хоть
знаете приблизительно, где исчезли... - я поймал себя на  том,  что  хотел
сказать "ваши товарищи". Никак я не мог привыкнуть к мысли, что трехглазые
- один организм.
   Мой спутник, очевидно, понял меня,  потому  что  сделал  неопределенный
жест рукой.
   - Я возьму немного пищи и пойду.
   - Хорошо.
   А может быть, взять с собой парочку эллов, вдруг подумал я. В  качестве
подсадных уток? - возразил я тут же. Да, но они хоть могли  бы  летать  со
мной... Нет, вздор.



3

   Через полчаса, набив небольшой рюкзачок концентратами и сунув в  карман
автонаводчик, я вышел из своего кубика. Куда идти, я не знал,  но  это  не
имело ни малейшего значения, поскольку любое  направление  было  в  равной
степени пригодным. Или непригодным.
   Мимо прошли несколько эллов, и никто не  посмотрел  в  мою  сторону.  Я
понимал, что не  стоит  ждать  от  них  торжественных  проводов  одинокого
рыцаря,  отправляющегося  на  поиск  дракона  и  схватку  со  злокозненным
чудовищем. Что не услышу  приветственных  криков,  что  девушки  не  будут
махать мне платочками, что старый король не  обнимет  меня  со  слезами  в
глазах и не прошепчет: возвращайся с победой, я отдам тебе  дочь  в  жены.
Любую или всех вместе. Все это я, конечно, понимал. Но чтоб никто даже  не
обернулся... Разумеется, думать так было низменно и недостойно, но,  право
же, в тот момент я мог понять корров...
   Я направился к тем развалинам, где упавшая балка придавила  корра.  Вот
как будто это место. Вот балка, вот какие-то следы на земле,  но  мертвого
корра не было. Кто, интересно, убрал его, мои эллы или корры  отваживаются
подойти к городку средь бела дня?
   Я медленно шел по буро-охристой земле Элинии. Место было  ровное,  лишь
кое-где покрытое кустарником. Плавные холмы неприметно переходили  один  в
другой, как застывшие оранжевые волны неведомого моря. В небе все  так  же
сияли оранжевые облака. Я шел по тропинке, а когда  ее  пересекали  другие
дорожки, я сворачивал наугад. Заблудиться я не боялся, в любой момент  мой
автонаводчик точно укажет  мне  направление  и  расстояние  до  зеркальных
кубиков эллов.
   Воздух был неподвижен, было тепло, и я шел с удовольствием, если  можно
было вообще испытывать какое-нибудь удовольствие в моем положении.
   Меня вдруг снова наполнило ощущение нереальности.  Сейчас  я  сделаю  с
десяток шагов, вон до  того  искривленного  деревца  с  корявыми  сучьями,
вскинутыми  вверх,  словно  в  мольбе,  потрясу  головой,  чтобы  прогнать
наваждение, и окажусь на арене цирка. Почему зрители всегда дают одни и те
же задания: подойти к такому-то или такой-то и протянуть  лапку.  Пролаять
пять раз или встать на задние лапки. Бедные мои зверюшки, как вы  там  без
меня? Любит ли вас Ивонна,  не  обижает?  Когда  я  вернусь,  вы  все  мне
расскажете. А главное,  кокетничала  ли  она  с  дирижером.  Ух,  я  этого
музыкантика. Когда я  вернусь...  Я  вдруг  вспомнил  анекдот  о  старике,
который пишет завещание. Он садится к столу, берет лист бумаги и  выводит:
когда  я  умру...  Тут  он  останавливается,  перечитывает  написанное   и
поправляет: если я умру...
   Так что правильнее было  бы  отвадить  этого  чистенького  франтоватого
дирижера не когда я вернусь, а если я вернусь. Если я вернусь. Как говорил
командир "Гагарина"? В нашем деле столько "если", что нужно  научиться  не
обращать на них внимания. Прекрасный совет,  но,  как  и  всем  прекрасным
советам, следовать ему почему-то бесконечно трудно.  Вообще,  почему  так:
чем умнее совет, тем труднее ему следовать. Странная какая-то зависимость.
   Страх, древний слепой страх снова начал подбираться ко мне.  Я  пытался
шикнуть на него, пнуть ногой, крикнуть "пшел вон", но он лишь уворачивался
и снова полз ко мне, глядел на меня белыми глазами, холодил сердце ледяным
своим дыханием.
