ействия на  твою
волю. Сейчас ты стоишь. Постарайся во что бы то ни стало стоять на  месте.
Не бойся, это лишь эксперимент. Готов?
   - Да.
   - Обязательно стой, сопротивляйся желанию сесть, Понимаешь?
   - Да.
   Я стоял и хотел стоять. Но одновременно  мне  очень  захотелось  сесть.
Желание сесть было всеобъемлющим, ему нельзя было сопротивляться. Оно было
таким  сильным,  что  рядом  с  ним  намерение  остаться  стоять  казалось
беспомощным и жалким. Я  не  мог  сопротивляться  желанию  сесть.  Ум  мой
функционировал. Я понимал, что ничего столь желанного в твердом полу  быть
не может, что это опять вторжение  в  мой  мозг.  Но  осознание  этого  не
ослабляло  страстного,  острого  желания  сесть.  И  я   подчинился   ему,
опустившись на пол.
   - Видишь?
   - Вижу.
   - Повторяем: мы могли бы легко  заставить  тебя  сделать  то,  что  нам
нужно. Но  мы  предпочитаем  добровольное  сотрудничество  -  оно  гораздо
эффективнее. У тебя в голове мы столкнулись с довольно большим количеством
нравственных принципов. Нас они не интересуют.  Пока  ты  сотрудничаешь  с
нами, можешь придерживаться любых принципов. Ты, разумеется, спросишь, как
мы собираемся добиться твоего сотрудничества,  если  не  будем  принуждать
тебя к нему. Так?
   - Да.
   - Очень просто, Юрий. Ты полюбишь нас. Мы предпочитали не запугивать, а
влюблять в себя. Гораздо проще.
   - Гм...
   - Ты полон сомнений, мы понимаем. Любить  неведомо  кого,  неведомо  за
что,  неведомо  для  чего.  Но  ты  сейчас  познакомишься  с  нами,  и  ты
почувствуешь, что что-то в нас есть необыкновенно  притягательное,  что-то
симпатичное, что-то отвечающее каким-то твоим движениям души. Причем  все,
что ты узнаешь, будет вначале  казаться  тебе  чуждым,  может  быть,  даже
неприятным. Но ты быстро  разобьешь  корочку  поверхностной  неприязни,  и
сердце твое потянется к нам. Хотя все, что мы сейчас говорим, должно  пока
что представляться тебе нелепым. Так, Юрий?
   - Да.
   - Молодец, не пытайся кривить душой, разговаривая  с  нами.  Это,  ведь
смешно. И знаешь почему?
   - Догадываюсь, - пробормотал я.
   - Правильно. Во-первых, тебе ничего не спрятать в мозгу,  когда  в  нем
нет ни одного тайничка для нас.  Он  весь  высвечивается,  просвечивается,
просматривается. Мы ведь уже побывали в нем,  прощупали  каждую  извилину.
Это раз. А во-вторых, забавно было бы кривить душой,  когда  душа  тоже  в
нашей власти и в любое мгновение может  быть  распрямлена  или,  наоборот,
завязана в узел. Надеемся, ты ценишь нашу откровенность?
   - Гм, больше мне ничего не остается.
   - Браво, пришелец!  Ты  сохранил  способность  шутить  в  экстремальных
условиях, и это замечательно.
   Я стоял в подземелье, смотрел на мерцающие стены, за которыми  прыгали,
мелькали,  струились  какие-то   пятна   света,   слушал   странные   речи
бесплотного, но могущественного голоса и  испытывал  некую  приятность  от
комплимента. Чушь, сказал я себе, но слово не спугнуло  легкую  теплоту  в
груди.
   - Вообще же, Юрий Шухмин, мы стараемся с самого начала знакомства  быть
предельно откровенными, даже если эта  откровенность  неприятна.  Тогда  в
дальнейшем всегда легче. Но перейдем к делам. Поскольку ты существо  более
или менее разумное, тебя должны раздражать  бесчисленные  хвостики  "что",
"почему" и "как", которые то и дело появляются в  нашем  разговоре.  Итак,
что за голос ты слышишь сейчас. Вопрос номер один. Согласен?
