ашими приговорами.
   - Да, но вас-то  не  бранили,  -  сказала  королева,  -  вы  горды  и
свободны, вас все побаиваются, ибо,  подобно  божественной  Минерве,  вы
слишком мудрая.
   Андре покраснела и грустно улыбнулась.
   - Я дала обет, - сказала она.
   - Да, кстати! - воскликнула королева. - Я вспомнила...
   - Что вы вспомнили, ваше величество?
   - Хотя вы и не замужем, у  вас,  тем  не  менее,  со  вчерашнего  дня
появился один господин.
   - Господин, ваше величество?
   - Да, ваш любимый брат. Как его зовут? Кажется, Филипп?
   - Да, Филипп.
   - Он приехал?
   - Вчера, и вы, ваше величество, сделали мне честь сказать об этом.
   - Каков он?
   - Как всегда, красив и добр.
   - А сколько лет ему теперь?
   - Тридцать два года.
   - Могу я увидеть его сейчас же?
   - Через четверть часа он будет у ног  вашего  величества,  если  ваше
величество позволит.
   - Хорошо, хорошо, позволю и даже хочу. Не успела королева договорить,
как кто-то живой, быстрый, шумный  скользнул  или,  вернее,  прыгнул  на
ковер туалетной комнаты, и его смеющееся, лукавое лицо отразилось в  том
же зеркале, в котором Мария-Антуанетта улыбалась своему.
   - Ах, мой брат д'Артуа! - сказала королева. - По  правде  говоря,  вы
меня напугали!
   - Добрый день, ваше величество! - сказал молодой  принц.  -  Как  вы,
ваше величество, провели ночь?
   - Благодарю вас, очень плохо.
   - А утро?
   - Очень хорошо.
   - Это самое главное.
   Дверь отворилась.
   Вошла Андре, держа за руку красивого дворянина со  смуглым  лицом,  с
черными глазами, в которых отражалось благородство  души  и  меланхолия,
могучего воина с умным лбом, с суровой выправкой, похожего  на  один  из
тех фамильных портретов, какие создали Койпель или Гейнсборо.
   - Ваше величество, - с почтительным поклоном заговорила Андре, -  это
мой брат.
   Филипп поклонился медленно и серьезно.
   - Сколько лет, сколько времени прошло с тех пор, как мы  виделись,  -
сказала королева, - и увы, это лучшее время жизни!
   - Для меня - да, для вашего величества - нет, ибо для вас все  дни  -
лучшие.
   - Вам, должно быть, очень понравился Новый Свет, господин де Таверне,
коль скоро вы там оставались в то время, как все уже вернулись?
   - Ваше величество! - отвечал Филипп.  -  Когда  господин  де  Лафайет
покидал Америку, ему нужен был офицер, которому бы он доверял и которому
он мог бы  частично  поручить  командование  вспомогательными  войсками.
Господин де Лафайет рекомендовал меня генералу Вашингтону, и тот пожелал
принять меня на службу.
   - Мне кажется, - заметила королева, -  что  из  этого  самого  Нового
Света, о котором вы мне  рассказываете,  к  нам  возвращается  множество
героев.
   - Ваше величество, вы это говорите не обо мне, -  с  улыбкой  заметил
Филипп.
   - Почему же не о вас? -  спросила  королева  и  повернулась  к  графу
д'Артуа.
   - Посмотрите, какое  прекрасное  лицо  и  какой  воинственный  вид  у
господина де Таверне!
   Филипп, понимая, что его таким образом представляют графу д'Артуа,  с
которым он был не знаком, сделал шаг к нему, прося у  принца  позволения
приветствовать его.
   Граф сделал знак рукой; Филипп поклонился.
   - А знаете ли вы, - продолжала королева, - что нас  связывают  весьма
тесные узы?
   - Весьма тесные узы? Вас, сестра? Расскажите, прошу вас!
   - Да, господин  Филипп  де  Таверне  был  первым  французом,  который
представился моему взору, когда я приехала во Францию,  а  я  дала  себе
твердое  обещание,  что  составлю  счастье  первого  француза,  которого
встречу.
   Филипп почувствовал, что краска бросилась ему в лицо. Чтобы сохранить
хладнокровие, он закусил губу.
   Андре посмотрела на него и опустила голову.
   - Великолепная погода! - воскликнула королева, сопровождая свои слова
радостным движением. - Госпожа де Мизери! Завтра лед  растает,  так  что
сани мне нужны сей же час.
   - Вашему величеству угодно покататься на коньках? - спросил Филипп.
   - Вы будете смеяться над нами,  господин  американец!  -  воскликнула
королева. - Ведь вы ходили по  огромным  озерам,  по  которым  пробегают
больше миль, чем здесь мы делаем шагов!
   - Здесь для вашего величества мороз и дорога - развлечение, а там  от
них умирают, - Заметил Филипп.
   - Вот видите, господин де Таверне: я  все  та  же,  и,  как  в  былые
времена, этикет приводит меня в ужас. Помните  былые  времена,  господин
Филипп?.. Ну, а вы-то переменились?
   Эти слова проникли в самое сердце молодого человека! жалость  женщины
часто бывает подобна удару кинжала.
   -  Нет,  ваше  величество,  -  отрывисто  сказал  он,  -  нет,  я  не
переменился - по крайней мере, сердцем.
   - Господин де Таверне! Я не  хочу  с  вами  расставаться,  -  сказала
королева, - я заявляю свое право  на  конфискацию  американца.  Возьмите
меня под правую руку, господин де Таверне.
   Таверне  исполнил  приказание.  Андре  подошла  к  королеве  с  левой
стороны.
   Когда  королева  спускалась  по  лестнице,  когда  на  площадях  били
барабаны, когда трубы телохранителей  и  бряцание  оружия,  подхваченные
ветром в вестибюле, поднялись во дворец, - вся эта королевская пышность,
это всеобщее почтение, это поклонение, которое  задевало  чувствительные
струны королевы и встречало Таверне, вся эта торжественность вскружила и
без того затуманившуюся голову молодого человека.
   Лихорадочный пот выступил у него на лбу, он шагал нетвердо.
   Если бы не холодный ветер,  ударивший  ему  в  лицо,  он  потерял  бы
сознание.
   Для молодого человека, который так много дней уныло прозябал в  горе,
в изгнании, это было чересчур внезапное возвращение к  великим  радостям
гордыни и любви.

