и, и который получил название "Кубанского областного
военно-революционного комитета"; он действовал до конца марта; 20-го на
съезде советов Кубанского края был избран исключительно из большевиков и
левых с. р.-ов "Кубанский областной исполнительный комитет, выделивший из
своей среды "совет народных комиссаров".
   В течение марта месяца центральная власть за пределами Екатеринодара
почти ничем не проявлялась. Да и в самом Екатеринодаре она вынуждена была
вести борьбу с игнорировавшими ее главковерхами Автономовым, Сорокиным,
Чистовым и др., издавать никем не исполнявшиеся декреты и взывать к
совести красной гвардии.
   Красногвардейщина залила, заполонила всю область. Вопли шли со всех
сторон: от демократии, буржуазии и казаков. И в то время, когда не слишком
разборчивый в средствах и не отличавшийся чрезмерной гуманностью "Цик" все
же требовал от Автономова прекращения бесчинств, военный комендант
Екатеринодара Сошенко, поддержанный "главковерхом", издавал приказы,
призывавшие пролетариат "к искоренению всей сволочи, которая не хотит
замазать свои белые руки"... "Я инвалид - писал Сошенко - и, как
поставленный Армией Кавказского фронта во власти коменданта города, слежу
за свободой; предупреждаю всю буржуазию, что за нарушение правил (?),
выказанных против трудового народа, буду беспощадно расстреливать или
уполномачивать лиц мандатами на право расстреливания негодяев Трудового
Народа".
   Так как "правил" екатеринодарцы так и не узнали, то жили в постоянном
смертном страхе за свою судьбу, страстно ожидая избавления.


                                ГЛАВА XXIV.

   Ледяной поход - бой 15 марта у Ново-Дмитриевской. Договор с кубанцами
о присоединении Кубанского отряда к армии. Поход на Екатеринодар.

   15 марта - Ледяной поход - слава Маркова и Офицерского полка,
гордость Добровольческой армии и одно из наиболее ярких воспоминаний
каждого первопоходника о минувших днях - не то были, не то сказки.
   Всю ночь накануне лил дождь, не прекратившийся и утром. Армия шла по
сплошным пространствам воды и жидкой грязи - по дорогам и без дорог -
заплывших, и пропадавших в густом тумане, стлавшемся над землею. Холодная
вода пропитывала насквозь все платье, текла острыми, пронизывающими
струйками за воротник. Люди шли медленно, вздрагивая, от холода и тяжело
волоча ноги в разбухших, налитых водою, сапогах. К полудню пошли густые
хлопья липкого снега, и подул ветер.
   Застилает глаза, нос, уши, захватывает дыхание, и лицо колет, словно
острыми иглами.
   Впереди перестрелка: не доходя 2 - 3 верст до Новодмитровской -
речка, противоположный берег которой занят аванпостами большевиков. Их
отбросили огнем наши передовые части, но мост оказался не то снесенным
вздувшейся и бурной речкой, не то испорченным противником. Послали конных
искать броды.
   Колонна сгрудилась к берегу. Две, три хаты небольшого хуторка манили
дымками своих труб. Я слез с лошади и с большим трудом пробрался в избу
сквозь сплошное месиво человеческих тел. Живая стена больно сжимала со
всех сторон; в избе стоял густой туман от дыхания сотни людей и испарений
промокшей одежды, носился тошнотный, едкий запах прелой шинельной шерсти и
сапог. Но по всему телу разливалась какая-то живительная теплота, отходили
окоченевшие члены, было приятно и дремотно.
   А снаружи ломились в окна, в двери новые толпы.
   - Дайте погреться другим, совести у вас нету.
   Переправу искали долго. Корнилов разослал и всех конвойных офицеров.
Всадники шли по подернувшему реку у берега тонкому слою льда,
проваливались и иногда вмесге с конем погружались в ледяную воду. Наконец,
Марковские конные разведчики перешли реку в брод у снесенного моста.
Тотчас же мелькнула белая папаха Маркова, и с того берега донесся его
громкий голос:
   - Всех коней к мосту, полк переправлять верхом и на крупах.