   - Конечно.
   - Тогда немножко терпения.  Мы  древнее  племя.  Название  наше  звучит
приблизительно так: эбры.  Приблизительно,  потому  что  мы  пользуемся  в
общении между собой и такими элементами,  которые  вам  чужды:  мы  меняем
скорость обмена информацией, способы передачи ее.
   - Не понимаю.
   - И не нужно. Мы можем  беседовать,  обмениваясь  звуковыми  сигналами,
соприкасаясь полями, вырабатываемыми нами, кодируя интонацию, превращая ее
в абстрактные формулы и так далее. Но не в этом дело.  Мы  древнее  племя.
Многое знаем,  многое  видели.  Мы  давно  освоили  искусство  межзвездных
странствий.  Мы  побывали  во  многих  мирах.  Мы  встречали   цивилизации
нарождающиеся, во цвете сил, умирающие, ибо все во Вселенной, включая и ее
саму, изменчиво. Меняемся и мы сами. Но одну черту в  своем  характере  мы
сохранили с незапамятных времен: мы всегда  не  любили  неподвижность.  Мы
всегда куда-то стремимся, чего-то добиваемся, с кем-то  воюем.  Мы,  эбры,
похожи на частички, которые не имеют массы покоя. Нам всегда казалось, что
стоит нам остановиться, как мы  тут  же  исчезнем.  Мы  всегда  испытывали
необъяснимое и непреодолимое отвращение  к  неподвижности.  Мы  испытывали
суеверный ужас при мысли о покое. Самое понятие  покоя  противоестественно
для нас. Когда-то в глубокой древности наши предки  сложили  миф  о  нашем
происхождении. Мы - дети Великого Толчка, который обратил  в  бегство  все
вокруг, в одно непрерывное бегство. Наши  предки  -  частицы,  не  имеющие
покоя. Как и они, мы знаем, что, остановившись, мы погибнем. Мы  исчезнем.
Мы превратимся в нечто иное. Во что именно, знать нам не дано.
   Мы всегда были необузданны во всем, мы всегда бросались очертя голову в
любые авантюры, лишь бы не оставаться  на  месте.  Мы  покорили  себе  всю
Элинию, потом основали колонии еще в трех мирах.  Потом  были  изгнаны  из
этих миров, потому что везде и всегда мы стремились все переделать на свой
вкус, а вкус наш был столь же переменчив, как и мы сами.
   Нам постоянно нужна была энергия. И в конце концов  мы  подчинили  себе
силу притяжения. Это опасная сила, и  не  раз  катастрофы  сотрясали  нашу
планету.
   И тогда впервые среди нас появились эбры, которые предупреждали, что мы
можем  уничтожить  свою  цивилизацию.  Они  ходили  по  нашим  городам   и
проповедовали смирение. Они призывали эбров отказаться от вечной погони за
вечно ускользающими  целями.  Они  призывали  отказаться  от  рыскания  по
межзвездным дорогам. Они умоляли оставить силу тяжести в покое,  пока  она
не уничтожила нас. Они призывали оглянуться и увидеть тщету наших метаний.
Мы, эбры, всегда умели изменять  форму  наших  тел.  Наши  пророки  ходили
всегда с тремя глазами. Обычно мы  вполне  обходились  двумя  глазами.  Их
третий глаз был как бы символом - смотрите, эбры, и  постарайтесь  увидеть
то, что вы не хотите замечать.
   Мы смеялись над ними. И даже дети наши показывали на них пальцами:  вон
идут трехглазые слепцы. Мы называли их слепцами,  потому  что  даже  тремя
глазами они не хотели видеть главного - мы не могли  остановиться.  Мы  бы
перестали быть эбрами.
