имый ниже эпизод дает некоторое объяснение его решению.
   29 августа ротмистр Шапрон - один из участников организации - застал
его в крайне угнетеном состоянии. Старый генерал сидел в глубоком
раздумье, и из глаз его текли крупные слезы. Он сказал:
   - Только что был Терещенко. Уговаривают меня принять должность
начальника штаба при Верховном - Керенском... Если не соглашусь, будет
назначен Черемисов... Вы понимаете, что это значит? На другой же день
корниловцев расстреляют!.. Мне противна предстоящая роль до глубины души,
но что же делать? Неужели нельзя связаться с Крымовым и вызвать сюда хоть
один полк? Ведь у вас тут есть организация... Отчего она бездействует?
Найдите во что бы то ни стало С. и заставьте его приступить к действиям...
   Один из крупных участников конспирации - летчик - заявил, что все
летательные машины испорчены; взялся лично пробраться к Крымову на
автомобиле, но скоро вернулся, объяснив, что сломалась машина. Этим,
собственно, попытка связаться с конным корпусом и ограничилась. Наводит на
размышление тот факт, что в те же дни по всему району "внутреннего театра"
совершенно беспрепятственно проезжал комиссар Станкевич, а к крымовским
войскам проникали свободно всевозможные делегации.
   Главного руководителя петроградской военной организации, полковника С.,
разыскивали долго и безуспешно. Он, как оказалось, из опасения
преследования, скрылся в Финляндию, захватив с собой последние остатки
денег организации, что-то около полутораста тысяч рублей. Впоследствии
имена нескольких участников организации я встретил в агентурных списках
лиц, косвенно содействовавших большевикам или промотавших деньги
конспирации. И техническая, и материальная часть дела были поставлены из
рук вон плохо.
   29-го Керенский отдал указ об отчислении от должностей и предании суду
"за мятеж" генерала Корнилова и старших его сподвижников.
   Ночь на 30-е послужила решительным поворотным пунктом в ходе событий:
генерал Алексеев, ради спасения жизни корниловцев, решился принять на свою
седую голову бесчестие - стать начальником штаба у "главковерха"
Керенского. Само назначение Керенского на этот пост вносило в дело обороны
страны элементы какой-то злой и глупой шутки. Об этом кратком, всего
несколько дневном периоде своей жизни Алексеев говорил впоследствии всегда
с глубоким волнением и скорбью.
   В этот день, 30-го, Ставка потеряла в значительной мере надежду на
успех. Между часом и тремя часами дня произошел исторический разговор по
телеграфу между Алексеевым и Корниловым. Генерал Алексеев сообщал о
принятом "после тяжкой внутренней борьбы" назначении, обуславливая его
тем, чтобы "пере ход к новому управлению совершился преемственно и
безболезненно" для того, чтобы "в корень расшатанный организм армии не
испытал еще лишнего толчка, последствия которого могут быть роковыми"...
   Минута для такого перехода очевидно уже назрела, так как еще до этого
разговора была заготовлена Лукомским от имени Верховного телеграмма
Временному правительству... В ней указывалось на недопустимость перерыва
руководства операциями хоть на один день и на необходимость немедленного
приезда в Ставку генерала Алексеева, который "с одной стороны мог бы
принять на себя руководство по оперативной части, с другой - явился бы
лицом, могущим всесторонне осветить обстановку"... Корнилов обещал свою
лояльность, под некоторыми условиями: 1.
   объявления о создании сильного и не подверженного влиянию
безответственных организаций правительства, "которое поведет страну по
пути спасения и порядка"; 2. прекращения арестов генералов и офицеров и
приостановки предания суду генерала Деникина и подчиненных ему лиц; 3.
прекращения в интересах армии распространения приказов и воззваний,
порочащих имя Корнилова, еще не сдавшего верховного командования.
