Генерал А. И. Деникин

                           Очерки Русской Смуты 
                                Том второй

                         Борьба Генерала Корнилова

   Август 1917 г. - апрель 1918 г.
 
   СОДЕРЖАНИЕ ВТОРОГО ТОМА
 
  Предисловие I. Расхождение путей революции. Неизбежность переворота
  II. Начало борьбы: генерал Корнилов, Керенский и Савинков. Корниловская
"записка" о реорганизации армии
  III. Корниловское движение: тайные организации, офицерство, русская
общественность
  IV. Идеология корниловского движения. Подготовка выступления. "Политическое
окружение." Трехсторонний "заговор."
  V. Провокация Керенского: миссия В.Львова, объявление стране о "мятеже"
Верховного главнокомандующего
  VI. Выступление генерала Корнилова. Ставка, военноначальники, союзные
представители, русская общественность, организации, войска генерала Крымова
- в дни выступления. Смерть генерала Крымова. Переговоры о ликвидации
выступления
  VII. Ликвидация Ставки. Арест генерала Корнилова. Победа Керенского -
прелюдия большевизма
  VIII. Переезд "Бердичевской группы" в Быхов. Жизнь в Быхове. Генерал
Романовский
  IX. Взаимоотношения Быхова, Ставки и Керенского. Планы будущего.
"Корниловская программа"
  X. Результаты победы Керенского: одиночество власти; постепенный захват
ее советами; распад государственной жизни. Внешняя политика правительства
и советов
  XI. Военные реформы Керенского - Верховского - Вердеревского.
Состояние армии в сентябре, октябре. Занятие немцами Моонзунда
  XII. Большевистский переворот. Попытки сопротивления. Гатчина. Финал
диктатуры Керенского. Отношение к событиям в Ставке и Быхове
  XIII. Первые дни большевизма в стране и армии. Судьба быховцев. Смерть
генерала Духонина. Наш уход из Быхова на Дон
  XIV. Пргезд на Дон генерала Алексеева и зарождение "Алексеевской
организации." Тяга на Дон. Генерал Каледин
  XV Общий очерк военно-политического
положения в начале 1918 года Украины. Дона, Кубани, Северного Кавказа и
Закавказья
  XVI. "Московский центр." Связь Москвы с Доном. Приезд на Дон генерала
Корнилова. Попытки организации государственной власти на Юге: "триумвират"
Алексеев - Корнилов - Каледин; "совет"; внутренние трения в триумвирате и
совете
  XVII. Формирование Добровольческой армии. Ее задачи. Духовный
облик первых добровольцев
  XVIII. Конец старой армии. Организация красной
гвардии. Начало вооруженной борьбы советской власти против Украины и Дона.
Политика союзников; роль чехо-словацкого и польского корпусов. Бои
Добровольческой армии и донских партизан на подступах к Ростову и
Новочеркасску. Оставление Добровольческой армией Ростова
  XIX. 1-й кубанский поход. От Ростова до Кубани: военный совет в
Ольгинской; падение Дона; народные настроения; бой у Лежанки; новая
трагедия русского офицерства
  XX. Поход к Екатеринодару: настроение Кубани;
бои под Березанкой. Выселками и Кореновской; весть о падении Екатеринодара
  XXI. Поворот армии на юг: бой у Усть-Лабы; кубанский большевизм; штаб
армии
  XXII. Поход в Закубанье: бонза Лабой и у Филипповского; теневые стороны
армейского быта
  XXIII. Судьба Екатерннодара и Кубанского добровольческого отряда; встреча
с ним
  XXIV. Ледяной поход - бой 15 марта у
Ново-Дмитриевской. Договор с кубанцами о присоединении Кубанского отряда к
армии. Поход на Екатеринодар
  XXV. Штурм Екатеринодара
  XXVI. Смерть генерала Корнилова
  XXVII Вступление мое в командование Добровольческой армией.
Снятие осады Екатеринодара. Бои у Гначбау и Медведовской. Подвиг генерала
Маркова
  XXVIII. Поход на восток - от Дядьковской до Успенской; трагедия раненых;
жизнь на Кубани
  XXIX. Воcстание на Дону и на Кубани. Возвращение армии на Дон. Бои у
Горькой балки и Лежанки. Освобождение Задонья XXX. Поход Дроздовцев
  XXXI. Немецкое нашествие на Дон. Связь с внешним миром и три проблемы:
единство фронта, внешняя "ориентация" и политические лозунги. Итоги первого
кубанского похода.