   - Остановитесь! - взывали они на улицах наших городов, и все три  глаза
их грозно сверкали. - Остановитесь, пока не поздно.  Вы  бежите  за  своей
тенью. Ее нельзя поймать.
   Мы улыбались, глядя на них. Они были как будто эбрами, но они  казались
нам более чужими и далекими существами, чем жители далеких миров.  Они  не
хотели больше понимать главного: важно не поймать свою  тень,  важно  лишь
ловить ее.
   Гравитация - коварная сила. Ею трудно управлять, и как мы уже говорили,
порой она выходила из-под повиновения. Однажды толчок был так  силен,  что
многие наши города превратились в развалины.
   - Опомнитесь! - заклинали  нас  трехглазые.  -  Разве  мало  вам  этого
знамения? Остановитесь, пока еще не все обратилось в прах.
   Но мы не слушали их. Мы  всегда  были  бесшабашны,  веселы  и  бездумно
храбры. Мы не собирались останавливаться, открывать себе  средний  глаз  и
замирать в тупом изумлении перед безграничной Вселенной.
   - Вы пугаете нас толчками и катастрофами, - говорили мы, - но мы их  не
боимся. Мы дети Великого Толчка, который  дал  нам  энергию,  и  послал  в
бесконечный полет.
   Но самые мудрые из нас сказали: в одном трехглазые правы. Нам  кажется,
что мы покорили силу тяжести, но она коварна. Она может  в  следующий  раз
уничтожить все созданное нами. Нам надо или отказаться от этой  силы,  или
предусмотреть возможность нового, еще более сильного толчка,  от  которого
мало что уцелеет. Мы бы не были эбрами, если выбрали первый путь. Это  был
путь здравомыслия,  но  мы  всегда  смеялись  над  ним.  Вместо  этого  мы
перенесли сознание нескольких десятков из нас в особые машины, поместив их
глубоко под землей. Я один из них. Меня зовут Арроба.
   Предосторожность, как ты знаешь, была не лишней. В один  страшный  день
что-то случилось с  нашими  машинами,  изменявшими  силу  тяжести.  Авария
оказалась лавинообразной, все  регулирующие  и  предохранительные  системы
разом вышли из строя. На какое-то время сила тяжести на  Элинии  перестала
существовать, а потом мгновенно усилилась  стократно.  В  Страшном  Толчке
рушилось  все.  Разрушающийся  мир,  грохот,  скрежет,   пыль,   закрывшая
оранжевые облака. Последнее воспоминание перед  моей  гибелью  -  огромная
тяжесть, навалившаяся на  меня,  хруст  костей,  яркая  последняя  вспышка
гаснущего сознания. Ты пришел  сверху,  Юрий,  мы  видели  в  твоем  мозгу
картины Элинии. Все так, пришелец, все так.
   - И... все это время ваше сознание... вы жили в машинах? -  пробормотал
я. - Это же... невыносимо.
   - Нет. Мы не жили. Машины продолжали работать, но сознание должно  было
включиться только тогда, когда сюда кто-нибудь  попадет.  Этим  кто-нибудь
оказался посланец далекого мира Юрий Шухмин. И это прекрасно. Ибо  окажись
на Твоем месте трехглазый, мы не смогли бы найти общего языка. Смешно,  но
факт. Нам легче договориться с пришельцем, чем со  своими  же  эбрами,  но
избравшими другой путь. Спрашивай, Юрий, мы готовы ответить тебе.
   - Вам... знакомы чувства, эмоции?
   - Конечно. Эмоции - катализатор разума, мы убедились в  этом  во  время
странствований во  Вселенной.  Спокойные  цивилизации  быстро  гибнут.  Мы
видели расы, выродившиеся в  полуживотных,  хотя  когда-то  Они  гордились
своей философской невозмутимостью. Мы встречали цивилизации,  которые  так
увлекались  самосозерцанием,  что  не  заметили,  как  они   погибли.   Мы
сталкивались с мирами, спокойными до такой степени, что они в конце концов
переступали грань между живым и неживым.