   Алексеев обещал предъявить эти требования правительству - по-видимому
без веры в успех, потребовать временного оставления за Корниловым
оперативного руководства войсками и ускорить свое прибытие. Керенский
действительно отдал приказ о выполнении армиями всех оперативных
приказаний Корнилова и Ставки и даже о продолжении прерванных перевозок,
за исключением... направленных к Петрограду, Москве, Могилеву и на Дон,
так как - сказано было в телеграмме - "современное положение дел не
требует сосредоточения войск к указанным пунктам".
 
   Это не была еще безусловная сдача, как ошибочно поняли в Петрограде.
   30-го Корнилов просил Алексеева дать ему возможность переговорить по
прямому проводу с Крымовым... 31-го он объявлял войскам и населению
Могилева: "генерал Алексеев едет из Петрограда в Могилев для ведения со
мной от имени Временного правительства переговоров... Являясь поборником
свободы и порядка в стране, я остаюсь непреклонным в защите таковых и буду
отстаивать их во все время ведения переговоров".
   В ночь с 31-го августа на 1-ое сентября происходит весьма характерный
разговор по аппарату между генералами Алексеевым (из Витебска) и
Лукомским, который я приведу в подробных извлечениях:
   А.: Циркулирующие сплетни и слухи окутывают нежелательным туманом
положение дел, а главное вызывают некоторые распоряжения Петрограда,
отдаваемые после моего отъезда оттуда и могущие иметь нежелательные
последствия. Поэтому прошу ответить мне: 1. считаете ли, что я следую в
Могилев с определенным служебным положением, или же только для
переговоров. 2. Предполагаете ли, что с приемом мною руководства армиями
дальнейший ход событий будет определяться прибывающей в Могилев вероятно
2-го сентября или вечером 1-го сентября следственной комиссией под
председательством главного (военного и) морского прокурора... От этого
будет зависеть мое собственное решение, так как я не могу допустить себе
быть простым свидетелем тех событий, которые подготовляются распоряжениями
и которых безусловно нужно избежать.
   Л.: Сегодня вечером генерал Корнилов говорил мне, что он смотрит на
вас, как на лицо, предназначенное на должность наштаверха, и предполагал
после разговоров с вами и показав вам ряд документов, которых вы вероятно
не имеете, дать вам свое окончательное решение, считая, что, быть может,
ознакомившись с делом, вы несколько измените тот взгляд, который,
по-видимому, у вас сложился. Во всяком случае уверяю вас, что генерал
Корнилов не предполагал устраивать из Могилева форт Шаброль и в нем
отсиживаться. Я убежден, что ради того, что бы не прерывать оперативной
деятельности и дабы в этом отношении не произошло каких либо непоправимых
несчастий, вам не будет чиниться никаких препятствие по оперативным
распоряжениям. Вот все, что я знаю. Если этот ответ вас не удовлетворяет,
я могу разбудить генерала Корнилова и дать вам дополнительный ответ. Нужно
ли?
   А.: Да, придется разбудить, так как всего сказанного вами недостаточно.
После тяжелого размышления я вынужден был силою обстоятельств принять
назначение, во избежание других решений, которые могли отразиться на
армии. В решении этом я руководствовался только военною обстановкою, не
принимая во внимание никаких других соображений. Но теперь возникает
вопрос существенной важности: прибыть в Могилев только для оперативной
деятельности, при условии, что остальная жизнь армии будет направляться
другою волею, невозможно. Или придется взять все, или отказаться
совершенно от появления в Могилеве. Я сказал вам, что после моего отъезда
из Петрограда, оттуда идут распоряжения, идущие помимо меня, но прямо
касающийся событий, которые могут разыграться в Могилеве. Поэтому явиться
невольным участником столкновения двух воль, не от меня зависимых, я
считаю для себя и недопустимым, и недостойным. Или с прибытием в Могилев я
должен стать ответственным распорядителем по всем частям жизни и службы
армии, или совсем не должен принимать должности. В этом отношении не могу
допустить никакой неясности и недоговоренности, так как это может повлечь
за собой непоправимые последствия.
   Я понимаю, что документы могут осветить мне ход событий. Думаю, что мой
взгляд не идет в разрез с сутью этих документов. Но в настоящую минуту
вопрос идет о практическом разрешении создавшегося положения.