 
   31 марта 1918 года русская граната, направленная рукою русского
человека, сразила великого русского патриота. Труп его сожгли, и прах
рассеяли по ветру.
   За что? За то ли, что в дни великих потрясений, когда недавние рабы
склонялись перед новыми владыками, он сказал им гордо и смело: уйдите, вы
губите русскую землю.
   За то ли, что не щадя жизни, с горстью войск, ему преданных, он начал
борьбу против стихийного безумия, охватившего страну, и пал поверженный,
но не изменивший долгу перед Родиной?
   За то ли, что крепко и мучительно любил он народ, его предавший, его
распявши Пройдут года, и к высокому берегу Кубани потекут тысячи людей
поклониться праху мученика и творца идеи возрождения России. Придут и его
палачи.
   И палачам он простит.
   Но одним не простит никогда.
   Когда Верховный главнокомандующий томился в Быховской тюрьме в ожидании
Шемякина суда, один из разрушителей русской храмины сказал: "Корнилов
должен быть казнен; но, когда это случится, приду на могилу, принесу цветы
и преклоню колена перед русским патриотом".
   Проклятье им - прелюбодеям слова и мысли! Прочь их цветы! Они
оскверняют святую могилу Я обращаюсь к тем, кто и при жизни Корнилова и
после смерти его отдавали ему цветы своей души и сердца, кто некогда
доверил ему свою судьбу и жизнь:
   Средь страшных бурь и боев кровавых, останемся верными его заветам. Ему
же - вечная память Речь, произнесенная автором в Екатеринодаре в 1919 г.
   Брюссель 1922 г.
   Очерки Русской Смуты

                                 ГЛАВА I.

   Расхождение путей революции. Неизбежность переворота.

