мые
первые в классе, так я уж лучше никак не  буду  учиться.  А  вы  говорите,
"самолюбивый"! Я из-за гордыни своей и  высшего  образования  не  получил.
Мама архитектор,  кончила  архитектурный  институт  в  Москве  и  Академию
зодчества в Маниле, отец инженер, брат еще  в  университете  такую  работу
сделал, что ему премию Семенова присудили. Ах, так, все кругом ученые, все
образованные, здесь мне не выделиться. Так я лучше необразованностью своей
козырять буду! Конечно, дорогой Коля, скорее всего это я все так  четко  и
безжалостно сформулировать тогда не мог, да  и  не  хотел.  Гордыня-то  не
любит видеть себя  обнаженной  в  зеркале.  Она,  знаете,  модница.  Такие
туалеты на себя нацепит, такую косметику, введет - и не узнаешь. Это я  уж
потом потихонечку, с собой мир заключил, разобрался в хаосе, что  царил  в
моей душонке. Это я уж потом понял,  что  вполне  заурядный  человек,  что
ничего в том постыдного нет, что заурядность - основа мира, ибо только  на
фундаменте  заурядности   могут   вырастать   личности   незаурядные.   Но
смиренность тяжело мне давалась, ох, как тяжело! Я ее,  можно  сказать,  с
боем брал. Да и сейчас, если честно, тоже еще иногда гордыня взбрыкивает.
   Из дому я рано ушел, еще школу не кончил. Носило меня, как пушинку. Там
немножко работал, здесь подрабатывал. Жил в ожидании, пока туман  в  башке
рассеется. Конечно, можно было обратиться к какому-нибудь психокорректору,
который быстро бы привел в порядок все мои раздрызганные  эмоции.  Кстати,
из-за этого я страшно ссорился с матерью. Она буквально  на  коленях  меня
умоляла - пойдем, ничего постыдного в этом нет. Конечно, как и всегда, она
была  права.  Ничего  зазорного,  унизительного  в  помощи  психолога  или
психокорректора нет. Они помогают множеству людей. Но опять  же,  бушевала
во мне все та же гордыня - казалось мне, что сам я  должен  разбираться  в
себе. Только сам. И мир с собой сам должен заключить. Сам. Иначе  останусь
на всю жизнь инфантильным  мальчиком  Юрочкой.  Что-то  же,  черт  возьми,
должен я был сделать в жизни сам, без мамы и без психиатров.
   Дольше всего я проработал  сборщиком  гелиоустановок.  Вы  знаете,  это
солнечные различные коллекторы для обогрева зданий. Мне даже нравилась эта
работа. Особенно когда нужно было ставить их на  старые  дома  в  сельской
местности. Дело непростое, канительное.  И  так  прикинешь,  и  эдак,  как
вписать всю эту гелиотехнику в старенький домик.  Видите,  первое  детское
воспоминание - я вам рассказывал, пыльный чердак - оказалось  пророческим.
Снова я по чердакам лазил.



4

   - Ну а потом произошло событие, - продолжал Шухмин, - которое повернуло
мою жизнь довольно круто. Такой вираж заложило... Приходит раз ко мне  наш
шеф. Прекрасный инженер. Напористый  такой  бородач,  весельчак,  озорник,
Игорь Пряхин. А жил я уже в этом домике, где мы сейчас с вами. Сам собирал
его, сам настраивал систему слежения за солнцем. Дорог  мне  этот  домишко
необыкновенно. Иногда мне даже начинает казаться, что я вырос в нем.  Это,
наверное, потому, что я действительно  вырос  в  нем.  Не  в  общепринятом
значении этого слова, а вырос нравственно и  духовно,  то  есть  с  грехом
пополам подписал мир с бесами, что  терзали  меня,  поглядел  на  себя  со
стороны, вздохнул, пожал  плечами  и  понял,  что  нужно  успокаиваться  и
браться за ум. Пора уже было.