Глава 9

ПРУД ШВЕЙЦАРЦЕВ

   Все знают этот длинный четырехугольник, аквамариновый, переливчатый в
прекрасное  время  года,  белый  и  бугорчатый  зимой,  четырехугольник,
который и поныне называется Прудом швейцарцев.
   Порой крик восхищения вырывается у собравшихся. Это Сен-Жорж,  смелый
конькобежец, только что описал такой совершенный круг, что даже геометр,
измерив его, не нашел бы в нем ни одной существенной погрешности.
   Несколько саней с умеренной скоростью искали уединения. Какая-то дама
в маске - несомненно, по случаю холодов - поднимается в сани, в то время
как  прекрасный  конькобежец  в  широком  плаще  с  золотыми   петлицами
наклоняется к спинке, чтобы толчок увеличил скорость саней,  которые  он
подталкивает и которыми одновременно управляет.
   Внезапно среди всех этих сильфов,  которые  скорее  скользят,  нежели
ходят, возникает великое волнение и поднимается невообразимая суматоха.
   Королева появилась на краю, чтобы ее узнали и посторонились, хотя она
делает знак рукой, чтобы всякий оставался на своем месте.
   Раздался  крик:  "Да  здравствует  королева!";  затем,  несмотря   на
разрешение не уступать ей место, летающие конькобежцы и толкаемые  сани,
словно под действием электричества, образуют широкий круг  с  центром  в
том месте, где остановилась августейшая посетительница.
   Все внимание обращено на нее.
   Граф д'Артуа, который был замечен в числе самых  элегантных  и  самых
проворных  конькобежцев,  был  не  последним  из  тех,   кто   преодолел
пространство, отделявшее его от невестки, подлетел к ней и, целуя  руку,
спросил:
   - Вы заметили, что граф Прованский вас избегает? С этими  словами  он
указал пальцем на графа - тот широко шагал  по  заснеженному  перелеску,
делая крюк в поисках своей кареты.
   - Но почему же?
   - Сейчас объясню. Он узнал, что господин де Сюфрен, наш прославленный
победитель, должен приехать  сегодня  вечером,  а  так  как  это  важная
новость, то он хочет, чтобы вы о ней не узнали.
   Королева  увидела,  что  ее  окружает   толпа   любопытных,   которых
почтительность не заставила отойти настолько,  чтобы  уши  их  не  могли
услышать того, что говорил ей деверь.
   - Господин де Таверне, - сказала  она.  -  Будьте  добры,  займитесь,
пожалуйста, моими санями, и, если ваш батюшка здесь, я отпускаю  вас  на
четверть часа.
   Молодой человек поклонился и, чтобы  исполнить  приказание  королевы,
пробился сквозь толпу.
   Толпа тоже все поняла: порой она проявляет удивительный инстинкт; она
расширила  круг,  и  королева  с  графом  д'Артуа   почувствовали   себя
свободнее.
   - Брат! - сказала королева. - Объясните, пожалуйста, что выиграет наш
брат, не уведомив меня о прибытии господина де Сюфрена?
   - Ох, сестра! Может ли быть, чтобы  вы,  женщина,  королева  и  враг,
тотчас же не уловили цель  этой  хитрой  политики?  Господин  де  Сюфрен
приезжает, а при дворе об этом никто и не слыхал. Господин де  Сюфрен  -
герой морских сражений в Индии, а король, сам того не зная, Пренебрегает
им, следовательно, сами того не желая, пренебрегаете им и вы, сестра.  И
наоборот: в это самое время граф Прованский,  который  знает  о  приезде
господина де Сюфрена, принимает  моряка,  улыбается  ему,  ласкает  его,
посвящает  ему  четверостишие  и,  увиваясь  вокруг  индийского   героя,
становится героем французским.  Это  очень  просто:  заметив,  что  граф
Прованский старается узнать все, что делаю я,  я  плачу  людям,  которые
рассказывают мне обо всем, что делает он. Это может быть полезно мне, да
и вам тоже.
   - Спасибо за союз. Ну, а король?
   - А королю уже сообщили... Сестра, вы замерзли, - прибавил принц, - у
вас посинели щеки, предупреждаю вас!