   Широкое обобщение слагаемых сил революции в две равнодействующие -
Временное правительство и Совет - допустимо в известной степени лишь в
отношении первых месяцев революции. В дальнейшем течении ее происходит
резкое расслоение в среде правящих и руководящих кругов, и месяцы июль и
август дают уже картину многосторонней междоусобной борьбы. На верху эта
борьба идет еще в довольно отчетливых границах, разделяющих борющиеся
стороны, но отражение ее в массах являет образ полного смешения понятий,
неустойчивости политических взглядов и хаоса в мыслях, чувствах и
движениях. Иногда только, в дни серьезных потрясений происходит вновь
дифференциация, и вокруг двух борющихся сторон собираются самые
разнородные и зачастую политически и социально-враждебные друг другу
элементы.
   Так было 3 июля (восстание большевиков) и 27 августа (выступление
Корнилова). Но тотчас же по миновании острого кризиса внешнее единение,
вызванное тактическими соображениями, распадается, и пути вождей революции
расходятся.
   Резкие грани прошли между тремя главенствующими учреждениями: Временным
правительством, Советом (Центральный исполнительный комитет) и верховным
командованием.
   В результате длительного правительственного кризиса, вызванного
событиями 3 - 5 июля, разгромом на фронте и непримиримой позицией,
занятой либеральной демократией, в частности кадетской партией, в вопросе
об образовании власти*1, Совет вынужден был освободить формально министров
социалистов от ответственности перед собою и предоставить право Керенскому
единолично формировать правительство. Объединенные центральные комитеты
постановлением от 24 июля обусловили поддержку со стороны советов
правительству соблюдением им программы 8 июля и оставляли за собою право
отзывать министров социалистов, в случае уклонения их деятельности от
намеченных программой демократических задач. Но, тем не менее, факт
известной эмансипации правительства от влияния советов, как результат
растерянности и ослабления руководящих органов революционной демократии в
июльские дни, не подлежит сомнению. Тем более, что в состав 3-го
правительства вошли социалисты или мало влиятельные или, как Авксентьев
(министр внутренних дел), Чернов (министр земледелия), Скобелев (министр
труда), не сведущие в делах своего ведомства. Ф. Кокошкин в московском
комитет парии к. д.
   говорил "за месяц нашей работы в правительстве совершенно не было
заметно влияние на него Совдепа... Ни разу не упоминалось о решениях
Совдепа, постановления правительства не применялись к ним"... И внешне
взаимоотношения изменились: министр-председатель не то избегал, не то
игнорировал Совет и Центральный комитет, не появляясь на их заседаниях и
не давая им, как раньше, отчета.*2 Но борьба - глухая, напряженная
продолжалась, имея ближайшими поводами расхождение правительства и
центральных органов революционной демократии в вопросах о начавшемся
преследовании большевиков, репрессиях в армии, организации
административной власти и т. д.
   Верховное командование занимало отрицательную позицию как в отношении
Совета, так и Правительства. Как постепенно назревали такие отношения,
говорилось в 1 томе. Оставляя в стороне детали и поводы, обострявшие их,
остановимся на основной причине: генерал Корнилов стремился явно вернуть
власть в армии военным вождям и ввести на территории всей страны такие
военносудебные репрессии, которые острием своим в значительной степени
были направлены против советов и особенно их левого сектора. Поэтому, не
говоря уже о глубоком политическом расхождении, борьба советов против
Корнилова являлась, вместе с тем, борьбой их за самосохранение. Тем более,
что давно уже в руководящих органах революционной демократии
капитальнейший вопрос обороны страны потерял свое самодовлеющее значение
и, по свидетельству Станкевича, если иногда и выдвигался в Исполнительном
комитете на первый план, "то только как средство для сведения других
политических счетов". Совет и Исполнительный комитет требовали поэтому от
правительства смены Верховного главнокомандующего и разрушения
"контрреволюционного гнезда", каким в их глазах представлялась Ставка.
   Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках правительственную
власть, очутился в особенно трудном положении: он не мог не понимать, что
только меры сурового принуждения, предложенные Корниловым, могли еще, быть
может, спасти армию, освободить окончательно власть от советской
зависимости и установить внутренний порядок в стране. Несомненно
освобождение от советов, произведенное чужими руками или свершившееся в
результате событий стихийных, снимавших ответственность с Временного
правительства и Керенскагр, представлялось ему государственно-полезным и
желательным. Но добровольное принятие предуказанных командованием мер
