оказал им такую  услугу,
что доставил их до того места, которое они ему указали, и  удалился,  не
повернув головы,  так  что  они  выскользнули  из  его  добрых  рук,  не
встревожившись ни на минуту.
   Все закричали от восторга, все выражали восхищение;
   Шарни поздравляли двадцать женщин одновременно.
   - Это великолепно! - кричал хор голосов.
   - Господин де Шарни! - продолжала  королева.  -  Король,  несомненно,
думает о том, как наградить господина де Сюфрена, вашего дядюшку,  я  же
очень  хотела  бы  что-нибудь  сделать  для  племянника  этого  великого
человека.
   Она протянула ему руку.
   И в то время как Шарни, побледнев от  радости,  коснулся  ее  губами,
Филипп, побледнев от горя, спрятался за широкими занавесками гостиной.
   Андре тоже побледнела, хотя она не могла угадать все,  что  выстрадал
ее брат.

Глава 13

СТО ЛУИДОРОВ КОРОЛЕВЫ

   А теперь, когда  мы  познакомили  или  возобновили  знакомство  наших
читателей с главными героями этой истории, теперь, когда мы ввели их и в
домик графа д'Артуа, и во дворец Людовика XIV - в  Версаль,  мы  поведем
его в тот дом  на  улице  Сен-Клод,  куда  инкогнито  вошла  французская
королева и вместе с Андре де Таверне поднялась на пятый этаж.
   Не успела королева скрыться из виду, как г-жа де ла Мотт, -  это  нам
уже известно - принялась весело считать и  пересчитывать  сто  луидоров,
которые только что чудом упали ей с неба.
   Пятьдесят красивых двойных луидоров по сорок  восемь  ливров  каждый,
разложенные на бедном столе и сверкавшие  в  отблеске  лампы,  казалось,
унижали своим аристократическим видом все  бедные  вещи  в  этом  убогом
жилище.
   Самой большой радостью для г-жи де ла Мотт было не обладание  ими,  -
обладание ничего не стоило в ее глазах, если оно не порождало зависти.
   Ловко направив свет лампы так, чтобы золото заблестело на столе,  она
окликнула оставшуюся в прихожей г-жу Клотильду:
   - Подите сюда и посмотрите!
   - Господи Иисусе! Ах, сударыня,  кабы  у  меня  было  столько  денег,
сколько их здесь... А на что вы потратите все  эти  деньги?  -  спросила
г-жа Клотильда.
   - На все!
   - По-моему, сударыня, первым долгом надо бы снабдить всем необходимым
мою кухню - это, я считаю, самое важное - ведь теперь, когда у вас  есть
деньги, вы, поди-ка, будете давать обеды?
   - Тес! Стучат! - произнесла г-жа де ла Мотт.
   - Ах да, верно! - сказала старуха. - Иду, иду!  Госпожа  де  ла  Мотт
сгребла со стола рукой пятьдесят двойных луидоров и бросила их в ящик.
   - О Провидение! Пошли мне  еще  сотню  луидоров,  -  прошептала  она,
задвигая ящик.
   Тем временем  дверь  на  площадку  отворилась,  и  в  первой  комнате
послышались мужские шаги.
   Мужчина и г-жа Клотильда обменялись несколькими словами, но разобрать
их смысл графиня не сумела.
   Потом дверь снова закрылась, шаги  затихли  на  лестнице,  и  старуха
вернулась в комнату с письмом в руке.
   - Вот! - протягивая письмо своей госпоже, сказала она.
   Графиня внимательно рассмотрела почерк, конверт и печать.
   - - Пасти с девятью золотыми ромбами, - подняв голову, сказали она. -
У кого же это на гербе пасти с девятью золотыми ромбами?
   Она порылась в памяти, но тщетно.
   - Прочтем-ка письмо, - пробормотала она.
   Бережно  вскрыв  конверт  -  так,  чтобы  не  повредить  печать,  она
прочитала:

   "Сударыня! Особа, к  которой  Вы  обратились  с  ходатайством,  может
увидеться с вами завтра вечером,  если  Вы  будете  любезны  открыть  ей
дверь".

   Графиня снова напрягла память.
   - Я стольким писала! - рассуждала она. - Ну-ка посмотрим, кому же это
я писала!.. Да всем! Кто же мне отвечает - мужчина или женщина?.. Почерк
не  говорит  ни  о  чем..,   самый   обыкновенный..,   типичный   почерк
секретаря... Ну,  а  стиль?  Стиль  покровительственный..,  старинный  и
гладкий. Но женщина написала  бы:  "Будет  ждать  Вас  завтра  вечером".
Значит, это мужчина... Однако вчерашние дамы приехали сами, а между  тем
это знатные дамы... Подписи  нет...  У  кого  же  это  пасти  с  девятью
золотыми ромбами?.. О! - воскликнула она. - С ума я, что ли, сошла?  Да,
я писала господину де Гемене и господину де Роану; совершенно ясно,  что
отвечает один ив них... Но гербовый щит не разделен на  четыре  части  -
значит, письмо от кардинала