рмический  сон.  Ведь  при
обычном   засыпании   никогда   нельзя   точно   уловить   границу   между
бодрствованием и сном. Она зыбка, размыта. А здесь похоже было, что кто-то
медленно гасит свет, и темнота плавно плывет ко мне, вот она  уже  близко.
Сейчас коснется меня, уже - я понял, что сплю.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ


1

   Мне показалось, что я открыл глаза от острого чувства голода, но  потом
мне объяснили, что сначала меня вывели из зимней спячки, а уже после этого
я почувствовал  спазмы  голода.  Все  хотят  есть,  просыпаясь.  Хотя  все
жизненные  процессы  резко  заторможены,  все-таки  они  протекают.  Пусть
медленно, но я дышал, пусть медленно, но обмен веществ  в  моем  организме
продолжался.
   Кроме голода, я испытывал странную легкость духа,  почти  эйфорию.  Как
будто гипотермический полуторамесячный сон выморозил из меня весь страх. А
может быть, виной тому была фантастичность всего, что произошло  со  мной.
От невообразимых толщ пространства, отделявших теперь меня  от  Земли,  до
невообразимости того, что ожидало меня. Ужас ведь тоже требует,  наверное,
каких-то координат. Вот здесь нисколечко не страшно, а вот здесь уже  чуть
боязно.  У  меня  не  было  никаких  координат.  Восемьдесят   килограммов
человеческой плоти, заброшенных в  безбрежность  космоса.  Ни  верха,  ни,
низа, ни право, ни лево, ни опасности,  ни  безопасности,  ни  горячо,  ни
холодно.
   Но особенно раздумывать обо всех этих материях было некогда, потому что
мы приближались к Элинии.
   Командир корабля сказал мне:
   - Высадка через  шесть  часов.  Мы  высадим  вас  не  с  космоплана,  а
автоматическим спускаемым аппаратом. Мы радировали, вас встретят.
   - Но я же...
   - Не волнуйтесь. Вам делать ничего не нужно. Абсолютно ничего. Сядете в
кресло, а потом, когда люк откроется, выйдете. Мы вернемся за  вами  через
полгода.
   - А если...
   Командир корабля улыбнулся:
   - Юра, - сказал он, - простите меня за фамильярность,  но  я  почему-то
захотел назвать вас Юрой. В нашем деле столько "если", что мы их  даже  не
считаем. Мы их выносим за скобки. В конце  концов,  мы  не  на  галерах  с
рабами, прикованными к веслам. Мы сами выбрали свою профессию. И вы,  Юра,
сами согласились на свою миссию.  И  забудьте  поэтому  слово  "если".  Не
считайте их, а то у вас больше ни на что не останется времени.
   - Слушаюсь, товарищ командир, - сказал я.
   - А сейчас маленькая традиционная церемония. Пройдем в кают-компанию.
   В кают-компании собрались  все  члены  экипажа  и  экспедиции,  которая
следовала дальше. Капитан поставил меня в центре, и  все  стояли  молча  и
смотрели на  меня,  словно  заряжали  человеческим  теплом.  Я  готов  был
поклясться, что они переливали в  меня  свою  энергию.  Мне  стало  жарко,
сердце билось сильно. А потом они подняли меня на вытянутых  руках  и  так
держали, и у меня предательски пощипывало горло и затуманивались глаза.  И
гордо мне было на душе и томительно.
   Они медленно опустили меня на пол, и каждый пожал мне руку.
   Через шесть часов я уже выходил из спускаемого аппарата.