вызвало бы полный разрыв с революционной демократией, которая дала
Керенскому имя, положение и власть и которая, не взирая на оказываемое ею
противодействие, все же, как это ни странно, служила ему хоть и шаткой, но
единственной опорой. С другой стороны, воcстановление власти военного
командования угрожало не реакцией - об этом Керенский часто говорил, хотя
вряд ли серьезно в это верил - но, во всяком случае, перемещением центра
влияния от социалистической к либеральной демократии, крушением
социал-революцюнерской партийной политики и утратой преобладающего, быть
может и всякого, влияния его на ход событий. К этому присоединилась и
личная антипатия между Керенским и генералом Корниловым, из которых каждый
не стеснялся высказывать подчас в весьма резкой форме свое отрицательное
отношение один к другому и ожидал встретить не только противодействие, но
и прямое покушение с противной стороны. Так генерал Корнилов опасался
ехать к 10-му августу в Петроград на заседание Временного правительства,
ожидая почему то смещения с поста и даже личного задержания... И, когда
все же по совету Савинкова и Филоненко он поехал, его сопровождал отряд
текинцев, которые поставили пулеметы у входов в Зимний дворец во время
пребывания там Верховного главнокомандующего. В свою очередь Керенский еще
13 - 14 августа в Москве в дни государственного совещания ожидал
активного выступления со стороны приверженцев Корнилова и принимал меры
предосторожности.
   Несколько раз Керенский возбуждал вопрос об удалении Корнилова, но, не
встречая сочувствия этому решению ни в военном министерстве, ни в среде
самого правительства, с тревогой ждал развития событий. Еще 7 августа
помощник комиссара при Верховном главнокомандующем предупредил Корнилова,
что вопрос об его отставке решен в Петрограде окончательно. Корнилов
ответил: "лично меня вопрос о пребывании на посту мало занимает, но я
прошу довести до сведения кого следует, что такая мера вряд ли будет
полезна в интересах дела, так как может вызвать в армии волнения"...
   Раскол не ограничивался вершинами власти: он шел глубже и шире, поражая
бессилием ее органы.
   Временное правительство представляло механическое соединение трех
групп, не связанных между собой ни общностью задач и целей, ни единством
тактики: министры - социалисты*3, либеральные министры *4 и отдельно -
триумвират, в составе Керенского (с.-р.), Некрасова (р.-д.) и Терещенко
(безп.). Если часть представителей первой группы находила зачастую общж
язык и одинаковое государственное понимание с либеральными министрами, то
Авксентьева, Чернова и Скобелева, сосредоточивших в своих руках все
важнейшие ведомства, отделяла от них пропасть. Впрочем значение обеих
групп было довольно ничтожно, так как триумвират "самостоятельно решал все
важнейшие вопросы вне правительства, и иногда даже решения их не
докладывались последнему". *5 Протесты министров против такого порядка
управления, представлявшего совершенно не прикрытую диктатуру, оставались
тщетными. В частности свое расхождение с Корниловым и вопрос о
предложенных им почти ультимативно мероприятиях Керенский старался
всемерно изъять из обсуждения правительства.
   Несколько в стороне от этих трех групп, вызывая к себе сочувствие
либеральной, оппозицию социалистической и плохо скрытое раздражение
триумвирата, стояло военное министерство Савинкова. *6 Савинков порвал с
партией и с советами. Он поддерживал резко и решительно мероприятия
Корнилова, оказывая непрестанное и сильное давление на Керенского,
которое, быть может, увенчалось бы успехом, если бы вопрос касался только
идеологии нового курса, а не угрожал Керенскому перспективой
самоупразднения... Вместе с тем, Савинков не шел до конца и с Корниловым,
не только облекая его простые и суровые положения в условные внешние формы
"завоеваний революции", но и отстаивая широкие права военно-революционным
учреждениям - комиссарам и комитетам. Хотя он и признавал чужеродность
этих органов в военной среде и недопустимость их в условиях нормальной
организации, но... по-видимому надеялся, что после прихода к власти
комиссарами можно было назначать людей "верных", а комитеты - взять в
руки. А в то же время бытие этих органов служило известной страховкой
против командного состава, без помощи которого Савинков не мог достигнуть
цели, но в лояльность которого в отношении себя он плохо верил. Характер
"содружества" и сотрудничества генерала Корнилова и Савинкова определяется
тем небезъинтересным фактом, что приближенные Корнилова считали
необходимым во время приездов Савинкова в Ставку и в особенности во время
их бесед с глазу на глаз принимать некоторые меры предосторожности... Так
было не только в конце августа в Могилеве, но и в начале июля в
Каменец-Подольске.
