несимпатичные  люди,  -
отвечал незнакомец и левой рукой  тихонько  вытащил  из  ножен  короткую
шпагу, которую давно уже положил у себя за спиной, на софу.
   Зрелище было любопытное.
   С одной стороны, кое-как одетый, пьяный, дрожавший Босир, не  попадая
в цель, не придерживаясь какой бы то ни  было  тактики,  наносил  прямые
удары неуязвимому противнику.
   С другой стороны, на софе сидел человек, одну руку положив на колено,
а в другой держа оружие, ловко и незаметно отражая удары и  хохоча  так,
что мог бы напугать Георгия Победоносца.
   Босир начал уставать, он задыхался,  но  ярость  его  уступила  место
невольному  ужасу;  он  подумал,  что  если  эта  снисходительная  шпага
пожелает вытянуться, проколоть дыру, то проколет ее  в  нем,  в  Босире.
Пребывая в нерешительности, он  отвел  шпагу  противника,  но  удар  был
неточен. Противник яростно парировал терсом, выбил шпагу у него из  рук,
и та полетела, как перышко.
   Она пронеслась по комнате, выбила оконное стекло и исчезла.
   Босир не знал, как ему поступить.
   - Эй! Господин Босир! - заговорил незнакомец. - Берегитесь: если ваша
шпага упала острием вниз, а в это время там кто-то проходил, то вот  вам
и покойник!
   Босир пришел в себя, побежал к двери и помчался по  ступенькам,  дабы
подхватить свое оружие  и  предотвратить  несчастье,  которое  могло  бы
поссорить его с полицией.
   А тем временем Олива схватила победителя за руку.
   - Ах, сударь, вы изрядный храбрец! - сказала она. - Но господин Босир
- предатель, а кроме того, оставшись здесь,  вы  меня  скомпрометируете;
когда вы уйдете, он, конечно, меня побьет.
   - В таком случае, я остаюсь!
   - Нет, нет. Бога ради! Когда  он  бьет  меня,  я  бью  его  и  всегда
оказываюсь сильнее, но это потому, что я с ним  не  церемонюсь.  Уходите
же, прошу вас! Вы подниметесь на верхний этаж и  пробудете  там  до  тех
пор, пока он не вернется. Как только он войдет в переднюю, вы  услышите,
как я запираю дверь двойным  поворотом  ключа.  Значит,  я  взяла  моего
возлюбленного в плен и положила ключ к себе в  карман.  И  пока  я  буду
храбро сражаться, чтобы выиграть время, вы уйдете.
   - Вы очаровательная девушка! До свидания!
   - До свидания! А когда?
   - Сегодня ночью, сделайте одолжение.
   - Как - сегодня ночью? Вы с ума сошли!
   - Да, черт возьми, сегодня ночью! Разве не сегодня  состоится  бал  в
Опере?
   - Но подумайте сами: ведь уже полночь!
   - Я знаю, но это не имеет значения.
   - Но ведь нужны домино!
   - Вот вам десять луидоров на костюмы, - со смехом сказал незнакомец.
   - Прощайте! Прощайте! Спасибо!
   Незнакомец поднялся на верхний этаж.  Ничего  не  могло  быть  легче:
лестница была темная, а Олива, громким голосом окликая Босира, заглушала
шум шагов своего нового соучастника в делах.
   - Иди сюда, бешеный! - кричала она Босиру. Он поднялся на  тот  этаж,
где его поджидала Олива.  Олива  схватила  его  за  плечи,  втолкнула  в
переднюю и, как и обещала, заперла дверь двойным поворотом ключа.
   Спускаясь по лестнице, незнакомец  имел  возможность  слышать  начало
схватки, в  коей,  подобно  духовым  инструментам  в  оркестре,  гремели
оглушительные звуки тех затрещин, которые вульгарно называются тумаками.
Глава 20

ЗОЛОТО

   Вот что там происходило.
   Сначала Босир был удивлен, увидев, что дверь заперта на засов.
   Затем он удивился, что так громко кричит мадмуазель Олива.
   Наконец он удивился, войдя в комнату и  не  обнаружив  в  ней  своего
свирепого противника.
   Обыск, угрозы, призыв. Раз человек прячется,  значит,  он  боится,  а
если он боится, значит, торжествует Босир.
   Олива заставила его прекратить поиски и отвечать на ее вопросы.
   Босир, с которым обошлись грубовато, возвысил голос.
   Олива, знавшая, что, коль скоро состав преступления исчез, она уже ни
в чем не виновна, кричала так  громко,  что  Босир,  дабы  заставить  ее
умолкнуть, закрыл или, вернее, хотел закрыть ей рот рукой.