   Как сейчас помню тот вечер. Сижу после  работы  усталый,  расслабленный
такой, смотрю по телевизору соревнования по аэроболу,  знаете,  это  новая
игра, в которой игроки в воздухе гоняют здоровенный мяч. Ну вы же не могли
не видеть, игроки похожи на горбунов из-за моторчиков с пропеллерами,  что
у них на спине. Довольно эффектное зрелище, как птицы носятся.
   И вдруг мой инфо на руке пискнул, и голос этого Пряхина:
   - Юрочка, ты один?
   - Один, Игорь, - говорю.
   - Тогда я иду к тебе. Таня моя удрала с сыном к матери на три дня, и  я
тоскую. Мне некому излить душу. У меня очень большая душа, она во  мне  не
умещается, и излишек надо периодически сливать. Тебе  можно?  Ну  конечно,
можно. У тебя душа, по-моему, компактная, трепетная, как  же  ты  откажешь
другой трепетной душе?
   - Ну приходи, Игорек, - вздохнул я.
   - Через семьдесят секунд буду. Неотвратим, как судьба.
   Я вышел, сел на эту вот скамеечку и стал ждать. Не могу сказать,  чтобы
Пряхин мне очень нравился, на  мои  вкус  чересчур  он  шумлив,  напорист,
болтлив. - Шухмин вдруг остановился и  посмотрел  на  меня,  на  диктофон,
лежавший у меня на коленях. - Вот, кстати, вопрос. Вы потом покажете  мне,
что написали? Вы ж понимаете, мне вовсе не хочется обижать  Игоря  Пряхина
выражением вроде "болтлив", тем более что обязан я ему многим...
   - Не беспокойтесь, Юра, все это мы учтем.
   - Обязательно потом покажите мне. - Шухмин помолчал немного, улыбнулся.
- Пряхин никогда никуда не входил, он врывался. Как смерч. Даже Путти  моя
- вот она, дурочка, - уж на что гостей  любит,  и  та  перепугалась,  ушки
прижала, за меня спряталась, скулит.
   - Юрка, - крикнул Пряхин, - почему  ты  один?  Ты  же  молодой  парень,
красавец, кровь с молоком,  вокруг  тебя  все  должно  ходуном  ходить,  и
одушевленные предметы и неодушевленные, тебя девицы  должны  икшинские  на
абордаж брать, а ты сидишь на скамеечке, как начинающий долгожитель,  нет,
как кончающий долгожитель, как двухсотлетний старец, только в глазах твоих
нет мудрости и кротости. Юрка, почему ты  возишься  с  гелиоустановками  в
этом тихом древнем городке? Почему ты не орошаешь пустыню  Сахару?  Почему
ты до сих пор не занялся лесопосадками в поредевшей бразильской сельве? Ты
занимался лесопосадками в Бразилии?
   - Нет, - вздохнул я.
   - Вот видишь! - торжествующе воскликнул  Пряхин.  -  Ты  должен  завтра
отправляться в Бразилию. Нет, сегодня же! Не  хочешь  в  Бразилию,  ладно,
поезжай  на  Багамские  острова.  Вчера  показывали  там  новую  подводную
фабрику, видел? Почему ты не там? Впрочем, может, тебе здесь и лучше.
   Из дома донесся гром аплодисментов, наверное, спартаковцы забили гол.
   - Путти, - сказал я, - пойди выключи телевизор.
   Путти испуганно посмотрела на Пряхина - боялась, наверное,  дуреха,  за
меня - побежала в дом. Аплодисменты стихли.
   - Это что? - спросил Пряхин, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
   - Что "что"?
   - Пудель?
   - Что пудель?
   - Это пудель выключил телевизор?
   - Ну а что в этом особенного?
   - Юрочка, ты прикидываешься умственно неполноценным  или  ты  на  самом
деле  дебилен?  Или  ты  действительно  считаешь,  что   пудели   понимают
человеческий язык?
   Путти выскочила из дома, подбежала ко мне и уставилась на  меня  своими
умненькими глазенками.
