, в котором, как в фокусе, отразилась вся
внутренняя ложь революционной традиции, приведшей к нелепейшим
противоречиям в области политического мышления верхов, к окончательному
затмению сознания массы, к вырождению революции.
   Гатчино - единственный центр активной борьбы: Петроград агонизирует,
Ставка бессильна, Псков (штаб Черемисова) сталь явно на сторону
большевиков: генерал Черемисов, предавая и своего благодетеля Керенского,
и Временное правительство, еще 25-го приказал приостановить все перевозки
войск к Петрограду, склоняя к этому и главнокомандующего Западным фронтом.
   В Гатчине собрались все.
   Керенский - сохраняющий внешние признаки военной власти, но уже
оставленный всеми, по существу - не то узник, не то заложник, отдавший
себя на милость "царского генерала" Краснова, которого он "поздравляет" с
назначением командующим армией... армией в 700 сабель и 12 орудий!..*105
Савинков, который два месяца тому назад с таким пылом осуждал "мятеж"
генерала Корнилова, теперь возбуждающий офицеров гатчинского гарнизона
против Керенского и предлагающий Краснову свергнуть Керенского и самому
стать во главе движения...
   В поисках "диктатора", создаваемого его руками, он отбрасывал уже
всякие условные требования "демократических покровов" и от идеи власти, и
от носителя ее.
   Циммервальдовец Чернов, прибывший неизвестно с какой целью и одобряющий
решение лужского гарнизона "сохранять нейтралитет"...
   Верховный комиссар Станкевич, приемлющий и пораженчество и
оборончество, но прежде всего мир - внутренний и внешний и ищущий
"органического соглашения с большевиками ценою максимальных уступок".
   Представители "Викжеля", который держал вначале "нейтралитет", т. е. не
пропускал правительственных войск, потом выставил ультимативное требование
примирения сторон.
   Господа Гоц, Войтинский, Кузьмин и т. д.
   И среди этого цвета революционной демократии - монархическая фигура
генерала Краснова, который всеми своими чувствами и побуждениями глубоко
чужд и враждебен всему политическому комплоту, окружающему его и
ожидающему от его военных действий спасения - своего положения, интересов
своих партий, демократического принципа, "завоеваний революций" и т. д.
   Поистине трагическое положение. Здесь - обломки Временного
правительства; в Петрограде - "комитет спасения", не признающий власти
правительства. Здесь на военном совете обсуждают даже возможность
вхождения большевиков в состав правительства... Какие же политические цели
преследует предстоящая борьба в практическом, прикладном их значении?
Свержение Ленина и Троцкого и восстановление Керенского, Авксентьева*106,
Чернова?*107 Особенно мучительно переживало это трагическое недоумение
офицерство отряда; оно с ненавистью относилось к "керенщине" и, если в
сознательном или безотчетном понимании необходимости борьбы против
большевиков, стремилось все же на Петроград, то не умело передать солдатам
порыва, воодушевления, ни даже просто вразумительной цели движения. За
Родину и спасение государственности? Это было слишком абстрактно,
недоступно солдатскому пониманию. За Временное правительство и Керенского?
Это вызывало злобное чувство, крики "Долой!" и требование выдать
Керенского большевикам. Столь же мало, конечно, было желание идти и "за
Ленина".
 
   Впрочем никаким влиянием офицерство не пользовалось уже давно; в
казачьих частях к нему также относились с острым недоверием, тем более,
что казаков сильно смущали их одиночество и мысль, что они идут "против
народа".