   Но он просчитался: вполне убедительный и примирительный  жест  Босира
Олива истолковала иначе. Быстрой руке, приближавшейся  к  ее  лицу,  она
подставила руку, столь же ловкую, столь же легкую, какой только что была
шпага незнакомца.
   Она ударила Босира по щеке.
   Босир сделал боковой выпад правой рукой  и  ответил  ударом,  который
отразил обе руки Оливы и заставил покраснеть ее левую щеку.
   - Ты злая тварь, - сказал он, - ты меня разоряешь.
   - Это ты меня разоряешь, - возразила Олива.
   - Тебе не хватало только брать любовников, - заявил он.
   - А как ты назовешь всех этих жалких людишек, которые сидят  рядом  с
тобой в игорных домах, где ты проводишь дни и ночи?
   - Я играю, чтобы жить.
   - Ив  том  отлично  преуспеваешь:  мы  умираем  с  голоду.  Блестящее
предприятие, клянусь честью!
   - А тебе с твоим предприятием придется  плакать,  когда  тебе  порвут
платье, потому что у  тебя  нет  денег,  чтобы  купить  новое.  Выгодное
предприятие, черт подери!
   -  Получше  твоего!  -  в  бешенстве  закричала  Олива.   -   И   вот
доказательство!
   Она вынула из кармана пригоршню  золотых  и  швырнула  их  через  всю
комнату.
   Когда Босир услышал, как этот металлический дождь зазвенел по  дереву
мебели и по плитам пола, у  него  началось  головокружение;  можно  было
подумать, что это от угрызений совести.
   - Луидоры! Двойные луидоры! - воскликнул сраженный наповал Босир.
   Олива протянула к нему руку с новой пригоршней металла.  Она  бросила
его в лицо ослепленного им Босира.
   - Ого! - снова заговорил он. - Да она богачка, наша Олива!
   - Теперь, - продолжал пройдоха, -  ты  предоставишь  мне  щеголять  в
выцветших чулках, в порыжевшей шляпе с  дырявой,  рваной  подкладкой,  а
сама будешь держать свои луидоры в шкатулке. Откуда взялись эти луидоры?
От продажи моего тряпья, которую я совершил, связав мою печальную судьбу
с твоей судьбой.
   - Мошенник! - еле слышно произнесла  Олива.  Она  вынула  из  кармана
оставшееся золото - приблизительно луидоров сорок - и стала подбрасывать
их на ладонях.
   Босир едва не сошел с ума.
   - Сейчас ты выйдешь на улицу, - заявила Олива.
   - Приказывай! - отвечал он. - Приказывай!
   - Ты сбегаешь в Капюсен-Мажик на улицу Сены; там продаются домино для
бала-маскарада.
   - И что же?
   - Ты купишь мне костюм, маску и такого же цвета  чулки.  Себе  купишь
черный, мне - белый атласный.
   - Повинуюсь.

Глава 21

МАЛЕНЬКИЙ ДОМИК

   Мы оставили  графиню  де  ла  Мотт  на  пороге  особняка,  когда  она
провожала глазами быстро удалявшуюся карету королевы.
   Когда ее очертания  стали  неразличимы,  когда  стук  ее  колес  стал
неслышен, Жанна села в наемную карету и вернулась  домой,  чтобы  надеть
домино и другую маску, а также чтобы посмотреть, не произошло ли  у  нее
чего-нибудь новенького.
   И в самом деле: у привратника ждал ее старик.
   Этот  старик  был  слугой  де  Рогана  и   теперь   принес   от   его
высокопреосвященства записку, в которой заключалось следующее:
   "Графиня!
   Вы, конечно, не забыли, что мы с Вами должны уладить кое-какие  дела.
Быть может, у Вас короткая память, но я  никогда  не  забываю  тех,  кто
пришелся мне по нраву.
   Я буду иметь честь ждать Вас там, куда, если Вам  будет  угодно.  Вас
проводит податель сего".
   Письмо заканчивалось пастырским крестом. Графиня де ла Мотт,  сначала
раздосадованная этой задержкой, поразмыслив с минуту, примирилась с  той
характерной для нее быстротой, с какой она принимала решения.
   - Садитесь с моим кучером,  -  сказала  она  старику.  Старик  сел  с
кучером, графиня де ла Мотт села в карету.
   Десяти минут было  довольно,  чтобы  доставить  графиню  к  въезду  в
Сент-Антуанское  предместье,  где  высокие  деревья,  старые,  как  само
предместье, прятали от всех взглядов один из  тех  хорошеньких  домиков,
которые были построены при Людовике XV.