   Началась томительно долгая переправа: глубина - в пол корпуса лошади,
одновременно проходило не более двух; потом в поводу поворачивали коней
обратно за новой очередью пехоты. Попробовали провезти орудие. Лошади
шарахнулись, запутались о постромках, повалились вместе с ездовыми в воду
и опрокинули пушку.
   Новая задержка. А в это время переправу начала громить неприятельская
артиллерия. Одна за другой ложатся гранаты по снежному полю, падают в
реку, вздымая высокие столбы пенящихся брызг. Вот одна упала прямо в
костер, разведенный на берегу среди гревшейся толпы добровольцев;
разметала, побила, переранила людей.
   Между тем, погода вновь переменилась: неожиданно грянул мороз, ветер
усилился, началась снежная пурга. Люди и лошади быстро обросли ледяной
корой; казалось, все промерзло до самых костей; покоробившаяся, будто
деревянная одежда сковала тело; трудно повернуть голову, трудно поднять
ногу в стремя.
   Уже вечереет - пурга заглушает шум ружейной стрельбы. Не слышно, что
делается впереди. Возле дороги, ведущей от переправы к Новодмитриевской, в
поле - брошенные орудия и повозки, безнадежно застрявшие в расплывшейся
пахоте, подернутой сверху тонкой корой льда. По дороге тянется вереница
людей. Словно тени. Местами тут же на дороге лежит неподвижное тело.
   - Раненый? Долго молчит. Потом отрицательно качает головой.
   - Вы подбодритесь, деревня близко, пропадете ведь здесь, в поле...
   Идут и не обращают уже никакого внимания на свист пуль, которыми
посыпают дорогу застрявшие где-то в стороне, в темнеющей роще большевики.
Проехал Корнилов с одним только штабом - конвой почти весь переправляет
пехоту. Стемнело окончательно.
   Марков, развернув против станицы Офицерский полк, оказался с ним в
полном одиночестве. Покровский, который должен был атаковать станицу с
юга, не подошел - счел невозможным двигать по такой дороге и в такую
погоду свой отряд. Это обстоятельство спасло большевиков от окружения и
стоило нам потом двух лишних боев и лишней крови. Коннице, направленной в
охват вправо, не удалось перейти речку и к ночи она вернулась к общей
переправе; батарее, с поврежденными механизмами орудий, застряла в поле; в
пятом часу только еще начинала переходить брод голова Партизанского полка
- - переправа его протянется очевидно до ночи...
   Марков решил:
   - Ну вот что. Ждать некого. В такую ночь без крыш тут все подохнем в
поле. Идем в станицу!
   И бросился с полком под убийственный огонь мгновенно затрещавших со
всех сторон ружей и пулеметов.
   Полузамерзшие, держа в онемевших руках винтовки, падая и проваливаясь в
густом месиве грязи, снега и льда, офицеры бежали к станице, ворвались в
нее и перемешались в рукопашной схватке с большевиками; гнали их потом до
противоположной окраины, встречаемые огнем чуть не из каждого дома, где
засели и грелись не ожидавшие такой стремительной атаки и не успевшие
построиться красногвардейцы резервных частей.
   Когда мы подъехали к окраине станицы, Офицерского полка там уже не
было. У околицы толпились артиллеристы застрявшей батареи с лошадьми,
спасавшиеся от стужи и стоявшие в нерешительности: по всем темным улицам
станицы шла беспорядочная стрельба. Корнилов послал ординарцев разыскать
Маркова и полк, но не дождался донесения и поехал с Романовским,
несколькими чинами штаба и ординарцами в обычный сборный пункт -
станичное правление.
   Командующий армией входил туда как раз в тот момент, когда из правления
в другие двери выбегала толпа большевиков, встреченная в упор огнем...
   Всю ночь шла стрельба в станице; всю ночь переправлялась армия и весь
следующий день подбирали и вытаскивали из грязи повозки обоза и
артиллерию. Утром большевики атаковали Новодмитриевскую, но с большим
уроном были отброшены. И каждый день потом их артиллерия со стороны
Григорьевской громила нашу станицу, преимущественно площадь с церковью,
где, как всегда, располагался Корнилов с штабом.