   Офицерский корпус в эти дни вступал в новую, наиболее тяжелую и
критическую фазу своего существования: на той стороне, как говорил
Бронштейн (Троцкий), было также "большое число офицеров, которые не
разделяли наших (большевистских)
   политических, взглядов, но, связанные со своими частями ("loyalement
attasches"), сопутствовали своим солдатам на поле боя и управляли военными
действиями против казаков Краснова".*108 В результате этого общего
великого "недоумения" шли небольшие стычки, в которых сбитый с толку
"вооруженный народ" в лице солдат, казаков, матросов, красногвардейцев, то
постреливал друг в друга, то бросал оружие и уходил, то целыми часами
митинговал - совместно оба лагеря. Вчерашние враги, сегодняшние друзья
спорили до одури, воспламенялись истеричными криками какого-нибудь
случайного оратора и расходились с еще более затемненным разумом, унося
глухую злобу одинаково - против правительства и командиров, Ленина и
большевиков. И у всех было одно неизменное и неизбывное желание -
окончить как можно скорее кровопролитие.
   Окончилось все 1 ноября бегством Керенского*109 и заключением перемирия
между генералом Красновым и матросом Дыбенко. Судьба жестоко мстила теперь
творцам истории о "корниловском мятеже", повторяя в обратном, уродливом
преломлении все важнейшие этапы его. Все те элементы, на которых опиралась
правительственная власть в борьбе против Корнилова, теперь отвернулись от
нее: вожди революционной демократии уже делили ее ризы; советы отрекались
от правительства; армейские комитеты один за другим составляли
постановления с нейтралитете; "Викжель"
   остановил перевозку правительственных войск. Совет народных комиссаров,
возглавивший Российскую державу 26 октября, писал декреты об "изменниках
народа и революции" и ввергал в тюрьмы членов Временного правительства.
Единственными элементами, к которым можно было обратиться за помощью для
спасения государственности, по иронии судьбы, оказались все те же
"корниловские мятежники" - офицеры, юнкера, ударники, Текинцы, все тот же
3-й конный корпус.
   Только уже лишенные сердца, ясного стимула борьбы и вождя.
   1 ноября ген. Духонин, в виду безвестного отсутствия Керенского, принял
на себя верховное командование и приказал прекратить отправку войск на
Петроград. Он призывал фронт сохранять спокойствие, в ожидании
"происходящих между различными политическими партиями переговоров для
сформирования Временного правительства".
   Подчинившись всецело политическому руководству комиссара Станкевича и
Общеармейского комитета, Ставка отказалась от всякой активной борьбы.
Такое положение в отношении "правительства народных комиссаров" - без
борьбы и без подчинения - не могло быть долговечным. 7 ноября Совет
народных комиссаров "повелел" Верховному главнокомандующему тотчас же
"обратиться к военным властям неприятельской армии с предложением
немедленного приостановления военных действий, в целях открытия мирных
переговоров". Духонин 8-го ответил по аппарату комиссару по военным делам
Крыленко, что он также считает "в интересах России - заключение
скорейшего мира", но что это может сделать только "центральная
правительственная власть, поддержанная армией и страной". В тот же день
Совет комиссаров "за неповиновение и поведение, несущее неслыханное
бедствие трудящимся всех стран и в особенности армиям" сместил Духонина,
предписав ему "продолжать ведение дела, пока не прибудет в Ставку новый
главнокомандующий" - Крыленко.
   Духонин, опираясь на решение Общеармейского комитета, не признал
возможным оставить свой пост.
   Положение Ставки, между тем, становилось критическим. Техническое
управление фронтом принимало все более фиктивный характер, так как
отдельные части дивизии, корпуса, целые армии мало помалу переходили на
сторону большевиков. Крыленко на фронте 5 армии вступал уже в переговоры с
немецким командованием, и вскоре в Ставке получены были сведения о
движении матросского эшелона с новым "Главковерхом" на Могилев сквозь
сплошное расположение правительственных войск, объявивших себя
"нейтральными". В Могилеве в это время Общеармейский комитет, Чернов,
Авксентьев, Скобелев и друг. представители революционной демократии вели
нескончаемые разговоры о создании новой власти, потонув в партийных догмах
и, как будто не замечая, что они одни, совершенно одни - никому ненужные,
никому неинтересные - среди взбаламученного и их руками народного моря.