   - Вот возвращается с моими санями господин де Таверне.
   - До встречи, милая сестра!
   - Когда?
   - Сегодня вечером.
   - А что происходит сегодня вечером?
   - Не происходит, но произойдет!
   - Хорошо. Что же произойдет?
   - Произойдет то, что весь большой свет соберется на игру у короля.
   - Почему?
   - Потому что сегодня вечером министр приведет господина де Сюфрена.
   - Превосходно. Значит, до вечера!
   Тут  юный  принц  поклонился  сестре  со   столь   свойственной   ему
пленительной учтивостью и скрылся в толпе.
   Таверне-отец следил глазами за сыном, когда тот уходил  от  королевы,
чтобы заняться ее санями. Однако  вскоре  его  бдительный  взгляд  снова
обратился к королеве. Оживленный  разговор  Марии-Антуанетты  с  деверем
внушил ему опасения.
   Но когда Филипп удалился, барон с радостью увидел, что и граф д'Артуа
простился с королевой.
   Королева села в сани и велела Андре сесть вместе с нею; толкать  сани
должны были два ражих гайдука.
   - Нет, нет, - сказала  королева,  -  я  так  не  хочу.  Разве  вы  не
катаетесь на коньках, господин де Таверне?
   - Прошу прощения, сударыня, - отвечал Филипп.
   - Дайте коньки шевалье де Таверне, - приказала королева и повернулась
к нему. - Что-то мне подсказывает, что вы катаетесь на  коньках  так  же
хорошо, как Сен-Жорж, - сказала она.
   - Но Филипп с давних пор катается на коньках очень изящно, - заметила
Андре - А теперь вы не знаете себе равных, господин де Таверне?
   - Раз ваше величество оказывает мне такое доверие, я сделаю все,  что
в моих силах, - отвечал Филипп.
   Он уже вооружился коньками, острыми и отточенными, как лезвия.
   Он встал позади саней, толкнул их, и бег начался. Тут  присутствующие
увидели  любопытное  зрелище.  Сен-Жорж,  король  гимнастов,   Сен-Жорж,
элегантный  мулат,  Сен-Жорж,  модник,  человек,  всех  превзошедший   в
телесных упражнениях, Сен-Жорж  угадал  соперника  в  молодом  человеке,
осмелившемся подбежать к нему на этом ристалище.
   Он  запорхал  вокруг   саней   королевы   со   столь   почтительными,
преисполненными очарования реверансами, которые ни  один  придворный  не
делал более пленительно на Версальском паркете  Упорно  продолжая  игру,
Филипп, несмотря на ловкий  ход  противника,  принял  необычайно  смелое
решение; он покатил сани с такой страшной быстротой, что Сен-Жорж дважды
заканчивал свой круг позади него вместо того, чтобы закончить его  перед
ним, а так как скорость саней вызвала испуганные крики зрителей, которые
могли испугать и королеву, Филипп сказал ей:
   - Если вашему величеству угодно, я остановлюсь или, по крайней  мере,
замедлю бег.
   - О нет! Нет! - вскричала королева с тем пылом  и  жаром,  какие  она
вкладывала и в работу, и в наслаждения. - Нет, нет, я не боюсь. Быстрее,
шевалье, если можно, быстрее!
   - Тем лучше! Спасибо, что разрешили, я держу вас  крепко,  положитесь
на меня!
   И сани покатили быстрее стрелы.
   Сен-Жорж бросился наперерез, но тут  Филипп,  собрав  все  силы,  так
искусно и быстро заскользил на самом  закруглении  коньков,  что  прошел
перед Сен-Жоржем, толкая сани обеими руками. Затем истинно  геркулесовым
движением он заставил сани сделать крутой поворот и снова  помчал  их  в
противоположную  сторону,  тогда  как  Сен-Жорж,   увлекаемый   инерцией
собственного движения, не мог замедлить  бег  и,  безнадежно  проигрывая
расстояние, остался далеко позади.
   Воздух  наполнился  приветственными  криками.  Филипп  покраснел   от
смущения.
   Но он очень удивился, когда королева,  сама  же  ему  рукоплескавшая,
сказала, задыхаясь от наслаждения:
   - Господин де Таверне! Теперь, когда победа за вами,  пощадите  меня!
Пощадите! Вы меня убьете!

