быль посвящен в то, что делалось за
кулисами. Как человек умный и хорошо разбиравшийся в явной и скрытой
обстановке Ставки, он несомненно отдавал себе ясный отчет о всем
происходящем. Нервничал, но до поры до времени молчал. Тем более, что
возник вопрос о перемещении его на должность командующего одной из армий.
Но когда обстановка назрела в такой степени, что долее занимать
нейтральную позицию было невозможно, Лукомский в середине августа
переговорил по этому поводу с Романовским и затем поставил Корнилову
вопрос о доверии. Беседа окончилась приобщением Лукомского к делу.
   Подтягивались к пунктам сосредоточения и войска.
   Очевидно, количеству их в Ставке не придавали большого значения, тем
более, что элемент времени не давал возможности солидной организации. Чуть
не на походе начиналось развертывание весьма слабой Осетинской бригады и
формирование Туземного корпуса; во главе вновь учреждаемой Петроградской
армии становился генерал Крымов, а командование имевшим решительное
значение 3-м конным корпусом поручалось незнакомому с частями ген.
Краснову, который не успел и прибыть к началу движения. Войска расползлись
по широким квартирам и эшелонировались на огромном протяжении железных
дорог вне всякого морального воздействия старшего командного состава. Еще
5-го августа командир Корниловского ударного полка, капитан Неженцев в
продолжительном докладе убеждал своего шефа развернуть эту надежную
добровольческую часть в дивизию. Корнилов тогда отказал, и полк на общих
основаниях был включен в одну из дивизий 7 армии. Этот полк, оправдавший
впоследствии вполне доверие Верховного, только 21 августа получил
приказание двигаться на Северный фронт.
   Наконец возможно было использовать для Петрограда Кубанскую бригаду
стоявшую между Выборгом и Петроградом и для Москвы донскую дивизию,
направляемую с Дона в Финляндию.
   Когда в середине августа части с Юго-западного фронта двииались в район
Псков - Луга - Дно, перед ними невольно должна была возникнуть мысль о
возможности применения их сил и для разрешения вопросов внутренней
политики Как учитывали они положение видно из хроники Корниловского
полка:*36 "истинная цель переброски не была известна; известен был лишь
конечный пункт маршрута местечко Усве, на берегу Балтийского моря. Но
общее мнение было, что идем на Петроград". И далее:
   "полк выступил к поход в приподнятом, великолепном состоянии духа... Мы
знали, что должен был через некоторый промежуток времени состояться
государственный переворот*37; (?) но по нашим сведениям он должен был
заключаться в уничтожении власти Петроградского совдепа и в установлении
или директории или диктатуры, но с согласия и с участием Керенского, что
при тогдашних условиях гарантировало полный успех переворота".
   Несомненно офицерская среда в конечном итоге была готова на все. Но в
толще войск настроение оказалось иное: 3-ий конный корпус, Кавказская
Туземная дивизия, быть может и много еще других частей были тогда вполне
способны идти с Корниловым против большевиков и против советов, но в
отношении Временного правительства они сохраняли еще "нейтралитет": ни за
него, ни против него идти не хотели. Один только Корниловский ударный полк
и Текинский, не взирая на весьма неопределенную позицию, занятую его
командиром, могли безотговорочно следовать за Корниловым...
   Так же на спех, несерьезно готовились офицерские организации.
   В начале августа для объединения военной секции "Республиканского
центра" был командирован член комитета офицерского союза, полковник С.,
который получил в свои руки все дело финансирования и полную свободу
действий, без вмешательства комитета "Респ. центра". В половине августа
при посредстве членов офицерского союза началась тайная переброска
офицеров из армии в Петроград; одни направлялись туда непосредственно -
по двум конспиративным адресам, другие через Ставку, имея официальным
назначением обучение бомбометанию. Вследствие крайне легкомысленной
организации дела, эти офицеры попали в весьма двусмысленное и тяжелое
положение. Тогда же на секретном заседании в Могилеве под
председательством Крымова выяснялся вопрос о вооруженном занятии
Петрограда, составлялся план и распределялись роли между участниками.