   Я  читал  в  отчете  экспедиции  о  том,  что  на  Элинии   преобладают
желтовато-оранжевые тона. Я видел пленки. Но одно дело читать  и  смотреть
снимки, другое - самому очутиться вдруг в  оранжевом  мире.  И  почва  под
моими ногами  была  буровато-коричнево-оранжевого  цвета,  оранжевой  была
растительность,  оранжевыми  были  облака,  блиставшие  в  бледно-голубом,
словно выцветшем небе. На какое-то краткое мгновение память вдруг извлекла
из самых своих глубин детский рисунок, что  века  назад  я  нарисовал  при
поступлении в Кустодиевку. Там тоже  были  космонавты  на  фоне  оранжевой
планеты. Совпадение? Или провидение детского ума?
   Но то был старый рисунок, а тут надо было как-то реагировать  на  новый
оранжевый мир. Уже не на бумаге: Уже  не  подвластный  моим  карандашам  и
кисточкам.
   Оранжево светились глаза  эллов,  медленно  подходивших  к  спускаемому
аппарату. И их  я  видел  на  голограммах,  снятых  Трофимовым.  Но  какие
фотографии могли передать острое чувство нереальности, нахлынувшее на меня
при виде этих высоких трехглазых существ, медленно шедших ко мне с  широко
раскрытыми,  словно  для  объятий,  руками.  Они  шли  медленно  и  молча.
Казалось, они плыли над оранжевой своей землей в тихом танце.
   И это беззвучное скольжение трехглазых существ, раскрывавших  навстречу
мне объятия, вдруг наполнило меня твердой уверенностью, что я сплю. Сейчас
я открою глаза, и легкие движения век заставят  мгновенно  исчезнуть  этот
выдуманный оранжевый мир. Подскочат ко мне Путти и Чапа,  ревниво  зашипит
Тигр, и кухонный автомат проскрипит  своим  несмазанным  голосом:  завтрак
готов. И я начну ежеутреннее маленькое сражение со все еще сонными  своими
мышцами...
   Эти земные воспоминания были столь плотны, ощутимы, что я непроизвольно
закрыл и открыл глаза, почти уверенный, что окажусь дома. Даже  не  почти.
На какое-то короткое мгновение  я  был  уверен,  что  смою  оранжевый  мир
движением век. Но он не исчез.
   Эллы остановились в нескольких шагах передо  мной,  и  я  непроизвольно
сказал:
   - Здравствуйте.
   Эллы опустили руки и сказали:
   - Здравствуйте.
   Голоса их были тихи, и приветствие словно прошелестело  над  нами.  Они
стояли, молча уставившись на меня, и у  меня  в  голове  вдруг  пронеслось
воспоминание о жонглере Васе Сушкове. Бедняга чудовищно застенчив, хотя на
манеже работает превосходно. Разговаривать с ним мучительно и  смешно.  Он
молчит.  По  круглому,  как  блин,  лицу  его  волнами  прокатывается   то
бледность, то пунцовость, в глазах застыла мука. Спросишь его  что-нибудь,
он ответит односложно. И молчит. И если не задашь ему  снова  какой-нибудь
вопрос, пауза будет тянуться до бесконечности.  И  раз  меня  посетило  во
время разговора с ним безумное видение: я молчу, и он молчит. И мы  сидим,
сидим, у нас отрастают на глазах бороды,  удлиняются,  седеют,  редеют  на
головах волосы, начинают слезиться глаза, мы превращаемся в старцев.
   Но Вася в этот момент был далеко, в другом мире, в другом измерении.  И
сколько бы я не цеплялся  за  земные  образы,  мне  никуда  не  деться  от
оранжевого мира. Прекрасно. Я, конечно, не Вася  Сушков,  но  и  развязным
никогда не был, и легкая непринужденная болтовня никогда не  давалась  мне
без усилий. И тем не менее надо же  было  что-то  сказать  моим  хозяевам.
Например, привет, ребята, как дела? О, господи наш земной  несуществующий,
помоги рабу своему.
   - Меня зовут Юрий Шухмин, - сказал я и  на  всякий  случай  ткнул  себя
пальцем в грудь. - Юрий Шухмин.
   - Юрий Шухмин, - прошелестело над эллами.