   - Ах, вот оно что! Маленький домик! -  пробормотала  графиня.  -  Это
вполне естественно со стороны великого принца, но весьма унизительно для
представительницы рода Валуа!.. Наконец-то!
   Это слово, произнесенное не то с покорностью, вызвав? шей  вздох,  не
то с нетерпением, вызвавшим восклицание, обнаружило все таившееся  в  ее
душе ненасытное честолюбие и безумную алчность.
   Но она еще не успела переступить порог  особнячка,  как  решение  уже
было принято.
   Ее  вели  из  комнаты  в  комнату,  другими  словами   -   от   одной
неожиданности к другой, и привели в маленькую столовую,  обставленную  с
отменным вкусом.
   Здесь она увидела ожидавшего ее в одиночестве кардинала.
   При виде ее он встал.
   - А, вот и вы! Благодарю  вас,  графиня,  -  сказал  он  и,  подойдя,
поцеловал ей руку.
   Графиня отступила с видом пренебрежительным и уязвленным.
   - В чем дело? - спросил кардинал. - Что с вами, графиня?
   - Ваше высокопреосвященство!  Вы,  вероятно,  не  привыкли  к  такому
выражению лица у женщин, которым вы делаете честь позвать сюда?
   - О графиня!
   - Мы в вашем маленьком домике, не так ли, ваша  светлость?  -  бросив
вокруг пренебрежительный взгляд, спросила графиня.
   - Если бы вы не были столь гневливы, я ответил бы вам, что как бы  вы
ни поступали, вы не можете лишить себя очарования, но так как при каждом
комплименте я опасаюсь, что вы дадите мне отставку, то я воздержусь.
   -  Вы  опасаетесь  получить  отставку!  Прошу   прощения   у   вашего
высокопреосвященства,  но,  по  правде  говоря,  вы  начинаете  говорить
загадками.
   - Так вот, на днях вы были очень смущены, принимая меня; вы  считали,
что ваше жилище недостойно особы  вашего  звания  и  вашего  имени.  Это
заставило меня сократить визит; кроме того, это побудило  вас  встретить
меня суховато. Тогда я подумал, что поместить вас в вашу среду,  в  ваши
условия - это  то  же  самое,  что  выпустить  на  волю  птицу,  которую
естествоиспытатель поместил в свою пневматическую машину.
   - И что же? - спросила графиня с тревогой - она начала понимать.
   - А вот  что,  прекрасная  графиня:  дабы  вы  могли  принимать  меня
свободно, дабы и я мог приходить к  вам,  не  компрометируя  себя  и  не
компрометируя вас самих...
   Тут кардинал пристально посмотрел на графиню.
   - Что же дальше? - спросила она.
   - А дальше я надеюсь, что  вы  соблаговолите  принять  от  меня  этот
бедный домик. Вы меня понимаете, графиня: я не говорю "маленький домик".
   - Принять?.. Я?.. Вы отдаете мне этот дом, ваше высокопреосвященство?
- вскричала графиня, сердце которой забилось от гордости и алчности.
   - Графиня! Дом принадлежит вам; вот  ключи  -  на  этом  позолоченном
серебряном блюде. Я обращаюсь с вами как триумфатор... Вы усматриваете в
этом еще одно унижение?
   - Нет, но...
   - Кто принимает, тот обязывает, графиня, - заметил кардинал. - Я ждал
вас в вашей столовой, я даже не видел ни будуара, ни гостиных, ни прочих
комнат; я только предполагаю, что все это здесь есть.
   -  Простите  меня,  ваше  высокопреосвященство!  Вы  вынуждаете  меня
признать, что на свете нет человека, более деликатного, чем вы!
   И тут графиня, столь долго сдерживавшаяся, покраснела от удовольствия
при мысли, что теперь она может говорить "мой дом".
   Заметив, что все ее внимание поглощает дом,  она,  отступив  на  шаг,
ответила на движение кардинала:
   - Ваше высокопреосвященство! Угостите меня ужином.
   Ужин был подан в мгновение ока.
   Кардинал, как мы уже не раз говорили, был человеком с большим сердцем
и трезвым разумом.
   Он давно привык к самым цивилизованным  европейским  дворам,  дворам,
которыми управляли королевы, привык  к  женщинам,  которые  в  ту  эпоху
осложняли, но часто и разрешали все политические проблемы, и эта  долгая
привычка, этот опыт, унаследованный с  кровью  предков  и  приумноженный
своим собственным знанием дела, - все эти качества, столь редкие в  наше
время, редкие уже и в ту пору, сделали из кардинала человека,  разгадать
которого было невероятно  трудно  и  дипломатам  -  его  противникам,  и
женщинам - его любовницам.
