ый толчок (Рига) для ускорения процесса
распада русской армии и парализования "мозга России" нервирующей,
непосредственной угрозой столице путем занятия Моонзундского архипелага.
   Для широкой публики обеих мировых группировок - это был поход на
Петроград. Для немецкой главной квартиры - только частная операция,
вызванная кроме необходимости психологического воздействия на нас -
желанием создать выход накопившимся воинственным настроениям в стране и
армии и дать работу германскому флоту, который на почве долгого
бездействия и пропаганды "независимых с. д."
   только что пережил тревожные дни мятежа. Попутно занятие Моонзудского
архипелага создавало выгодное стратегическое положение, отдавая в руки
немцев Рижский залив и морские пути к Риге, создавая новую близкую базу
для морского и воздушного флота и ставя под серьезную угрозу правый фланг
нашего Северного фронта при возможности высадки где-нибудь у Гапсаля и
Пернова.
   29 сентября сильный германский флот, насчитывавший в своем составе до
12 дредноутов, до 12 крейсеров и большую минную и транспортную флотилию,
появился вблизи островов; в тот же день под прикрытием части флота
немецкий десант в составе одной пехотной дивизии и бригады самокатчиков
начал высадку в Тагалахтской бухте, произведя одновременно небольшую
демонстрацию против Даго.
   Наши сухопутные войска на Эзеле, за исключением некоторых
артиллерийских частей, не оказали никакого сопротивления, и немцы на
другой день появились уже у дамбы, соединяющей острова Эзель и Моон, и в
Аренсбурге; островные батареи наши были частью сметены огнем немецкой
судовой артиллерии,, частью захвачены войсками десанта. Одновременно,
кроме судов, прикрывавших высадку, обозначилось наступление германского
флота в трех направлениях:
   На юге к Ироенскому проливу сосредоточилась эскадра в составе
нескольких дредноутов, 6 крейсеров и многих миноносцев, имея целью
прорваться в Рижский залив, вход в который, после падения Церельских
батарей, оказался совершенно свободным и требовал лишь серьезного траления
ирбенских вод.
   Минный отряд - не менее 20 судов - прорвался 29-го в Саэлезунд"
угрожая отрезать сообщение о Эзеля по Моонской дамбе и нашу флотилию,
находившуюся в Рижском заливе, - от Балтийского моря. Небольшой отряд
наших миноносцев отразил неприятеля. 1 октября немецкие миноносцы,
поддержанные огнем дредноута, повторили свой маневр, но после горячего боя
наш, трижды меньший численно, отряд, потеряв потопленным миноносец "Гром",
заставил противника повернуть назад.
   В то же время еще одна эскадра из трех дредноутов, в сопровождении
миноносцев и подводньгх лодок, появилась в устье Финского залива, сев.
восточнее мыса Дагерорта, угрожая выходам из Моон-Эунда.
   В ночь на 4-ое южная германская эскадра, закончив траление, проникла в
Рижский залив. Здесь произошел длительный неравный бой с ней эскадры
адмирала Бахирева,*99 в результате которого, после гибели корабля "Славы"
и тяжких повреждений, нанесенных прочим судам эскадры, она вынуждена была
отойти во внутренние воды Моонзунда.
   Главные силы Балтийского флота участия в операции не приняли. На
решение это повлияли несомненно не только безнадежность обороны Рижского
залива без участия сухопутных войск и технические неудобства плавания в
Моонзундских водах, но и моральное состояние личного состава Балтийского
флота.
   К 7-му весь архипелаг (Эзель, Моон, Даго) был в руках немцев. Они взяли
в плен до 20 тысяч человек, около 100 орудий и богатую военную добычу.
Началась демонстративная высадка немецкого десанта на материк южнее
Гапсаля.
   Эскадра Бахирева благополучно ушла в Финский залив.