   И  опять  многотонная  тишина.  Стоило  пронзать  светогодные   складки
пространства, чтобы очутиться в компании десятка Василиев  Сушковых.  Хотя
бы представились. Но мои трехглазые существа упорно молчали,  и  я  понял,
что отступать некуда.
   - А как вас зовут? - каким-то  сюсюкающим  голосом,  словно  говорил  с
младенцами, спросил я.
   - Эллы.
   - Я понимаю, уважаемые хозяева, что вы эллы. Но ведь у вас есть имена.
   - Мы эллы, Юрий Шухмин.
   Да, на редкость сообразительные ребята.
   - Да, конечно, вы эллы. Вы все эллы. Но вот вы, - я подошел к одному из
моих хозяев, - должно же у вас быть имя?
   Все три оранжевых глаза отразили напряженную работу мысли.
   - Имя?
   - Да.
   - Что такое имя?
   Отличное начало контакта, вздохнул я про себя.
   - На корабле, - я показал пальцем вверх, туда, куда унесся "Гагарин", -
много землян. Мои товарищи. У  каждого  свое  имя.  Серж  Лапорт,  Николай
Сысоев, Валерий Яковлев и другие. Я - Юрий Шухмин, он - Серж Лапорт. А  он
- Николай Сысоев и так далее. Каждый человек имеет свое имя. А каждый элл?
   - Каждый элл - элл.
   Я вздохнул. А может быть, эта тупость  к  лучшему.  Я  хоть  знаю,  что
общение будет не из легких.
   - Ну, хорошо, товарищи, не хотите представиться мне - ваше дело.
   - Представиться?
   - Ну, назвать свое имя. Индивидуальное имя.
   На мгновение мои новые товарищи замолчали, как бы обдумывая мои  слова,
потом кто-то сказал:
   - Мы обдумаем  ваши  слова,  Юрий.  Нам  кажется,  мы  что-то  начинаем
понимать. А сейчас мы просим вас в нашу Элинию.
   Один из эллов появился, стоя на каком-то корытце, быстро сложил в  него
мой багаж, корытце бесшумно приподнялось над землей и  заскользило  прочь.
Два других элла подошли ко мне с двух сторон, взяли  крепко  под  руки.  Я
хотел было подумать какую-то земную чепуху, мол,  нечего  сказать,  хорошо
они встречают гостей, берут под микитки, но все мысли, все до одной, разом
выпали у меня  из  головы.  Земля  вдруг  ушла  из-под  моих  ног,  словно
опустилась, и мы заскользили  над  ней.  Это  было  настолько  неожиданно,
настолько нереально, что лишь  давление  моего  тела  на  руки  двух  моих
ангелов-носителей  не  давало  мне  ускользнуть  из  невероятной   яви   в
привычно-реальный какой-нибудь сон. Но ведь в докладе Трофимова ничего  не
говорилось о способности или умении эллов  подниматься  в  воздух,  словно
птицы. Да какие птицы - ни крыльев, ни взмахов. Мы  бесшумно  скользили  в
нескольких метрах над поверхностью земли, чуть наклонившись вперед,  почти
стоя, и мозг мой, чувства мои упорно не хотели принимать все происходившее
за чистую монету. Фильтры правдоподобия  в  моей  голове  задерживали  все
сигналы и ощущения, торопливо навешивая на каждое ярлычок "не может быть".
   Может, может! - мысленно крикнул я себе. Ты в другом мире, Юрий Шухмин.
Даже в Тулу не ездят со своим самоваром, а ты понавез их  целую  груду  на
край Вселенной. Сбрось ты этот балласт, иначе пропадешь. Забудь слова  "не
может быть". Может быть, здесь все может  быть.  И  от  этого  худосочного
домашнего  каламбурчика  мне  сразу   стало   легче,   фильтры   недоверия
выключились, и я  всем  своим  телом  начал  воспринимать  бесшумное  наше
скольжение над поверхностью Элинии. Нет, не совсем бесшумное. Я чувствовал
упругость воздуха, сквозь который мы плыли, слышал струящийся его  шелест,
трепет мягких одеяний на моих спутниках.