   Именно его обходительность  и  отменная  учтивость  и  создавали  тот
панцирь, который ничто не могло пробить.
   Потому-то кардинал и думал, что Жанне куда как далеко  до  него.  Эта
провинциалка,  до  отказа  начиненная  претензиями,  не   сумевшая   под
притворной гордостью спрятать от него свою алчность, представлялась  ему
легкой  добычей,  добычей  желанной,  благодаря  ее  красоте,  ее   уму,
благодаря  чему-то  вызывающему,  что  гораздо  чаще  обольщает   мужчин
пресыщенных, нежели мужчин наивных. Но, при всей своей красоте, Жанна не
вызывала у него ни малейшего недоверия.
   Это было гибельно для выдающегося человека. Он стал не  только  менее
сильным, чем был, - он стал пигмеем;  разница  между  Марией-Терезией  и
Жанной де ла Мотт была слишком  велика,  чтобы  представитель  семейства
Роанов с его характером дал себе труд вести борьбу с Жанной.
   Но когда  борьба  началась,  Жанна,  ощущавшая  неуверенность  своего
положения,  остереглась  показать  свое  превосходство;  она  продолжала
играть роль провинциальной кокетки, прикидывалась пустой бабенкой, чтобы
противник ее по-прежнему был уверен в своих силах, а следовательно,  был
слаб в нападении.
   Кардинал, удивленный ее волнением,  которое  она  не  сумела  скрыть,
решил, что она опьянена подарком, который он только что ей преподнес,  и
так оно на самом деле и было, ибо подарок превосходил все ее  надежды  и
все ее претензии.
   Он  только  позабыл,  что  сам-то  он  ничего  не  представляет   для
честолюбия и гордости такой женщины, как Жанна.
   К тому же ее восхищение рассеяла  череда  новых  желаний,  немедленно
сменивших желания прежние.
   - Итак,  -  заговорил  кардинал,  наливая  графине  кипрское  вино  в
хрустальный бокальчик, усеянный золотыми звездочками, -  итак,  графиня,
раз вы подписали договор со мной, то уж больше на меня не сердитесь.
   Она засмеялась.
   "Право же, он превосходный человек", - сказала себе графиня.
   - А кстати, - заметил кардинал внезапно, как  если  бы  некая  мысль,
весьма от него далекая, вернулась к нему совершенно случайно, - что  это
вы говорили мне на днях о двух дамах-благотворительницах, о двух немках?
   - Ваше высокопреосвященство! - глядя на кардинала,  ответила  графиня
де ла Мотт. - Бьюсь об заклад, что вы их знаете не  хуже,  -  нет,  даже
лучше, чем я.
   - Я? Графиня? Вы заблуждаетесь. Разве вы не хотели  узнать,  кто  они
такие?
   - Посол при венском дворе! Близкий  Друг  императрицы  Марии-Терезии!
Мне кажется, - во всяком случае, вполне вероятно, что вы должны были  бы
узнать портрет вашего друга.
   - Как, графиня? Это в самом деле был портрет Марии-Терезии?
   - Ну, ну, притворяйтесь, притворяйтесь несведущим, господин дипломат!
   - Что ж! Допустим, что так и было, допустим, что я узнал  императрицу
Марию-Терезию, но что это нам даст?
   - Да то, что, узнав портрет Марии-Терезии, вы должны догадаться,  кто
эти женщины, которым принадлежит портрет!
   - Но почему вы думаете, что я это знаю?  -  не  без  тревоги  спросил
кардинал.
   - Ах, Боже мой! Да потому, что не столь уж  часто  мы  видим  портрет
матери, - заметьте хорошенько, что этот портрет - портрет матери,  а  не
императрицы, - в чьих-то руках, кроме как в руках...
   - Договаривайте!
   - ..кроме как в руках дочери...
   -  Королева!  -  воскликнул  Луи  де   Роан   с   ловко   разыгранной
искренностью,  обманувшей  Жанну.  -  Королева!  Значит,  ее  величество
королева была у вас!
   - Как? Вы не догадывались, что это была она?
   - О Господи!  Нет,  не  догадывался,  -  самым  чистосердечным  тоном
отвечал кардинал, - не догадывался! В Венгрии <В конце XVII  в.  Венгрия
попала под  власть  Австрии.>  существует  такой  обычай,  что  портреты
царствующих особ переходят из семьи в семью. У меня самого,  -  а  я  ни
сын, ни дочь и даже не родственник Марии-Терезии, - у  меня  ее  портрет
при себе!