   После страстных столкновений в августе вокруг вопроса о поведении войск
при падении Риги, Ставка и буржуазная печать теперь воздерживались от
непосредственной оценки. За то яркую и до боли обидную картину нарисовали
нам печать и органы самой революционной демократии. От них мы узнали, что
из состава русских полков, занимавших Моонзундские позиции, наиболее
активные элементы устремились к моонской дамбе и к плавучим средствам, а
масса с огромным воодушевлением рвалась... сдаваться в плен. Бросая
оружие, с музыкой и пением.
   Единодушный отзыв начальников и комитетов свидетельствовал также о
высоко доблестном поведении в бою экипажей флотилии Бахирева. Не хочется
отравлять душу ядом сомнений. Пусть останется еще одно светлое
воспоминание недолгой, но яркой вспышки национального самосознания,
жертвенного подвига, воинского долга. Но и к этому отрадному явлению
тянулись уже грязные руки с тыла: людей, далеких и в большинстве чуждых
боевой страды, торговавших и Родиной, и совестью, и просто...
   мануфактурой. С фальшивым пафосом и в волнующей своим бесстыдством
форме "Съезд представителей Балтийского флота" 5 октября из Гельсингфорса
обратился по радиотелеграфу к "народам мира":
   "Братья! В роковой час, когда звучит сигнал боя, сигнал смерти, мы
посылаем вам привет и предсмертное завещание... Наш флот гибнет в неравной
борьбе. Ни одно из наших судов не уклонится от боя, ни один моряк не
сойдет побежденным на сушу...
   Мы выполним (свое обязательство) не по приказу какого-нибудь жалкого
русского Бонапарта, царящего лишь милостью революции. Мы исполняем
верховное веление нашего революционного сознания. И наша борьба с
отечественными хищниками дает нам святое право призвать вас, пролетарии
всех стран, твердым перед лицом смерти голосом к восстанию против своих
угнетателей".
   Как бы то ни было, новое национальное несчастие должно было, казалось,
всколыхнуть дремавшее народное самосознание и заставить, по крайней мере,
политические верхи переменить свое отношение к вопросу национальной
обороны и соединить свои силы для борьбы.
   Этого не случилось. Расчеты Людендорфа оправдались вполне. Петроградом
действительно овладело паническое настроение, но страна и армия в толще
своей отнеслись к новому поражению совершенно равнодушно. В разных сферах
русской общественности и в правящих кругах Балтийская катастрофа вызвала
самые разнообразные, подчас неожиданные отклики.
   Буржуазные элементы и печать в жуткой тревоге за судьбы страны
призывали к борьбе с немцами Умирающие исполнительные комитеты также
призывали демократию, но в несколько иной форме "стойко защищать родную
землю" и "напрячь все силы для обороны столицы", угрожаемой вражеским
нашествием и "погромной агитацией, которую явно ведет контрреволюция"
   Совет решил, что Керенский желает отдать немцам столицу и что спасение
Петрограда и страны заключается в переходе власти в руки советов и в
скорейшем заключении мира.
   Войсковые организации присоединились частью к оборонческой, частью к
большевистской точке зрения Петроградская дума также откликнулась
многоречивыми заседаниями, образованием "центрального комитета
общественной безопасности" и новых пяти комиссий.
   Временное правительство постановило эвакуировать Петроград. Это
решение, вызванное не столько стратегической обстановкой или паническим
настроением, сколько желанием освободиться от невыносимого гнета
петроградской революционной демократии, встретило дружный и резкий отпор в
ее рядах: переезд правительства в Москву по словам Троцкого изменил бы
условия борьбы, и Петроград мог оказаться отрезанным от всей России...
   Но наиболее безотрадную картину распада явил собою "Совет Российской
республики". После долгого обсуждения вопроса об обороне государства, 18
октября на голосование Совета было поставлено борющимися в нем партиями
шесть формул, все шесть были отвергнуты, и вопрос снят с обсуждения;
"Совет российской республики" в дни величайшей внешней опасности и
накануне большевистского переворота не нашел ни общего языка, ни общего
чувства скорби и боли за судьбы Родины. Поистине и у людей не
предубежденных могла явиться волнующая мысль: одно из двух - или
"соборный разум" - великое историческое заблуждение, или в дни разгула
народной стихии прямым и верным отображением его в демократическом фокусе
может быть только "соборное безумие".