   Л.: Для получения мне вполне определенного ответа от генерала Корнилова
на ваши вопросы было бы крайне желательно получить от вас освещение двух
вещей: 1. что делается с Крымовым и 2. решено ли направить сюда что-либо
для ликвидации вопроса.
   А.: Я задержал сегодня свой отъезд до 10 ч. утра, что бы дождаться
приезда генерала Крымова в Петроград. Видел его и разговаривал с ним. На
пути видел бригадных командиров Туземной дивизии и читал записку,
присланную им от генерала Крымова. Записка говорит об отводе Туземной
дивизии в район станции Дно и о прибытии начальников дивизии и бригадных
командиров в Петроград. Сейчас в Витебске циркулируют неясные слухи, что с
генералом Крымовым что-то случилось, но слухам этим я не доверяю и
предполагаю, что он остался в Петрограде. Крымов говорил мне, что в 12
часов он должен был быть у Керенского. На 2-ой ваш вопрос должен сказать,
что при отъезде я заявил, что беру на себя спокойно, без всяких толчков
вступить в исполнение обязанностей. К глубокому сожалению на пути узнал,
что непосредственно из Петрограда отдаются распоряжения, которые
становятся мне известными совершенно случайно, - о направлении средств
для насильственной, если нужно, ликвидации. Потому то я и высказал, что
для меня и недостойно, и недопустимо пребывание при таких условиях в
Могилеве. Вот причина, вследствие которой для меня необходим ясный ответ.
От него будет зависеть мое решение. Но, к сожалению, я не могу сейчас
повлиять на остальные распоряжения. Сознаю только глубоко, что допустить
до подобной ликвидации было бы большой ошибкой.
   Л.: Генерал Корнилов просит вас приехать, как полномочного руководителя
армиями.
   Но вместе с этим ген. Корнилов настаивает, что бы вы приняли все меры к
тому, чтобы никакие войска из других пунктов теперь в Могилев не вводились
и к нему не подводились, ибо по настроению здешних войск произойдет
кровопролитие, которое ген. Корнилов считает необходимым избежать. Со
своей стороны он примет меры, дабы никаких волнений в Могилеве не было.
Ген. Корнилов просит вас ответить, можете ли вы ручаться, что эта его
просьба, чтобы войска к Могилеву не подводились, будет исполнена?
   А.: Сделаю все.
   Таким образом, только утром 1-го сентября генерал Корнилов принял
окончательное решение подчиниться судьбе.
   Что же случилось с войсками генерала Крымова? Вновь назначенный
командиром 3-го конного корпуса генерал Краснов прибыль в Могилев только
28 августа. Получив в Ставке приказание ехать через Псков и, узнав там
местонахождение частей корпуса, немедленно двигаться по направлению к
Петрограду, он задержался в Пскове, где и был арестован.
   Приказ о движении к Петрограду войска 3-го конного корпуса и Туземной
дивизии получили 27 августа. Войска эти были разбросаны на обширном
пространстве между Ревелем - Валком - Псковом - Дно. Ко времени, когда
окончательно остановилось железнодорожное движение, передовые части
оказались далеко от Петрограда, и только одна бригада Туземной дивизии
(Черкесский и Ингушский полки подч.
   командой князя Гагарина) дошла своими передовыми частями до станции
Семрино, впереди которой и завела бескровную перестрелку с
"правительственными" войсками, находившимися у Антропшина.
"Правительственные войска", т. е. по преимуществу тыловые запасные
батальоны, не выражали склонности к серьезному сопротивлению, нервничали и
не раз уходили, бросая свои позиции от одного слуха о приближении казаков
и "диких". Путаница была настолько велика, что не редко казачьи
квартирьеры мирно разъезжали в районе своего противника и располагали там
свои части. Приказы от Крымова высшими штабами получались, но технически
их распространение по эшелонам, разбросанным на сотни верст, встречало
трудно преодолимые препятствия. До 29-го войска шли на Петроград
официально для поддержки Временного правительства. В этот же день Крымов
объявил о столкновении Керенского с Верховным и призывал оставаться
послушными распоряжениям последнего, напоминая постановление казачества о
недопустимости смены Корнилова.