Полковник С. уверенно заявил, что у него решительно все готово... Киевской
организации было указано по частям перебрасываться в Петроград, куда
должны были собираться и могилевские "бомбометчики". По отношению ко всем
им С. также успокоил совещание.
   Впоследствии оказалось, что для приезжих не было ни указаний, ни
квартир, ни достаточных средств, и вся организация понемногу распылялась и
расстраивалась.
   Позднее в Петрограде руководители организации устраивали непрестанные
заседания, но так как местом для них, в видах вящей конспирации,
избирались обыкновенно наиболее посещаемые рестораны (Аквариум, Вилла
Родэ), то эти заседания мало-помалу утрачивали деловой характер, обращаясь
в товарищеские пирушки.
   К тому же, еще на могилевском заседании руководителей прозвучало резким
диссонансом заявление одного из видных участников, что сердце его к делу
не лежит, в успех он не верит и потому просит освободить его от всяких
обязанностей...
   Таким образом, вся техническая подготовка носила характер крайне
несерьезный.
   Лишь опыт подавления предыдущих восстаний мог оправдать подобное
легкомыслие.
   Опыт, доказавший, что с трусливой, распропагандированной толпой,
которую представлял из себя Петроградский гарнизон и с неорганизованным
городским пролетариатом может справиться очень небольшая
дисциплинированная и понимающая ясно свои задачи часть. Правда, кроме
Петрограда была ведь еще страна... Но удар по столице не мог не отозваться
в положительном смысле в самых отдаленных углах государства...
   Как бы то ни было, тетива натягивалась все сильнее, и стрела готова
была вылететь. Направление ее во многом зависело от того курса
государственной политики, который примет Временное правительство. Я говорю
так потому, что не только военная среда, но и лица, стоявшие во главе
войск и организаций, плохо разбирались в политической конъюнктуре, и
личную политику Керенского отождествляли с правительственной. При этом все
колебания Керенского, все причудливые зигзаги его в области
государственного управления, его метания между Корниловым и советами - в
простом преломлении военного мышления получали форму весьма элементарную:
- - С большевиками или против большевиков.
   Наиболее странным и необъяснимым является то влияние, которое имели на
ход событий окружавшие Корнилова политические деятели, в лице Завойко,
Филоненко, Аладьина, за кулисами Добрынского и т. д. К ним примыкал
полковник Голицын.
   Кроме Филоненко, перечисленных лиц я знаю. Появление всех их вокруг
Корнилова внесло элемент некоторого авантюризма и несерьезности,
отражавшихся на всем движении, связанном с его именем. Один из членов
Временного правительства говорил мне, что когда 27-го на заседании
правительства был прочитан корниловский список министров, с именами
Филоненки, Аладьина и Завойка, то даже у лиц, искренне расположенных к
Корнилову, опустились руки... Стоит прочесть повествование В. Львова,
изображающее сцены и разговоры за кулисами корниловского выступления; и
если даже одну половину отнести на долю своеобразного восприятия автора,
то другая в достаточной степени рисует хлестаковщину и легкомыслие
"политического окружения".
   Я уже говорил, что Корнилов плохо разбирался в людях. Но это не все.
Однажды, впоследствии на мой вопрос по поводу бывшего своего окружения, он
ответил:
   - У меня никого не было. Этих людей я знал очень мало. Но они по
крайней мере хотели и не боялись работать.
   И при этом расценивали свою работу не меньше как министерскими
портфелями. С большою легкостью Филоненко брал на себя внешние сношения
русского государства и только после решительного протеста генерала
Лукомского соглашался на портфель внутренних дел. Без колебаний Завойко
принимал бремя русских финансов и т. д.