   В тот же день, 15-го, наш обоз переходил из аула Шенджий в станицу
Калужскую, куда прибыл поздно ночью. Раненые и больные весь день лежали в
ледяной воде...
   Смерть витала над лазаретом.
   ***
 Мой бронхит свалил меня окончательно. Молодой зауряд-врач, променявший
свою мирную профессию на беспокойную и опасную должность ординарца
генерала Маркова, милейший Г. Д. Родичев, выслушал меня и, найдя какие-то
необыкновенные шумы, смущенно сказал:
   - Дело плохо, надо сбегать за доктором...
   Но 17-го приехали представители Кубани на совещание по поводу
соединения армий.
   Пришлось подняться. Предварительно беседовал с Корниловым и Романовским.
   Выяснилось, что части Кубанского отряда "с оказией" прислали доложить,
что они подчиняются только генералу Корнилову и, ест их командование и
кубанское правительство почему-либо на это не пойдут, то все они перейдут
к нам самовольно. Было решено, чтобы не создавать опасных прецедентов и не
подрывать принципов дисциплины, побудить кубанские власти к мирному и
добровольному соглашению.
   Приехали - атаман, полковник Филимонов, генерал Покровский,
председатель и товарищ председателя законодательной рады Рябовол и
Султан-Шахим-Гирей, председатель правительства Быч - люди которые суждено
было впоследствии много времени еще играть большую роль в трагических
судьбах Кубани.
   Начались томительно долгие нудные разговоры, к которых одна сторона
вынуждена была доказывать элементарные основы военной организации, другая
в противовес выдвигала такие аргументы, как "конституция суверенной
Кубани", необходимость "автономной армии", как опоры правительства и т. д.
Они не договаривали еще одного своего мотива - страха перед личностью
Корнилова: как бы вместе с Кубанским отрядом он не поглотил и их
призрачную власть, за которую они так цепко держались. Этот страх сквозил
в каждом слове. На нас после суровой, жестокой и простой обстановки похода
и боя от этого совещания вновь повеяло чем то старым, уже, казалось,
похороненным, напомнившим лето 1917 года - с бесконечными дебатами
революционной демократии, доканчивавшей разложение армии.
   Зиму в Новочеркасске и Ростове - с разговорами донского правительства,
дум и советов, подготовлявшими вступление на Дон красных войск Сиверса...
А за стеною жизнь, настоящая жизнь уже напоминала о себе громким треском
рвавшихся на площади и возле дома гранат.
   Нелепый спор продолжался.
   Корнилов заявил категорически, что он не согласен командовать
"автономными"
   армиями, и пусть в таком случае выбирают другого.
   Кубанское правительство согласилось, наконец, на соединение армий, но
устами Быча заявило, что оно устраняется от дальнейшего участия в работе и
снимаег с себя всякую ответственность за последствия.
   Корнилов вспылил и, ударяя по столу пальцем с надетым на нем перстнем
- - его характерный жест - сказал:
   - Ну нет! Вы не смеете уклоняться. Вы обязаны работать и помогать
всеми средствами командующему армией.
   Жизнь настойчиво возвращала совещание к суровой действительности:
задрожали стены, зазвенели стекла; возле нашего дома разорвалось несколько
гранат; одна забрызгала грязью окна, другая разбила ворота...
   Кубанские представители - попросили разрешения переговорить между
собой. Мы вышли в другую комнату, и" набросав там проект договора, послали
его кубанцам.
   В окончательной редакции протокол совещания гласил:
   "1. В виду прибытия Добровольческой армии в Кубанскую область и
осуществления ею тех же задач, которые поставлены Кубанскому
правительственному отряду, для объединения всех сил и средств признается
необходимым переход Кубанского правительственного отряда в полное
подчинение генералу Корнилову, которому предоставляется право
реорганизовать отряд, как это будет признано необходимым.
   2. Законодательная рада, войсковое правительство и войсковой атаман
продолжают свою деятельность, всемерно содействуя военным мероприятиям
Командующего армией.
 
   3. Командующий войсками Кубанского края с его начальником штаба
отзываются в состав правительства для дальнейшего формирования Кубанской
армии"
   Подписали: генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Эрдели, Романовский,
полковник Филимонов, Быч, Рябовол, Султан-Шахим-Гирей.