   - Не знаю, - сказал я. - Нет, наверное. Не знаю.
   -  Ладно,  не  разыгрывай.  Сколько  времени  работаем  вместе,  а  ты,
оказывается, выдающийся дрессировщик. Что еще умеет делать  эта  маленькая
псина?
   - Эта маленькая псина умеет делать все, что я ее попрошу. Ну, на работу
вместо меня она завтра не пойдет, конечно,  а  по  хозяйству  она  у  меня
отличная помощница, хотя, если говорить честно,  особой  аккуратностью  не
отличается. Путти, лапка, пойди закрой калитку. Этот человек, который тебя
так напугал, оставил ее открытой.
   Пудель потрусил к калитке, ткнул ее носом, потом прижал  лапкой,  чтобы
защелкнулся замок.
   - Ну и ну, - Пряхин округлил глаза, и они стали у него совсем  детские.
-  Ты  же  выдающийся  дрессировщик.  Теперь  понятно,  почему  ты  не   в
бразильской сельве, тебе просто некогда, ты обучаешь свою Путти  выключать
телевизор и закрывать калитку.
   - Бородатый инженер нес чепуху, - продолжал Шухмин, -  но  в  общем  он
меня не раздражал, потому что я очень люблю Путти, - один из двух  пуделей
вскочил и ловко лизнул Шухмина в лицо. -  Это  еще  что  за  нежности?!  -
притворно-строго крикнул он. - Ведите себя, звери, прилично. Видите, Коля?
Они приходят в восторг, когда их хвалят. Но не будем отвлекаться.
   - Честно, Игорь, - сказал я, - я даже не знаю, как дрессируют животных.
   - Будя кокетничать.
   - Честно.
   - Что честно? Почему твоя собачка ходит  закрывать  калитку,  когда  ее
просят об этом, а моя овчарка шлепанцев даже принести не может? Сожрать их
- это пожалуйста. За милую душу. А принести - это  уже  высшая  математика
для Рекса.
   - Ну, может, ты просто не просишь его как следует?
   - Ха! А как я должен его просить? Я говорю: "Рекс, шлепанцы!  Шлепанцы!
Кому говорят, шлепанцы! Тапочки!!! Убью!!!" Когда я  начинаю  визжать,  он
иногда приносит что-нибудь. В  редких  случаях  одну  тапочку.  Сначала  я
думал, что это я никудышный дрессировщик,  но  приятнее  все-таки  считать
Рекса дубиной.
   - А жену он слушает?
   - Только когда она зовет его есть. Ест он, как лошадь. А  еще  говорят,
что овчарки отличаются сообразительностью. Аппетитом - да. Он  может  есть
круглые сутки. Знаешь такое астрономическое  понятие  "черная  дыра"?  Так
вот, я серьезно подозреваю, что у Рекса  вместо  желудка  черная  дыра,  в
которой бесследно  исчезает  любое  количество  пищи.  Если  бы  я  съедал
половину того, что уминает он, я был бы чемпионом в японской борьбе  сумо,
по-моему. Ну эта, в которой борцы такие толстые, что у них груди похожи на
женские.
   Я действительно никогда не думал, каким образом Путти понимает меня.  Я
взял ее  совсем  маленьким  щеночком,  вырастил,  и  мне  казалось  вполне
естественным, что она понимает меня, а я - ее. Я  всегда  мечтал  о  своей
собаке, но дома у нас почему-то собаки никогда не было. Наверное,  потому,
что  все  всегда  были  заняты.  Интересно,   подумал   я,   неужели   это
действительно что-то особенное.
   - Игорь, - сказал я, - а что если...
   - Именно это я хотел предложить тебе,  -  сказал  Пряхин.  -  Только  я
думаю, лучше пойдем ко мне, а то  если  Рекс  увидит  эту  чернявочку,  он
окончательно обезумеет.
   - Ладно, пойдем.