                                ГЛАВА XII.

   Большевистский переворот. Попытки сопротивления. Гатчина Финал
диктатуры Керенского. Отношение к событиям в Ставке и Быхов.

   Огромная усталость от войны и смуты; всеобщая неудовлетворенность
существующим положением; неизжитая еще рабья психология масс; инертность
большинства и полная безграничного дерзания деятельность организованного,
сильного волей и беспринципного меньшинства; пленительные лозунги: власть
- пролетариату, земля - крестьянам, предприятия - рабочим и немедленный
мир.. Вот в широком обобщении основные причины того неожиданного и как
будто противного всему ходу исторического развития русского народа факта
- восприятия им или вернее непротивления воцарению большевизма. И это в
стране, где "степень экономического развития... и степень сознательности и
организованности широких масс пролетариата делают невозможным немедленное
и полное освобождение рабочего класса"... Где "без сознательности и
организованности масс, без подготовки и воспитании их открытой классовой
борьбой со всей буржуазией, о социалистической революции не могло быть и
речи..." Так по крайней мере думал и писал никто иной, как Ленин в 1905
году.*100 Власть падала из слабых рук Временного правительства, во всей
стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации,
которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии
реальной силы. Этим фактом в октябре 1917 года был произнесен приговор
стране, народу революции.
   Троцкий имел основание сказать в Совете за неделю до выступления: "нам
говорят, что мы готовимся захватить власть. В этом вопросе мы не делаем
тайны... Власть должна быть взята н путем заговора, а путем дружной
демонстрации сил".
   Действительно, весь процесс захвата власти происходил явн и открыто.
   Северный областной съезд советов, Петроградский совет, вся
большевистская печать, в которой работал под своим именем и скрывшийся
Ленин, призывали к восстанию. 16 октября Троцкий организовал
военно-революционный комитет, к которому должно было перейти фактическое и
исключительное право распоряжения петроградским гарнизоном. В последующие
дни, после ряда собраний полковых комитетов, почти все части гарнизона
признали власть революционного комитета, и последний в ночь на 22-ое
объявил приказ о неподчинении войск военному командованию.
   Исполнительный комитет возмущенно протестовал: "только безумцы или
непонимающие последствий выступления могут к нему призывать. Всякий
вооруженный солдат, выходящий на улицу по чьему либо призыву, помимо
распоряжений штаба округа...
   явится преступником против революции..." Это воззвание было актом
лицемерия. Ибо те же люди, когда они, казалось, обладали властью, в конце
апреля говорили петроградскому гарнизону: "Товарищи солдаты! Без зова
Исполнительного комитета (Петроградского совета) в эти тревожные дни не
выходите на улицу с оружием в руках. Только Исполнительному комитету
принадлежит право располагать вами". Не все ли равно, чьими руками
хоронилась правительственная и военная власть - апрельской "семерки"*101
или октябрьской "шестерки"...*102 С 17 октября при полном непротивлении
служащих из казенных складов выдавалось оружие и патроны по ордерам
революционного комитета рабочим Выборгской стороны, Охты, Путиловского
завода и друг. 22-го в различных частях Петрограда состоялся ряд митингов,
на которых виднейшие большевистские деятели призывали народ к вооруженному
восстанию. Власть и командование находились в состоянии анабиоза и делали
бесплодные попытки "примирения" с Советом, предлагая усилить его
представительство при штабе округа. Только 24 октября в заседании "Совета
республики" председатель правительства решился назвать то положение, в
котором находилась столица, - восстанием.