Глава 10

ИСКУСИТЕЛЬ

   Повинуясь приказу или,  вернее,  просьбе  королевы,  Филипп,  присев,
напряг свои стальные мускулы, и сани внезапно остановились, как арабский
конь, которому в песках пустыни подколенки служат опорой.
   - Ну, теперь отдохните, -  сказала  королева  и,  шатаясь,  вышла  из
саней. - По правде говоря, я никогда не думала, что скорость  может  так
опьянять. Вы едва не свели меня с ума!
   И в самом деле: сильно пошатываясь, она оперлась на руку Филиппа.
   Шелест удивления,  пробежавший  по  всей  этой  позолоченной,  пестро
одетой толпе, предупредил ее, что она опять нарушила  этикет,  допустила
погрешность, непростительную в глазах зависти и раболепства.
   Филипп, смущенный этой великой честью,  сильнее  задрожал  и  сильнее
смутился, чем если бы его государыня нанесла ему публичное оскорбление.
   Он опустил глаза; сердце его колотилось так, что,  казалось,  вот-вот
разорвет грудную клетку.
   Странное чувство, вызванное этим бегом,  волновало  и  королеву,  она
взяла за руку мадмуазель де Таверне и велела подать ей кресло.
   Некоторое время королева оставалась  в  задумчивости,  затем  подняла
голову.
   - Ох, чувствую, что замерзну, если буду сидеть неподвижно! -  сказала
она. - Еще один тур!
   И села в сани.
   Филипп, печальный, уставший, напуганный тем,  что  сейчас  произошло,
неподвижно стоял на месте, провожая глазами удалявшиеся  сани  королевы;
внезапно он почувствовал, что кто-то до него дотронулся.
   Он обернулся и увидел отца.
   Филиппу показалось, что его  глаза,  расширившиеся  от  холода  и  от
радости, засверкали.
   - Вы не хотите обнять меня, сын мой?  -  спросил  он.  Эти  слова  он
произнес таким  тоном,  каким  должен  был  бы  отец  греческого  атлета
поблагодарить его за победу в цирке.
   - От всего сердца, дорогой отец! - отвечал Филипп. Но  нетрудно  было
заметить, что  между  значением  этих  слов  и  тоном,  каким  они  были
произнесены, никакой гармонии не существует.
   - Ну-ну! А теперь, когда вы меня обняли, бегите, бегите скорее!
   И он подтолкнул сына.
   - А куда я должен идти? - спросил Филипп, -  Да  туда,  черт  возьми!
Поближе к королеве!
   - О нет, отец, нет, спасибо!
   - Что значит - "нет"? Что значит - "спасибо"? Вы с ума сошли?  Вы  не
желаете присоединиться к королеве?  Да,  да,  к  королеве,  которая  вас
хочет.
   - Которая меня хочет?
   Таверне пристально посмотрел на барона.
   - По правде говоря, отец, - холодно произнес он, - я полагаю, что  вы
забываетесь!
   - Ах, вот как!.. Королева оборачивается - и это уже в третий раз. Да,
сударь, королева обернулась трижды, и вот, смотрите,  она  оборачивается
снова. Кого же Она ищет, господин глупец, господин  пуританин,  господин
из Америки? А?
   И старикашка закусил, -  не  зубами,  а  деснами,  -  серую  замшевую
перчатку, в которой могли поместиться две такие руки, как его одна.
   - Что ж, - сказал молодой человек, - даже если вы и были бы правы,  -
хотя, вероятно, это не так, - разве королева ищет меня?
   "Ну, - подумал старик, - я  сброшу  тебя  с  высоты  твоего  величия,
господин американец; у тебя есть слабое  место,  колосс,  да  еще  какое
слабое, дай только мне вцепиться в него моими старыми  когтями  -  тогда
увидишь!"
   - Ты не заметил одну вещь? - спросил он вслух.
   - Какую?
   - Которая делает честь твоему простодушию.
   - Я слушаю вас.