   У Корнилова действительно никого не было. Все те общественные и
политические деятели, которые, если не вдохновляли то, во всяком случае,
всецело стояли на его стороне, предпочитали оставаться в тени, в ожидании
результатов борьбы. Что касается Савинкова, то Корнилов никогда в точности
не знал, кому Савинков собирается "воткнуть нож в спину" - ему или
Керенскому.
   Как же определялась политическая физиономия предполагавшейся новой
власти? За отсутствием политической программы, мы можем судить только по
косвенным данным"
   в составленном предположительно списке министров, кроме указанных выше
лиц, упоминались Керенский, Савинков, Аргунов, Плеханов; с другой стороны
- генерал Алексеев, адмирал Колчак, Тахтамьишев, Третьяков, Покровский,
гр. Игнатьев, кн.
   Львов. По свидетельству кн. Г. Трубецкого, этот кабинет должен был, по
словам Корнилова, "осуществлять строго демократическую программу,
закрепляя народные свободы, и поставить во главу угла решение земельного
вопроса". А включение в кабинет Керенского и Савинкова должно было служить
для демократии гарантией, что меры правительственного принуждения не
перейдут известных границ и что "демократия не лишается своих любимых
вождей и наиболее ценных завоеваний". К 29 августа приглашены были в
Ставку на совещание по вопросу о конструкции власти Родзянко, кн. Львов,
Милюков, В. Маклаков, Рябушинский, Н Львов, Сироткин, Третьяков, Тесленко
и др. Полагаю, что весь этот перечень, указывая на некоторое перемещение
"равнодействующей" вправо, не представлял еще ничего угрожающего для
завоеваний революции. Тем более, что, выйдя из узкой и душной атмосферы
конспирации на широкую всероссийскую арену, Корнилов несомненно изменил бы
характер своего окружения.
   Наконец, если даже говорить о сторонних чисто политических влияниях, то
приведенные ниже строки из частного письма главного советчика Завойко,
адресованного Корнилову в Быхов, и не предназначавшегося для посторонних,
могут дать некоторое понятие о характере этого влияния. В письме,
датированном 15 октября, дается современная политическая ориентировка:
   "В настоящее время общественные настроения слева направо рисуются мне в
следующем виде: обе крайние (левая и правая) слились воедино и беснуются,
а 20-го и позднее ожидаются выступления; лозунги, выкинутые на это число
совершенно смешались; явственнее других слышится "долой Керенского",
"долой Временное правительство", "Бей жидов", "Вся власть советам" и т. д.
- одним словом черносотенцы и большевики идут вместе - это несомненно;
левые трепещут и теряют позиции; Временное правительство дрожит и само в
себе не уверено, заискивает у всех и на все стороны раскланивается; кадеты
подняли головы и мнят себя "спасителями"; правые совсем возгордились и с
каждым днем прут все настойчивее и определеннее. Между тем, линия
поведения, единственно ведущая к победе - это средняя - здоровая и
истинная демократия".
   Правда, направление средней линии и те источники, которые должны питать
новую власть из этой политической шарады совершенно не ясны, но, во всяком
случае, в ней нет уклонения в сторону мракобесия и реакции.
   О подготовительных мерах, предпринимаемых кругами, близкими к Ставке,
знали и Керенский, и Савинков. Быть может не все, без деталей, но знали, в
особенности Керенский - этого он не скрывает. Держа в своих руках нити
организации уже в конце июля, он в течении августа месяца имел возможность
прекратить их деятельность путем разрушения их руководящих органов и
остановки движения частей на Северный фронт, если считал его опасным. Но
лично для него эти меры имели бы смысл лишь в двух случаях: если бы он
решительно повернул от Корнилова к советам или имел в руках прямое
доказательство связи Верховного с конспиративными кругами, подозреваемыми
в организации переворота. Ни того, ни другого не было.
   Результатом явилась та недостойная игра, которая велась с
правительством, Ставкой и военным министерством - этот "танец среди
мечей", из которых каждый при неосторожном прикосновении мог нанести
стране смертельную рану.