   - Но сейчас... я не понимаю... как вы  можете  так  легко  общаться  со
мной... что-то рассказывать, даже  шутить...  Когда  сзади  гибель  вашего
мира, всего, что вы создали. Гибель ваших  братьев,  вашего  народа,  всех
эбров. Гибель, о возможности которой вы думали...  Вас  же  должно  душить
отчаяние, безмерное горе... Не понимаю...
   - Ты не знаешь эбров, пришелец. Мы никогда не оглядываемся. Не  смотрим
назад. Нас всегда зовет мир впереди. Пройденная  дорога  просто  перестает
существовать. Прошлого не существует. В  наших  странствиях  мы  встречали
цивилизации, которые похожи на кометы. Ты знаешь, что такое кометы?
   - Да, наверное, - пробормотал я.
   - У кометы крошечная твердая головка и гигантский пыльный хвост. Так  и
эти цивилизации: их жалкое настоящее  блекло  по  сравнению  с  чудовищным
хвостом пришлого. Если они и пытались плестись куда-то, то спиной  вперед,
ибо сердце их было в хвосте.
   У нас нет хвоста. Мы мчимся вперед, не  думая,  не  жалея  о  том,  что
осталось позади.
   - Значит, у вас все-таки нет эмоций.
   - Есть, Юрий. Просто наши эмоции не совпадают с вашими, и поэтому  тебе
кажется, что мы бесчувственны. Есть у нас чувства, есть.
   - Какие же тогда?
   - Жгучее нетерпение. Настоящий зуд. Мы сейчас  бесплотны.  Мой  товарищ
Бурри и  я.  Эбры  не  могут  оставаться  неподвижны.  Мы  должны  обрести
материальную форму, мы должны выйти на поверхность, мы должны  обследовать
другие места, где мы спрятали сознание остальных эбров. Может быть,  кроме
нас, выжили и другие. Мы  должны  расчистить  развалины,  построить  новые
города. Мы не можем ждать. В твоем  мозгу  мы  видели  наших  роботов,  ты
называешь их неживыми. Они будут служить нам. Они  помогут  нам  построить
еще тысячи и тысячи новых роботов, и эбры снова будут мчаться сквозь толщу
времен, потому что их срок еще не вышел.
   - Но вам же нужны материальные тела.
   - Да, конечно.
   - И как же вы их приобретете? Разве тела ваши могут быть созданы?
   - Мы не животные, Юрий. Только низшие существа нуждаются в естественных
телах, только низшие существа  размножаются  биологическим  способом.  Мы,
эбры, давно миновали эту стадию. Мы  сами  создаем  себе  тела  -  легкие,
удобные, изменяемые. Нам нужно выйти на поверхность, пусть вначале хотя бы
в телах наших роботов, а потом уже мы создадим все нужное для себя.
   - Значит, вам нужны хотя бы два ваших робота?
   - Совершенно верно. И ты поможешь нам.
   - Они рам нужны здесь или вы можете отправиться к ним?
   -  Ты  точно  ухватил  суть  проблемы.  Наше  сознание  циркулирует   в
логических схемах, спрятанных в  машинах  за  этими  стенами.  Радиус  его
воздействия очень ограничен, поэтому-то ты и оказался здесь.
   - И труба, по которой я полз...
   - Как только ты ухватился за нее, ты привел в действие машины,  которые
уже затем рассчитали, как надежнее доставить тебя сюда.
   - Неужели я первый, кто...