   Быхов переживал чрезвычайно больно новое народное несчастие. Много раз
мы обсуждали события. Ген. Корнилов входил в сношения со Ставкой, с
Советом казачьих войск, Довбор Мусницким и Калединым и 1 ноября он
обратился к Духонину с письмом, которое я привожу в подробном извлечении и
с пометками Духонина, рисующими взгляд Ставки на тогдашнее положение:
   "Вас судьба поставила в такое положение, что от Вас зависит изменить
исход событий, принявших гибельное для страны и армии направление главным
образом благодаря нерешительности и попустительству старшего командного
состава. Для Вас наступает минута, когда люди должны или дерзать, или
уходить, иначе на них ляжет ответственность за гибель страны и позор за
окончательный развал армии.
   По тем неполным, отрывочным сведениям, которые доходят до меня,
положение тяжелое, но еще не безвыходное. Но оно станет таковым, если Вы
допустите, что Ставка будет захвачена большевиками, или же добровольно
признаете их власть.
   Имеющихся в Вашем распоряжении Георгиевского батальона, наполовину
распропагандированного, и слабого Текинского полка далеко недостаточно.
   Предвидя дальнейший ход событий, я думаю, что Вам необходимо
безотлагательно принять такие меры, которые, прочно обеспечивая Ставку,
дали бы благоприятную обстановку для организации дальнейшей борьбы с
надвигающейся анархией.
   Таковыми мерами я считаю:
   1. Немедленный перевод в Могилев одного из Чешских полков и польского
уланского полка.
   Пометка: "Ставка не считает их вполне надежными. Эти части одни из
первых пошли на перемирие с большевиками".
   2. Занятие Орши, Смоленска, Жлобина и Гомеля частями польского корпуса,
усилив дивизии последнего артиллерией за счет казачьих батарей фронта.
   Пометка: "Для занятия Орши и Смоленска сосредоточена 2 Кубанская
дивизия и бригада Астраханских казаков. Полков 1 польской дивизии из
Быхова не желательно (брать) для безопасности арестованных. Части 1
дивизии имеют слабые кадры и потому не представляют реальной силы. Корпус
определенно держится того, чтобы не вмешиваться во внутренняя дела
России",*110 3. Сосредоточение на линии Орша - Могилев - Жлобин всех
частей Чешско-Словацкого корпуса, Корниловского полка, под предлогом
перевозки их на Петроград и Москву и 1 - 2 казачьих дивизий из числа
наиболее крепких.
   Пометка: "Казаки заняли непримиримую позицию не воевать с большевиками".
   4. Сосредоточение в том же районе всех английских и бельгийских
броневых машин с Заменой прислуги их исключительно офицерами.
   5. Сосредоточение в Могилеве и в одном из ближайших к нему пунктов, под
надежной охраной запаса винтовок, патронов, пулеметов, автоматических
ружей и ручных гранат для раздачи офицерам и волонтерам, которые
обязательно будут собираться в указанном районе.
   Пометка: "Это может вызвать эксцессы".
   6. Установление прочной связи и точного соглашения с атаманами
Донского, Терского и Кубанского войск и с комитетами польским и
чехословацким. Казаки определенно высказались за восстановление порядка в
стране,*111 для поляков же и чехов вопрос восстановления порядка в России
- - вопрос их собственного существования.
   Вот те соображения, которые я считал необходимым высказать Вам,
добавляя, что нужно решиться не теряя времени".
   Безотрадный взгляд Ставки на общее положение обрисовался и в письме
генерал-квартирмейстера Дитерихса к генералу Лукомскому. По словам
Дитерихса главное усилие Духонину и ему приходилось направлять для того,
чтобы удержать на месте армию - в сущности большевистскую и дать
собраться новому правительству, которое, "какое бы оно ни было, первым
вопросом поставить мир". "К Вам, представители всей русской демократии -
говорил Духонин в своем обращении к стране - к вам, представители
городов, земств и крестьянства - обращаются взоры и мольбы армии:
сплотитесь все вместе во имя спасения Родины, воспряньте духом и дайте
исстрадавшейся земле Русской власть, - власть всенародную, свободную в
своих началах для всех граждан России и чуждую насилия, крови и штыка".