   Если события, предшествовавшие корниловскому выступлению, определять по
терминологии Керенского словом заговор, то на протяжении августа месяца в
чрезвычайно сложной и переплетающейся обстановке внутренней политики таких
"заговоров" история отметить несколько.*38 Корнилов (с Крымовым),
Керенский и Савинков - против власти большевистских советов - в те дни,
когда министр-председатель решился принять корниловские законопроекты и
недвусмысленное назначение 3 конного корпуса и тем вступил на путь
открытой борьбы не только с большевизмом, но и с прикрывающими его
советами. Корнилов (с Крымовым) и Савинков - против Керенского, когда
последний колебался и брал обратно свои обещания. Наконец, Корнилов и
Крымов против советов и Керенского, когда не было никакой надежды на
соглашение. В этой последней комбинации не находилось места Савинкову,
которому плохо верил Корнилов и вовсе не верил Крымов. Только поэтому
Савинков и оказался на противоположном берегу.
   Во всех этих перепитиях сложной борьбы оставался совершенно в стороне
источник всероссийской верховной власти - Временное правительство. От
имени его говорили или имя его поносили главные персонажи разыгравшейся
исторической драмы в тех лишь случаях, когда торжественность обстановки,
юридическая терминология или стилистическая форма того требовали.


                                 ГЛАВА V.

   Провокация Керенского: миссия В. Львова, объявление стране о "мятеже"
Верховного главнокомандующего.

   И так, к концу августа Керенский все еще не решался - идти ли с
Корниловым против советов или с советами против Корнилова; Савинков
взвешивал все возможности для себя от неизбежного конфликта; Корнилов,
твердо решив вопрос о необходимости изменения конструкции власти,
колебался еще в выборе методов его осуществления. Лишь один Крымов не
сомневался и не колебался, считая, что вести с "ними" переговоры или ждать
выступления большевиков не следует и что только силою оружия можно
разрубить завязавшийся узел.
   Обстоятельства, непосредственно вызвавшие корниловское выступление,
изложены в книгах Керенского, Савинкова, В. Львова и во многих
свидетельских показаниях, сделавшихся достоянием гласности. К сожалению,
эти источники, за исключением непосредственного по своей наивной простоте
рассказа В. Львова, носят отпечаток "следственного производства" и лишены
поэтому надлежащей объективности.
   Неполнота в области фактов и аргументации присуща и показанию
Корнилова. Зная хорошо его характер, я убежден, что это обстоятельство
вызывалось соображениями чисто объективными: Корнилов мог сказать стране
всю правду и не постеснялся бы сделать это с полной прямотой и
искренностью, если бы... эта правда своими последствиями угрожала только
ему лично, а не сотням людей, доверивших ему свою судьбу.
   Попытаюсь разобраться в этом материале, внеся его оценку то понимание,
которое создалось на основании личного общения со многими важнейшими
участниками событий и очертив лишь главнейшие этапы корниловского
выступления.
   Поводом к развязке событий послужило несомненно роковое вмешательство в
них б.
   члена правительства В. Львова - человека, которому В. Набоков дал
следующую характеристику: "он был одушевлен самыми лучшими намерениями...
поражал своей наивностью да еще каким то невероятно легкомысленным
отношением... к общему положению... Он выступал всегда с большим жаром и
одушевлением и вызывал неизменно самое веселое настроение не только в
среде правительства, но даже у чинов канцелярии"... Попав в общество г. г.
Аладьина и Добрынского, с их трагикомической конспирацией, инсценировавшей
важность участия их в назревающем перевороте, Львов проникся страхом и
воспылал желанием спасти положение, приняв от них*39 поручение
переговорить с Керенским. Эти переговоры должны были привести к примирению
между Корниловым и Керенским, к предоставлению полной мощи над всей
вооруженной силой страны Верховному главнокомандующему и к созданию нового
правительства на национальной основе.