   Мы поднялись, и Путти  обиженно  посмотрела  на  меня.  Опять  уходишь,
укоризненно подумала она, а я сказал:
   - Не смотри так, собака, я скоро приду.
   Путти вильнула хвостом и побежала провожать нас да калитки.



5

   Рекс встретил нас оглушительным лаем. Огромный черный  пес  метался  по
крошечному участку. Прямо струился за решетчатым заборчиком. Морда у  него
была длинная, вытянутая, а глаза такие же огромные, как и у  его  хозяина.
Вообще они были чем-то неуловимо похожи, наверное, своей  неистовостью.  Я
вообще заметил, что  собаки  очень  часто  похожи  на  своих  хозяев.  Или
наоборот.  Идет  эдакий  надутый  старичок,  а  рядом  с  ним  высокомерно
поглядывает по сторонам его пес.
   - Не бойся, Юрочка, - успокоил меня Игорь, - он не  укусит,  он  только
прыгнет на тебя, и, если ты устоишь на ногах,  он  положит  тебе  лапы  на
плечи и оближет лицо. Или, пожалуй, я лучше сначала сам  войду  и  подержу
его. Танька моя удержать его не может, он, по-моему, в силах легко  тащить
состав из десяти груженых вагонов.
   - Я не боюсь, - сказал я. Я уже видел, что овчарка  была,  в  сущности,
довольно кротким созданием и прыгала и лаяла не от злости,  а  от  избытка
сил и юношеского восторга.
   Мы вошли. Рекс стремительно бросился ко  мне,  поднялся  во  весь  свой
устрашающий рост и облизал лицо. Язык у него был горячий и шершавый.
   - Можно тебя погладить? - спросил я овчарку. - Уж больно у тебя  шерсть
густая, да блескучая, да красивая.
   Он дал мне разрешение, и  я  ласково  потрепал  его  рукой  по  мощному
загривку.
   - Игорек, по-моему, ты на своего Рекса напраслину возводишь.  Красивый,
умный пес.
   - Я-то знаю, какой у него ум. Впрочем, по части шкоды он  действительно
незауряден.
   - Молодой озорник, что ты хочешь. Ты вот  жаловался,  что  тебе  некому
душу излить, а ему каково? Сейчас мы посмотрим, такой ли он  действительно
у тебя неслух. Ты можешь показать мне твои шлепанцы?
   - Зачем?
   - Как зачем? Чтоб попросить Рекса принести их, должен же я представлять
их. Так?
   Пряхин внимательно посмотрел на меня, чуть склонив голову набок,  точно
так же, как смотрела на нас овчарка.
   - Юрочка, что-то ты говоришь странное. Я, мой юный друг, ведь прекрасно
знаю, как дрессируют животных. Уметь не умею, но знаю. Так  ведь  довольно
часто бывает. Хочешь, я покажу тебе свои книжки по кинологии? Надеюсь,  ты
хоть знаешь, что кинология - это наука о собаках, а не о кино? Не  знаешь?
Теперь будешь знать. Кроме книжек, у меня три видеокассеты с полным курсом
дрессировки. Ты в школе учился когда-нибудь?
   - Пробовал.
   -  Дрессировка  -  это  создание  у  животных  условного  рефлекса.  Ты
командуешь "шлепанцы", и обученная собака отвечает  условным  рефлексом  -
притаскивает тебе их. Она усвоила, что при слове "шлепанцы", произнесенном
властно, как команда, она должна  сломя  голову  мчаться  к  кровати,  под
которой валяются эти самые шлепанцы  со  стоптанными  пятками,  так  остро
пахнущие хозяином, взять их в зубы и принести. Для чего же тебе видеть мои
тапки, а, Юрочка? Англичане в таких случаях говорят "донт  пул  май  лег",
что буквально значит "не тяни мою ногу", а  нормально  переводится  -  "не
морочь голову". Так вот, Юрочка, похоже, ты пытаешься вытянуть из меня обе
ноги.