   Савинков мог идти с Керенским против Корнилова и с Корниловым против
Керенского, холодно взвешивая соотношение сил и степень соответствия их
той цели, которую он преследовал. Он называл эту цель - спасением Родины;
другие считали ее личным стремлением его к власти. Последнего мнения
придерживались и Корнилов и Керенский.
   Раскол созрел и в руководящих органах революционной демократии.
Центральный исполнительный комитет советов все более и более расходился с
Петроградским советом как по вопросам принципиальным, в особенности о
конструкции верховной власти, так и вследствие претензии обоих на роль
высшего представительства демократии. Более умеренный Центральный комитет
не мог уже состязаться пленительными для масс лозунгами с Петроградским
советом, неудержимо шедшим к большевизму. В среде самого совета по
основным политическим вопросам все чаще обозначалась прочная коалиция
меньшевиков - интернационалистов, левых социал-революционеров и
большевиков. Если обострялись сильно грани между двумя основными
подразделениями социал-демократии, то еще резче проявилось разложение
другой главенствующей партии - социал-революционеров, из которой после
июльских дней, не порывая еще окончательно формальной связи со старой
партией, выделилось левое крыло ее, наиболее яркой представительницей
которого была Спиридонова. В течении августа левые с.-ры., возросши
численно в советской фракции чуть ли не до половины ее состава, становятся
в резкую оппозицию и к партии, и к кругам, единомышленным с Центральным
исполнительньим комитетом, требуя полного разрыва с правительством, отмены
исключительных законов, немедленной социализации земли и сепаратного
перемирия с центральными державами.
   В такой нервной, напряженной атмосфере протекал весь июль и август
месяцы.
   Трудно учесть и разграничить зависимость двух аналогичных явлений
полного разброда - среди правящих и руководящих верхов с одной стороны и
народной массы - с другой: был ли разброд наверху прямым отражением того
состояния брожения страны, в котором еще не могло определиться конечных
целей, стремлений и воли народной, или наоборот - болезнь верхов
поддерживала и углубляла процесс брожения. В результате, однако, не только
не появлялось ни малейших признаков оздоровления, а наоборот все стороны
народной жизни быстро и неизменно шли к полному расстройству.
   Участились и внешние проявления этого расстройства, в особенности в
области обороны страны. 20 августа разразилась рижская катастрофа, и
германцы явно начали готовиться к большой десантной операции, угрожавшей
Ревелю и Петрограду.
   В то время, когда производительность военной промышленности падала в
угрожающих размерах (снарядное производство на 60 проц.), 14 августа
происходит вызванный несомненно злонамеренно грандиозный взрыв пороховых
заводов и артиллерийских складов в Казани, которым уничтожено было до
миллиона снарядов и до 12 тысяч пулеметов. Во второй половине августа
назревала всеобщая железнодорожная забастовка, угрожавшая параличом нашему
транспорту, голодом на фронте и всеми сопряженными с этим явлением
роковыми последствиями. В армии участились случаи самосудов и
неповиновения. То словоблудие, которое текло непрерывно из Петрограда и
там отравляло и опьяняло мысль и совесть верхов революционной демократии,
на широкой арене народной жизни обращалось в прямое действие. Целые
области, губернии, города порывали административную связь с центром,
обращая русское государство в ряд самодовлеющих и самоуправляющихся
территорий, связанных с центром почти исключительно... неимоверно
возросшей потребностью в государственных денежных знаках. В этих
"новообразованиях" постепенно пропадал вызванный первым подъемом революции
интерес к политическим вопросам, и разгоралась социальная борьба, принимая
все более сумбурные, жестокие, негосударственные формы.
   А на фоне этой разрухи надвигалось новое потрясение - вновь и явно
подготовлявшееся восстание большевиков. Оно было приурочено к концу
августа.
   Если тогда могли возникать сомнения и колебания в оценке положения и
грозящей опасности, в выборе "равнодействующей" и в томительных поисках
жизнеспособной коалиции, то теперь, когда август 1917 года - уже далекое
прошлое, сделавшееся достоянием истории, не может быть никаких сомнений по
крайней мере в одном: что только власть, одухотворенная решимостью
беспощадной борьбы с большевизмом, могла спасти страну, почти обреченную.
   Этого не мог сделать Совет, органически связанный со своим левым крылом
Не мог и не хотел, "не допуская борьбы с целым политическим течением" и
лицемерно требуя от правительства прекращения "незаконных арестов и
преследования", применяемых к "представителям крайних течений
социалистических партий".*7 Этого не мог и не хотел сделать и Керен