   Последние строки 3-го пункта, введенные по настоянию кубанских
представителей, главным образом, якобы, только для морального
удовлетворения смещенного командующего войсками, создали впоследствии
большие осложнения во взаимоотношениях между главным командованием и
Кубанью.
   В этот день. 17-го, после артиллерийского обстрела большевики из
Григорьевской перешли опять в наступление на Новодмитриевскую; вечером
проникли даже небольшими частями в самую станицу, соединившись здесь с
местными иногородними.
   Несколько часов по улицам жужжали пули, пока, наконец, около полуночи
наступление не было отбито. В ближайшие дни прибыли кубанские войска,
влились в Добровольческую армию, которая после расформирования некоторых
частей получила следующую организацию:*170 1-я бригада, Генерал Марков.
Офицерский полк. 1-й кубанский стрелковый полк. 1-я инженерная рота.
   1-я и 4-я батареи.
   2-я бригада, Генерал Богаевский. Корниловский ударный полк.
Партизанский полк.
   Пластунский батальон.
   2-я инженерная рота. 2-я, 3-я и 5-я батареи.
   Конная бригада, Генерал Эрдели. 1-й конный полк.
   Кубанский полк (вначале - дивизион). Черкесский полк. Конная батарея.
   Общая численность армии возросла до 6 тысяч бойцов. Вместе с тем почти
удвоился наш обоз.
   Атака Екатеринодара решена. Были сомневающиеся, но не было несогласных,
тем более, что армия до этих дней не знала неудачи и выполняла, не взирая
на невероятные трудности, всякий маневр, который ей указывал командующий.
Второй месяц уже Корнилов шел вперед, разбивая все преграды, которые
встречал на своем пути, побеждая большевиков силою своей воли, обаянием
своего мужества и доблестью преданных ему добровольцев.
   Рис. 13 План операции заключался в следующем: 1) разбить отряды
противника, действовавшие южнее Екатеринодара, для того, чтобы обеспечить
возможность переправы и увеличить запас боевых припасов за счет
большевистских складов; 2)
   внезапным ударом захватить станицу Елисаветинскую в 18 верстах западнее
Екатеринодара - пункт, где имелась только паромная переправа и где нас
меньше всего ожидали; 3) переправиться через Кубань и атаковать
Екатеринодар.*171 В двадцатах числах бригада генерала Богаевского после
кровопролитного боя захватила Григорьевскую и Смоленскую. Эрдели с
конницей пошел к Елисаветинской.
   24-го перед рассветом генерал Марков должен был внезапным ударом
овладеть Георгие-Афипской станицей и станцией, где был центр закубанских
отрядов, гарнизон свыше 5 тысяч человек с артиллерией и бронепоездами и
склад боевых припасов.
   Неожиданным нападение не вышло: выступление почему-то сильно
замешкалось и, когда голова колонны была в расстоянии менее версты от
станицы, как-то сразу рассвело. Большевики увидели перед собою на ровном
открытом поле не успевшую развернуться компактную массу пехоты,
артиллерии, конных и, после минутного замешательства, открыли по ней
убийственный огонь, в котором принял участие и показавшийся за поворотом
бронированный поезд Корнилов со штабом в это время обгонял колонну и едва
успел отъехать в сторону. Ружейной пулей ранило в ногу навылет генерала
Романовского, который, однако, остался с Корниловым. По всему полю
заметались люди, орудия... По счастью, впереди по заливным лугам проходила
высокая насыпь железной дороги, и Марков успел развернуть и скрыть за ней
свои части.
   В таком положении колонне Маркова пришлось простоять несколько часов.
Впереди - окраина станицы, опоясанная протекавшей в совершенно отвесных
берегах речкой Шелш с единственным через нее мостом.
   Наступление замерло.
   Корнилов послал приказание бригаде Богаевского ускорить движение от
Смоленской в глубокий обход Гергие-Афипской с запада. Сам переехал на это
направление.
   Во второй половине дня Корниловцы и Партизаны, прорезав железную
дорогу, вышли в тыл большевикам и после краткого горячего боя ворвались в
станицу и на станцию.