   Если ты вернешься, с издевкой шептал он, если...  Как  можешь  ты  даже
надеяться в самоуверенном своем ослеплении, когда опасности поджидают тебя
на каждом шагу. Вот идешь ты один по чужой  планете  и  не  ведаешь  даже,
какие "если" притаились за тем вон поворотом. И любое из них  может  сразу
сделать  бессмысленным  слово  "когда".  Я  никогда  не  отличался  особой
храбростью. Скорее наоборот. Но  мне  было  отвратительно  оказываться  во
власти этой белоглазой гнусной твари.
   - Не боюсь! - крикнул я.
   - Боишься, - прошипел страх.
   - Не боюсь! - еще громче упрямо повторил я.
   - Ты не можешь не бояться. Ты живой, а все живое не расстается со мной,
потому что все живое боится умереть. Не было бы меня, не было бы  разумной
жизни. Я верный спутник разума.
   Он был прав, древний и мудрый страх, но я не хотел сдаваться. Я  сделал
отчаянное усилие и вырвался из его парализующих и унизительных объятий.  В
конце концов самое страшное, что могло ожидать меня здесь, - смерть. Конец
пути, как думал умиравший корр. Но что за трагедия? Что ты боишься? Что не
сможешь умереть? Не волнуйся, не было еще человека, которому не удалось бы
этого сделать. Уходили все,  моллюски  и  Сократ,  динозавры  и  Александр
Македонский, карпы и цари, жирафы и лауреаты Нобелевской премии.
   Не знаю, надолго ли, я все-таки отпихнул от себя страх. Он тявкнул, как
побитая собака, и отстал от меня. Пусть победа была призрачной,  пусть  он
трусил за мной где-то недалеко, пусть потом он снова накинется, но  сейчас
я испытал острое облегчение и громко, на всю Элинию, заорал:
   - Не боюсь! Не боюсь!
   Прямо передо мной снова показались какие-то руины. Я подошел ближе. Все
так же, как и в виденных уже развалинах, вздымалась  к  небу  искривленная
паутина  труб,  стержней,  балок.  Внизу  они  были  перевиты   оранжевыми
растениями, вьющимися, как лианы.
   Я решил обойти этот очередной памятник разрушения,  но  тут  же  увидел
нечто вроде входа в приземистое строение, крыша которого была сорвана.
   В отличие от эллов, я не мог  и  не  могу  пожаловаться  на  отсутствие
любопытства. Стараясь не зацепиться за металлические стержни, я с  опаской
вошел в здание. Не успел я сделать и нескольких шагов, как что-то пискнуло
и промелькнуло перед самым моим носом.
   Я оцепенел, сердце мое колотилось. Писк повторился,  и  я  увидел,  что
исходит он от маленьких тварей, отдаленно похожих на  летучих  мышей.  Они
метались над моей головой, и панический писк их закладывал уши.
   От растерянности я не сразу попытался понять, что значит этот  писк.  Я
сосредоточился, но, очевидно, твари эти были на  довольно  низкой  ступени
развития.
   - Опасность, опасность, опасность! - пищали они.
   Я сделал шаг, чтобы стать удобнее  и  рассмотреть  получше  птичек,  но
вдруг плавно взлетел, наверное, на полметра над  полом  и  так  же  плавно
опустился. Попробовал еще раз - и снова взлетел, словно сила тяжести здесь
уменьшалась многократно.
   Я не мог остановиться. Я прыгал снова и снова,  отталкиваясь  то  одной
ногой, то двумя. Я смеялся,  и  смех  мой  был  истеричен.  Наверное,  это
выходило из меня напряжение этой одинокой прогулки по чужой планете.
   Я заметил, что при одном и том же усилии я взлетаю то  выше,  то  ниже.
Летучие мыши по-прежнему пищали и носились над моей головой, и я  заметил,
что писк их то усиливался, то затихал, и что он как-то  связан  с  высотой
моих прыжков. Чем пронзительнее был писк, тем выше  я  взлетал  в  плавных
своих прыжках.
   Уж не маленькие ли  эти  твари  регулируют  здесь  силу  тяжести?  Или,
наоборот, они чувствуют ее изменение?
   Но вот птички замолчали и пристально уставились на меня  круглыми,  как
бусинки, глазами.
   - Не бойтесь, пичужки, - сказал я.
   Я забыл о страхе. Любопытство мое  вибрировало,  клочьями  всплывали  в
памяти сцены из читанных когда-то фантастических романов: рассыпающиеся от
прикосновения неведомые  приборы,  таинственные  формулы,  начертанные  на
стенах, потерянные тайны древних цивилизаций.
   Я попробовал еще раз подпрыгнуть. Мои восемьдесят килограммов  исправно
тянули меня вниз, и я скорее дернулся, чем подпрыгнул.