   Но надежд на это объединение было не много, так как по словам Дитерихса
"борьба с большевизмом как бы отошла на задний план, а на главный
выдвигается партийность и личности - Искренней же, бескорыстной поддержки
нет ни от кого, в том числе и от казачества, ибо оно поставило девизом -
поддержку только коалиционного правительства"... Ставка как будто защищала
идею могилевских организаций - однородное социалистическое министерство
от народных социалистов до большевиков включительно, с Черновым во главе
- против донского "либерализма". Это уже значительно суживало базу
"всенародности", отзываясь оппортунизмом хотя и последовательным, но в
данных условиях вовсе беспочвенным и бесполезным. Действительно, к
середине ноября могилевское совещание революционной демократии распалось,
не придя ни к какому соглашению.
   Общеармейский комитет объявил "нейтралитет" Ставки, как
военно-технического аппарата, обещая ей вооруженную защиту, явно
неосуществимую за отсутствием войск.
   Было ясно, что Ставка, обезличенная долгими месяцами Керенского режима,
упустив время, когда еще были возможны организация и накопление сил, не
может стать моральным организующим центром борьбы.


                                ГЛАВА XIII.

   Первые дни большевизма в стране и армии. Судьба быховцев. Смерть
генерала Духонина. Наш уход из Быхова на Дон.

   В первые же дни после переворота Совет народных комиссаров издал ряд
оглушительных декретов: предложение всем воюющим державам немедленного
перемирия на всех фронтах и немедленного открытия переговоров о
демократическом мире; о передаче всей земли в распоряжение волостных
земельных комитетов; о рабочем контроле в промышленных заведениях; о
"равенстве и суверенитете народов России... вплоть до отделения и
образования самостоятельных государств;" об отмене судов и законов и т. д.
   Однако за смелыми, казалось, до безрассудства действиями новой власти
чувствовалась еще полная неуверенность ее в успехе, а в народных массах -
недоумение и колебание. В широких кругах не только чисто обывательских, но
и зрелых политически царило убеждение, что новый режим - только
злокачественный нарыв на теле революции, который очень скоро вскроется,
оздоровив наконец немощный, отравленный организм страны.
   - Две недели.
   Эти "две недели" - плод интеллигентского романтизма - и потом в
течение долгих лет черной ночи озаряли тьму своим обманчивым светом,
чередуясь с днями отчаяния и безнадежности...
   Тем временем в стране шла борьба, принявшая наиболее реальные формы в
трех ее проявлениях: в центробежном стремлении окраин, в противодействии
местных самоуправлений и в сопротивлении и саботаже со стороны городской
демократии.
   Объявили о своем суверенитете Финляндия и Украина, об автономии -
Эстония, Крым, Бессарабия, казачьи области, Закавказье, Сибирь... Это
явление, нося внешние признаки государственной целесообразности в
непризнании самозванной центральной власти, заключало в себе серьезную
опасность для будущего, как в ослаблении и, может быть, порыве внутренних
исторических связей некоторых окраин с Россией, так, главным образом, в
полном разъединении материальных и моральных сил при предстоящей борьбе с
большевизмом. Внешне как будто все обстояло благополучно:
   Киев, Новочеркасск, Екатеринодар, Тифлис заговорили о федерации и
коалиционном составе центрального правительства. Но на практике картина
получалась иная:
   Украина "аннексировала" уже Харьковскую, Екатеринославскую, Херсонскую,
часть Таврической губерний; Дон вел тяжбу с Украиной о границах и из за
пустого в сущности вопроса Екатерининской ж. дороги обе "высокий стороны"
придвигали к "пограничным" пунктам гарнизоны; самоопределившиеся "горские
народы" огнем и оружием начали уже разрешать спорные исторические вопросы
с Тереком; Тифлис накладывал руку на огромные общегосударственные средства
Кавказского фронта. Но наиболее гибельной и предопределившей весь исход
борьбы явилась идее, воспринятая по убеждению национальными шовинистами и
по заблуждению - лояльным элементом: сначала отгородиться совершенно в
территориальных, областных, национальных рамках не только от районов,
пораженных большевизмом, но и от сравнительно "здоровых" соседей, заняться
внутренней организующей работой и накоплением сил, а потом уже выступить
активно сообразно со сложившейся политической обстановкой. Эта глубоко
ошибочная идее давала большевизму время и возможность, действуя по
"внутренним операционным направлениям" стратегического и политического
фронта, разбить по частям и смести разрозненные противодействовавшие силы.