   Заседание это, не имевшее никакого реального влияния на ход Событий,
представляет, однако, большой интерес для характеристики настроений
правивших кругов и демократии. Из речи Керенского страна узнала о великом
долготерпении правительства, почитавшего своей целью стремление, "чтобы
новый режим был совершенно свободен от упрека в не оправдываемых крайней
необходимостью репрессиях и жестокостях". Что достоинства этого режима
вполне признаны даже организаторами восстания, считающими, что
"политические условия для свободной деятельности всех политических партий
наиболее совершенны в настоящее время в России" Что до сих пор большевикам
"предоставлялся срок для того, чтобы они могли отказаться от своей
ошибки", но теперь все времена и сроки вышли и необходимы решительные
меры, на принятие которых власть испрашивает поддержку и одобрен Совета.
   Только в правой "цензовой" части правительство нашло нравственную
поддержку.
   Демократия в ней отказала. Поставленная на голосование формула левого
блока (с.-д. меньшевики и интернацион., лев. с. р-ы и с. р-ы) вместо
поддержки выразила осуждение деятельности правительства и потребовала
немедленной передачи земли в ведение земельных комитетов и решительных
шагов к начатию мирных переговоров; что касается ликвидации выступления,
то она возлагалась на "комитет общественного спасения", который должны
были создать городское самоуправление и органы революционной демократии.
Формула прошла 122 голосами против 102 (прав.
   блока), при 26 воздержавшихся; в числе последних были нар. социалисты
(Чайковский), часть кооператоров (Беркенгейм) и земцев.
   Мотивы такого решения революционная демократия привела с полной
откровенностью устами Гурвича (Дана): предстоящее выступление большевиков
несомненно ведет страну к катастрофе, но бороться с ним революционная
демократия не станет, ибо "если большевистское восстание будет потоплено в
крови, то, кто бы ни победил - Временное правительство или большевики -
это будет торжеством третьей силы, которая сметет и большевиков и
Временное правительство и всю демократию". Что касается левых с. р-ов, То,
по свидетельству Штейнберга, накануне открытия "Совета республики" между
ними и большевиками состоялось полное соглашение и последним обещана
полная поддержка в случае революционных выступлений вне Совета.*103 И так,
пусть гибнет страна во имя революции!
   Вопрос решился конечно не речами, а реальным соотношением сил. Когда
25-го в столице началось вооруженное столкновение, на стороне
правительства не оказалось никакой вооруженной силы. Несколько военных и
юнкерских училищ вступили в бой не во имя правительства, а побуждаемые к
тому сознанием общей большевистской опасности; другия считавшияся
лояльными части, вызванные из окрестностей столицы, после моральной
обработки их посланными Троцким агитаторами отказались выступить; казачьи
полки сохраняли "доброжелательный" к большевикам нейтралитет.
   Весь остальной гарнизон и рабочая красная гвардия были на стороне
Совета; к ним присоединились прибывшие из Кронштадта матросы и несколько
судов флота.
   Снова, как восемь месяцев тому назад, на улицы столицы вышел
вооруженный народ и солдаты, но теперь уже без всякого воодушевления, с
еще меньшим, чем тогда, пониманием совершающегося, в полной неуверенности
и в своих силах и в правоте своего дела, даже без чрезмерной злобы против
свергаемого режима.
   Описания жизни обеих столиц в эти дни свидетельству ют о невероятной
путанице, нелепости, противоречиях и о той непроходимой, подавляющей
пошлости, которая, вместе с грязно кровавым налетом, облекла первые шаги
большевизма. Вообще самый переворот перейдет в историю без легенды, без
всякой примеси героического элемента, заслоняя декорациями из "Вампуки" и
подлинные личные драмы, и великую трагедию русского народа. Не многим
лучше была обстановка и в противном лагере:
   наступление на Петроград войск Краснова, отъезд - бегство Керенского,
диктатура в Петрограде в лице глубоко мирного человека доктора Н. М.
Кишкина, паралич штаба петроградского округа и метание "комитета
спасения", рожденного петроградской думой.