   Птички молча смотрели на меня, и я снова протянул к ним щупальца своего
мозга, но ответа не было. Щупальца как бы упирались на этот раз в  стенку,
и я не слышал маленьких тварей. Не было даже сигнала опасности.
   Странно. Впечатление было такое, что передо мной не живые  существа,  а
некие механические сооружения. Снова и снова я пытался настроиться на них,
но с таким же успехом я мог пытаться  установить  контакт  с  камнями  или
кусками труб в этих развалинах.
   Наверное, в этом здании  можно  было  найти  еще  что-нибудь  столь  же
волнующе загадочное, но корров здесь явно не  было.  Я  вздохнул  и  вышел
наружу.
   Прямо у пролома стоял корр и смотрел на меня. Стоя, он казался больше и
выше, чем тот, что лежал под балкой. Глаза у него были совершенно круглые,
и он смотрел не моргая. Руки (мысленно я решил за неимением лучшего  слова
назвать эти две странные конечности именно так) были опущены и  прижаты  к
передним ногам. Светло-коричневая короткая шерсть лоснилась.
   - Здравствуй, - сказал я мысленно и тут же почувствовал, что  корр  так
же коснулся моего мозга, как я - его.
   - Здравствуй, - ответил он.
   - Я не несу с собой опасности.
   - Да.
   - Ты знаешь?
   - Да.
   - Как?
   - Я видел, ты склонился над Дивом.
   - Дивом?
   - Это имя корра, который дошел до конца пути около гладких стен.
   Слава тебе господи, наконец я услышал  имя.  Нет,  товарищи  эллы,  они
вовсе не такие дикие животные, как вы пытались меня убедить.
   - Ему нельзя было помочь, - сказал я.
   - Я видел. Ты дотронулся до головы Дива. Зачем?
   - Зачем? Не знаю. Я чувствовал, ему было больно.
   - Ему было больно. Но зачем ты тронул его?
   - Не знаю. Я хотел облегчить его боль.
   - Ты говоришь неясно. Куда ты идешь?
   - Не знаю.
   - Ты ничего не знаешь.
   - Я действительно почти ничего не знаю. Но я хочу знать. Я  и  нахожусь
здесь для того, чтобы узнать. Прежде всего я хотел найти корров.
   - Для чего?
   - Эллы попросили меня узнать, почему вы стали нападать на них.
   - Ты ведь не элл.
   - Нет. Ты видишь. Я пришел издалека.
   - Чтобы помочь эллам?
   - Да.
   - Ты хочешь помочь эллам?
   - Да. Они просили меня.
   - А ты знаешь, как помочь им?
   - Нет, только узнать, почему вы нападаете на них.
   - Мы не нападаем на них.
   - Но вы же уводили или уносили эллов.
   - Да.
   - Для чего?
   - Чтобы помочь им.
   Моя бедная голова не выдерживала перегрузок. Предохранительные пробки с
фейерверкным треском лопались в ней одна за другой. Я хочу  помочь  эллам,
корры хотят помочь эллам, эллы хотят... фу, чертовщина какая-то.
   - Но как вы помогаете эллам?
   - Мы не умеем помогать им.
   - Прости меня... Могу я спросить, как тебя зовут?
   - Варда.
   - А я Юрий.
   - У нас есть похожее имя Юуран.
   - Варда, прости меня, я не понимаю. Ты говоришь, что вы  хотите  помочь
эллам, и ты же говоришь, что вы не умеете помогать им. Кто же им помогает?
   - Неживые.
   Все. Я прикрыл на мгновение глаза. Это было уже слишком. Если  я  хотел
хоть как-то действовать на Элинии, надо перестать удивляться,  изумляться,
поражаться, разевать рот и хлопать глазами. Мое бедное  воображение  вдруг
нарисовало мне картину: будущие поколения эллов, есть ли у  них  поколения
или нет, все равно, будущие поколения  воздвигнут  памятник  бескорыстному
идиоту Юрию Шухмину, который в безумном своем  невежестве  пытался  помочь
им. Я буду наверняка изображен с  открытым  ртом  и  выпученными  глазами.
Самое забавное, если можно было говорить в моих обстоятельствах о  забаве,
заключалось в том, что проект памятника казался мне в тот  момент  гораздо
реальнее, материальное, что ли, легче влезающим  в  оцепеневшее  сознание,
чем беседа о помощи эллам и добрых неживых с шерстяным кентавром.
   - Неживые? - пробормотал я. - Как же неживые могут помогать?