   - Да, Юрий. Трехглазые не просто лишены любознательности. Судя по тому,
что мы видели в  твоем  мозгу,  они  даже  отказались  от  индивидуального
самосознания в попытке замереть, остановиться. А может быть, только сковав
друг друга общим сознанием, они затоптали в себе  естественную  для  всего
живого  жажду  познания.  Удивительно,  как  они  еще  не  дошли  до  идеи
коллективного самоубийства. Это было бы идеальным средством  для  надежной
неподвижности, полной неподвижности. Безумцы...
   - Это говоришь ты, один из тех, кто уничтожил целую цивилизацию?
   - Хороший вопрос, Юрий. Да. С нашей точки  зрения,  даже  гибель  целой
цивилизации - ничто по сравнению с добровольной остановкой, с  отказом  от
движения, с отказом от новых знаний.  Если  бы  ты  видел  сотни  погибших
цивилизаций, как видели мы в наших звездных странствиях,  ты  бы  перестал
воспринимать крушение одной цивилизации как конец Вселенной. Погибла  одна
цивилизация, создадим другую. Может быть, лучшую, может быть,  худшую,  но
другую. Поэтому-то в наших глазах безумцы не мы, а трехглазые. Не случайно
их Семья тут же начала разваливаться от первых же проблесков самосознания.
   - Хорошо, вы начнете строить новые города, вас  станет  много,  но  что
будет с трехглазыми?
   - Часть из них откажется  добровольно  от  третьего  глаза.  Они  опять
станут настоящими эбрами. Остальные исчезнут. Им не будет  места  в  новых
городах.
   - Почему?  Вы  же  не  уничтожали  трехглазых,  которые  призывали  вас
остановиться?
   - Нет. Мы и сейчас не будем их уничтожать. Они выродились  и  без  нас.
Разве их Семья,  это  образование,  отказавшееся  от  познания,  движения,
чувств и самосознания, не  обрекла  сама  себя?  Останься  Семья  в  своем
противоестественном оцепенении, и они бы вскоре стали бы на четвереньки.
   - Не знаю... Мне кажется,  ваши  проповедники,  которые  призывали  вас
остановиться и осмотреться, были вам нужнее, чей вам кажется.
   - Они никому не были нужны, даже себе.
   - Вы сами говорили, что  меняется  все  и  меняются  все.  Может  быть,
следовало прислушаться к трехглазым...
   - Они проповедовали неподвижность, а это гибель.
   - Вы и так пришли к гибели.
   - Нет. Пока  жив  хоть  один  эбр,  даже  сознание  одного  эбра,  наша
цивилизация не погибла.
   - Элиния печальна. Она  покрыта  руинами,  сквозь  которые  пробивается
чахлая растительность. Развалины всегда грустны.
   - Нет, Юрий. Развалины не могут  быть  грустными.  Они  сзади.  Они  не
существуют. Грустен тающий хвост кометы. Печаль только в прошлом,  будущее
не может быть печально, ибо оно еще не существует. Мы сами  создадим  его,
тут же превращая в настоящее.
   - И все-таки трехглазые...
   - Не думай о них, Юрий. Они в прошлом. Как и развалины. Их нет.
   - Но они же живые существа...
   - Нет. Их нет. Они в прошлом, которого нет. Они  призраки,  вроде  тех,
которые мы показывали тебе.
   - Вы жестоки...
   - Мы не жестоки. Мы не думаем о том, чего нет.
   - Но они же существуют. Сейчас, в этот момент,  они  о  чем-то  думают,
что-то чувствуют, что-то делают.
   - Нет, это иллюзия. Раз мы не думаем о них, значит, они не существуют.
   - Но это с вашей точки зрения. С их точки зрения, можно сказать  то  же
самое о вас.
   - Нас не интересуют ничьи точки зрения. Мы эбры, и нам достаточна  одна
точка зрения - своя. Другие нам не нужны. Мы мчимся  вперед  сквозь  толщу
времени, и разные точки зрения привели бы лишь к тому, что мы потеряли  бы
координаты. Мы бы не могли определить,  где  будущее  и  в  какую  сторону
двигаться.