   Наверное, он прав, пронеслось у меня в  голове.  Тем  более  что  я,  в
отличие от него, ни одной книжки  о  собаках  не  прочел.  Может  быть,  я
действительно каким-то образом вырабатывал у Путти условные  рефлексы,  не
подозревая об этом? Но я-то знал, как я общаюсь с  ней.  Я-то  знал,  что,
строго говоря, никаких слов нам вообще не нужно. Как я это  делал?  Как-то
очень естественно. Я думал о том, что Путти  должна  сделать,  и  она  это
делала, если, конечно, не очень ленилась или капризничала, что, чего греха
таить, с ней бывало. И я как-то понимал, что у нее сейчас  в  голове.  Все
эти мысли о дрессировке напомнили мне обучение роботов ходьбе,  которое  я
как-то видел в Чебоксарском институте робототехники. Оказывается, ходьба -
это такая сложная последовательность целого ряда движений, что я бы  лично
ходить никогда не смог научиться, если б пришлось делать это по науке.
   - Ладно, не будем спорить, Игорь. Не будем схоластами.  Тем  более  что
эксперимент так прост. Покажи мне свои злополучные шлепанцы  или  хотя  бы
опиши, какого они цвета...
   В этот  момент  я  вдруг  спохватился,  что  уже  знал:  тапки  у  него
коричневые,  кожаные,  без  пяток.  Очевидно,  это  Рекс  представил  себе
хозяйские шлепанцы. Все-таки он знал, что  значит  слово  "шлепанцы",  зря
Игорь катил На пса бочку. Неслух он, это дело другое.
   - Ладно, не надо,  -  сказал  я  Игорю.  Тот  повернулся  и  недоуменно
уставился на меня.
   Я почувствовал, что игра увлекает меня. Сейчас  я  еще  больше  округлю
твои глаза, инженер. Я почему-то был уже уверен, что смогу договориться  с
овчаркой. Я посмотрел  на  Рекса  и  представил,  как  он  несет  в  зубах
шлепанцы. И у него в мозгу промелькнула та же картинка. Он гавкнул  весело
и коротко, бросился в дом и тут же появился  со  шлепанцами  в  зубах.  Он
замешкался, и я понял, что он не знает, кому их вручить - то  ли  хозяину,
которому они принадлежат, то ли мне, человеку, велевшему ему принести  их.
Я представил фигуру Игоря, спроецировал ее в  голову  Рекса,  и  он  начал
радостно прыгать и мотать коричневыми  кожаными  тапками  перед  хозяином.
Удивительно восторженный пес и при этом на редкость услужливый.
   - Пожалуйста, - сказал я, -  прекрасная  у  тебя  собака,  и  умная,  и
исполнительная. По-моему, она заслуживает похвалы.
   Игорь ничего не отвечал. Он молча жевал свои губы, и глаза у него  были
круглыми и напряженными.
   - Игорь, вон там в  траве,  если  не  ошибаюсь,  игрушечный  космоплан,
принадлежащий, надо думать, твоему сыну. Сейчас Рекс возьмет его и  вручит
тебе. Так, Рекс?
   Я даже не пытался на этот  раз  специально  проецировать  в  Рекса  его
действия. Пока я произносил фразу, я так или иначе воссоздавал в мозгу всю
картину. На мгновение я усомнился, может  быть,  это  мы  только  с  Путти
привыкли понимать друг друга с полуслова? Но Рекс уже пристально посмотрел
на меня, и мне почудилось, что в его глазах промелькнуло удивление. В  два
прыжка очутился он возле игрушки, осторожно взял ее в свою огромную  пасть
и торжествующе принес Пряхину.
   - Как ты сказал? - сдавленным голосом спросил Игорь.
   - Что? - не понял я.
   - Ты сказал: "игрушечный космоплан"?
   - Как будто...
   - Но ведь у нас дома никто никогда не называл эту игрушку  космопланом.
Ракета. Просто ракета.
   - Ну и что?