   Варда посмотрел на меня, и мне почудилось, что в круглых  его  тюленьих
глазках мелькнула жалость, - что за непонятливое существо стоит перед ним.
   - Они умные и добрые.
   - Но почему ты называешь их неживыми?
   - Они не такие, как мы.
   - Они не корры?
   - Нет-нет. Они... у них нет ног.
   - Как же они двигаются?
   - Они катятся. Но только утром и то медленно.
   - На чем же они катятся?
   - Как на чем? Они... катятся. Но только утром, а потом  они  постепенно
останавливаются, пока не станут совсем неподвижными.
   - Они круглые?
   - Что такое круглые?
   Я представил мысленно большой шар, и Варда радостно воскликнул:
   - Да, круглые. Но только снизу. А сверху у них руки. Но ты сам  увидишь
их. Ты пойдешь со мной?
   - Да, Варда, конечно. Мы ведь все хотим помочь эллам.
   Корр побежал, и я побежал за ним. Не успел я подумать о том, сколько  я
выдержу, как Варда уже  был  далеко  впереди.  Я  и  на  Земле  отнюдь  не
марафонец,  а  здесь  в  разреженном  воздухе,  да  еще  обессиленный   от
нокдаунов, в  которые  меня  посылали  то  эллы  без  "я",  то  коричневые
кентавры, убивающие трехглазых, чтобы помочь им, я явно был  не  в  лучшей
спортивной форме. Да и корр, похоже, имел совсем другой разряд: он  мчался
легко, и движения его длинного тела были текучими, он  словно  переливался
из  одной  точки  пространства  в  другую.  Вот  он  исчез  за   оранжевым
кустарником. Нет, мне за ним не  угнаться,  подумал  я,  хватая  жиденький
воздух широко раскрытым ртом.  Но  как  раз  в  этот  момент  Варда  снова
показался из-за  кустарника.  Он  подбежал  ко  мне,  и  я  с  облегчением
остановился.
   - Тебе тяжело? - спросил он.
   - Да.
   - Конечно, у тебя только две ноги, как у эллов. Может быть,  ты  умеешь
летать, как они, когда они недалеко от своих гладких стен?
   - Нет, Варда, я совсем не умею летать.
   - Тогда я понесу тебя. Див, когда  он  еще  не  дошел  до  конца  пути,
рассказывал мне, что он вот так  нес  одного  элла,  которого  подкараулил
около гладких стен. Подойди ко мне, Юуран, можно я буду  так  звать  тебя,
это наше имя?
   Я подошел к корру, и неуловимо быстрым движением он схватил меня  двумя
своими руками и забросил на спину. Щека моя коснулась густого  коричневого
меха, и я инстинктивно раскинул руки, чтобы охватить туловище корра.
   - Не бойся, ты не упадешь, я держу тебя, Юуран.
   Я почувствовал, как корр крепко прижимает меня своими руками.  Тропинка
дрогнула и стремительно потекла назад. Именно потекла, потому что я  почти
не ощущал бега. И опять мой бедный мозг судорожно вцепился в  спасательные
круги привычных земных образов. Иван-царевич на Сером  волке.  Да,  именно
привычных, потому что по сравнению с пребыванием на меховой спине бегущего
по  чужой  планете  кентавра  путешествие  на  спине  васнецовского  волка
казалось бесконечно привычным, домашним, уютным, как, допустим,  полет  на
авиатакси.
   Вы не поверите мне, если я скажу, что задремал. А может быть, это и  не
был обычный сон. Не знаю.  Скорее  всего  я  просто  исчерпал  свою  норму
впечатлений. Их было столько и так они были далеки от повседневных  земных
образов, что мозг отказывался принимать и перерабатывать новую информацию.
Да, конечно, с того самого момента, когда я неожиданно для себя  и  членов
Космического Совета выпалил "да" на командировку на Элинию,  я  все  время
думал о неведомом, что ожидало меня. Но  одно  дело  лениво  подумывать  о
приключениях между привычными земными  делами,  как,  например,  очередное
предложение руки и сердца Ивонне, установление  хрупкого  перемирия  между
Тигром и пуделями и разговоры с мамой, которая  постоянно  давала  мне  из
Данилы  ценные  указания,  как  жить.  А  другое  дело  оказаться  в  гуще
неведомого.
   Большинство  механизмов  устроено  так,   что   при   перегрузках   они
отключаются. Мой мозг,  моя  нервная  система  не  просто  находились  под
перегрузками.   Неведомое,   непривычное,   странное,   нелепое,   опасное
обрушилось на него стремительным водопадом. Оно толкало, кружило,  швыряло
вверх, вниз, тянуло в ледяную глубь  тягостного  ужаса,  сбивало  дыхание,
переворачивало так, что я уже терял все координаты.