   Вместе с тем, подтверждал свой приказ двигаться на Петроград, где по
его сведениям "начались беспорядки". Такая неопределенная постановка цели
уже ни казаков, ни солдат удовлетворить не могла. Вопрос стоял проще и
определеннее:
   С Временным правительством против Корнилова или с Корниловым против
Временного правительства.
   Рис. 1 Весь старший командный элемент, если и не быль в полном составе
посвящен в планы и намерения Крымова, то конечно отдавал себе ясный отчет
в том, на чью сторону стать. В отношении офицерства, которое далеко не все
знало, но все понимало обстановку, разномыслия также не было. Все знали,
что необходимо спешить к Петрограду. Необходимо было, следовательно,
начальникам, рискуя головами, увлечь за собою части, бросить станции, где
шла бешенная противокорниловская агитация, бросить свои обозы и хвосты,
жертвуя сосредоточением всех сил, и идти в поле, деревнями, походом,
форсированными маршами, только бы скорее дойти до столицы.
   Но дерзания не было. Томление, нерешительность, беспомощность потеря
времени давали печальные результаты. Тем временем работал "Викжель",
задерживая повсюду "корниловские эшелоны". Новый управляющий министерством
путей сообщения Ливеровский проявил необыкновенную деятельность в деле
противодействия сосредоточению войск. Одновременно двинулись навстречу
эшелонам множество делегаций от Керенского, Совета, петроградской думы,
мусульманского съезда, от всяких местных комитетов и т. д.
Правительственные делегации имели "мандаты" на устранение и аресты
начальствующих лиц. В свою очередь войсковые части послали своих делегатов
в Петроград, и мало помалу накопившееся напряжение или рассасывалось в
потоке революционных словопрений или срывалось насилиями над офицерами.
   Керенский говорит, что корниловское движение было бескровно подавлено в
самом начале только благодаря энтузиазму и единению всей страны, которая
соединилась вокруг национальной демократической власти...*55 Какое
пристрастие к пафосу!
   Ведь энтузиазма был уже похоронен на полях июньского наступления,
"цветы души"
   растоптаны на Московском совещании, власть давно опошлена и
обескровлена, и вместо яркого светоча ее тлел только фитиль еще два
месяца, пока не погас в конце октября окончательно.
   Нет, причины были более реальные: энергичная борьба Керенского за
сохранение власти и борьба советов за самосохранение, полная
несостоятельность технической подготовки корниловского выступления и
инертное сопротивление массы, плохо верившей Корнилову, мало знавшей его
цели или, во всяком случае, не находившей их материально ценными...
   К 30-му на подступах к Петрограду у Крымова была только одна бригада
кавказских всадников.
   Метод, так успешно примененный в отношении Корнилова со львовской
миссией, Керенский повторил и с Крымовьим. Он послал в окрестности Дуги
помощника начальника своего кабинета, полковника генерального штаба
Самарина, к которому Крымов издавна питал большое расположение, "для
выяснения положения", в действительности же, чтобы безболезненно изъять
Крымова из войск. Есть основание думать, что Самарин представил Крымову
положение безнадежным, подчинение Ставки окончательным и от имени
Керенского заверил, что последний желает принять все меры, чтобы потушить
возникшее столкновение и представить его стране в примирительном духе. Ни
одному слову Керенского Крымов не верил, но Самарину поверил. И поехал в
Петроград.
   Ранним утром 31-го он вел долгую беседу с генералом Алексеевым в вагоне
поезда, уже готового к отправлению. Никто, кроме их двух, не присутствовал
в этот глубоко драматичный момент при их беседе, облеченной покровом
тайны, и положившей предел корниловскому выступлению. Одно во всяком
случае ясно:
   потерявший сердце Алексеев не мог влить твердость в мятущуюся душу
Крымова.