   Политически-действенные элементы октябрьский переворот разбил на три
группы: 1)
   решительно отрицающих большевизм - в том числе к. д-ты, народные
социалисты, кооператоры, группа Единства, правые с. р-ы и большинство
профессиональных союзов; 2) приемлющих соглашение с большевиками - с. д.
меньшевики и 3) большевики с примыкавшими к ним левыми с. р-ами и
интернационалистами. В зависимости от численного или интеллектуального
преобладания той или другой группы, в городах сохранялись и возникали
самые разнохарактерные центры местного управления, как то
правительственные комиссариаты, общественные комитеты спасения, городские
самоуправления и, наконец, большевистские военно-революционные комитеты.
Иногда одновременно существовало несколько органов власти. Шла борьба,
тестами принимавшая ожесточенный и кровавый характер, и в этой борьбе
решающее значение получила опять таки тыловая чернь - армия. Мартиролог
русских городов, все более растущий, носил характер трагический и
однообразный:
   по получении известия о падении Временного правительства в городе
образовывалась обыкновенно общественная власть; подымался гарнизон; после
краткой борьбы, иногда жестокого артиллерийского обстрела, власть
сдавалась, и в городе начинались повальные обыски, грабежи и истребление
буржуазии.
   Весьма длительную и упорную борьбу, хотя и чисто пассивную, повела
городская демократия - в широком смысл этого слова, главным образом
служилый элементы Служащие государственных и общественных учреждений,
инженеры, техники, писцы, железнодорожники, телеграфисты, телефонисты,
лица либеральных профессий - прямо или косвенно отказывались служить
новому режиму, не пугаясь угроз и насилий, терпеливо перенося отсутствие
заработка и содержания, изгнание из квартир и лишение пайков. Это
сопротивление как будто грозило остановить весь государственный механизм
нового "крестьянско-рабочего" правительства, которое не на шутку
испугалось "саботажа буржуазии", призывало ее образумиться и грозило
жестокой расправой.
   Фронт был покорен "миром".
   Союзные правительства через своих военных представителей протестовали
перед Ставкой "против нарушения условий договора 23-го августа 1914 г." и
грозили, что "всякое нарушение договора со стороны России повлечет за
собою самые тяжелые последствия". Духонин и общеармейский комитет
рассылали воззвания и приказы.
   Главнокомандующий Юго-западным фронтом генерал Володченко признал
гражданскую власть Центральной Рады, оставит" за собою оперативную
свободу. Этот фронт и Румынский, где наличие румынской армии сдерживало
буйные порывы, внешне еще держались. Закавказье переживало дни
смертельного страха за свою судьбу перед лицом турецкого нашествия и
перестраивало фронт на национальных началах.
   Но мало помалу становилось совершенно ясно, что все это только
последние пароксизмы "оборончества". Северный и Западный фронты перешли в
подчинение советской власти, а от края и до края русских линий началось
стихийное ничем уже непредотвратимое "сепаратное заключение мира" -
армиями, полками и даже ротами.
 
   В эти же дни, в середине ноября по всем железнодорожным линиям
непрерывной вереницей потянулись эшелоны немецких войск с востока на запад.
   ***
 В связи с падением Временного правительства, юридическое положение
Быховцев становило