   Я повернул голову, осмотрелся. Неужели такое возможно? С десяток  эллов
скользили рядом с моими ангелами-носителями, и их почти вертикальные  тела
казались странной клинописью на фоне  сверкающих  оранжевых  облаков.  Это
зрелище было столь ярко, невероятно, прекрасно, волнующе, что я взмолился:
господи, сделай так, чтобы картина эта никогда не выцвела из моей  памяти.
Если, конечно, мне суждено вернуться в другое измерение моего мира.
   Пока тело мое неслось над землей, поддерживаемое  двумя  эллами,  мысли
мои неслись еще быстрее, и я тщетно призывал их к спокойствию.  Наконец  я
навел в их хаотическом стаде хоть относительный порядок  и  сделал  первые
выводы.
   Страха у меня не было. То есть был, конечно, но какой-то ручной,  почти
привычный, некий фон. Он не переходил в ужас. Спасибо и за это.
   Эллы безусловно относятся к существам разумным.
   Их неспособность понять меня следует, наверное,  объяснить  сложностями
общения.
   Первые впечатления никак не хотят вмещаться в мой мозг, но деваться  им
все равно некуда, и так или иначе им придется в него втискиваться.
   Я думаю, значит, существую. И это уже хорошо.
   А стало быть, будем считать, что Юрий Шухмин, артист цирка, приступил к
выполнению своей миссии.
   Так думал я, несясь над Элинией. Так думал я, когда вся наша... стайка?
- замедлила полет перед небольшой  группой  невысоких  зданий.  Еще  через
несколько секунд мы уже стояли на земле, и один из эллов сказал:
   - Вот ваше жилище, - он указал на ближайший к нам серебристый кубик,  в
полированных стенах которого отражались бледное небо и все те же оранжевые
облака. - Ваши... вещи? - И выразительно посмотрел на меня.
   - Вещи? - недоуменно переспросил я. - Их же забрал ваш товарищ.
   - Да. Мы хотели узнать, правильно ли слово "вещи".
   - Да, конечно.
   - Хорошо. Ваши вещи уже в вашем жилище. Или доме?
   - Это одно и то же.
   - Хорошо. Мы уже знаем, что в вашем языке  одна  и  та  же  вещь  может
обозначаться разными словами. Это странно. Это делает ваш язык трудным.
   - Но вы меня понимаете?
   - Мы понимаем. Не всегда. Но мы верим, скоро мы сможем общаться...  Так
можно сказать?
   - Общаться? Да, конечно.
   - Мы сможем общаться. Мы сможем объяснить  вам,  почему  мы  просили  о
помощи.
   - Очень хорошо.
   - Вы хотите отдохнуть?
   - Да нет...
   - Простите, да или нет?
   - Это вы простите меня, я буду стараться употреблять в речи...
   - Речь - разговор, беседа?
   - Да. Я буду стараться употреблять в речи только простые обороты.
   - Обороты - слова?
   - Нет, скорее фразы.
   - Хорошо. Нет, мы просим не  делать  так.  Говорите  обычно.  Мы  будем
спрашивать, когда нужно  будет.  Вы  хотите  отдохнуть?  Да  или  нет?  Вы
сказали: "да нет", и это неясно.
   - Выражение "да нет" значит "пожалуй, нет".
   - Значит, вы не хотите отдохнуть?
   - Нет.
   - Мы вас оставим одного.
   - Хорошо. Надолго?
   - На три ваших часа.
   - Хорошо. Я должен быть в доме или могу походить?
   - Вы ничего не должны. Вы нам ничего не должны.
   - Я имел в виду другое значение слова "должен". Обязан.