   Только военная молодежь - офицеры, юнкера, отчасти женщины - в
Петрограде и в особенности в Москве - опять устлали своими трупами
столичные мостовые, без позы и фразы умирая... за правительство, за
революцию? Нет. За спасение России.
   ***
 Генерал Алексеев в эти дни принимал самое живое участие в работе "Совета
республики", предоставляя свой авторитет, свой богатый опыт и знание
русской армии - либеральному блоку и, в частности, находясь в постоянном
общении с к.
   д.-ским центром. Одновременно он проявлял большое участие в судьбе
бездомного нищего офицерства, выброшенного буквально на улицу - в
результате обстоятельств корниловского выступления и не прекращавшихся
гонений солдатской среды. Ему, удалось, в качестве почетного председателя
одного благотворительного общества, путем изменения устава его,
распространить благотворительную деятельность на пострадавших воинов.
Общество с тех пор стало оказывать негласную помощь офицерам, юнкерам,
кадетам и другим военным лицам, в целях спасения их от преследования
большевиков, а впоследствии и направления их на Дон. Помощь оказывалась
самая разнообразная:
   советом, деньгами, одеждой, фальшивыми пропусками на большевистских
бланках, железнодорожными билетами и удостоверениями о принадлежности к
одному из казачьих войск или самоопределяющихся окраин.
   Еще 25-го видели характерную фигуру генерала Алексеева на улицах города
уже объятого восстанием. Видели, как он резко спорил с удивленным и
несколько опешившим от неожиданности начальником караула, поставленного
большевиками у Мариинского дворца, с целью не допускать заседания "Совета
республики". Видели его спокойно проходившего от Исакия к Дворцовой
площади сквозь цепи "войск революционного комитета" и с негодованием
обрушившегося на какого-то руководителя дворцовой обороны за то, что
воззвания приглашают офицерство к Зимнему дворцу "исполнить свой долг", а,
между тем, для них не приготовлено ничего - ни оружия, ни патронов...
   Приближенные генерала крайне беспокоились за его судьбу, при резком с
его стороны противодействии, принимали некоторые меры к его безопасности и
настоятельно советовали ему выехать из Петрограда.
   В ближайший день вечером в конспиративную квартиру, в которую перевезли
генерала Алексеева с Галерной, прибыль Б. Савинков в сопровождении
какого-то другого лица и с холодным деланным пафосом, скрестив руки на
груди, обратился к генералу:
   - И так, генерал, я вас призываю исполнить свой долг перед Родиной. Вы
должны сейчас же со мной ехать к донским казакам, властно приказать им
седлать коней, стать во главе их и идти на выручку Временному
правительству. Этого требует от вас Родина.
   Присутствовавший при разговоре ротмистр Шапрон стал горячо доказывать,
что это - бессмысленная и непонятная авантюра. Сегодня еще он беседовал с
казачьим советом, который заявил, что надежд на 1, 4, 14 донские полки,
бывшие в составе петроградского гарнизона, нет никаких. Казаки сплошь
охвачены большевизмом или желанием "нейтралитета", и появление генерала,
не пользующегося к тому же особенным их расположением, приведет только к
выдаче его большевикам. Шапрон указал, что если кому-нибудь можно повлиять
на казаков, то вероятно скорее всего "выборному казаку" Савинкову.
   - Где же ваши большие силы, организация и средства, о которых так
много было всюду разговоров? - закончить он, обращаясь к Савинкову.
   Генерал Алексеев отклонил предложение Савинкова, как совершенно
безнадежное.
   Опять патетическая фраза Савинкова:
   - Если русский генерал не исполняет своего долга, то я, штатский
человек, исполню за него.
   И в эту же ночь он уехал. Но не к полкам, а в Гатчину к Керенскому.
   Эпизоды вооруженной борьбы под Петроградом описаны подробно и красочно
многими участниками.*104 Я не могу внести в них ничего нового. Остановлюсь
лишь на общей картине, чрезвычайно характерной, как эпилог первого
восьмимесячного периода революции