   С востока вошел и Марков. Началось истребление метавшихся по всей
станице остатков большевиков, не успевших прорваться к Екатеринодару. На
станции, в числе прочей Добычи, нашли и драгоценные для нас снаряды - до
700 штук.
   Полки как всегда соперничали в доблести, не омраченной ревнивым
чувством. Когда Корнилов благодарил командира Партизанского полка,
генерала Казановича, за взятие станицы, он ответил: - Никак нет, Ваше
Высокопревосходительство. Всем успехом мы обязаны Митрофану Осиповичу*172
и его полку...
   25 марта подтянулся обоз и пополудни армия двинулась дальше на
северо-запад, подорвав железнодорожный мост и выслав отряд для
демонстрации против Екатеринодара. Шли вначале вдоль полотна; скоро однако
приостановились: подъехал бронированный поезд и эшелон большевиков, с
которым наш авангард вел бой до темноты. Колонна свернула в сторону и
продолжала путь уже темной ночью. Опять без дорог, сбиваясь и путаясь
среди сплошного моря воды, залившей луга и дороги, скрывшей канавы, ямы,
обрывы, в которые проваливались люди и повозки. Ночь казалась такой
беcконечно долгой, и таким желанным - раccвет...
   Пройдя 32 версты, колонна остановилась в ауле Панахес, откуда после
небольшого отдыха, 2-я бригада генерала Богаевского двинулась дальше к
Елисаветинской переправе, находившейся в десяти верстах и уже захваченной
Эрдели.
   Переправа через Кубань представляет большой интерес не только
технической стороной ее выполнения, но и необыкновенной смелостью замысла.
   У Елисаветинской был паром, подымавший нормально около 15 всадников или
4 повозки с лошадьми, или 50 человек. Позднее откуда то снизу, притянули
другой паром, меньшей подъемной силы и с неисправным тросом, действовавший
с перерывами. Был еще десяток рыбачьих гребных лодок.
   Этими средствами нужно было перебросить армию с ее обозом и беженцами,
в составе не менее 9000 человек, до 4000 лошадей и до 600 повозок, орудий,
зарядных ящиков.
   Операция выполнялась под угрозой с левого берега - со стороны
большевиков, владевших железно-дорожным мостом, и под некоторым давлением
с правого - со стороны авангарда екатеринодарской группы большевиков.
   Переправа протекала в полном порядке и длилась трое суток в условиях
почти мирных - за исключением нескольких часов 27-го - без обстрела.
Обратный отход с боем потребовал бы значительно большого времени, вернее
был невыполним вовсе, и, в случае неудачи боя, грозил армии гибелью.
   Переброшенный на правый берег громадный обоз - подвижной тыл армии,
прижатый к реке, становился в полную зависимость от какой либо случайности
в изменчивой обстановке сражения.
   Для того, чтобы решиться на такую операцию, нужна была крепкая вера
вождя в свое боевое счастье и в свою армию.
   Корнилов не сомневался.
   27 марта мы беседовали в штабе о вопросах, связанных с занятием
Екатеринодара, как о чем то неизбежном и не допускающим сомнения. Чтобы не
повторить ростовской ошибки, решено било временно, до упрочения военного
положения, не восстановлять кубанскую власть, а назначить в Екатеринодар
генерал-губернатора; эта должность возложена была на меня. Помню, что
кубанское правительство отнеслось к этой мере с молчаливым осуждением. И,
когда я просил дать мне в помощь опытных общественных деятелей, они
предложили мне... уволенного некогда полициймейстера и свое
контр-разведочное отдъление...*173 В этот же день Корнилов в первый раз
отдал приказ о том, чтобы окрестные кубанские станицы выставили и
немедленно прислали в состав Добровольческой армии определенное число
вооруженных казаков.
   Не сомневалась и армия.
   Весело толпились у берега, спеша переправиться. Корниловцы и Партизаны,
шедшие в этот раз в голове, за конницей. Нервничали Марковские офицеры, и
ворчал их генерал, оставленный с бригадой в арьергарде на левом берегу по
окончания переправы обоза.
   - Черт знает что! Попадешь к шапочному разбору!.. Хорошее настроение
царило и в обозном походном городке, по капризу судьбы вдруг вырос