   - Понимаем. Вы не обязаны. До свидания.
   Мой элл ушел, я остался один. Почему-то  мне,  потомственному  атеисту,
хотелось все время восклицать "боже! о, боже! боже правый!" и  так  далее,
хотя места для всевышнего на Элинии еще меньше, чем на Земле.
   Проблема языка меня уже не волновала. Трофимов прав  в  своих  выводах,
Эллы обладают фантастическими способностями к языкам. Если не  считать  их
переспросов, они говорят вполне  прилично.  Но  что  значит  эта  странная
неспособность  в  таком  случае  понять  смысл  имени?  Какое-то  языковое
различие?
   И  потом,  была  в  речи  моего  недавнего  собеседника  какая-то   еще
странность. Но какая - я не мог сообразить.  Я  попытался  восстановить  в
памяти, о чем мы говорили. Нет...
   Жилище, дом - я поймал  себя,  что  уже  начинаю  думать,  как  словарь
синонимов  -  представляло  собой  небольшое  помещение,  в  котором  были
аккуратно  сложены  мои  вещи.  Багаж,  улыбнулся  я  про  себя.  Припасы,
имущество. До чего же, в сущности, сложен  наш  язык.  Дьявольски  сложен.
Если я начну думать над каждым словом, мелькнула у меня мысль, над  каждым
образом, я вскоре разучусь говорить. Буду формулировать  каждый  пустяк  с
тщательностью межпланетных договоров. Интересно, понимают ли  мои  хозяева
юмор? Пока не очень-то  похоже.  Не  похожи  эти  ребята  на  весельчаков.
Наоборот, дьявольски серьезны. Им бы сюда Жюля Чивадзе... Какая же лезет в
голову чушь. Я для них, наверное, клоун почище Жюля. Одно то, что  у  меня
два глаза, а не три,  должно  делать  меня  в  их  представлении  забавным
уродцем. Монстриком, так сказать. Ну а то, что уродец не  умеет  летать  и
его приходится брать под белы  рученьки,  уже  относит  его  и  подавно  к
разряду смехотворных существ.
   Так думал я, устраиваясь в своем жилище, и вдруг сообразил, что  именно
показалось мне странным  в  беседе  с  эллами.  Он  все  время  употреблял
местоимение "мы" и ни разу не сказал "я". В конце разговора я  ему  что-то
объяснил, и он сказал "понимаем". Не "понимаю", а  "понимаем".  Интересно,
это опять причуды и барьеры языкового характера  или  такая  всеобъемлющая
скромность?
   Наверное, бесплодные эти размышления утомили меня, а может, я  напрасно
хорохорился, утверждая, что не устал, но так или  иначе,  я  вытянулся  на
довольно жестком ложе и мгновенно опустил ноги. Я  не  лежал  на  ложе,  а
парил над ним. Ну-ка, еще раз. С величайшей осторожностью я опять улегся и
опять почувствовал почти полную невесомость. Понятно, почему кровать  была
такой жесткой. Никакая перина, пневмоматрац, или  так  называемая  водяная
постель,  или  воздушная  подушка  не  могут   сравниться   с   абсолютной
расслабленностью невесомости. Да, но как  я  смогу  спать  в  невесомости?
Придется как-то привязаться, наверное, иначе я улечу под потолок. Да  нет,
когда я вошел в  комнату,  я  ведь  не  испытывал  невесомости.  Очевидно,
невесомость была лишь над кроватью.