   Если у тебя нет больше вопросов, Юрий, иди. Приведи к нам  неживых.  Мы
будем ждать.
   - Как я выберусь отсюда?
   - Так же, как попал.
   - Опуститься легче, чем подняться.
   - Все относительно, пришелец. Бывает и наоборот.
   - И все-таки как я...
   - Тебя опустила труба.
   - Да.
   - Она тебя и поднимет. Иди, ибо мы полны  нетерпения.  Тебе  не  понять
нетерпения, которое жжет нас. Иди, Юрий, иди.  И  приведи  наших  слуг.  И
торопись, ибо нас снедает нетерпение.
   - А если я...
   - Мы могли бы ни о чем не просить тебя. Мы могли бы вторгнуться в  твое
сознание - ты уже видел, что мы способны на это, - и твое  тело  стало  бы
моим телом, орудием моего разума. Но мы  не  хотим  растрачивать  силы  на
борьбу  с  тобой,  когда  наши  слуги  с  радостью  помогут  нам   обрести
материальную оболочку. Ты обязательно приведешь сюда неживых, потому что и
в твоем мозгу взойдут семена любви к нам. Торопись, иди.
   Наверное, это была  уже  не  просьба,  а  приказ.  Но  если  я  пытался
сопротивляться, когда Арроба заставил меня сесть, то сейчас меня не  нужно
было подгонять. Я сделал шаг, второй, почувствовал, как взмыл над полом  и
заскользил на невидимой волне.
   Мне не пришлось нащупывать мою трубу - она теперь слегка светилась. Она
походила на петлю качелей. Хотелось стать  на  нее.  Но  если  она  начнет
выпрямляться, мне не за что будет держаться. Попробуем опять позу лемура.
   Я уцепился за петлю руками и ногами.  Высоко  над  головой  в  неровной
рамке сияли оранжевые облака. Они казались гораздо  более  реальными,  чем
то, что я только что слышал и испытал в подземелье.
   Плавно  и  бесшумно  труба  начала  распрямляться,  поднимая   меня   к
поверхности. Я потерял всякое ощущение времени внизу. Может быть, я пробыл
там и день, и два, и три.
   Труба стала ровной, и двуногий лемур Юрий Шухмин  пополз  по  плите,  с
которой началась моя подземная одиссея. Не слишком это было  торжественное
возвращение после контакта с разрушителями Элинии - я полз ногами  вперед,
лицом кверху, зажмурив глаза от ярких облаков. Но все равно - возвращение.
И я был благодарен Арробе.



3

   Около моего домика меня окликнул Верткий:
   - Где ты был весь день, Юуран? Мы начали беспокоиться.
   - Так, бродил по развалинам. У вас все в порядке?
   - Да. Все спокойно. Корров никто больше не замечал.
   - Хорошо, Верткий. Я устал, хочется отдохнуть.
   - Прости, Юуран, я хотел спросить тебя, что ты сделал с убийцей?
   - С убийцей?
   - С этим корром, которого мы схватили ночью.
   - А... Я не сразу сообразил, кого ты имеешь в виду. Это Варда.
   - Где он?
   - Я отпустил его, брат Верткий.
   - Отпустил? Убийцу? Почему? Его нужно было убить.
   - Он, конечно, виноват. Но его обманули. Он был лишь орудием неживых.
   - Он убийца.
   - Да, - вздохнул я, - я не спорю. Но его и других корров  действительно
обманули неживые.
   - В чем?
   - Это долгая история, брат Верткий. Я очень устал, но когда я  отдохну,
я обязательно расскажу тебе все, что знаю.
   Верткий пристально посмотрел на меня. Мне показалось, что он  не  верит
мне.
   - Хорошо, Юуран. Я приду.
   Я поел и растянулся на своем ложе. Нужно было хоть как-то разобраться в
хаосе, что царил у меня в голове. Все пере