   - При вас, ваше высокопреосвященство?
   - Посмотрите, - холодно произнес кардинал, вынул из кармана табакерку
и показал ее изумленной Жанне.
   - Вы прекрасно понимаете, - прибавил он, - что если этот портрет есть
у меня, - а я, как я уже  вам  сказал,  не  имею  чести  принадлежать  к
императорской фамилии, - значит и кто-то другой мог забыть его у вас, не
принадлежа к австрийскому царствующему дому.
   Жанна промолчала. У нее был инстинкт настоящего дипломата, но ей  еще
недоставало практики.
   - Итак, вы полагаете, - продолжал де Роан, - что к  вам  приезжала  с
визитом королева Мария-Антуанетта?
   - Королева и с ней другая дама.
   - Может быть, мадмуазель де Таверне?
   - Возможно, я ее не знаю.
   - Что ж, если ее величество королева приезжала к вам  с  визитом,  вы
можете быть уверены в ее покровительстве. Это  большой  шаг  на  пути  к
удаче.
   - Я тоже так думаю, ваше высокопреосвященство.
   - И ее величество королева, - прошу прощения за этот вопрос,  -  была
щедра по отношению к вам?
   - Я думаю! Она дала мне сто луидоров!
   - Ого! А ведь ее величество королева небогата, особенно  в  настоящее
время.
   - Это удваивает мою признательность!
   - Она проявила к вам особый интерес?
   - Достаточно живой.
   - В таком случае, все идет хорошо, - задумчиво произнес прелат; думая
о покровительстве, он забыл о покровительствуемой. - Вам остается одно.
   - Что именно?
   - Проникнуть в Версаль.
   - К  счастью,  -  заметила  графиня,  -  в  этом  отношении  мне  уже
обеспечено покровительство королевы, так что, если я проникну в Версаль,
я открою двери отличным ключом.
   - Что же это за ключ, графиня?
   - Ах, господин кардинал, это моя тайна!.. Нет, я  ошиблась:  если  бы
это была моя тайна, я открыла бы ее вам, - я ничего не хочу скрывать  от
моего столь любезного покровителя, - но...
   - Есть какое-то "но", графиня?
   - Увы, да, ваше высокопреосвященство, есть одно "но"; но так как  это
не моя тайна, я ее сохраню. Удовольствуйтесь тем, что узнаете...
   - О чем же?
   - О том, что завтра я еду в Версаль, что я буду  принята,  и  у  меня
есть  все  основания  надеяться,   что   буду   принята   хорошо,   ваше
высокопреосвященство!
   Кардинал  посмотрел  на  молодую  женщину,  самоуверенность   которой
казалась ему прямым последствием возлияний во время ужина.
   - Графиня! - со смехом произнес он. - Посмотрим, войдете ли вы туда.
   - Ваше любопытство простирается до того, что вы последуете за мной?
   - Именно!
   - Я не отрекаюсь от своих слов!
   - Берегитесь, графиня! Я заявляю, что в интересах вашей чести  завтра
попасть в Версаль.
   - Да, ваше высокопреосвященство, в малые покои.
   - Уверяю вас, графиня, что вы для меня - живая загадка!
   - Одно из тех маленьких страшилищ, что живут в Версальском парке?
   - Графиня! - произнес кардинал. - Уверяю вас,  что,  если  это  будет
зависеть только от меня, вы меня полюбите.
   - Что ж, посмотрим.
   - Так как же?
   - Я хочу поехать сегодня вечером на бал в Оперу.
   - Это ваше дело, графиня, вы свободны, как  ветер,  я  не  знаю,  что
могло бы помешать вам поехать на бал в Оперу.
   - Одну минуточку! Вы видите только половину моего желания, другая  же
заключается в том, чтобы и вы отправились в Оперу.
   - Я? В Оперу?.. Графиня!
   Тут кардинал сделал движение, которое было бы вполне естественным для
заурядного частного лица,  но  у  представителя  семьи  Роанов,  да  еще
имеющего такой сан, оно имело вид какого-то странного прыжка.
   - Вы стараетесь мне понравиться? - спросила графиня.
   - Для вас - все, даже невозможное, - отвечал он.
   - Спасибо, ваше высокопреосвященство. А теперь, когда вы  согласились
отбыть эту повинность, я освобождаю вас от нее.
   - Нет, нет! Плату может потребовать только тот, кто сделал свое дело.
Я следую за вами, графиня, но в домино.
   - Мы проедем на улицу Сен-Дени; она по соседству с  Оперой;  я  войду
под маской в магазин; там я куплю вам домино и ма