   - Как что? - оглушительно гаркнул Игорь, и  Рекс  с  испуга  залаял.  -
Неужели ты не понимаешь, что это значит?
   - Не-ет, - неуверенно промямлил я.
   - Боже правый. Я, кажется, не  ошибся.  Ты  дебилен,  Юрий  Шухмин.  Ты
обладаешь, по-видимому, феноменальными способностями, но ум  твой  слаб  и
немощен. Впрочем, это бывает. Знаешь, есть такое выражение на  французском
"идио-саван"? Ученый идиот.  Кретин,  обладающий,  например,  способностью
мгновенно и непонятным для себя и окружающих образом  называть,  на  какой
день недели приходится, допустим, пятое марта тысяча  восемьсот  семьдесят
пятого года.
   - Спасибо, - обиделся я.
   - Не обижайся, Юрочка. Это я так, несу всякую околесицу, лишь бы только
говорить что-нибудь.
   - Но все-таки, из-за чего сыр-бор?
   Экзальтированность Игоря и раздражала меня, и была  мне  приятна,  и  я
чуточку кокетничал своей непонятливостью, и  был  я  почему-то  уже  полон
неясных предчувствий. Чудились  мне  какие-то  перемены,  горизонт  плавно
отодвигался, и мелькали передо мной вдали смутные видения: куда-то я ехал,
ехал... И сердце замирало томительно и сладко.
   - Рекс никогда  не  слышал  слова  "космоплан".  И  никакого  условного
рефлекса  на  это  словцо  выработаться  у  него  не  могло,   если   даже
предположить, что жена тайно от меня  натаскивала  его  на  то,  чтобы  он
приносил игрушку. Он просто не знает, что такое космоплан. И тем не  менее
ты сказал "космоплан", и он тут же принес его. Теперь-то ты понимаешь, что
это значит?  А  значит  это,  товарищ  Шухмин,  что  каким-то  дьявольским
способом ты внушаешь животному свои мысли. Не знаю  уж,  как  это  у  тебя
получается, знаю лишь, что получается! И  это  потрясающе!  Может,  кто-то
где-то и умеет делать то же самое, но я слышу об этом первый раз,  клянусь
всеми гелиообогревателями, которые мы установили или установим! - Он вдруг
остановился, испуганно замолчал, потом жалобно сказал: - А может, мне  это
все почудилось? А, Юрочка? Я ведь, в  сущности,  очень  семейный  человек.
Может, это на меня так разлука с Таней и сыном действует? А? Может, это  у
меня гал-лю-ци-на-ции? А? - Он хитро и просительно посмотрел  на  меня.  -
Давай еще раз проверим. Хорошо? Ты можешь  попросить  Рекса  пролаять  три
раза? Можешь?
   Услышав свое имя, овчарка  вопросительно  посмотрела  на  хозяина.  Она
насторожила уши и наклонила голову набок.
   Я вдруг почувствовал какой-то  странный  азарт.  Восторг  всемогущества
холодил пальцы и посылал по позвоночнику щекочущий озноб.
   Уже потом, заново вспоминая этот момент, я сравнивал его  с  ощущением,
которое, наверное, испытывает цыпленок, вылезая из  яйца.  Я  стряхивал  с
себя скорлупу. Я становился другим. Но это потом. А тогда,  в  непривычном
восторге всевластия, я прокаркал хрипло и не узнал своего голоса:
   - Это слишком просто, Игорек. Я покажу тебе что-то другое.
   Я пылал и дрожал одновременно.  Я  никогда  не  испытывал  ничего  даже
отдаленно похожего на такое состояние. Рядом  с  нами  была  песочница.  Я
бросился на колени и непослушными руками начал разравнивать  кучку  песка.
Игорь молча смотрел на меня, открыв рот. Я и себе казался сумасшедшим. Уши
мои пылали, сердце гулко колотилось. Песок был слегка влажным в глубине  и
отблескивал коричневато. Наконец я разгладил площ