   Гордый своим блестящим умозаключением, я  и  заснул.  И,  конечно,  мне
приснилась Ивонна, но была она печальна, трехглаза и повторяла  все  время
жалобно: мы не можем принять твое предложение. Должны, обязаны, умолял  я,
но тут мое  внимание  отвлекли  множество  трехглазых  пуделей  оранжевого
цвета, которые летали по комнате и кричали: нет, да, нет, да, мы можем, но
не должны. "Прекратить, - крикнул я, - остановить, прервать,  затормозить,
положить конец!" Но Ивонна и пудели хором завопили: как вы смеете, как  вы
позволяете себе, какое вы  имеете  право  разговаривать  в  таком  тоне  с
членами Космического  Совета?  При  чем  тут  члены  Космического  Совета,
разозлился я. Не разыгрывайте меня. Не мог же я сделать  тридцать  седьмое
предложение о браке знаменитым ученым...



2

   Я открыл глаза. Похоже было, что из одной  фантасмагории  я  прыгнул  в
другую, потому что надо мной стоял элл и смотрел на меня.
   - Простите, почему вы закрываете глаза? - спросил он.
   - Глаза? Как почему? Я спал.
   - Спал? Что такое спал?
   Я внезапно понял, от чего я погибну  здесь.  Я  превращусь  в  Толковый
словарь русского языка.
   - Иногда, когда мы  отдыхаем,  мы  закрываем  глаза,  и  наше  сознание
работает в особом режиме, при котором мы его больше не контролируем.
   Я был очень горд определением. Интересно, это тот  самый  элл,  который
проводил меня сюда?  Вероятно,  они  приставили  ко  мне  сопровождающего.
Наверное, нужно познакомиться.
   - Простите, - сказал я, - как вас зовут?
   - Мы не можем вам ответить.
   Вот те на! Если и это у них тайна, как же я смогу общаться с ними?
   - Но почему?
   - Мы вам отвечали: элл. Мы - эллы. Но вы добиваетесь  от  нас  каких-то
еще слов.
   И тут меня осенило. Сейчас спрошу о "я" и "мы".
   - Скажите, в вашем языке есть слово "я"?
   - У нас нет языка.
   - Но мы же разговариваем.
   - На вашем языке.
   - А между собой как вы разговариваете?
   - Мы не разговариваем.
   - Но между собой вы как-то общаетесь?
   - Всегда.
   - Но как?
   - Мы всегда связаны друг с другом мысленно.
   - Всегда?
   - Конечно.
   - И все, что вы думаете, знают другие?
   Мой собеседник внимательно посмотрел на меня:
   - А разве может быть иначе? Ни одно мыслящее существо не может мыслить,
не мысля одновременно с другими подобными ему  существами.  Иначе  оно  не
мыслящее существо, а дикое животное.
   - А если вы не хотите, чтобы другие знали о  ваших  мыслях,  можете  вы
отключиться?
   - Что значит "мы не хотим"?
   - Ну вот вы, например, говорите себе: я не хочу...
   - Мы не можем сказать "я не хочу".
   - Почему?
   - У нас нет такого понятия.
   - "Не хочу"?
   - Да. И понятия "я".
   - Как это нет "я"? Ну вот, вы - это вы. А другой элл -  это  он.  Я  не
понимаю, как вы можете обойтись без "я".
   - У нас нет "я". Мы все - мы. Что такое "я"?
   Я застонал мысленно. Я стремительно превращался из толкового словаря  в
философский. Ответь ему. Я, я должен отвечать, к сожалению, я, а не мы.
   - Мы на нашей планете - это миллионы отдельных людей, каждый из которых
ощущает себя индивидуальностью. Каждый неповторим.  Каждый  несет  в  себе
свой мир. Но все вместе мы составляем единую человеческую семью. Я  думал,
что мы не совсем понимаем друг друга из-за языка. Вот вы разговариваете со
мной. Вы. Вы получаете от меня какую-то информацию. Вы получаете.
   - Нет, все мы  получаем  информацию,  -  все  так  же  ровно,  каким-то
скрипучим голосом сказал элл.
   Спокойно, приказал я себе,  еще  не  хватало  начать  сердиться.  Лучше
постараться отбросить все привычные земные представления.
   - Но это же вы, а не другие. Вот я произношу эти слова...
   - Произношу