   Алексеев уехал в Могилев "для ликвидации Ставки", Крымов поехал к
Керенскому.
   Его видели проезжавшего по городу в автомобиле - бледного,
задумчивого, не замечавшего приветствовавших его знакомых. В Зимнем дворце
произошел разговор его с Керенским, который последний передает в
английском издании своей книги*56 в оскорбительном для памяти покойного
изложении. По его словам Крымов - смелый, решительный, прямой, честный
Крымов - был тих, скромен и подавлен якобы тем, что сказал неправду ему
- Керенскому, прозорливо разгадавшему истинную роль Крымова. О том
бурном, гневном, обличительном слове Крымова, которое вырывалось из-за
стен кабинета, он молчит. В не оставляющей его мании величия, Керенский
дает понять между строк английскому читателю, что на финальный выстрел не
осталось без влияния и то обстоятельство, что он - Керенский не подал при
прощании руки генералу Крымову... Англичанам можно рассказывать что
угодно: они не знают, что Крымов всегда и открыто выражал свое глубокое
презрение к Керенскому.
   Впрочем и Керенский должен был признать посмертно "честную, сильную и
храбрую натуру этого человека" и "неоспоримое право его на величайшее
уважение своих политических врагов".
   Крымов оказался обманутым. Уйдя от Керенского, выстрелом из револьвера
он смертельно ранил себя в грудь. Через несколько часов в Николаевском
военном госпитале, под площадную брань и издевательства революционной
демократии, в лице госпитальных фельдшеров и прислуги, срывавшей с
раненого повязки, Крымов, приходивший изредка в сознание, умер.
   Но, невидимому и мертвым "политический враг" был страшен и для
министра-председателя: публичные похороны были запрещены, и вдове
покойного пришлось пройти через новое тяжелое испытание - просить
Керенского о разрешении честного погребения. Было, наконец, разрешено
похоронить покойного по христианскому обряду, но не позже шести часов утра
в присутствии не более девяти человек, включая и духовенство. Вечная ему
память!
   4-го сентября полковник Самарин за отличие по службе был произведен в
генерал-майоры и назначен командующим войсками Иркутского военного округа.


                                ГЛАВА VII.

   Ликвидация Ставки. Арест генерала Корнилова. Победа Керенского -
прелюдия большевизма.

   "Направление средств для ликвидации Ставки", о котором говорил генерал
Алексеев в своем разговоре с Лукомским, принимало угрожающий характер. Еще
по пути в Могилев Алексеев узнал, что Витебский и Смоленский комитеты
собирают войска для похода на Ставку. В Орше он встретил сводный отряд,
набранный из войск Западного фронта, под начальством подполковника
Короткова. .Отряд шел по приказу Керенского, распорядившегося уже после
отъезда генерала Алексеева, о "начатии решительных действий против
Могилева",*57 причем военное министерство указывало и способы
действия...*58 31-го передовые части отряда находились уже на станции
Лотва, последней перед Могилевым. По иронии судьбы Коротков был тот самый
председатель боевой контактной комиссии" фронтового комитета, который во
время моего июльского наступления явился к генералу Маркову и с
неподдельным чувством отчаяния докладывал:
   - Господин генерал! Мы совершенно бессильны. Нас никто не слушает.
"Они" не хотят идти...
   Теперь "они" шли.
   Даже 1-го сентября, когда генерал Алексеев находился уже в Могилеве,
командующий войсками Московского округа, полковник Верховский говорил ему
по аппарату:
   "сегодня выезжаю в Ставку с крупным вооруженным отрядом для того, чтобы
покончить то издевательство над здравым смыслом, которое до сих пор имеет
место!
   Корнилов, Лукомский, Романовский, Плющевский-Плющик, Пронин и Сахаров
должны быть арестованы немедленно и препровождены"... Революционный неофит
был так нетерпелив в своем желании лично разгромить Ставку, что не
соглашался подождать ответа отвлеченного к другому аппарату Алексеева:
"выеду непрем