   И некого было позвать на помощь, некому было крикнуть "хватит, я больше
не могу!". И, стало быть, только самому  нужно  было  противостоять  этому
хаосу, только  самому  бросать  себе  спасательный  круг,  только  в  себе
наскребать по крохам мужество и здравый  смысл.  Если,  конечно,  осталось
еще, что наскребать...
   Так или иначе, я, наверное, все-таки задремал на спине бегущего  корра,
потому что рядом со мной вдруг появился братец и сказал:
   - Юрка, скажи честно, откуда у тебя эта собака?
   - Ты что, разве это собака? - обиделся я. - Это же...
   - Юрка, не юли. Когда ты был маленьким, ты всегда хотел  иметь  собаку.
Помнишь, отец как-то принес откуда-то с улицы щеночка, совсем  крошечного.
Он жалобно тявкал, скулил, писал без остановки, и мама твердо сказала, что
он еще слишком мал, и жестоко разлучать его  с  матерью,  и  надо  отнести
обратно, и папа унес его, качая почему-то головой, а ты выл  и  кашлял,  и
хотели даже вызвать врача. Ты потом долго кашлял. Вот я и  говорю,  может,
это тот самый щенок? Может, он так вырос?
   - Эх, ты, - насмешливо сказал я брату, - а еще ученый. Это же  корр,  а
не щенок. И какое ты имеешь право разговаривать  со  мной  в  таком  тоне,
когда ты сам-то, сам-то... - мне было так  смешно,  что  я  никак  не  мог
кончить фразу, - сам-то... ха-ха... летишь, да еще  стоя,  как  элл.  -  Я
вдруг перестал смеяться. Я заметил, что у брата три глаза и  он  вовсе  не
брат, а элл. Но если он элл, тягостно думал я, зачем  он  выдает  себя  за
брагга? И потом...
   Я так и не мог сообразить, какую разницу я еще обнаружил между братом и
эллом, потому что Варда остановился.
   Вначале мне показалось, что передо мной все те же развалины, которые  я
уже видел, но потом рассмотрел одно длинное приземистое строение,  которое
было более или менее цело.



4

   Варда поднял свою круглую голову кверху, внимательно посмотрел на  меня
и сказал:
   - Неживые, наверное, уже остановились. Сейчас я посмотрю, -  он  исчез,
юркнув в здание, и вскоре вернулся.
   - Да, - сказал он, - они просят тебя войти. Идем.
   Мне почему-то не хотелось идти за Вардой. Мне  не  хотелось  входить  в
черный провал, куда звал меня корр. Он обернулся и терпеливо ждал.  Может,
нажать на кнопку автонаводчика, и  он  приведет  меня  обратно  в  поселок
эллов. Простите, уважаемые, я был близок  к  разгадке  исчезновения  ваших
э... товарищей, но мне не хотелось входить к... э... неживым. Я вздохнул и
вошел в здание. Сначала мне показалось, что внутри  совершенно  темно,  но
постепенно я начал различать в полумраке странные фигуры. Варда был  прав,
нижняя часть этих фигур действительно представляла собой шар, а на шар был
надет цилиндр со множеством, как мне показалось, рук-щупальцев.
   - Постой здесь немножко, - сказал Варда. - Они должны  познакомиться  с
тобой.
   - Здравствуйте, - сказал я.
   Я не ожидал, что эти нелепые существа ответят мне "привет, паренек", не
ожидал, что они кинутся ко мне, чтобы похлопать дружески по спине, но хоть
какой-то знак они должны были подать, что слышат меня. Но шароцилиндры  не
обратили, казалось, на меня ни малейшего внимания.
   Все было нелепо. И их тела, и их  равнодушное  молчание,  и  приведший,
точнее, принесший меня кентавр, и даже моя обида. Она была, пожалуй, самым
нелепым из всего. Но  в  мире,  в  котором  не  было  ни  одной  привычной
координаты, чтобы ухватиться за нее, приходилось держаться за  собственные
чувства, какими бы они ни были.
   - Подойди, - услышал я голос. То есть я  его  не  услышал,  потому  что
слово это не было произнесено вслух. Я услышал его в своем мозгу.
   Что должен сказать человек, подходя к неподвижным существам, что стояли
на шарах в полумраке? Я сказал еще раз:
   - Здравствуйте.
   Я люблю это слово. Мне кажется, это одно из лучших и самых  ем