   22 августа между Керенским и Львовым произошел разговор, содержание
которого установить трудно, так как он велся без свидетелей, а передача
его обоими собеседниками совершенно не согласована. Поэтому я приведу
выдержки из их показаний по важнейшим вопросам в параллельном изложении.
   У Керенского. У Львова.
   Из следственного дела. "Прелюдия большевизма". Англ. изд. "Последние
Новости" 1920 г. N 190.
   1. "Я не помню подробностей разговора, но суть его сводилась к
следующему"... 1. (Львов передает разговор с большими деталями).
   2. "Он (Львов) продолжал повторять "мы можем сделать то или другое"...
Я спросил его - кто "мы" и от чьего имени он говорит.
   - Я не имею права сказать вам. Я только уполномочен спросить, согласны
ли вы войти в переговоры". 2. " - Я пришел по поручению.
   - От кого? - Живо спросил Керенский.
   - От кого, я не имею права сказать. Но доверьтесь мне, что раз я
пришел, значит дело важное".
   3. "Львов пытался доказать мне, что я не имею поддержки". 3. " -
Скажите, пожалуйста, на кого вы опираетесь?... У вас Петроградский совет
уже состоит из большевиков и постановляет против вас.
   - Мы его игнорируем - воскликнул Керенский.
   - С другой стороны, продолжал я, негодование на совет растет...
   (оно) переливается через край и выразится в резне.
   - Вот и отлично! - воскликнул Керенский, вскочив и потирая руки.
   - Мы скажем тогда, что не могли сдержать общественного негодования,
умоем руки и снимем с себя ответственность.
   - (Но) первая кровь прольется ваша...
   Керенский побледнел.
   - Что же вы хотите, чтобы я сделал?
   - Порвите с советом.
   - Вы хотите, чтобы я быль изменником?
   - Нет... Я желаю, чтобы вы подумали о России, а не о революции".
   4. "Он выразительно добавил:
   - Я уполномочен спросить вас, хотите ли вы включить в правительство
новые элементы и обсуждать этот вопрос?
   Я ответил:
   - Перед тем как дать ответ, я должен знать, с кем я имею дело. Кто те,
кого вы представляете и чего они желают?
   - Они общественные деятели.
   - Бывают разного сорта общественные деятели... Хорошо, допустим, я не
имею поддержки. Какими же реальными силами вы располагаете?
   Он возразил, что я введен в заблуждение, что они опираются на серьезные
силы, которых нельзя игнорировать". 4. - Кто же это вы?
   Союз георгиевских кавалеров? - саркастически улыбнулся Керенский.
   - Это во первых конституционно - демократическая партия. Во вторых это
торговопромышленники, в третьих это казачество, в четвертых - полковые
части, наконец союз офицеров и многие другие.
   - Что же вы хотите, чтобы я сделал?
   - Протяните руку тем, которых вы от себя отталкиваете... Включите (в
правительство) представителей правее кадет, с другой стороны пусть в нем
будут социалисты-государственники, а не исключительно представители Совета.
   - Ну все же нельзя обойтись без представителей Совета, - сказал
Керенский.
   - Я не спорю, пусть так".
   5. "Конечно, я не дал ему никаких инструкций, никаких полномочий. Я
считаю, что он, говоря от моего имени в Ставке так, как он это сделал,
допустил "превышение полномочий". Это несомненно, так как ничего подобного
я ему не говорил... Львов не окончил разговора. Он спросил:
   - Вступите ли вы в переговоры, если я вам скажу. (От кого прислан)?
    
 - Скажите более определенно, что вы желаете слышать от меня и для чего.
   Он ответил:
   - До свиданья! И ушел". 5. "Керенский был тронут.
   - Хорошо, - сказал он. Я согласен уйти. Но поймите же, что я не могу
бросить власть; я должен передать ее с рук на руки.
   - Так дайте мне поручение, сказал я, войти в переговоры от вашего
имени со всеми теми элементами, которые я сочту необходимым.
   - Я даю вам это поручение, - сказал Керенский. - Только прошу вас
все держать в секрете.
   И креп