   - Это очень просто: ты приехал  из  Америки;  ты  уехал  туда  в  тот
момент, когда король уже был один, и  уже  не  было  королевы,  если  не
считать Дю Барри, малопочтенной августейшей особы; ты возвращаешься,  ты
видишь королеву и говоришь себе: "Будем с нею почтительны".
   - Разумеется!
   - Черт побери! Что такое королевская власть, дорогой мой? Это корона,
и к ней не прикасаются, черт возьми!  Ну,  а  что  такое  королева?  Это
женщина, а женщина - это другое дело, к женщине прикасаются!
   - К женщине прикасаются! - покраснев от презрения и  гнева,  вскричал
Филипп, сопровождая свои  слова  таким  красивым  жестом,  что  ни  одна
женщина, увидев это, не могла бы не полюбить его, и никакая  королева  -
не поклоняться ему.
   - Ты, конечно, мне не веришь, - продолжал  старикашка  тихо  и  почти
свирепо - столько цинизма было в его улыбке, - что ж,  спроси  господина
де Куаньи, спроси господина де Лоаена, спроси господина де Водрейля!
   - Молчите! Молчите, отец! - глухо проговорил Филипп. - Молчите,  или,
не имея возможности трижды ударить вас шпагой за это тройное  кощунство,
я ударю шпагой себя, ударю без всякой жалости и сию же секунду!
   Старик повернулся на  каблуках.  Филипп  с  мрачным  видом  остановил
старика.
   - Итак, вы полагаете, что у королевы были любовники? - спросил он.
   - А что, для тебя Это новость?
   - Отец, ради всего святого, не повторяйте этого!
   - Нет, я буду повторять!
   - Для чего  же  вы  повторяете?  -  топнув  ногой,  вскричал  молодой
человек.
   - Эх! - вцепившись в  руку  сына  и  глядя  на  него  с  демонической
улыбкой, произнес старик. - Да для того, чтобы доказать тебе, что  я  не
ошибался,  когда  говорил:  "Филипп!  Королева  оборачивается;   Филипп,
королева ищет;
   Филипп, королева хочет; Филипп, беги, беги, - королева ждет!"
   - Ради Бога! - закрыв лицо руками, воскликнул молодой человек. - Ради
Бога, замолчите, отец, вы сведете меня с ума!
   - По правде говоря, я отказываюсь понимать  тебя,  Филипп,  -  сказал
старик, - Разве любовь - преступление? Это доказывает,  что  у  человека
есть сердце, а разве не заметно сердце  в  глазах  этой  женщины,  в  ее
голосе, в ее поведении? Она  любит,  говорят  тебе,  она  любит,  но  ты
философ, ты пуританин, ты квакер, ты американец, ты не любишь; так пусть
она смотрит, пусть оглядывается, пусть ждет. Оскорби ее, пренебреги  ею,
оттолкни ее, Филипп!
   С этими словами, проникнутыми едкой иронией, старикашка, видя эффект,
который он произвел, убежал.
   Филипп остался один; сердце его  колотилось,  голова  пылала;  он  не
думал о том, что уже полчаса прикован к месту,  что  королева  закончила
прогулку, что она возвращается, что она смотрит на него и  что,  проходя
мимо, она спрашивает:
   - Вы, должно быть, хорошо отдохнули, господин де Таверне? Идите сюда,
только вы способны  по-королевски  сопровождать  королеву  на  прогулке.
Посторонитесь, господа!
   Филипп подбежал к ней, ослепленный, оглушенный, опьяненный.
   Когда он положил руку на  спинку  саней,  он  почувствовал,  что  его
охватило пламя; королева небрежно откинулась,  и  пальцы  его  коснулись
волос Марии-Антуанетты.

Глава 11

СЮФРЕН

   Вопреки обычаям двора, Людовик XVI и  граф  д'Артуа  свято  сохранили
тайну.
   Никто не узнал, в котором часу и каким образом должен был приехать де
Сюфрен.
   Король назначил на вечер игру